Повесть о приходском священнике Продолжение LIII

У ночи свои сказки
Для Бируте...


В предрождественское воскресенье, в храм практически никто не пришёл. Не было ни Бабаихи, ни членов ревизионной комиссии. Не пришла, вопреки моим ожиданиям, и Алиса. Признаться, честно, был полностью уверен, что Алиса обязательно придёт на воскресную службу. Я даже приготовился выслушивать всевозможные негодования от мнительных прихожан, тем самым заготовил и приготовил речь, которая должна была закрыть всем рты. Но, Алиса не появилась. Мало ли, может что-то, не получилось, или заболела. Она ведь ходит совсем налегке.
 — Что это ты о ней так печёшься?- Каким-то ревностным тоном, спросила Аня, когда мы возвращались домой.
   -— А что здесь не ясно? — с долей сарказма, сказала Алина.- Околдовала ведьма нашего батюшку!
 — Точно!- Поддержала её Айнара,-приворожила!
 — Полно вам, трещотки,- немного смущённо ответил я. — Что у вас в голове, то?
 — А что?- завелась Айнара.— Дама она красивая. Вся, прям таки ах…
 — Я бы сказала, иначе. Шикарная дама. Ей это больше подходит,- задумчивым и немного расстроенным голосом проговорила Аня.- В такую с первого взгляда влюбишься и не заметишь.
 — Да что вы заладили все в один голос?! Никто не собирался в неё влюбляться. Вот же ж бабьё вредное!- Раздражённо сказал я.- Тем более она старше от меня на лет на десять!
Девчонки на миг замолчали, переглянулись и вдруг разразились весёлым смехом.
 — Однако!- глядя на меня изумлённым взглядом, произнесла Аня.
Это сильно смутило, тем более, что я понял, какчто выдал необдуманную фразу, чем поставил себя в неловкое положение.
 — Сороки…- Прошипел я, зашагав немного быстрее, в надежде удалиться от глупого празднословия.
 Подошло время Рождественского сочельника. Айнара приготовила кутью в красивой, глиняной миске, поставив её на застланный вышитым рушником столик, под иконами. Аня украсила миску изюмом, вишенками и орехами. Установили толстую, восковую свечу, купленную хозяйкой дома, как раз для такого дела. Затем прочитали наше обычное правило, занялись своими делами в ожидании вечера. По моему предложению, службу Рождества, решили сделать ночной. То впечатление, которое оставалось после всенощной в соборе большого города, нельзя было ни забыть, ни тем более с чем-то сравнить, разве что с пасхальным богослужением. На эту службу шла вся наша семья, даже папа, который весьма скептически относился к церкви. Весь храм наполняла праздничная атмосфера, таинственная торжественность. Особенно, когда читалось повечерие и тушились все огни. Мерцание лампад, редких свечей будто напоминало ту Вифлеемскую ночь, в которую родился маленький Спаситель.
Девчата мигом подхватили мою идею. Лишь только тётя Нина по возмущалась, мол, никто из батюшек такого не делал, эта традиция уместна разве что для столичных храмов и монастырей. Но, учитывая то крохотное количество людей, приходящих на богослужение людей, решили попробовать. А вдруг!..
Ближе к обеду послышалась возня во дворе, лай собаки, постучали в дверь. Тётя Нина, как обычно, сияя радостной улыбкой, прошла в нашу хибарку, сбросила куда попало одежду, уселась на табуретку, проговоривпроизнеся:
 — Поспрашивала у наших, кого видела, хотят-таки прийти на ночную. Так что, глядишь, церковь не пустая будет.
 — Вот видите. Господь милостив!-сказал я.
 — А я слышу, — тётя Нина пошморгала носом, будто принюхиваясь,- — угощение готовите. Не уж то двенадцать блюд? Может, посчитаете меня не очень скромной, останусь у вас на обед. Авось не прогоните.?
В это время действительно по дому летали забытые, за время поста запахи, исходившие сиз крохотной кухоньки, где Айнара с Аней стряпали Ррождественскую трапезу.
 — Тётя Нина, но какие ещё двенадцать блюд?- Сказал я.- Девочки готовят, из того, что Бог послал. А двенадцать там получится блюд, или десять, мы как-то не считали.
 — Ну, как же?- С неподдельным удивлёением, развела руками тётя Нина.- Так ведь традиция издавна-, на кутью в Святвечер, то есть сегодня, готовится двенадцать блюд, по числу двенадцати апостолов.
