Человек войны глава 5. 1 Сталинград

СТАЛИНГРАД

После прорыва нашей обороны под Харьковом немецкие войска стремительно продвигались на восток, направив основные усилия на Сталинград.
Жаркие бои развернулись в излучине Дона. Здесь наши войска немного сбили темп немецкого наступления, но остановить, или хотя бы надолго задержать его, не удалось. И все же, было выиграно время, так необходимое для создания оборонительного рубежа на подступах к Сталинграду.
Уже 19 августа 1942 г. Паулюс отдал, полный оптимизма оперативный приказ о наступлении на Сталинград – "последний рубеж, расчленить и сбросить", вдохновляя своих солдат подобными заявлениями на последний рывок.
Но, обо всем по порядку…
I
  Отступал от Харькова к Сталинграду и я – командир первой роты 24-го Отдельного батальона ПТР 38-й Армии. Со мной шли двадцать воинов-бронебойщиков – с противотанковыми ружьями и с боекомплектом на роту полного состава. Это были солдаты не из моей роты, и даже не из нашей армии. В суматохе отступления они остались без командиров. Я возглавил их под Чертково, где и сам отстал от своего подразделения.
  Вместе мы, сумели дважды вырваться из "Миллеровского котла". И описав дугу по Ростовской области, в конце июля – брели по шпалам от станции Котельниково к Сталинграду.

  Наконец, мы добрались до станции, или полустанка с громким названием - "Гремячий". На путях стоял паровоз старого образца без вагонов. Бог знает, какого типа был этот паровоз? Это был ни "СО", ни "ФД" и ни "Овечка", я таких ранее не встречал. Главное, что паровоз "дышал" паром, а вокруг суетился пожилой машинист, деловито что-то подтягивая огромным ключом.

  Я спросил:
– Когда собираетесь ехать? Чего вы ждете?
– Да вот, готовлю паровоз. Хочу угнать на Сталинград, чтобы немцам не достался.
– Отец! Давай так: укомплектовывай свой "бронепоезд" и вперед! – я кивнул на свое войско с противотанковыми ружьями.
– Ишь, ты командир, какой быстрый? По мерам безопасности – запрещено… Но война! Садитесь вокруг котла, спускайте ноги, оружие кладите за спиной, да держитесь за поручни. А мне еще – "машину мазать! " – проворчал старик, сноровисто орудуя масленкой.
– Спасибо, Батя! Братцы – грузись шустрее!
– Рассаживайтесь в основном – с правой стороны, а слева оставьте мне проход к сифону, – указал нам машинист, взглянув на золотые карманные часы с дарственной надписью. Поймав мой взгляд, старик с гордостью заметил:
– Наградные, от наркома путей сообщения товарища Кагановича, так что, мы здесь тоже – "не пальцем деланные"!

  Все обрадовались близкому окончанию нашего путешествия и быстро без суеты погрузились. Зерез пять минут паровоз был готов к движению. Машинист окинул нас хозяйским глазом и по привычке – снова взглянув на наградные часы, дал длинный гудок. Улыбнулся в седой ус, подмигнув мне – мысль про "бронепоезд" ему явно понравилась, крутанул реверс и открыл парорегулятор.
  Паровоз, запыхтев, покатил нас в сторону Сталинграда. На пути мы не встретили ни одного паровоза, ни вагона – все уже было подчищено. Во второй половине дня, 23 июля 1942 г., мы увидели справа голубую ленту Волги, а вдоль ее правого берега, длиною на многие километры, раскинулся Сталинград. Тогда мы еще не знали, какая судьба ждет этот величественный город. Мы не знали, какая судьба ждет и нас.

II

  Паровоз, с шиком, подкатил нас прямо к перрону главного вокзала "Сталинград". Поблагодарив бригаду паровоза, мы сгрузились и стали приводить себя в порядок. Разобрали свое имущество. Не считая вещевых мешков, каждому досталось по ружью и сумке с патронами. Только у меня был планшет с картой Украины, да немецкая сумка с полотенцем, бритвенным прибором и фотографиями девушек.

