автобус

    Сегодня Андрей Гаврилов, добросовестный и целеустремленный специалист 23-х лет, в последний раз едет на автобусе. После работы он получит номера на свою новую «Короллу», завтра он будет уже на машине. Средний класс распахнул двери и для него.
     До работы Андрей добирался на пригородном автобусе. Жил он рядом с автовокзалом, а на конечной садиться куда рентабельней, чем втискиваться в потную «газельку». Однако пригородный маршрут имел свои издержки. Особый колорит ему придавали дачники: сгорбленные старики и старухи с нелепыми корзинками и тяпками. Среди них было принято занимать очередь. Да, есть еще такие пережитки трухлявой старины. В 7-55 подъехал автобус. Трое молодых парней, неизвестно откуда появившиеся, ринулись к дверям. Старики, не в силах так же быстро передвигать ногами, загудели проклятьями. Один из парней замешкался на ступенях, и его чуть было не настигла суровая кара: какая-то, не по годам резвая бабка, с криком: «Куда ж вы, изверги, без очереди лезете!», почти приложила его по спине лопатой. Чутка промахнулась.
- ты, дура старая, совсем очумела?! - парень, однако, не стал кидаться с кулаками на бабку, а просто обматерил ее и скрылся в салоне. Остальные дачники, не такие шустрые, на тот момент только подковыляли к двери.  Бравая  бабуська, поднимаясь в автобус, споткнулась, поднялся крик. Если бы не решительные действия кондуктора, началась бы давка. На ровном месте. Ни с того, ни с сего. Андрей взирал на происходящее взглядом философа. Он последним зашел в автобус. Почти половина  сидячих мест была свободна, в том числе и «место Гаврилова».
- Эту страну погубит не коррупция, ее погубит деменция, - мудро изрек про себя Андрей и сел.
      Автобус плавно бежал по дороге, останавливаясь и вновь набирая ход. Пассажиров становилось все больше и больше. Как и положено, начался новый скандал.
- Я вчера на 108-м ехала за 43 рубля, что ж Вы мне сегодня 45 говорите? - заблеяла вошедшая бабулька.
- Бабушка, - привыкшая ко всему кондуктор принялась объяснять, - до Козловки 45 рублей, вот ценник, сами посмотрите.
- Но я вчера за 43 ехала.
- Бабушка, ну не могу я тебя за 43 везти, ну была бы моя воля - да ехайте вы все бесплатно!
- Но я же за 43 ехала...
       Андрей слушал эту бесконечную бадягу с презрительной жалостью. Господи, - думал он, -  из-за каких-то двух рублей она удавиться готова и всем вокруг мозг вынести. Как же прав был Паниковский! Жалкие и ничтожные. Друзьям можно билеты на такое шоу продавать. А что? Реальный бизнес, попкорн влет расходиться будет. Таких сюжетов ни в каком цирке не сыщешь. Эх, надо было сегодняшнюю посадку на телефон снять, вот повеселился бы ютуб! - Андрей прервал свои рваные рассуждения и пошел на выход. Уже в дверях он в последний раз оглянулся на неуДачников, эдакий каламбур невольно родился у него в голове.
— А ведь им голосовать доверяют. Возраст им, видите ли, пенсионный подняли. Меньше б ездили на свои дачи задрипанные, может дольше и жили бы. Эх, Россия, с колен поднявшаяся! Да когда ты уже сбросишь с себя балласт идиотизма и маразма?! - Андрей решительно вышел из автобуса.
