Строевая песня

-- Солдаты и офицеры, сержанты и старшины, -- рокотал-модулировал из-за полуоткрытой двери каптерки роскошный баритон прапорщика Бейды. 
Шесть утра. Через двадцать минут в Военной Школе Поваров подъем и напряженный учебный день с физо, тактикой, стрельбой, занятиями в учебных классах.  Прапорщик выполнял ежедневную процедуру: распевал командный голос, вытянув перед зеркалом по стойке «смирно» -- руки по швам, грудь вперед, козырек на два пальца над переносицей  -- выше среднего роста большое тело. Готовился без осечек отдавать команды курсантам:  «салагам», «сачкам» и «валетам»; разъяснять положения и статьи общевойскового устава; устраивать нагоняи, разносы и выговоры безалаберным и нерадивым первогодкам.
 
 Помдеж ( помощник дежурного) и дневальный утренней смены зажимали ладонями рты и «хрюкали»,  не смея заржать во весь голос.
--  Солдаты и офицеры, сержанты и старшины! Генералы и прапорщики!
   «Генералы и прапорщики!»  старшина пропел с особым шиком, строевым шагом покинул каптерку, четко откозырял дневальному и отправился поднимать «личный состав».
 
 Школа поваров размещалась на территории  бывшей Бобруйской крепости, на высоком берегу исторической реки Березины, в  двухэтажном  здании Екатерининской постройки.   Вокруг плаца и летней курилки  отцветала акация. Легкий утренний ветерок заносил в двери казармы медовые ароматы зацветающей липы. Начало июня. Две недели от начала военной карьеры и столько же до  окончания КМБ (курса молодого бойца) и принятия воинской присяги.

   Тогда мы еще не знали,  что решения генералов, приказы офицеров, подвиги солдат только малая часть армии, а основная часть,  тяжелая повседневная работа, лежит на прапорщиках. Особый мир, эксклюзивный юмор, своя особенная  придурь.

   Прапорщик Бейда с горящей в пальцах спичкой сгонял утром с постелей:
--Опр-р-авиться, --  раскатывал «р», -- покурить и строиться на зарядку. -- Троих с грибком на ногтях ног,  отправлял бегать босиком по стадиону, к месту цитируя стих, --  «Я хожу по росе, я в ней ноги мочу. Я такой же, как все. Я е…ся хочу».   Напра-во! Дохохатываем на бегу. Шесть  кругов по стадиону.

   Водил на завтраки, обеды и ужины:
-- Справа по одному, в столовую. Бегом, марш!
   Строил на разводы. Отправлял на «вечернюю прогулку»  с песнями.  Проверял, не потерялся ли кто за долгий день и укладывал спать:
-- Сбегать в туалет, напиться воды, чтоб потом не напрягаться. Повернуться на правый бок и уснуть.
 
  Но главной «фишкой» прапорщика оставалась строевая песня. Не зря, ох, не зря носил Бейда малиновый значок-«поплавок» об окончании военно-музыкального училища.   «Уроки пения» начались с первого дня.  Бейда вывел роту (сто двадцать человек) на плац, разъяснил свою позицию и поставил задачу «контингенту».
-- Равняйсь! Смирно! Вольно! Служу в школе десять лет, и всегда, -- прапорщик, внимательно всматриваясь,  окинул взглядом строй и продолжил с нотками задушевной доверительности,  -- всегда моя рота занимала первое место и получала благодарность от начальника школы в конкурсе строевой песни. Жду того же от вас, но сначала выберем песню. Рядовой Рыскин.
 
  Во всякой группе в первую очередь запоминаются самые активные или с приметной внешностью. Рыскин  «на гражданке» играл в ВИА(вокально-инструментальном ансамбле) ударником, потому  получил сразу должность ротного барабанщика и отстукивал такт в походах и на строевых занятиях. Вторая примета определялась словом «пончик». Как ни запомнить?
-- Предлагаю «Путь дорожка фронтовая», -- немедленно озвучил патриотическое предложение Рыскин и, не дожидаясь команды, запел. –  Эх, путь дорожка фронтовая…
-- Отставить! – прервал Бейда. – Песня строевая. Встань здесь. Шагай на месте и пой.