  Главный вход в здание вокзала был закрыт наглухо, и мы вышли на привокзальную площадь, обойдя здание через запасной выход по узкой и крутой лестнице. В этот момент, на ступеньках, я встретил своих бывших слушателей с курсов усовершенствования командного состава, которых еще в марте в селе Подгорном под Воронежем, обучал руководству пулеметным взводом.
  Их было пять человек – младших лейтенантов, а старшина группы – лейтенант. Теперь они тоже прибыли в Сталинград. При этом, некоторые из них уже получили назначения на роты. Они обрадовались неожиданной встрече, кинулись обнимать меня и жать руку: "Мы Вас часто вспоминали. Комвзвода, который Вас заменил, ничего путного нам не дал. Нас даже выпускали по Вашим оценкам. Мы рассчитывали, что вы уже не менее чем комбат. Очень сожалеем, что вы до сих пор лейтенант и только командир роты... Мы едем по назначениям. Ну, пока! Скоро наш поезд". На прощание мы обнялись и крепко пожали друг другу руки. После длительного, полного неизвестности перехода, моим бронебойщикам было приятно наблюдать за этой встречей старых знакомых. Видя этих вновь испеченных командиров, некоторое чувство гордости испытал и я.

  Выйдя на площадь, направились к фонтану "Детский хоровод", рядом с которым мы увидели стоящие противотанковые ружья.
– Что это? Ба! Знакомые лица! – в кругу воинов стоял комиссар нашего 24-го отдельного батальона. Увидев меня, он подбежал нам на встречу: – О! Николай, какими судьбами? А где твои люди?
– Надеюсь, мы вовремя? – я кивнул на своих молодцов с ружьями...
– Да, молодцы! Присоединяйтесь! Теперь Сталинград, точно не сдадим! Все, эту пружину сжали до предела! Все здесь собрались – дальше отступать уже некуда! – политрук окинул площадь, походившую на кишащий зеленый муравейник: – Где же ты таких орлов нашел?

  Я коротко рассказал о своих приключениях и выслушал рассказ комиссара.
– Ну, молодец! Сам дошел и людей вывел. А у нас полный …! Ну, не нам с тобой судить..., давай, лучше сообразим, как вас накормить? – подытожил он.

  Из его же рассказа, я сделал следующий вывод: растеряв личный состав батальона, комиссар с комбатом примкнули к штабу 38-й Армии, а с ним благополучно добрались до Сталинграда.
  Комиссар был жив-здоров, а главное, полон оптимизма – некий островок стабильности в этом мире хаоса. Глядя на него, я понял: "Не все так ужасно, как может показаться. Ведь у него же – все хорошо!" Все мои тревожные мысли, пережитое мной чувство трагедии, лежавшее на душе тяжелым грузом, сразу же все свалилось, как гора с плеч – я почувствовал облегчение. Повеселели и мои воины – пять минут в Сталинграде, а кругом все знакомые и встречают, как родных.

  Рядом с фонтаном затормозила полуторка. Из нее выскочил старший политрук – бывший замполит моей роты. Он начал разговаривать с комиссаром, не замечая меня. Из невольно услышанного разговора я понял следующее: чтобы остановить немцев на подступах к Дону, формируется новая Первая танковая армия*. Мой политрук уже получил назначение на должность комиссара в новый противотанковый батальон, располагающийся под Калачом. Личный состав набран, но недостает среднего комсостава.
  Увидев меня, он поздоровался и обратился к комиссару:
– Вот его, своего ротного, я пожалуй, у вас украду – у нас недостает командира первой роты.
  Комиссар охотно согласился: – Если нужно, то – забирай! Нам все равно – на переформирование.

  Я не возражал. Мне меньше всего хотелось оставаться с этим комиссаром и продолжать службу под руководством капитана Микоэляна...
  Будучи некогда неплохим командиром учебного батальона, в боевой обстановке Микоэлян из боя в бой использовал бронебойщиков без прикрытия стрелковых подразделений, что привело к полной гибели личного состава двух рот. В обстановке беспорядочного отступления, это сошло ему с рук, и вряд ли он сделал правильные выводы. У меня уже накопилось достаточно антагонизмов к одному и другому, а зная свой характер… Уехать на передовую с другим подразделением* –было лучшим решением.

