Глава 14. Привет из прошлого

   
    Инстинкт… Самые потаённые участки души и разума остаются невидимыми и неактивными ровно до того момента, пока не настаёт момент действовать. То, что раньше казалось непознанным, но приравнивалось к совершенно обычному и привычному, в самые ответственные минуты становится спасением… или погибелью. Разум – огромная вселенная, умещённая в ограниченное пространство. Казалось бы, все его уголки можно исследовать за считанные дни, однако никто и никогда не сможет познать суть инстинкта и суть памяти, сопряжённой с ним, потому что вселенную с её безвременьем и бесконечностью живых пульсирующих нитей, невидимых человеческому глазу, познать невозможно. Это бесконечность, сжатая до размеров, не превышающих обычный кувшин.
   
    Вечер опустился на территорию с располагающемся на ней кадетским корпусом. Напряжение сгущало краски наступающей ночи, постепенно вытягивая и выжимая оттенки заката из смеси холодеющего воздуха с ароматом жухлой травы и страха. Металлические башни, возвышающиеся древними исполинами на границах, очерченных ровной линией забора, периодически моргающего искрами высокого напряжения, осматривали периметр яркими глазами-прожекторами, которые распространяли направленный свет на площадки, крыши и стены зданий, а также на въезд, обозначенный крепкими воротами.
   
    Солнце медленно погрузилось в тускнеющую красно-синюю полосу и нырнуло за горизонт, в последний раз за сегодня попытавшись всколыхнуть безразлично плывущие облака своими лучами-стрелами. На противоположной стороне небосвода ночь уже расстилала чёрное полотно, на котором медленно загорались звёзды. Одна за другой яркие белые точки усеивали мрачный купол, становясь всё ярче.
   
    Ослабевший ненадолго ветер будто бы перестал бороться с осмелевшими облаками, которые замерли на небе и не желали двигаться в никуда, по кругу, сохраняя положенную скорость и соблюдая цикл. Но вскоре бродячая стихия развернулась и с исчезновением последнего луча на небосводе порывы усилились, предвещая наступление непогоды.
   
    Владимир поднял ворот куртки и в очередной раз вздрогнул от пронизывающего холода. Темнота окутывала его, старалась сжать в свои тиски, но силы эфемерных мрачных лап не хватало, чтобы даже пройтись по коротким волосам солдата. Ночью ничего нельзя разглядеть. Её саван скрывает многие события и многих людей; приносит сваливающую с ног усталость и ненавистный и не желанный сейчас сон; заставляет задуматься о бытие, вглядываясь в слабый, гипнотический свет крошечных звёзд – делает всё, чтобы отвлечь от исполнения своих задач.
   
    - Холодает, - Иван Ремезов встрепенулся и направил прожектор на участок местности рядом с воротами корпуса. Он услышал слабое шуршание сухой травы и решил проверить, что там. В ярком свете мелькнула тень и на границе с пугающей тьмой блеснули два глаза. – На одиннадцать часов, - напряжённо сказал капитан, кивнув в сторону потенциальной опасности.
   
    - Понял. – Вова быстро схватил снайперскую винтовку за ствол, поднял одним рывком.  Приложился к монокуляру оптического прицела, вжав приклад в плечо максимально крепко. Нажатием пальца переключил на автоматическом оружии режим тепловидения и начал изучать местность, медленно поворачиваясь слева направо.
   
    - Кто нас почтил своим присутствием? – нетерпеливо поинтересовался капитан Ремезов, следя за идеально точными, напряжёнными и отлаженными действиями первого лейтенанта.
   
    Парень остановился и замер. Он не моргая смотрел в монокуляр прицела, наблюдая за тихим шествием небольшой стаи волков. Огромные мохнатые хищники, больше метра в холке, разбрелись по поляне рядом с разрушенной взлётно-посадочной полосой, которая теперь служит дорогой к корпусу. Они выискивали добычу, выбравшись из редкого погибающего леса на границе с руинами.
   
    - Стая гуляет, -  сообщил молодой человек. Он несколько секунд понаблюдал за животными, которые обнюхивали каждый клочок земли в надежде взять след добычи, а потом опустил винтовку, поставив её рядом с собой.  Периодически звери завывали, словно общаясь друг с другом.
   
    Снова головная боль дала о себе знать. Седьмой раз за сутки. С утра, после объявления боевой тревоги, неприятные пульсации возникали в висках и в области затылка. Таблетки лишь немного ослабляли симптомы, однако полностью их ликвидировать не могли. Но сейчас боль пришла не одна. Ей вторил звон в ушах, также усиливаясь и ослабевая.
   