 — Сегодня?- Теперь удивлялся уже я.- Вы ничего не путаете?
Тётя Нина немного съёжилась, понимая, что сказала, вероятно, какую-то глупость, но тут же выпрямилась, проговоривпроизнеся уверенным, даже утвердительным тоном:
 — Ничего я не путаю! Сколько помню, так делали. И соседка моя так делала, и Валька тоже… Да батюшка Анатолий во время проповеди прямо говорил- что сегодня двенадцать блюд положено готовить на праздничный ужин. Вон, по радио то же самое вещают, и по телевизору. Неоднократно слушала. Не могут же все прямо взять и перепутать?
Я удивлённо сдвинул плечами, сокрушённо покачал головой, тем более, что тоже неоднократно слышал из теле- и радио передач подобную чушь, сказав:
 — Понимаете, сочельник, он ведь потому так и называется сочельник, что в сей день, кроме сочива, то есть кутьи, ничего не вкушали в пищу. Это древняя традиция, определённая уставом. С утра, люди шли в храм. Богослужение продолжалось довольно долго, практически до вечера. Так что литургия служилась сопряжённая с вечернеюй. После службы, народ возвращался домой, и подкреплялся сочивом, оставленным загодя,ещё с утра на так называемой покути, ещё с утра, отдыхал и уже ближе к полуночи отправлялся на всенощную. То же самое и перед Крещением происходит. Некогда было готовить и кушать, двенадцать блюд в день сочельника. Люди молились непрестанно практически целые сутки. Это мы здесь по лености, и по нерадению баклуши бьём- а раньше всё иначе происходило.
Тётя Нина от удивления даже рот открыла. Она поправила сползший с головы яркий платок, напоминавший своими узорами летний цветник, помяла губы, сделав чудную гримасу, выпустила с полной груди воздух, проговоривпроизнеся:
 — Надо же... Век живи, век учись. А то все сочельник, сочельник. Я думаю, что за сочельник то такой? Греха только набралась за всю жизнь. Объяснить некому, вот мы и готовили спокон веков эти двенадцать блюд, в строгий день. Откуда же взялось такое поверье, батюшка?
 — Я в таких делах не весьма сведущ. Но, думаю, традиция изначально имела отношение к самому Рождественскому празднику. А что? Пост заканчивался, вот люди с благочестивым понятием, в честь двенадцати апостолов, приготовляли блюда, для разговения. А то, зачем в сочельник накрывать на стол такое изобилие,— больше чем уверен, пришло из запада, от униатов, протестантов, может быть, католиков. У них давно все традиции перевелись, в некие фееричные события.
 Тётя Нина ещё немного посидела, затем, сославшись на какие-то очень важные дела, стала собираться. Медленно, утомлённо облекаясь в одежды, она то и дело, что задавала вопросы, пересказывала местные новости и вдруг проронила:
 — Ольга Бабаиха переживает сильно. Очень за вами жалеет. Говорит, глупо всё получилось.
Я только сдвинул плечами, не зная, что сказать в ответ.
 — Эх-хе-хе…- Воздыхает тётя Нина, и в её глазах промелькнули искры сожаления.-.
 — Не пойму эту Бабаиху. Человек, вроде, верующий, жизнь прожила, а ведёт себя, словно дитё малое. Видно же, переживает. Говорила ей-, чего в храм -то хотя бы не ходишь? Молчит. Губы надует и молчит. Гордыня, батюшка, не позволяет, гордыня.
 — На всё воля Божья,- проговорил, — произнес я.- Помоги, Господи, рабе Твоей Ольге.!
Я перекрестился на иконы, благословил гостью, попрощавшись до вечера.
Когда совсем стемнело, уселись кушать кутью. Показалось, что вкуснее пищи быть не может, особенно, когда добросовестно продержался весь день, не вкушая никакой пищи. Необъяснимая лёгкость, воодушевление охватили тело, проникли в душу, приводя её в духовную радость, в преддверии великого праздника.
