Два мешка картошки

               Губернатор вернулся из поездки по районам области. Приближался сев, и нужно было нерадивым селянам накрутить хвоста, чтоб закончили ремонтные работы, подготовили семена и по-быстрому отсеялись.
               Губернатор Шумило был выходцем из городских секретарей почившей в бозе КПСС, до того работавший инженером, а затем парторгом на одном из заводов. Поэтому, хотя он и родился маленьком сельце на Украине, но жизни и проблем сибирской деревни толком не знал. И своё незнание компенсировал жёсткостью и матерщиной, обогащённой за годы партийной работы до художественного уровня. 
               В советские годы по давнишней традиции каждый городской район шефствовал над несколькими сельскими. Главный смысл шефства был в снабжении села дефицитными строительными материалами, железным прокатом и рабочими руками в период уборочной страды. Страда – это определение старинное. Коммунистическим идеологам оно показалось маловыразительным, и они ввели в оборот  военное – «битва за урожай». С наступлением сентября городские коллективы получали из обкома разнарядку: сколько людей и техники, главным образом грузовиков, нужно направить в подшефные колхозы и совхозы для работы в поле и на токах. Поэтому практиковались совместные заседания бюро городского и сельского райкомов партии. Скучное французское слово «бюро», означающее письменный стол и породившее в русском языке хлёсткое «бюрократ», на партийном языке означало не просто избранную группу функционеров, а, по своей сути, карающий меч партии. Если кого-то вызывали на бюро, то несчастный обладатель партбилета (а таковыми были все руководители) трепетал от страха перед предстоящим судилищем. Ибо на бюро чаще наказывали за провинность, чем хвалили за доброе дело. И наказание варьировалось от выговора с занесением в учётную карточку до исключения из рядов правящей (и единственной) партии. Последнее означало изгнание из начальствующего состава и прощание с привилегиями – как-то: лечение в санатории, отоваривание дефицитными продуктами и промышленными товарами на  базе, поездки (причём бесплатные) за границу и мелкие бытовые шалости.
               Понятно, что на бюро первый секретарь и его подручные члены не жалели громов и молний – по поводу и без повода, в порядке профилактики.
– Сколько машин должен был поставить ваш завод? – оправдывая свою фамилию, грозно спрашивал Шумило кого-нибудь из откомандированных. – Почему не выполнили решение райкома – а это, между прочим, обкомом утверждено!
Несчастный заводчанин, который к распределению машин, как правило, не имел отношения, что-нибудь мямлил, чтоб не подставить директора. Но секретарь ударом кулака по столу прекращал его робкое блеяние:
– Свяжись с директором, пусть дурака не валяет, если не хочет на бюро обкома попасть. Инструктор, запиши: сроку на исполнение три дня. Понял? – обращался он к без вины виноватому. – Или через три дня машины будут в районе, или я тебя лично с работы выгоню!
              Вызванные на заседание горожане опускали головы, чтоб не встретиться с грозным секретарским взглядом, и ни у кого даже не возникал вопрос: а какое право имеет этот самодур увольнять работника, ему не подведомственного?
Секретарь райкома сельского от товарища не отставал. Громы и молнии, кары небесные и земные сыпались на головы несчастных крестьянских руководителей с не меньшей  щедростью. И два инструктора обоих райкомов удовлетворённо шептались:
               – А наш-то – крутой!
               – А наш ещё круче!
