Правила и исключения 11

11.
По ходу расследования возникали новые детали. Старшина и сержант не отпирались. Командир батареи, в свою очередь, старался взять вину на себя, но от новых подробностей вина каждого становилась лишь более значительной, росла и тяжелела. Серебряные сережки, которые разведчики выменяли у эстонки, тоже нашлись; их обнаружили у Орлова. В последний момент он не стал отдавать их Тане и вообще постарался максимально ее оградить от расследования. Он настаивал на том, что сережки просил принести для того, чтобы отвезти домой – своей сестре – во время краткосрочного отпуска, на который рассчитывал; пистолет свой дал старшине и разрешил взять гранату: а как же – линия фронта близко, и местных националистов можно встретить.
Никто из опрошенных не говорил об отношениях комбата и санинструктора; а может сами контрразведчики предпочли не обращать на это внимания. В документах – рапортах, приказах, донесениях – об этом ничего не упоминалось. Следователи, основываясь на показаниях командования дивизиона, полка, информации контрразведчиков, и самого Орлова, посчитали его довод вполне вероятным. Да и не это было главное.
Вызвал некоторое затруднение вопрос о том, был ли пистолет только у старшины, или и у сержанта тоже. Удалось убедить следствие, что пистолет был лишь один, у Осокина. Об этом говорил комбат и сами разведчики, хотя жители деревни, правда, с каждым разом все менее уверенно, припоминали, что пистолеты были у обоих пришедших в деревню военных. Противоречивой информации о втором пистолете, пытались придать большую точность и на основании показаний замполита дивизиона.
Степан еще раз подтвердил, что во время проведения им беседы с личным составом, разведчиков не видел. О личном оружии офицеров сказать точно ничего не мог, не обратил внимания, но точно помнит, как разговаривал после беседы, с молодым командиром первого взвода. Пистолет был, по всей вероятности, с ним, хотя у замполита дивизиона не было оснований это проверять. Командир второго взвода ходил бледный и подавленный и едва не сознался в том, что отдавал личное оружие по требованию комбата. Однако следователи его не "дожимали".
Помимо прочего, следствие интересовали обстоятельства назначения командира третьей батареи на должность. Командир дивизиона подтвердил, что инициатива была его, но заметил, что замполит дивизиона занимал иную позицию. Следователей интересовало не столько то, что именно были причиной несогласия капитана Клена, сколько форма, в которой оно выражалось.
Степан не сразу решил, как ему действовать, слабо надеясь защитить своих подчиненных, но следователи потребовали экземпляр рапорта, сохранившийся у него и быстро нашли такой же рапорт среди документов замполита полка; выяснили, что замполит дивизиона обращал внимание командования на нарушения субординации в отношениях между командиром батареи и разведчиками. Клен решил ничего не скрывать, понимая, что комбату и разведчикам это уже не навредит и не поможет, зато этот рапорт поднимет доверие к нему самому. И он сделает все, чтобы окончательно выгородить из этой неприятной истории ленинградца, только начавшего служить.
Однако вместо укрепления доверия к себе он добился холодных упреков: почему не настоял на том, чтобы не допустить назначения незрелого командира, на должность комбата. Более того, возникло предложение привлечь замполита дивизиона к строгой ответственности.

Словом, было совершенно очевидно, что отвечать придется и командованию дивизиона, а, может, и полка. К неприятностям готовились многие.
Масштабы и строгость наказаний превзошли ожидания. Разумеется, наградные представления полка, присвоение очередных званий его офицерам – все это было приостановлено. Были сняты со своих должностей и навсегда пропали из поля зрения сослуживцев командир дивизиона и заместитель командира полка по политчасти; командира полка, как говорили осведомленные штабисты, понизили в должности, отправив на другой фронт.
Капитан Клен не получил никаких наград, его обвинили в мягкотелости, непоследовательности и даже собирались "влепить" партийное взыскание, но по каким-то причинам этого не сделали; он остался замполитом дивизиона. От наказания его спас написанный им, но оставшийся без внимания старших командиров, рапорт.
Приговор трибунала было решено огласить и исполнить перед всем полком.