В храм я отправился раньше всех. Нужно было протопить грубы, немного прибраться. Дядя Володя Плейшнерр привёз пару вёдер курного угля. Так что, через полчаса, грубы уже полыхали жаром. Прибежала Аля с целой вязкой сосновых веток. Пока топились грубы, мы ветками украсили ветками храмовые иконы, а также расставили их по некоторым местам, от чего храм как-то необычно изменился, наполнился приятным запахом хвои. Ёлку ставить не стали. Я помню, когда только начал ходить в церковь, на Рождество, в храме, который я посещал, поставили две огроменные ели. Само здание небольшое, а деревья уж совсем гигантские, как для него.. Они закрыли весь иконостас своими роскошными ветками, так что икон за ними совсем не было видно. Вдобавок повесили на эти ели разноцветные игрушки и украсили мощными, мигающими гирляндами. Молиться представлялось абсолютно невозможным. Даже если сильно зажмурить глаза, мерцание гирлянд всё ровно ощущалось, совершенно отвлекая от молитвы, мало того, очень раздражая, и выводя душу из умиротворенного состояния. Почему-то, тогда так мне это не понравилось, что пришлось поменять храм. Вспоминая те мгновения, решил — в нашем храме, никогда не будет больших ёлок, тем более мигающих гирлянд.
Прибравшись, мы с Алей сели у теплеющей грубы, прислонившись к ней спинами. Ещё здание не прогрелось, и в воздухе летал дух зимней прохлады. Я затеплил несколько лампад, от их тусклого света стало уютно и спокойно. Только сейчас обратил внимание, как-то девочка была довольно легко одета. Старое, осеннее пальто, старушечьи бурки и прохудившияся, в нескольких местах, вязанная шапочка, не могли достаточно хорошо защитить от усилившегося на ночь мороза.
 — Ты же совсем замёрзла.- Сказал я, чувствуя, как Аля сжимается от дрожи.
 — Ну… Не совсем, пока.- Ответила та, пришморгивая носом.- Ничего, я привыкла. Сейчас отогреюсь возле грубки.
 — Что значит привыкла? Тебе, что, одеть нечего?
 — Да не беспокойтесь вы, отец Виктор, теперь уже есть. Люди добрые надавали. Только, в основном, старушечьи, или прохудившиеся вещи. Дома то хожу в чём попало, а вот в церковь оделась понарядней. Только понарядней оказалось не очень тепло.
 — Господи, помилуй! Мы совсем из виду это потеряли. Тебе же и ходить не в чём, по сути… Хотя, ты Аля, извини, но Алина сколько тебе вещей отдавала хороших, Аня тоже? Ты же их не носишь, вот люди подумали-,  гордая подумали, мол, или не пойми, чего хочешь. Как тебе угодить?
Девочка прильнула к моей руке, положив голову на плечо. Я почувствовал, как дрожит её тело. Она неожиданно погладила меня по плечу, проговоривпроизнеся:
 — Батюшка, дорогой, не нужно мне никак угождать. Это никакая не гордыня, просто мне очень неловко принимать подобные подарки. А если честно, некоторые из них, я не знаю, как и носить. Нам и раньше люди помогали, много чего дарили из одежды. Родители что лучшее отберут, тут же променяют на водку. Одевалась во что придётся, чем вызывала особые насмешки и издевательства ребят в школе, да и вообще людей. Особенно такое происходило зимой, когда нужно носить максимум одежды. С тех пор внутри живёт какой-то необъяснимый страх. Оденусь, посмотрю в зеркало, вроде ничего, а выйду на улицу, кажется, что надо мной потешается весь посёлок.
 — Аля. Что ты такое говоришь? Глупости какие! Никто над тобой не потешается. Во всяком случае, я такого никогда не слышал. Конечно же, существуют некоторые неадекватные особы. Но, стоит ли на них обращать внимание?
 — Может, и не стоит. Только, я же девочка, мне знаете, как обидно и больно бывает...
 — Когда-то давно, в городе Санкт-Петербурге жила одна женщина- Ксения. Так получилось, что муж её умер, будучи ещё довольно молодым. Ксения очень любила супруга, поэтому его смерть сильно её опечалила. Она раздала всё своё имущество родственникам и нуждающимся, сама же оделась в одежду покойного мужа, назвала себя его именем и принялась бродить по городу, как безумная.
 — Что значит, назвалась его именем?- Удивлённо спросила Аля.
 — Ну, как- бы жить стала за супруга. Будто она — это он.
 — Хм… У удивительно. А зачем?