III

  Мои бронебойщики, почувствовав тревогу от нашего предстоящего расставания, окружили старшего политрука и стали его упрашивать:
– Возьмите и нас – не разлучайте! – обратились за поддержкой  и ко мне: – Товарищ лейтенант, возьмите нас с собой, мы к вам привыкли.
– Нет, нет товарищи – не могу: батальон уже укомплектован, – возразил политрук. Тогда они, почти со слезами на глазах, стали обнимать, а некоторые целовали меня на прощание. Я договорился со "старым" комиссаром, чтобы он принял и позаботился о моих людях.
  Так, неожиданно, мы расстались. Наши судьбы разошлись. "Новый" комиссар батальона пригласил меня в кузов своей "полуторки". Провожая меня, бывшие подчиненные махали вслед.

  День шел к концу. Мы заехали в поселок, расположенный у самой подошвы Мамаева Кургана. Комиссар решил остановиться у дома своей знакомой дамы – лет тридцати, да и он был не моложе. Она восторженно встретила его и пригласила нас к чаю с "мизерной" закуской. К сожалению, у нас тоже не было ничего из продуктов.
  После я вышел во двор, где разговорился с соседом. Он пригласил меня к себе в гости и предложил переночевать у него. Ему хотелось с кем-то поговорить, излить свои чувства, узнать обстановку. Мне было приятно общаться с этим рабочим человеком, вполне уверенным в нашей армии и неприступности Сталинграда. После месяцев отступления, это было крайне важно и для меня. Разговор был продолжительным по времени и тревожным по содержанию. Впервые, за долгое время, я смог нормально помыться и уснуть в постели.

  Рано утром 24 июля нас разбудил неимоверный гул немецких самолетов, которые шли эшелон за эшелоном и несколько часов подряд бомбили Сталинград. Много домов было разрушено. Везде возникали пожары, а немцы не унимались – они решили смести город с лица земли. "Мессеры" кружили сверху, прикрывая, летевшие снизу бомбардировщики "Ю-88", которые шли потоком, сбрасывая тонны бомб. Дым, столбы пыли, смешались в одно огромное облако, покрывшее всю территорию города.

  В какой-то перерыв между налетами наша машина вырвалась из города, и мы без остановки помчались по ухабистой дороге, минуя Гумрак с полевым аэродромом, Карповку, Мариновку и к обеду прибыли в Калач-на-Дону.

  Недалеко от юго-западной окраины города располагался полевой стан молочно-товарной фермы. Здесь уже не было ни коров, ни доярок. Машина зашла во двор МТФ, из которого была хорошо видна западная окраина города. По двору, вразброс, стояло несколько неисправных танков "Т-34", один тяжелый танк "КВ" и еще несколько автомашин – здесь располагалась походная ремонтно-техническая мастерская, на днях созданной 1-й Танковой армии. Штаб танковой армии был сформирован на основе, известного мне штаба 38-й Армии, во главе с генералом Москаленко. Армия находилась в стадии формирования.

  Батальон, в котором мне предстояло продолжить службу, сразу же произвел гнетущее впечатление: люди бродили без дела, как неприкаянные. Комбата на месте не оказалось. Он в то время, почему-то самолично, выбивал необходимое для жизни и быта личного состава. Учебы нет. Было в этом батальоне, что-то – чужеродное. Все это создавало ощущение хаоса, где каждый "сам себе хозяин".

  Все роты, укомплектованные командным составом, уже заняли крытые укрытия, заранее приготовленные гражданским населением. Первая рота, будучи бесхозной, сиротливо ютилась в мелкой траншее не глубже колена, которую успела выкопать рядом с домом. Одни бойцы сидели на дне траншеи, а головы торчали сверху, другие спали, – расстелив плащ-палатки.

  По приезду мне некому было доложить, и никто меня не представил личному составу роты. Начался обед. Старшина объявил об этом, и рота толпой побрела к кухне. Я нашел писаря. Сказал ему, что буду командиром в первой роте и попросил его принести мне обед.
  Пообедав, я зашел в здание МТФ: пусто – ни стульев, ни скамеек, ни столов. Двери и окна раскрыты. Ветер гуляет по комнатам, навевая прохладу: – да здесь прохладней, чем на дворе! Осмотрев помещение, я увидел стенгазету, где описывались успехи по надою молока, отмечались передовики производства и были карикатуры на нерадивых работников.