  Марширующий и одновременно поющий пончик, с колышущемся на мягком животе барабаном произвел неизгладимое впечатление. Ряды и шеренги закачались, а на словах «помирать нам рановато» полегли в корчах.
-- Не вариант, -- резюмировал Бейда. – Рота, кругом. Смеяться три минуты... Рядовой Дроздов, выйти из строя.
 
  Дроздов с детства играл на духовых инструментах и выделялся высоким ростом, мощной грудной клеткой и басом. Высоко поднимая колени и не в такт размахивая руками, спел про знамя полковое и призвал солдат «в путь». Прапорщик Бейда поморщился, вернул бойца в строй и озвучил единственно достойное решение:
-- Петь будем «Прощание славянки». До вечера переписать слова и выучить наизусть. Сейчас перекурить и подготовиться к обеду. Равняйсь, смирно, вольно, разойдись!
 
  Левый верхний карман кителя, напротив сердца,  хранил самые ценные солдатские сокровища: военный билет; письма девушки, которая «верит, любит и ждет»; иногда блокнот со стихами, песнями и афоризмами  о тяжелой солдатской доле: «Кто был студентом, тот видел юность; кто был солдатом, тот видел жизнь!», и еще более грустное: "молодость в шинели и юность перетянута ремнем". Некоторые умудрялись там же таскать спички и сигареты, оттопыривая грудь до размера женской. По команде «разойдись» устремились в «курилку», списать слова и положить в карман рядом  с текстом воинской присяги, который также требовалось «выучить, осознать, и неукоснительно соблюдать на протяжении всего срока службы».

   Осознавший свою значимость Дроздов, стоя посреди курилки, диктовал с листочка:
--Прощай родимый край
   Страна зовет в поход.
   Смотри не забывай, не забывай
   Наш боевой солдатский взвод.
   Над склонившимися лысыми головами снисходительно кивали под легким июньским ветерком кусты желтой акации, в  которые ленивые курсанты нередко отныривали справить малую нужду.
 
  Первая репетиция отменила «самоподготовку» и обрушила планы  написать письма, побездельничать и незаметно подремать в учебном классе.   Бейда выстроил роту на плацу.
-- Листочки держим  перед глазами, так как не все запомнили слова. Запевай!
 
  Что-то притягивающее в хоровом исполнении есть. Пели дружно, громко. Кто-то снисходительно морщился, кто-то, наоборот, «душу вкладывал»,  но пели все.  Раздолбаи, обязательно присутствующие во всяком коллективе, умудрились не записать текст и теперь пытались  заглянуть в листочки соседей и издавали примерно похожие звуки, если не получалось разобрать написанное.

  Прапорщик Бейда не просто слушал нашу разноголосицу. Он размышлял, отслеживал, анализировал,  прикидывая, как сделать плохое пение еще лучше.
-- Отставить песню! Почему «солдатский»? Вы курсанты, поем – «курсантский» и шагаем на месте.  Шагом марш! Запевай!
 
  Спели, шагая на месте. Спели, шагая по плацу. Спели, шагая по плацу строевым шагом: «Правая рука до бляхи, левая – назад до отказа!»  Поужинали и повалялись в траве в «личное время». Рыскин,   часто облизывая губы и оглядываясь,  торопливо читал с бумажки  сатирический стих.
--Чуть поднимется восход,
   Старшина в обход идет,
   Ищет на день всем работу,
   А потом заходит в роту.
Целый день ко всем он липнет
Словно к жопе банный лист.
Ничего он не добьется
Этот лысый стрекулист
 