               А потом вся эта крутая партия, построенная на железной дисциплине и безусловном  послушании  начальству, вдруг в одночасье развалилась, похоронив под своими останками великую ядерную державу. СССР рухнул в результате предательства бывших высокопоставленных функционеров КПСС – без единого выстрела, под радостные вопли малочисленных демократов и при полном безразличии народа, уставшего от диктата, вранья, демагогии и вечного дефицита. Но вскоре оказалось, что те, кого свергали «демократы», вновь оказались на вершине власти. И они быстро расправились с родной партией, ликвидировав её и переделав  здания райкомов под новые администрации. В результате партсекретарям-перевёртышам, ставшим отныне главами, мэрами и губернаторами, и переезжать-то никуда не пришлось. Только выбросили на свалку компрометирующие партийные документы и сожгли их – от греха подальше. А вскоре скромные  кабинеты превратились в шикарные апартаменты, сверкающие позолотой, хрустальными люстрами, заморским деревом и камнем. Капризные в эксплуатации  «волги» и выносливые «уазики» были заменены на импортные лимузины и внедорожники размером с небольшую квартиру многомиллионной стоимости. Соответственно  кабинетной роскоши в разы выросли зарплаты и премии начальников, потерявших страх божий и видимость приличия. Они  говорили уже не «Партия решила», а – «Президент сказал». Впрочем, и сам президент Ельцин по прозвищу «Царь» до чиновничье-криминального переворота тоже был первым секретарём Свердловского обкома, а затем Московского горкома и членом Центрального комитета КПСС. Поэтому, перелицевавшись в «демократа», он по-прежнему любил держать подчинённых в ежовых рукавицах: мог постучать могучим  кулаком по столу, или грозно бросить холопам из правительства: «Не так сели!».
              Для простого же народа в его отношениях с властью всё осталось по-старому: его оболванивали идеологией – теперь уже буржуазной, болтали о демократии и законности, но на деле с ним абсолютно не считались.  Одно только изменилось – но главное: во времена разворовывания бывшей общенародной собственности, сопровождавшейся беззаконием и разгулом бандитизма,  каждый человек был брошен выживать  поодиночке. Вместо девиза «Человек человеку – друг, товарищ и брат» в жизнь людей вошёл принцип  «Человек человеку – волк».
              Горожан в село, разумеется, уже не направляли. Но всё равно – почти те же люди, в том же здании обкома КПСС, так же составляли и рассылали в сельские глубинки директивы: когда пахать и сеять, когда убирать. Потому что разваленное, разворованное сельское хозяйство должно было кормить город и страну. И президент, по старой партийной привычке, спрашивал за это со своих вассалов в регионах. Вот почему накануне сева губернатор Шумило и совершил на вертолёте и чёрном «хаммере» скоротечную поездку в ряд районов области.
              В одном из них на совещании с активом (тоже порождение добрых советских времён) к нему обратился директор сельской школы и попросил дать семян картошки. Мол, ребятишки на пришкольном участке пройдут практику и приобщатся к крестьянскому труду, а заодно и столовую обеспечат.
              – Сколько надо семян? – спросил хозяин области.
              – Да мешка хватит, – ответствовал предприимчивый директор.
              И вот на совещании администрации, давая разгон своим подчинённым за состояние дел в этих районах, Шумило вспомнил и о просьбе школьного директора.
             – Глава сельхоздепартамента, срочно найти и отправить в деревню Лузгарёвку мешок семенного картофеля. И передать лично директору школы товарищу Затыркину. Надо поддержать инициативу школьников: пусть учатся работать и кормить самих себя.
               После совещания руководитель сельхоздепартамента вызвал своего заместителя:
               – Виктор Сергеевич, возьми задание губернатора на себя. Об исполнении доложи мне лично.
                Озадаченный начальством Шаурбаркин был тоже человеком, прошедшим при КПСС замечательную школу руководящей работы. Его карьера началась случайно, зато развивалась стремительно. В районе, где он работал в профессиональном училище, за систематическое пьянство освободили от должности первого секретаря райкома комсомола. И каким-то образом кто-то из секретарей райкома партии вспомнил про него. Видимо, приглянулся огромным ростом, тихим ровным голосом и обходительными манерами. Одна лишь была закавыка: Витя не состоял в рядах КПСС. Да и комсомольский возраст  у него заканчивался. Поэтому решено было срочно принять его кандидатом в члены партии и вывести на комсомольский пленум уже с соответствующей графой в анкете. На пленуме комсомолята, не знавшие планов партийных чиновников, завели было речь о кандидатуре всем хорошо известного своего второго секретаря,  парня активного, но принципиального и ершистого. Пришлось партийному секретарю взять ход пленума в свои руки. Он дожал недовольных, заявив: «Вот пусть ваш Сергей и помогает Виктору Сергеевичу».