  Меня заинтересовали рисунки, так как в школе, а потом в училище, я участвовал в оформлении стенгазет и сам любил рисовать карикатуры. В это время, ко мне сзади, незаметно кто-то подошел, и почти на ухо тихо сказал:
– Что, газетку почитываем?
– Да, рекомендую, – не поворачиваясь, ответил я, по голосу узнав младшего лейтенанта Пономаренко, и подумал: "У-у-у! Тебя, мне здесь только и не хватало до полного комплекта!" Два месяца назад, при обороне на реке Оскол под Ольшанкой, он был снят с роты за трусость и невыполнение приказа. Тогда на роту поставили меня, ну а он зачем то постоянно пытался мне что-то доказать…

  В это время послышался гул немецкого самолета и завывание бомб. Я, где стоял, там же мгновенно упал на пол под стену у окна.
– Что струсил? Тоже мне герой! – стоя надо мной, с издевкой произнес Пономаренко. Тут же прогремели взрывы бомб. Закачались стены здания, посыпались стекла, рядом упал Пономаренко. Я выпрыгнул в окно и быстро нырнул в траншею, которая была полностью забита бойцами роты, и шлепнулся прямо им на головы воинов. Пыль и дым смешались с запахом тротила – было тяжело дышать.

  Все началось внезапно, произошло быстро и кончилось плачевно. Только что прибывшая машина с боеприпасами загорелась. Одна из бомб упала между машиной и входом в убежище второй роты, вход в которое полностью засыпало землей. Машину сразу охватило пламя, боеприпасы рвались и осколки разлетались по всему двору на сотни метров. Подогнали тягач, чтобы оттянуть машину от входа в убежище, но никто не мог подойти к горящей машине с концом троса.

  После окончания бомбежки, я зашел в помещение, чтобы забрать свои вещи. Что я увидел? Ужас! Пономаренко лежал в луже крови. Огромным осколком ему пробило грудную клетку и позвоночник. Можно сказать – перерезало пополам. Снял пилотку и проговорил: "Да, дружище, война!
Ее законами пренебрегать нельзя: лежачее положение – все же безопаснее. Здесь твоя бравада была ни к чему. Пренебрег этим правилом – поплатился жизнью. На войне такое геройство ни кому не нужно!"
  Меня огорчило, и до глубины души задело то, что он уже лежал без сапог, в одних портянках: "Есть же среди нас такие мародеры, "Мол" – мертвому хромовые сапоги уже ни к чему. Вот, же сволочи!" Тем временем машина догорела, боеприпасы перестали рваться. Ее оттащили. Вход в убежище откопали и вытащили оттуда еще пять трупов – весь командный состав второй роты погиб в одночасье. Они задохнулись от углекислого газа. Было удивительно – никто из них даже не догадался открыть отдушину для поступления воздуха.

  Немецкий самолет улетел, а мы отрыли братскую могилу недалеко от двора МТФ. Под троекратный залп похоронили шестерых командиров из нашего, еще даже не вступавшего в бой батальона. Пономаренко так и положили в могилу – с ногами, обернутыми портянками.

  На следующий день я принял командование первой ротой ПТР. Получил оружие, боеприпасы и задачу: занять оборону на берегу Дона: справа – исключительно Калач; слева – наплавной мост через Дон.

  На том, противоположном берегу, где-то за крутогором напротив Калача и севернее него, шел жестокий бой. Земля содрогалась у нас под ногами от разрывов бомб и снарядов. Некоторые воины, не зная о существовании наплавного моста, отступая, бросались в воду и вплавь переправлялись на наш берег, принося с собой неутешительные вести: немцы прорываются к Дону. Возникла угроза окружения 62-й Армии и захвата переправы через Дон.

  Наша 1-я Танковая армия, до этого несколько дней переправлявшаяся по наплавному мосту, вступила во встречный бой, отбросила немцев и прижала их к Дону, но и сама попала в окружение. Теперь ведет неравный бой на два фронта. Конец был печальный: ни один танк не вернулся с поля боя, но 6-я Армия Паулюса была остановлена. Операция "Бросок пантеры" была сорвана, немцам не удалось сходу прорваться к Сталинграду.