      В 8-30 Гаврилов пересек проходную. В курилке уже сидел Борис Иванович Ворущак. Ворущак числился в штате водителем, закреплен он был за генеральным директором. Для дальнейшего повествования, да простит меня нетерпеливый читатель, крайне необходимо уделить Борису Ивановичу пару строк. Лет ему было 44, ростом он был под метр восемьдесят, телосложением обладал крепким и плотным. В помощи Борис Иванович никому не отказывал, будь то мебель в кабинете переставить или в обед по магазинам свозить. Служебная машина его была в надежных руках: всегда чистая, как снаружи, так и внутри, резина и масла всегда были по сезону. Инструмент он содержал в порядке, каждый ключ знал свое место. В одежде, да и во всем внешнем виде, Борис Иванович себе вольностей не позволял: брюки со стрелками, рубашка строгая, выбрит тщательно, обувь блестит. И дело было не только в том, что Борис Иванович возил директора, хотя, конечно, это играло важную роль. Присуща Ворощуку была какая-то  внутренняя культура, ведь и личную машину-десятилетку он содержал в таком же порядке, как и служебную. Спецовка, в которой он гайки крутил, тоже всегда была чистая, ботинки рабочие Борис Иванович без фанатизма, но регулярно освежал щеткой. Если в мужской компании Борис Иванович, порой, вкручивал словцо крепкое, то в присутствии женщин он и жаргона грубого не употреблял. Одно слово - Мужик. Ходила по конторе байка следующего содержания: где-то через месяц после своего трудоустройства, Борис Иванович жестко, отбросив всякую субординацию, зачитал самому генеральному, Владиславу Ильичу Бузенцову, нотацию. Бузенцов в тот день, намахнув пару рюмок коньяку, а по-другому контракты выгодные да денежные не подписываются, собирался домой на личной машине. Ворущак промолчать не смог:
- ты, Ильич, лиха не буди. Сам разобьёшься - черт с тобой, не велика потеря. А если кого покалечишь? Я ж себе этого никогда не прощу, видел же, знал, но не остановил! Будешь, Ильич, бузить, я тебе ключи от машины твоей модной ох как глубоко засуну, хрен вытащишь! Верно тебе говорю, не вытащишь! Давайте, Владислав  Ильич, я Вас отвезу или такси вызовем. Негоже удачный день по пустякам портить!
      Очевидцев той гневной тирады не было, их и не могло быть. Не так Борис Иванович был воспитан, чтоб прилюдно начальника отчитывать. Никто в точности и не знал, быль то была или небыль, но факт остается фактом: если на прежнего водителя Владислав Ильич, бывало, матом прикрикнет, то к Ворощуку он не иначе, как по имени отчеству не обращался. Так в управе и повелось: Борис Иваныч, но на ты. Для Иваныча и на вы Ворущак был слишком молод и свеж, а Боря или Борис - так к нему обращаться не позволяли уважение и авторитет.
- Приветствую, Борис Иваныч! Что хмурый такой? - поздоровался Андрей.
- Здоров, Андрюха! Да все нормально. Просто я на автобусе сегодня добирался, жена дочку с утра в больницу повезла. Вот, отхожу.
- Да-да, автобус - тема! - Андрей с живостью подхватил разговор. Он уже было раскрыл рот, чтобы в красках описать свои сегодняшние впечатления, но Борис Иванович его опередил.
- Сажусь я сегодня в автобус. Народу немного, все сиденья заняты, ну и человек семь по салону стоят. Люди - самые разные, кто на работу, кто на учебу. Я на задней площадке примостился, еду значит. Тут на остановке бабка заходит. Лукошко у нее такое смешное, тяпка или лопата в тряпку замотана. Никто места не уступает. Ну встала эта бабушка рядом с парнем каким-то, корзинку на пол поставила и начала мелочь в ладошке пересчитывать. Ну я далековато стою, парня со спины вижу. И то ли бабка его задела, то ли перед лицом ему случайно махнула - врать не буду, точно не видел. Слышу только, что муфлон этот давай бабульку понужать, мол, ты на меня, старая, сядь еще, ну или что-то такое. Короче, рукой он махнул, бабка заохала, копейки на пол посыпались. Все молчат, как будто так и должно быть. Я, естественно, побежал старушке помогать. Собираю, значит, мелочь по салону, бабка причитает, благодарит. Слышу - этот носорог фыркает, что-то вроде: «Вот, делать им нефиг, разъездились, под ногами болтаются, людям нормальным мешают». Я на него глаза поднимаю....Андрей, я чуть не обгадился! В носу у него кольцо, как у быка деревенского, в ушах саморезы заверчены, вся рожа в запчастях каких-то. Ему бы для полноты картины гвоздь на 150 в башку вбить и член на лбу наколоть. Почуял он слабину, что никто поперек ему и слова не скажет, ну и дальше давай накалять. Тут меня и перекрыло! Без матов, конечно, без крику, без истерики, но так, о-о-очень доходчиво накидал я ему за жили-были, кто он и что он. Тот гриву опустил, обтекает. Посидел еще с минуту и к выходу пошел. Я бабку усадил, сую ей тыщу. Не берет. Пришлось и на нее цыкнуть, по-доброму так, мол, не зли, мать, возьми по-хорошему. Не берет, гордая. Еле пятикатку всучил, уговорил-таки.