                Поруководил комсомолией Шаурбаркин года три. Всё за него придумывали и делали другие, он лишь ласково всем улыбался, а когда было надо – тихо угрожал. И приписывал в райкоме партии и обкоме комсомола всё заслуги себе. Потом он несколько лет так же тихо просидел в райисполкоме, откуда его направили в высшую партийную школу. Из школы Витю по протекции однокурсника, работавшего в обкоме партии, забрали туда инструктором,  а через некоторое время назначили первым секретарём сельского райкома. Но вскоре случился путч ГКЧП,  тайно организованный растерявшим власть генсеком Горбачёвым. Посмотрев по телевизору на трясущихся от страха заговорщиков, Виктор Сергеевич понял, что их дело швах, и  от греха подальше пошёл на больничный.  Ельцин залез на танк, помахал кулаком, и советская власть тихо скончалась. Так бывший первый секретарь обкома партии Шумило, вовремя бросивший пост и занявший должность председателя облисполкома, стал главой области. Он и  назначил Витю главой района, а потом забрал к себе в администрацию.
              Итак, получив от шефа задание, Шаурбаркин стал подыскивать исполнителя. Как бюрократ опытный, он всегда отыскивал людей ответственных, добросовестных, которые разобьются в лепёшку, но дело сделают – без претензий на награду. С такими было легче работать, чем с закостенелыми клерками, которые только и могут ворошить бумаги. И выбор его пал на Ивана Ивановича Гуменкова, начальника одного из отделов.
Набрав по внутреннему телефону его номер, Виктор Сергеевич буркнул:
             – Зайди. Дело есть.
             Иван Иванович ростом был едва ли не в половину своего начальника. Так что когда тот сидел в кресле, его голова всё равно была выше головы Гуменкова.
             – Слыхал о поручении губернатора? – не здороваясь, начал Шаурбаркин.
             – Каком? – спросил тот. – У меня на контроле два его распоряжения.
             – Про мешок картошки для Лузгарёвской школы. У тебя машина есть?
             – Да, старая «копейка».
             – Вот где хочешь, найди мешок картошки, и завтра же отвези.
             – Так завтра же Первое мая. Праздник.  А потом я хотел на дачу съездить, поработать.
             – Всё. Послезавтра доложишь.
             Озадаченный Гуменков стал размышлять. Искать сортовой картофель в пригородных хозяйствах – только время терять. Перед праздником склады закрыты. Хорошо, что в прошлом году он на своей даче вырастил новый сорт. Придётся пожертвовать одним мешком.
              Ранним утром его «жигулёнок» трясся по дороге в район. День выдался на славу: солнышко сияло и грело, трава зеленела, на деревьях набухали почки.  В райцентре он подъехал к дому начальника управления сельского хозяйства (с советских времён названия учреждений нормам русского языка не подчинялись). Тот вышел навстречу в одном трико – прибирался в огороде.
             – О, Иваныч! – удивился он. – Каким ветром в такую рань, да ещё в праздник?
             – Да вот, Петрович, – мешок картошки привёз директору вашей школы в Лузгарёвке.
             – Ты серьёзно?
             – Куда как.
             – Пойдем в избу, позавтракаем и перетолкуем.
             В тёплой избе хозяйка быстро собрала на стол и вопросительно посмотрела на мужа.
             – Неси, по сотке не повредит,– сказал тот.
Выпили по рюмочке для аппетита.
             – Слушай, Иваныч, – заговорил хозяин, – когда этот придурок на совещании вылез со своей просьбой, глава  района и я, да и все наши чуть со стыда не сгорели. Какая на хрен картошка ему! У него что – своей дома в погребе нет? Или у родителей учеников в деревне? На худой конец, у меня бы попросил. Так нет, ему надо было вылезти. Чтоб его губернатор заметил. Авось, потом куда-нибудь пристроит.
              – Ты думаешь, губернатор дурак и не понял этого. Но ему тоже надо попиариться – нынче же осенью выборы. А тут такая забота о деревенской школе. Деньгами не поможет, так хоть на картошке рекламу себе сделает.
              – Ладно, Иваныч. Давай мне свой мешок, я лично этому карьеристу его отвезу, не сумлевайся.
               Гуменков перегрузил картошку в казённый «уазик»  приятеля и вернулся в город.
               Выйдя после праздника на работу, он явился в кабинет Шаурбаркина и доложил, что мешок картофеля отличного сорта «Свитанок киевский» передан Лузгарёвской школе.