  Однажды, у наших окопов остановился "Виллис", на котором подъехал какой-то генерал. Я бегом направился к нему с докладом. Он махнул рукой:
– Не надо, лейтенант. Я вот тут у тебя немного ополоснусь, а то мое тело уже два месяца воды не видело, потом он обратился к своему шоферу, который купался вместе с ним:
– Вася, потри мне спину. Вот хорошо. И тут изволил отпустить шутку про свой изрядный живот: – Вася, а Вась, ты "его" видишь?
– Вижу…
– А я уже давно "его" не видел – передай "ему" привет! – Вася смутился, но ничего не сказал.
  Генерал с Васей уехали. Ко мне прибежал связной и передал: – "Срочно, с ротой прибыть в расположение батальона". Там нам, 11 августа, зачитали приказ о расформировании батальона. Оказывается, еще 6 августа 1942 г., на основании директивы Ставки ВГК № 994145 от 5 августа 1942 г., армия была расформирована.

  Следующим утром, накормив батальон завтраком, и выдав суточный сухой паек личному составу, передали его в запасной полк, расположенный в лагере Прудбой. Командный состав на машине отправили в управление кадров.
Жизнь у этого противотанкового батальона была короткая: 12 августа 1942 г. он "умер", так и не успев "родиться".
  "Пронесло!" – подумал я, и с облегчением перекрестился. Ничего хорошего не ждало нас в этом плохо организованном, не "фартовом" подразделении.
  В Сталинград мы ехали все по той же дороге, по которой несколько дней назад я приехал в Калач. Опять в кабине старшим машины сидел комиссар. Теперь, дорога уже была окончательно разбита. Самолетов на аэродроме в Гумраке заметно поубавилось, видимо, остались только макеты.

IV

  Разбитая полуторка затормозила на площади Павших героев революции перед управлением кадров Сталинградского фронта.
– Вам всем сюда, – комиссар указал рукой на красивое здание: – А мне, в другое место...

  Старший группы со списком зашел в кабинет. Мы же, расположились в комнате для ожидания. Сидели молча. Все отрешенно, ожидали своей участи. А на душе и в головах было полное опустошение. Обстановка на фронте – тяжелая и непонятная. Нам известны одни призывы: – "Ни шагу назад!" и "За Волгой земли для нас нет!» Из скудных сводок "Совинформбюро", я знал – 5 августа наши войска сдали Тихорецк, следовательно, враг уже оккупировал и мою родную станицу. Сердце обливалось кровью.

  От назначения мы ничего хорошего не ждали: "Что Бог даст – тому и быть! Везде пекло! Что меня ждет, за этой дверью? Там будет решаться моя судьба: – какова она? Бог его знает? Только бы, туда – где порядок! Мы умеем воевать, мы умеем бить врага! Люди верят в нас! Я хочу воевать!" – думал я глядя на дверь.
  Наконец, очередь дошла и до меня. Зашел в кабинет и не поверил своим глазам: за столом сидит мой однокашник – старший лейтенант Паша Братущенко. У меня вырвался радостный крик:
– Пашка, Брат! Здорово, дружище!
– Коля, живой?! Вот это – радость! – он кинулся ко мне из-за стола.
  Мы, выпускники Житомирского пехотного училища, крепко обнялись, расцеловались.
– Ну, садись! Рассказывай! Знаешь? Тебя первого встречаю из нашего выпуска. А я уже и батальоном командовал и в капитанах побывал – разжаловали до "старшого". Теперь сижу в резерве. Вот, кадровики попросили у них поработать. Поток большой – не успевают... – успел выпалить Братущенко.
Минут пятнадцать мы поговорили. Воспоминаний было хоть отбавляй. Обсудили все. Наконец, он спросил:
– Коля, а ты в какой должности?
– Командир роты ПТР.
– Какой ни будь, подтверждающий документ у тебя есть?
– Да, никакого. Кроме денежной расчетной книжки.
– Давай сюда свою "расчетку!" – Он посмотрел в книжку, быстро пробежался по списку разнарядки, до первой соответствующей вакансии, и сказал: – О! Пойдешь, Коля, командиром роты в отдельный батальон противотанковых ружей 57-й Армии. Штаб размещен в поселке Сакко и Ванцетти. Доедешь на пригородном поезде до станции Сарепта – это город Красноармейск, он там где-то рядом.