 — Она тем самым словно отказалась от самой себя, говоря- : «Ксения умерла, Ксении больше нет». Близкие и знакомые, все кругом, подумали, что Ксения сошла с ума. Стали насмехаться над ней, всячески злословить, издеваться. А на самом деле, Ксения добровольно приняла на себя самый тяжёлый, самый таинственный подвиг-  юродства ради Христа. Жила она где придётся, скиталась среди нищих и бродяг, ночью же уходила за город, где слёзно молилась. Когда на Смоленском кладбище начали строительство храма, то блаженная, тайком, носила, на верх наверх возводимых стен, кирпичи. Со временем, горожане заметили необычные случаи, связанные с этой странной юродивой. Если кто сделает для неё какое-либо доброе дело,— накормит, там, или даст чего-нибудь, подвезёт на извозочном экипаже-двуколке, то, по молитвам Ксении, Господь вознаграждает того человека. С тех пор мало кто насмехался над блаженной. Наоборот, люди всячески желали хоть чем-нибудь помочь ей. Всё жертвованное, Ксения раздавала нищим и нуждающимся, продолжая терпеть скорби и лишения своего подвига. После смерти, блаженную Ксению Петербургскую похоронили на Смоленском кладбище, где лежат её мощи и доселе. Множество паломников со всей России, и не только, приезжает помолиться в часовенку, приложиться к святым мощам. Кто с верой прибегает к её молитвенной помощи, обязательно получает утешение. Вот так вот.
 — Ух ты-ы!- Восхищённо протянула Аля.- — Здорово... А у нас есть иконочка блаженной Ксении?
 — Конечно.- Я поднялся, зажёг от лампадки свечу, поднёс огонёк к небольшому образу в резном, деревянном окладе, висевшем на стене у самого входа.
На нём изображалась пожилая женщина в мужском военном, мужском кителе, белом платочке с посохом в руке, на фоне красивого храма и кладбищенских крестов. Аля подошла ко мне, стала рядом, и с каким-то восхищением, я бы сказал, даже почтительным благоговением, приковала взгляд к иконе. Лицо девочки выражалио необъяснимый восторг. Она медленно перекрестилась, не отрывая глаз от образа, приложила руку к рамке, прошептав:
 — Столько раз смотрела на тебя, даже не подозревая, кто ты и как мне близка. Я теперь всё время стану молиться тебе.
После этого, Аля вдруг, неожиданно обернулась, шлёпнулась на колени, сложила руки в замок перед собой, запричитав:
 — Батюшка, миленький, вы только не прогоняйте меня! У меня ведь больше никого не осталось на этом свете, кроме мамы и храма. Я буду помогать чем смогу, выполню любое послушание, какое скажете. Только не прогоняйте.
Сказать, что я растерялся в тот момент… Да, я растерялся. Сильно хотелось утешить Алю, пообещать, что всё, конечно же, будет хорошо. Всё наладится, и случится как нельзя лучше. Только меня будто перемкнуло в необъяснимом ступоре. Я прекрасно понимал, что у девочки случилась небольшая истерика. Такое происходит, когда человек очень долго терпит скорби, неприятности, и стоит лишь чуть-чуть задеть частичку его чувственности- рассказом, добрым отношением, подарком, как в нём может разорваться оболочка, сдерживающая всю это гложущую тяжесть.
Я легонько погладил плачущую Алю по голове, проговоривпроизнеся:
 — Никто тебя не собирается тебя прогонять, слышишь. И больше не забивай голову глупостями. А ещё запомни! Ты, ты никогда не останешься одна, так как с тобою Господь. Он любит сирот, поэтому особенно печётся о них. Я рассказывал тебе сегодня о блаженной Ксении Петербургской. Видишь, эта святая добровольно выбрала жизнь нищеты, скорби и унижений. А тебе с детства посылаются такие испытания, я уверен, по- промыслу Божию, такое неспроста. Молись Матери Пресвятой Богородице, угоднице Господней Ксении и получишь утешение.
Аля поднялась с колен, легонько поклонилась, даже попыталась изобразить нечто, вроде улыбки. После чего сказала:
 — Спаси вас Бог! Не могу объяснить, но на душе вдруг так спокойно стало, хорошо. Прямо хочется всех в мире обнять и сделать что-то такое, что обрадовало бы абсолютно каждого.
 — Говорят, если человек испытывает такое чувство, то Господь коснулся его сердца. Завтра Рождество Христово. Обязательно произойдёт что-нибудь хорошее. Ты только верь.
Аля ничего не ответила, но по её сияющим глазам, я понял, конечно же, она верит.

Дальше будет....