Марфино - приют фельдмаршала

Когда старый фельдмаршал почувствовал себя плохо он позвал Федьку. - Федор открой окно в сад, что-то душно. - Сейчас, мой генерал, сейчас. Федор спросонья неловко завозился с окном, открывая хитрые запоры. - Сами же приказали натопить печи к ночи. Голландские печи, кои ввел в обиход Петр Алексеевич, уходили под потолок, и если их топить исправно, могли держать тепло до утра. Окно наконец распахнулось, и в спальню пропитанную теплым воздухом и каким-то особенным тонким ароматом старинного быта и устроения, ворвался легкий утренний ветерок и вместе с ним шумливое многоголосье начинающих просыпаться птиц.
Птицы начинают гомонить с рассветом. Все, от малых попискивающих пичуг до горластых соек и каркающих ворон, которые так и не научились петь и хвалить светило, но умеют своим бранным криком разрушить любую красивую арию. Скоро светило выкатится из-за кромки леса и жизнь пернатых пойдет своим рутинным ходом - поиск пропитания, кормление детей, устроение гнезда и борьба с хищными соседями - все как у нас, людей. Но пока солнце пробирается через густой лес разбрасывая золото своих лучей, у пернатых есть еще время воспеть хвалу Создателю этого мира и этого нового дня. Люди, увы, уже забыли об этой давней песенной и молитвенной традиции. Только в Храме, на заутрене, певчие, как птички Божии и Ангелы, еще следуют ей и наполняют этот усталый мир своим хвалебным пением, как умеет это делать самая малая птаха. Старый фельдмаршал попытался вспомнить обличье этих малых созданий, которые так радуют его сейчас, но он не смог вспомнить никого, кроме надоедливого и вездесущего воробья. Вот интересно, во всех походах, где бы мы не ставили свои палатки, они, это малое племя, везде крутились у ног, выпрашивая корма. Конечно же вспомнил гордого орла и сыча. Первого, потому что куда без него на Руси, хоть и не заносит он крыла сюда, а гордо парит над Кавказом. А второго, потому что недавно тот распугал во дворе всех его фазанов своим противным криком, да так, что пришлось Федьке пальнуть в него мелкой дробью. Тот, услышав выстрел, а может и получив дробину в хвост - ушел куда-то за лес. Но эти петь не умеют, думалось генералу, эти только жрут, да держат всех в страхе быть сожранным, все как при дворе нашей августейшей матушки. - Ну почто на меня осерчала, да отдала на растерзание этим холопам. Сколько я к ее ногам персидских ковров положил за эти годы, а сам, как спал под чекменем, так вот и лежу, только в дряхлости и ненужности. И так ему это показалось не справедливо, что даже выкатилась ему на щеку его редкая старческая слеза. - Послушай Федор, что это за птаха так восторженно поет - Фьють - Фьють, ну прямо как давеча Марзини в моем театре. Ты у нас деревенский, должен знать. - Батюшка, что ты, я это племя забыл как и выглядит, да и деревеньку свою, Сосновку, - забыл как и добраться до нее. - Пойду сегодня на прогулку, спрошу у егерей, те все про лес знают, так ему подумалось, и он стал придремывать, овеянный очарованием утра и легкого ветерка. Сквозь легкий сон его в это утро, однако стали грохотать какие-то повозки с фуражем и амуницией, пушки, которые не шли, а приходилось их почти волочить упряжами. А кони-то, кони, бедные, как ржут выбиваясь из сил и желания разорвать упряж, но выкатить, доставить, помочь своим страдальцам и извергам. Вот и солдат наш, до последнего вздоха готов проламывать эту стену. Нет зарядов, так самой пушчонкой, а то и штыком, любой железиной... Ну, нагрохотало, сизый дым стелется над всем полем и ест глаза. Тут же думается, что для  атаки, это хорошо, - не видно твоих растерзанных боевых друзей,лежащих при дороге и на склонах. - Где вестовой, позвать и отправить на левый фланг с сотней казаков, а - то заваливается фланг после австрийских драгун... Живо, живо - сомнут...
- Петр Семеныч, вы никак приспали, вы слышите свою Императрицу - Чума в нашем граде. Mon Deu! - И, что теперь делать будем - труповозки готовить и ямы рыть. Так вы, градоначальник, распорядитесь - Сколько и где! Mon Deu! Alter Narr!. - Ну, старый, ну - болван. Неужто меня так, она, что, думает я ее лающей, бранной речи не понимаю. Все вижу, все понимаю, а вот как с чумой воевать, о том не ведаю и даже понятия строгого не имею... Понятно, что напугана, за себя, за подданных, - но почто верных обижать, да гнать на верную погибель. - Созвать всех лейб-медиков на консилиум... Уж созывали, и не раз - Руками разводят, да кареты закладывают домой. Запретила выезд настрого, вплоть до цугундера, а то и в каземат пойдут - За измену...
И народишко не щадить, коль на бунт пошли, так можно и усмирить железами... Ох не любил фельдмаршал этих слов Императрицы - железами усмирить. Не видела она, как этот народ служивый при Кунерсдорфе был крепче любого железа. Резали его, кромсали, разрывали ядрами, а он был крепче, и стоял за Русь, за Веру и Отечество. - Громко зазвучала полковая труба и старый фельдмаршал устремился вслед ее призыву. Птицы в саду приумолкли, а Федор выйдя в сад долго стоял у любимого дерева старого рубаки - березы, и плакал прислонившись к ней.