– Рота, какая? – спросил я.
– Первая! - недоуменно ответил Пашка.
– Годится! Замечательно, третий раз "Первая" рота! – поблагодарил я, и мы, так же по-братски, простились на долгие годы.

  Так, с легкой руки своего однокашника, я оказался в 57-й Армии генерала Толбухина, которую позже окрестили "армией порядка и организованности". Здесь, как правило, все делалось без спешки и шума, все было продуманно и организованно. Армия грамотно вела оборонительные бои, а командование бережно относилось к людям.

  Но тогда, 12 августа 1942 г., для меня и старшего лейтенанта Павла Братущенко – это была всего лишь первая, попавшаяся на глаза строчка из разнарядки вакантных должностей.

V

  От станции Сарепта я перешел через железнодорожное полотно, поднялся по склону на холм, где расположился рабочий поселок Сакко и Ванцетти. В штабе 57-й Армии спросил у дежурного по пропускному пункту:
– Где находится расположение отдельного батальона противотанковых ружей?
– Да, такой есть! Он расположен в соседнем селе. Отсюда недалеко, в полукилометре от Сакко и Ванцетти.
  Нашел. Представился. Опять принял "свою" первую роту. Как выяснилось, в батальоне я оказался самым подготовленным и опытным бронебойщиком.

  Начались плановые занятия с личным составом батальона. В основном изучали приемы и способы борьбы с танками. Раньше здесь, вообще не уделялось внимания инженерному оборудованию огневых позиций, грамотному использованию местности и умелому взаимодействию расчетов в бою.
  В учебных пособиях это еще не было отражено, а стальные командиры просто не имели опыта. Я же старался больше обучать подчиненных тактике ведения боя в полевых условиях.

  На подступах к Сталинграду, обстановка накалялась с каждым часом. Обучение подразделения продолжалось не больше недели и нас срочно выдвинули навстречу наступающему противнику.

  Как я узнал годы спустя: – Уже с 5 августа шли ожесточенные и кровопролитные танковые бои под станцией Абганерово и за разъезд "74 км". Четвертая танковая армия генерал-полковника Гота увязла здесь на две недели, но с прибытием дивизий из 6-й Армии судьба данного рубежа была предрешена.
  Теперь перед Готом стояла задача – выйти на высокий берег Волги в районе Красноармейска. Позже, я встречался с мнением военных аналитиков, что если у немцев и была возможность вскрыть оборону Сталинграда, то только с юга через Красноармейск, разрезав надвое Сталинградский фронт. Не берусь спорить, но уже тогда все понимали – ставки слишком высоки. В пять утра 18 августа 4 Танковая армия перешла в наступление. 19 августа Гот вышел к самым южным рубежам нашей обороны у совхоза "Приволжский", а 22–го смог осуществить прорыв на стыке 57-й и 64-й Армий.

  19 августа командующий 57-й Армией генерал-майор Толбухин, вместе с командирами артиллерийских противотанковых подразделений выехал на рекогносцировку укрепрайона под селом Ивановка. Местность там действительно танкодоступная. Цель рекогносцировки – создать противотанковый рубеж с системой опорных пунктов прикрытых минными полями и подразделениями противотанковых ружей. В числе командиров отдельного армейского противотанкового батальона ПТР находился и я.

VI

  После рекогносцировки, под Ивановку были выдвинуты 2-я и 3-я роты нашего батальона. Я со своей 1-ой ротой был направлен в расположение полка, находящегося в резерве Командующего армией. Мы вышли на окраину Красноармейска и стали создавать оборонительный рубеж. Я расположил взвода ПТР в опорных пунктах стрелковых батальонов.

  До вечера 20 августа копали окопы. Не успели закончить маскировку, как прибыл представитель штаба армии с машинами для личного состава, письменным распоряжением и картой, на которой указывалась новое место нашей дислокации. Я получил приказ: срочно выдвинуть роту на юго-западную окраину села Дубовый Овраг и занять оборону.