       Ворущак замолчал. Казалось, что он выговорился. Но внезапно, посреди гнетущей паузы, Борис Иванович с силой хлопнул себя по колену.
-Но знаешь, Андрюха, что реально выбесило?! Пассажиры! Я на них смотрю, а они как в цирке расселись, им бы по бадье попкорна - вот была бы картина маслом! Я удивляюсь, как они еще мобилы свои не подоставали, вот же ржака на ютубе была бы, бабка на карачках денюжку собирает, а какой-то ублюдок над ней издевается! Не, Андрей, таких уродов, как этот, с железяками по всей морде, всегда хватало. Я молодым был, тоже, порой, по-свински себя вел, что греха таить. Но ведь нас, эта, как ее? Общественность, во, вспомнил, сразу же остепеняла. Бывало так пристыдят, что сквозь землю готов провалиться. И это важно! Если человеку стыдно бывает, то он и не совсем пропащий. А коли человек  не ведает стыда за поступки, за мысли свои непотребные, то что ж из него вырастет? А от бесстыдства та гниль, которая в каждом из нас есть изначально, сладко так душу искушает, смотри, говорит, как со мной рационально и выгодно. А если совесть по началу и вздумает сопротивляться, то гнильца и ей аргументик подбросит, мол, ты, совесть, не гони, если я обидел кого, то пусть в суд подает. Признает суд, что закон я какой нарушил, вот тогда, совесть, ты и загрызешь меня, но коль чист я перед законом, то и помалкивай. Вот и живет человек, снаружи весь холёный  и важный, а внутри сгнивший давно да червями съеденный. Из него уже лепи, что хочешь, за рога - да в стойло, там скотине и место.
      Ворущак тяжело вздохнул, с полминуты оба молчали.
— Я тут, Андрей, знаешь о чем подумал? - Борис Иванович говорил уже совершенно спокойно и как-то отстраненно. - дай мне чернозему самого плодородного, дай зерна самого урожайного, дай комбайн самый японский - так я с голоду сдохну. Не приучен я в земле ковыряться. А наши дедульки-бабульки - они другие. Как их только не унижают, как только не издеваются над ними! То проезд отменят, то льготы монетизируют, сейчас вот возраст подняли, сортиры и сараи дачные налогами обложили! А они на пятачках своих все равно копошатся, казалось бы, еле ноги передвигают, а трудом праведным, трудом настоящим живут. Не зря древние говорили: «Земля - она силу дает». Вот у стариков наших, на земле выросших, эта сила есть, а мы ее уже давно растранжирили и как будто специально продолжаем ее из себя вытравливать. По Амуру проедь: все похерили, деревни сплошь мертвые, такие хозяйства загубили! Эх, Россия, да почто ж ты корни свои сама себе рубишь, горемычная!
      Широка душа русская! Есть в ней место для песен веселых, не чужда ей и печаль горькая, но не ведомо уныние грешное!
- Эх, погодка какая дивная! - на распев протянул Борис Иванович. - в выходные надо на рыбалку ехать. Давай, Андрей, в пятницу пораньше сорвемся, проживет один денек Родина без наших трудовых подвигов. Порыбалим, чайку кострового запарим, по чарке доброй выпьем.
- Борис Иваныч, я думал ты вообще не пьешь, принципиально.
- Так-то, Андрюха, не болей. На работе - оно понятно, руль дисциплинирует. Да и по большому счету, пить в городе душном - только мозг сушить и душу калечить. А на бережку, да под ушицу наваристую, да под разговоры неспешные - что ты, одно добро!
- Борис Иваныч, я только за!
- Ух ты, уже без пятнадцати. Побежал я, Андрюха. Бузенцову с утра в администрацию надо. Кстати, он за тебя интересуется. Ты не думай, Ильич все замечает, видит он кто работает, а кто дуру нарезает. Знает он, что ты раньше всех приходишь, знает, что остаешься, порой, до позднего вечера и не скулишь, мол, мне за это не платят. Ты, Андрюха, пацан правильный, к работе здраво подходишь. Не забудь - в пятницу на рыбалку. Будь здоров, хорошего дня!
       Через пять минут кабинеты наполнятся голосами. Затрещат телефоны, загудят принтеры, каблуки и шпильки всех фасонов и типоразмеров зацокают по коридорам и лестницам. Совсем скоро рабочий день целиком поглотит Гаврилова. Но сейчас Андрей думает совсем о другом. Сейчас ему стыдно.