    Парень прикрыл веки и покачнулся. Он сдавил пальцами переносицу, пытаясь унять неприятные ощущения. Но они лишь больше напирали, пока не достигли пика. В этот момент Владимир увидел очередную галлюцинацию.
   
    Лес… шумящая роща навевала грусть и тоску, ласковый шелест призывал одиночество вместе с болью. Разум не желает принимать на веру то, что видят глаза, устеленные мутной пеленой слёз. Лесная подстилка неподалёку пропиталась кровью человека, вернее того, что от него осталось. Волки закончили трапезу и теперь, довольно облизывая окрашенные в красный морды, постепенно удаляются в глубь леса. Страх навевает мысли о содеянном, воспоминания несут не только ощущения от силы хищников, от жёсткости взъерошенной шерсти и напряжённости звериных мышц под кожей, сжатой в ладонях, но и крик мужчины, молящего о прощении, которое не будет ему даровано. Теперь только одиночество… которое разгоняется сильными крыльями, окрашенными в алый. Медленно светящийся силуэт приближается, но нет в нём опасности или хотя бы намёка на неё. Звон твёрдых перьев несёт избавление от всяческих бед, надежду на успокоение и опору в будущем. Очертания обретают форму и сиреневые глаза с золотым зрачком с сожалением смотрят прямо…
   
    Первый лейтенант едва не рухнул на пол смотровой площадки, когда почувствовал силу, льющуюся водопадом из гипнотических глаз странного человека. Сияние радужки отражала серебряная кожа на лице, переливаясь, словно драгоценный минерал.
   
    - Тиш-тиш-тиш… - Ремезов схватил Владимира за грудки и приложил всю силу, чтобы помочь парню устоять на ногах. – Как себя чувствуешь? – взволнованно спросил он, глядя на дезориентированного офицера. – Ты меня слышишь? Лейтенант..? – мужчина похлопал сослуживца по щеке пару раз, привалив шатающееся тело к опорной балке навесной крыши.
   
    - Слышу, - Торжков быстро приходил в себя. Боль, пришедшая внезапно, так же быстро уходила, скрываясь в глубинах мрака и забирая с собой ослабляющий звон, атаковавший прежде слух. Сиреневые таинственные глаза сменялись карими глазами капитана. В ночи они казались бездонными, чёрными. – Всё нормально, капитан. Я в порядке, – процедил он и выпрямился, почувствовав силу в ногах.
   
    Ремезов вгляделся в лицо Владимира. Как и прежде нет настоящих эмоций, только железная маска спокойствия закреплена на лице. Единственное, что сейчас выдавало страх взводного – глаза. В них плескался ужас, смешиваясь с непониманием. Но вскоре снова появилась та же суровость и холодность. Иван отпустил офицера и отошёл назад на пару шагов.
   
    - Да непохоже, - процедил он нравоучительно, отвернувшись к прожектору. Воцарилось недолгое, но напряжённое молчание. Капитан не вытерпел. – Ты меня удивляешь, Торжков, - бросил он с грустной ухмылкой. – Ты изначально был не из тех, кто открывается людям. Найдёныш с огромными провалами в памяти и умениями, которые не поддаются никакому объяснению. Тихий, словно ветер перед ураганом. Опасный, как яма с кольями на звериной тропе. Кто ты, лейтенант?
   
    - Капитан, - вдохнул Владимир. Этот разговор уже состоялся однажды. Теперь круг замкнулся, и беседа пошла по тому же пути. – Не думаю, что вы хотите вновь слышать то, что я говорил в прошлый раз. Если мне неизвестно моё прошлое, значит, так нужно. Тем более, оборачиваться назад не в моих правилах. Чтобы поймать удачу за хвост, нужно смотреть вперёд.
   
    - Я сейчас говорю не о твоём прошлом, Владимир, - поправил Иван. Он повернулся и пронизывающим взглядом посмотрел на замершего в углу бывшего кадета, который стал офицером и идеально, до мелочей выполняет свои обязанности. – Я спрашиваю о том, кто ты на самом деле. Здесь, - военный ткнул себя двумя пальцами в грудь, - и здесь, - он коснулся виска, продолжая смотреть на собеседника испытующе.
   
    - Не понимаю, о чём вы, капитан. - Владимир действительно не понимал. Он смотрел на Ремезова и не мог вникнуть в суть вещей, которую пытается объяснить ему командир. Но чувствовал, что внутри медленно нарастал ком сомнения. Нечто забытое и утраченное набирало силу и начинало бесится от слов капитана. Будто чувствовало, что мужчина подбирается к правде, к некой истине, которую нельзя знать никому, кроме её обладателя.
   