  Удивительный парень Пончик-барабанщик, к прочим талантам оказался еще и поэтом… злопамятным.  Похихикали и отправились строиться на «вечернюю прогулку». Естественно, строем, конечно, с песнями, кружок в  пару километров по военному  городку,  в опускающихся вечерних сумерках, мимо  двухэтажек-ДОС (дома офицерского состава);  мимо гарнизонного клуба.    Мимо памятника погибшим в оккупацию  мирным жителям, всегда проходили строевым шагом, отдавая дань памяти

  Выгуливать перед вечерней поверкой личный состав, Бейда доверял замкомвзводам, что давало свободу в выборе репертуара. Отрывались по полной. «Катюшу», сменял «старшина», который «имеет ордена». Свистели и разливались на словах: «Вьется, вьется  знамя полковое. Обязательно исполняли шлягер сезона:  «Только две, только две весны, Отслужу, как надо, и вернусь!»
 
  Дни мелькали без скуки. Будущих поваров  учили бегать, прыгать, работать на турнике, ходить в атаку в составе роты и взвода, раз в неделю – стрельбы. Возвращаясь после обеда в часть, отмывались, охали, и зализывали мозоли на ногах.  А что делать, если начальник Школы бывший (а бывшими они не бывают) десантник: "Прежде всего, вы солдаты, и только во вторую, может быть, повара."  Всякое относительно свободное время отдавалось сочетанию строевого шага с песней.
«Мы не зря проходили здесь тактику.
 Если надо в суровом бою,
То мы вспомним курсантскую практику
И учебную роту свою.»
 
  День присяги пришелся на двадцать второе июня, воскресенье.  Памятная волнующая дата. Липы вокруг стадиона вслед за поднимающимся солнцем быстро сокращали затененное пространство. Красные папки на столах и вытянувшийся повзводно строй напротив. Триста человек,  почти солдат Советской Армии.
-- Приступить к принятию присяги.

   Держа папку перед собой, громко прочитать текст, расписаться и вернуться в строй.
-- Рядовой Гурцкая, выйти из строя
   Рослый красавец  Джейран Гурцкая  «на гражданке» выращивал виноград на теплых склонах Кавказских гор.
-- Я гырыжданин Советского Союза, таржественно кылянус…
   Молдованин, еврей, казах, украинец, белорус. Была страна, в которой, пусть условно, мы считались братьями.
-- К торжественному маршу! Поротно! Первая рота прямо! Остальные направо!
 
  Вот оно и настало. Прохождение торжественным маршем перед трибуной, на которой настоящий генерал, с широкими красными лампасами на штанах. Начальник продовольственного снабжения округа и многочисленная свита из полковников и майоров.  Чуть в стороне «прожигал взглядом»  роту прапорщик Бейда.
 
  Наш номер первый.  И мы грянули.  Бейда все правильно рассчитал. Сначала, проходя перед трибуной, пел только первый взвод; когда подошел второй, подхватила вся рота. Замечательная мелодия марша перекрывала и средненький текст, и наши непевческие голоса.  Сказался и особый торжественный настрой дня. Ладони цепко держали и прижимали к груди автомат, ноги пружинно вскидывались и «печатали»  асфальт подошвами сапог. Справа истово съедал глазами пространство рядовой Дроздов.  Красота, сила, единение, почти фанатичное.
"Не плачь, не горюй,
Напрасно слез не лей.
Лишь крепче поцелуй,
Когда вернемся с лагерей".
 
  Правый локоть на уровне плеча, ладонь у виска, корпус  чуть наклонен вперед.   Прапорщик Бейда напрягал скулы, сдерживая счастливую улыбку. Поставил задачу и решил. Сто двадцать человек, как единый организм, красиво  маршировали и красиво пели.
 
  Нам объявили и записали каждому в личном деле первую, а для меня, увы,  единственную благодарность: «За отличное исполнение строевой песни в составе роты!»

   Вечером я заступил помощником дежурного в караул и утро нового дня  встретил под звуки музыкального баритона прапорщика Бейды:
-- Солдаты и офицеры! Сержанты и старшины!... Генералы и прапорщики!
   
  Искреннее было время. До окончания службы оставалось  двадцать три месяца.
   «Молодость моя, Белоруссия».