  Уже наступила непроглядная южная ночь. В округе не горело ни единого огонька – полная светомаскировка. Пришлось, при помощи карманного фонарика ознакомиться с документами и, в полной темноте собирать личный состав к машинам. Три взвода, находящиеся поблизости, я уже отправил в назначенный район с замполитом роты. А сам, в потемках стал разыскивать четвертый взвод, который надлежало оставить для охраны штаба армии.

  И вот, я остался один ночью в голой степи, как говорится: "генерал без войска" и средств передвижения. Стало немного одиноко и обидно, но ничего не поделаешь – до Дубового Оврага пришлось добираться пешком и на попутках. Хотя еще стоял август, а днем на солнце была невыносимая жара до сорока градусов – ночи уже были холодные. Под утро туман затянул окружающую местность густой белой пеленой, лучи восходящего солнца еле-еле пробивались сквозь эту непроглядную мглу. Зуб не попадал на зуб.

  Промерзнув до костей, я нашел свою роту только ранним утром следующего дня.
  Рота окопалась бессистемно, не соблюдая секторов обстрела и без учета взаимодействия между собой оружейных расчетов. Некоторые расчеты пришлось переместить на другие позиции и, соответственно, заставить копать новые окопы. Появилось ворчание и недовольство, пришлось немного повысить голос.

  Грунт в этой местности твердый – сухая глина вперемешку с мелкой ракушкой, даже гусеницы танка по ней скользили, как по стеклу. Малой лопаткой этот прочный слой земли так просто не возьмешь. Ломов, кирок и больших саперных лопат у нас в роте не было.
  Из-под ударов топоров и лопаток полетели искры. Каждый понимал, что окопавшись немного ниже уровня земли – даже здесь, в чистом поле, получит надежное укрытие.

  В девятом часу у нас над головами повис двухфюзеляжный самолет рекогносцировщик "фоке-вульф – рама". Он долго и безнаказанно кружил над местностью. "Все! Жди авианалета!" – подумал я и стал с особым усердием подгонять подчиненных и подсказывать, как ускорить работу, укрыть ружья от бомб и осколков. Опасность подстегнула воинов. Солдаты додумались углубляться в одном месте до влажного слоя, потом подкапывать в разные стороны и прыгать сверху, что бы обрушить сухой верхний слой. Процесс пошел быстрее.

  Ровно в десять появилась первая группа "лаптежников" – пикирующих одномоторных бомбардировщиков "Ю-87", за ними следом прилетели двухмоторные "Ю-88".
  С десяти до шестнадцати – то есть шесть часов подряд, немцы усердно бомбили, что-то находящееся в степи за нами. Некоторые самолеты, пикируя с ревом, сбрасывали свои бомбы и на нас.

  От взрывов тряслась земля. К счастью, к тому времени все расчеты, кроме красноармейца Варгашкина, уже успели хорошо окопаться. Окоп Варгашкина, был не глубже десяти сантиметров. Ударной волной, его выбросило из окопа и несколько раз перевернуло в воздухе. Он получил контузию, а от удара о землю – сильные ушибы и стал невменяемым.
  В целом, наши усилия не прошли даром – остальные ранений не имели. Уничтожить человека в таком окопе можно было только прямым попаданием.

  Бомбежка прекратилась, из села приехала повозка с обедом. Народ обрадовался желанному гостю и, гремя котелками, потянулся за обедом.
  Высоко в небе снова появился одиночный "Ю-87". Все опять бросились врассыпную по своим укрытиям. Самолет сбросил, что-то непонятное, издающее душераздирающий вой. Упало там же в степи, за холмом, бухнуло, но взрыва не последовало. Я обратился к старшине:
– Пока люди обедают, смотайтесь с ездовым и посмотрите, что там упало?