    - Ты невероятно постоянен, Торжков, - продолжил говорить Иван. -  Настолько постоянен, что это становится пугающим. И сейчас я говорю не о твоей дисциплинированности. Я за тобой наблюдал десять лет и пришёл к выводу, что в тебе всё постоянно – твои действия, взгляды, шаги. Ты словно стремишься притормозить на дороге жизни, пытаешься остановиться, когда понимаешь, что бежишь вперёд. Успехи в учёбе сменяются гулянием по бабам, кутежом. Быстрое продвижение по карьерной лестнице – отсидкой в качестве взводного здесь, в этой дыре. Нет ничего более постоянного, чем временное, лейтенант. И мне кажется, что за этой формой, под этой кожей кроется ещё одна… пугающая оболочка, из которой вот-вот что-то вылезет. Что-то настоящее и невероятно ужасное.
   
    - Вам кажется, - сказал Владимир. Он не хотел продолжения этого разговора, потому как не намеревался копаться в себе дольше положенного, икать ниточки прошлого и тянуть за них. Понимал, что это его пугает. Одна мысль о том, что предстоит раздвинуть кулисы и увидеть то, что надолго было скрыто от всех, вызывало в нём невероятную бурю негодования. Настолько сильную, что он порой думал сорваться с места и сделать что-то безрассудное.
   
    В такие моменты, как сегодня, он выплёскивал всю злость незнамо на кого на боксёрскую грушу, колотя её до крови на руках, или на мишень, вдавливая спусковой крючок до упора даже когда в магазине уже не осталось патронов.
   
    - Да, - капитан прищурился и внимательно посмотрел на своего бывшего кадета. Он сделал для себя определённые выводы, те же, что и в прошлый раз. - Наверное, ты прав. Мне показалось.
   
    Стук костяшки пальца о металл привлёк внимание обоих мужчин. Настороженные взгляды уставились в темнеющий узкий проход, представляющий из себя узкую сваренную пластину, на который вела металлическая вертикальная лестница.
   
    - Смена, - доложил поставленный грубый голос. Из густого мрака вышел невысокий бородатый мужчина, небрежно держащий во рту зубочистку. Он пристально оглядел двоих офицеров исподлобья и сделал ещё несколько шагов вперёд. – Если вы хотите ещё четыре часа побыть наедине, я приду попозже, - резюмировал он с улыбкой.
   
    - Где Линн? – Ремезов вскинул бровь, посмотрев за спину бородатому капитану.
   
    - Пыхтит, но едет, - хохотнул тихо мужчина, повернувшись назад и бросив взгляд в темноту, где располагалась лестница. – Этот задохлик, как оказалось, до ужаса боится высоты. Видели бы вы, как он крестился, когда подходил к вышке. Шептал что-то. Кажется, пора вызывать врача. Экзорциста, например.
   
    Парни дружно хрюкнули, прыснув смехом от высказывания бородача.
   
    - Если бы не его меткость, наверное, сидел бы сейчас с третьим взводом и сказки из Библии бы им рассказывал на ночь, - вновь съязвил мужчина.
   
    - Не надо говорить обо мне так… словно меня… здесь нет, - вздыхая и кряхтя, в перерыве между репликами нашёптывая «господи, спаси и сохрани», проговорил лейтенант Линн. Молодой взводный на трясущихся ногах вышел из темноты, вздрагивая от каждого шума. – Когда всё это кончится, больше никогда не полезу на эту верхотуру. Скотопогонялкой не загоните, - пробубнил он про себя, перекрестившись.
   
    - Я уж думал, что ты до следующей смены не долезешь, - бородатый капитан грубо хлопнул по плечу верующего труса. Тот пискнул от испуга, опасаясь провалиться внутрь полой конструкции смотровой вышки. – Уйди с прохода, мальчик, дай взрослым дядям спуститься.
   
    Ремезов улыбнулся и покачал головой, опустив её. Он быстро исчез в темноте, спустя секунду послышался скрип металлической лестницы и слабый визг от скольжения, постепенно растворяющийся в ночной тишине. Торжков немного задержался. Он посмотрел на дрожащего сослуживца, прибывшего пару дней назад в расположение вместе с ещё двумя солдатами, и решил всё же к нему обратиться.
   
    - Эй, лейтенант, - сказал он негромко. Но этого хватило, чтобы парень нервно повернулся, затаив дыхание. – У всех есть слабости, у каждого человека свои страхи. Ты меткий, так что сконцентрируйся на этом. Смотри в прицел, солдат. Так будет легче. Если заметишь врага, вмиг забудешь о том, что металлическая пластина – всё, что тебя отделяет от высоты. Понял?
   