               – Кому передан точно?
               – Я передал его начальнику сельхозуправления Шадурину, и тот лично отвёз директору.
                Шаурбаркин со зловещей ноткой в голосе снова спросил:
                – Я тебе говорил: лично от имени губернатора вручить этот мешок?
                – Я его лично и привёз. Шадурину. А поскольку дорога от райцентра до деревни разбитая, дальше он на «уазике» поехал.
                – Слушай сюда. За неисполнение приказа объявляю тебе выговор. И лишаю премии.
                Шаурбаркин нажал кнопку внутренней связи:
                – Сапрелков, бери книгу приказов и марш ко мне.
Вошёл начальник отдела кадров.
                – Пиши, – скомандовал ему Шаурбаркин,– за неисполнение моего приказа объявить начальнику отдела Гуменкову выговор и лишить премии.
                – Виктор Сергеевич, – попытался протестовать кадровик,– нельзя его наказывать. Во-первых, не было приказа, во-вторых, задание не по его профилю, в-третьих, он добровольно в праздничный день поехал в район, в-четвёртых, поручение-то выполнено – картофель в школу доставлен…
                – В-пятых, оборвал его Шаурбаркин, – если будешь выпендриваться, то я и тебе выговор влеплю и премии лишу. Пиши!
Гуменков понял, что начальство не шутит, и торопливо заговорил:
                – Виктор Сергеевич, не надо выговора! Я исправлю! Лично отвезу Затыркину ещё мешок. В ближайшие выходные…
                – Там День Победы. Я ждать не могу. Мне нужно шефу срочно доложить.
                – Хорошо, тогда сегодня вечером выеду, а завтра утром вручу.
                – Езжай. Но опоздаешь на работу – уволю без разговоров.
                – Понял, Виктор Сергеевич. Не подведу!
                – Да, вот ещё что – возьми у этого придурка расписку, чтоб я её к докладу приложил. Что получил два мешка семян.
                И вот, заскочив после работы домой и, достав из погреба возле своей многоэтажки новый мешок семян, Иван Иванович тронулся в путь. Весенняя погода в Сибири непредсказуема. Откуда-то посыпался мелкий дождичек, потом стало резко холодать. И асфальт покрылся ледяной корочкой. Хорошо ещё, что машин в это время суток было мало. Но всё равно Гуменков быстро устал от такой езды.
                В девятом часу утра секретарша приёмной сельхоздепартамента подняла трубку.
                – Надя, это Кирпиченко Степан Степаныч из Мурашей. Шеф у себя?
                – Нет, у губернатора. Что-то передать?
                – Тут такое дело. Я рано поутру поехал к вам в город, и под Крохалями наехал на рассыпанную картошку. Вышел посмотреть, а в кювете разбитый «жигулёнок» кверх колёсами лежит. Заглянул в кабину, а там ваш Гуменков. Весь в крови. Уже холодный. Гаишники приехали, говорят: либо уснул и вылетел на встречку под «камаз», либо рулевая тяга лопнула. А, может, лопнула уже после удара, а он во сне погиб. Такие вот дела, Надюш. Передай шефу. Ивана Ивановича в райцентр отвезли. Мы с мужиками доставку в город организуем, но надо  бы родных известить.
                Гуменкова похоронили накануне Дня Победы. Разумеется, виновного в его гибели не нашли. Да, собственно, никто и не искал. А потом навалились полевые заботы, и все вскоре забыли о нелепой гибели хорошего мужика.
Осенью прошли выборы, и губернатор Шумило пролетел, как фанера над Парижем. Команду его, в том числе и Шаурбаркина, разогнал новый хозяин области.
                После выборов в Лузгарёвской школе побывала комиссия из департамента образования областной администрации. По результатам проверки директора Затыркина сняли с должности, и он уехал из области. Правда, вскоре он всплыл в большой политике – стал депутатом Государственной думы от ЛДПР.  Но затем пропал окончательно.
А урожай картошки сорта «Свитанок киевский» в количестве пяти мешков той же осенью был украден из школьного овощехранилища неизвестными личностями. Искать виновных и здесь не стали – для Лузгарёвки это было обыденное дело.

2  февраля 2016 г.