  С большим интересом они убежали к месту падения, вернулись примерно через час, рассказывая с хохотом:
– Товарищ лейтенант, хотите – верьте, хотите – нет, но там немчура, сбросил заднее колесо от трактора "СТЗ" и большую деревянную бомбу с корявой надписью: "Какие самолеты – такие бомбы". – А у нас там стоят макеты самолетов, изображающие ложный аэродром.
  Теперь хохотала вся рота: – Ничего ж себе… придурки! Весь день бомбили, а к концу до этих идиотов дошло – аэродром-то ложный!
– Это что? Вот в другом месте, – проговорил пожилой бронебойщик, – они сбросили на нас живую козу на парашюте и привязанный к ней труп старого еврея с табличкой: "Какое стадо – такой пастух". Издеваются – гады!
– Ну, ничего, будет и на нашей улице праздник. За все отыграемся. Будет им и за "стадо"…, – закуривая, сказал заряжающий.
– Видимо – не скоро…, – не унимался первый, – ты бы глаза той козы видел.
– Да на что нам твоя коза? Вы, на Варгашкина посмотрите! – народ снова захохотал. До бомбежки, Варгашкин был объектом насмешек по поводу ленивого рытья окопа. Теперь он стал наглядным примером, типа – вот что бывает…
– Старшина, ты б плеснул этой жертве немного – може и попустит, оклемается?
– Русским языком дураку сказано было: "Копай глубже, кидай дальше!" А теперь ему уже и без водки хорошо, – недовольно пробурчал старшина, явно жалея водку. А на счет русского языка, он немного загнул – для выражения эмоций хватало и отборного мата, особенно после пролета "Рамы".
  Стоит отметить, что подразделение было сформировано совсем недавно. Сегодня шел только десятый день, как я принял командование этой ротой.

VII

  Солнце уже пошло к закату, жара стала спадать. Старшина уехал и увез с собой «жертву вражьей бомбардировки» - Варгашкина. Повозка скрылась за первыми домами, а пыль от нее ветер еще нес по выжженной степи.

  В это время до нас стал доноситься лязг гусениц и ужасный непрерывный, все усиливающийся рев моторов. На горизонте в нескольких километрах, поднимались клубы дыма и пыли. Затем, на фоне неба вырисовалось с десяток черных точек.
– Наши отходят? – с надеждой спросил кто-то сзади.
– Нет! Наши так не отходят. На наших не похоже… Скорее всего, это идут немцы! – подсказал ординарец.
– Да, ждали своих, а появились немцы! – подтвердил я.

  За первыми "черными точками" появились вторые десять, а потом третьи, четвертые… Я насчитал сто двадцать пять "точек". Спустившись в лощину, где они растворились в мираже.

  Мурашки поползли у меня по спине. А где же наши отходящие войска, которые должны были занять оборону на рубеже Дубового Оврага? Силы были далеко не равные! Выстоять против этой армады, у роты не было никаких шансов, но и отступать было нельзя – меня обдало холодным потом: "Ну что ж, вот он и мой последний бой"…

  Развернулся: почти весь личный состав роты уже стоял у меня за спиной, сжимая в руках оружие. Новобранцев в роте не было и все понимали – шансов выжить нет. Люди с надеждой смотрели на меня. Я заставил себя улыбнуться, и глядя бойцам в глаза, негромко сказал:
– Ну что мужики, настал и наш черед…? Говорят, что за Волгой для нас земли нет? Ну, а лично мне – отступать уже надоело…

  Красноармейцы, стояли молча. Никто не решался, что-либо сказать.
– Да чтоб я еще раз в этом "бетоне" долбал такой окоп! – не выдержали нервы у одного из заряжающих. Это немного разрядило обстановку – некоторые засмеялись.
– Что? Какого ..ра вы смеетесь? Да, я на маму родную так не работал! – не унимался он, уже улыбаясь. Все остальные невольно тоже засмеялись.
– Правильно! – поддержал его наводчик, – коль уж так выпало, то лучше здесь! Зря мы такие окопы вырыли? Теперь даром не дадимся. Верно, мужики?
– Дадим отпор, но не отступим! Подпалим их! Пусть узнают, кто здесь "стадо". Мы за свою землю стоим! – перед лицом опасности, чувствуя поддержку товарищей, рота сплотилась. Народ повеселел, приободрился. Каждый, сделал свой выбор.

  Я подал команду: "Рота – по местам, к бою! Заряжай! Приготовиться к отражению танков противника!"

Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/08/27/1110