    Напуганный стрелок быстро покивал. Он не слишком доверял словам Владимира, которого знал чуть больше, чем даты по истории времен первой Мировой, однако ему стало немного легче. Он по крайней мере перестал трястись при каждом вдохе. Торжков шагнул во мрак, включив нагрудный фонарик. Он повернулся спиной к чернеющей пропасти, внизу которой твёрдая земля, быстро перелез на металлическую конструкцию, спустился на десяток ступеней, а потом расставил ноги по обе стороны от стальных планок и с большой скоростью поехал вниз.
   
    Спустившись на небольшую площадку, которая пересекала насквозь широкую часть смотровой вышки, мужчина перешёл на другую сторону и снова проделал то же самое на другой лестнице – скользнул вниз быстро и без страха. Как только ноги в ботинках встали на твёрдую землю, а ледяной воздух хлынул в лёгкие, первый лейтенант бегом, мелькая под редким светом фонарей, побежал в свою казарму.
   
    Юркнув в здание через дверь, он не остался незамеченным дневальным. Молодой парень стоял под светом навесного светильника, крепко прижав к себе автомат. Он отдал честь, резко приложив напряжённую раскрытую ладонь к виску. Быстро отчитался об отсутствии нарушений и происшествий, после чего продолжил недвижимо стоять на подставке и борясь со своими внутренними демонами, которые атаковали молодого человека с частотой сердечного ритма.
   
    Владимир вошёл в спальную комнату, чтобы проверить взвод. Как только он первый шаг в помещении, взволнованный шёпот прекратился и с двухъярусных кроватей на взводного уставились десяток пар глаз.
   
    - Была команда «отбой», кадеты, – проговорил сухо Торжков, окинув взглядом укрытое сумраком пространство комнаты. – Почему не спим?
   
    Последний вопрос был задан ни к чему. Владимир осёкся, прекрасно осознавая, что в такой момент погрузиться в сон и расслабиться невозможно. Его взвод не из трусливых, однако слабости свойственны всем, кто обладает разумом. Потому ответа военный не ждал.
   
    Заместитель взводного повернул голову и посмотрел на Торжкова. Он справлялся со сном, который наползал на перегруженное стрессом сознание, тщетно пытаясь не свалиться с тумбы, чтобы лишний раз не пугать мальцов.
   
    - Лёг бы ты на койку, - посоветовал Владимир своему заместителю. Тот благоразумно отказался, покачав отрицательно головой. Он дал понять, что в любом случае останется сидеть на месте, охраняя покой кадетов. – От сонного охранника толку мало. Исполнять.
   
    Приказной тон подействовал на заместителя. Он встал, пошатнувшись, отсалютовал ладонью у виска и отправился отдыхать. Владимир сел на его место, тяжело вздохнув. В отличие от ушедшего парня, сон к взводному не шёл. Он бы не оставлял кадетов ни на минуту, была бы такая возможность. В такое время нельзя полагаться на заместителей, охрану и прочих блюстителей тишины и порядка. Но приказ есть приказ, с этим ничего нельзя поделать. Кадетский корпус – не специальное военное подразделение, тут нет отряда снайперов, наблюдателей. Лучших из лучших среди офицеров отобрали для патрулирования прилегающей территории. Смена по четыре часа, после – смена и возвращение к своим обязанностям ровно до того момента, пока не придётся подниматься на вышку снова, брать в руки винтовку и концентрировать внимание на каждой мелочи.
   
    Мужчина протёр лицо рукой. Волнение захлёстывало его и успокоиться получалось с трудом.
   
    - Что с нами будет? – голос Франциско Толлини раздался из дальнего угла спальной комнаты.
   
    - Ничего плохого, кадет. Никто из офицеров не даст такому произойти, - обнадёжил взводный, переведя взгляд туда, откуда пришёл вопрос.
   
    - Всякое бывает, - отозвался курсант раздосадовано. – На любой войне есть жертвы. Никто и никогда не выходил из боя без потерь.
   
    - Отставить разговорчики, Толлини, - грозно приказал Торжков. Кадет своими речами пугал своих соучеников. Он говорил правильные вещи, с этим Владимир спорить даже не думал. Но внушать неуверенность и кормить страх он не позволит никому. Тем более в такие минуты. – Всё будет хорошо. Иначе и быть не может.
   
    От собственных слов стало противно. На душе появилась невероятная тяжесть, которая придавливала уверенность в себе к полу. Потерь в любом случае не избежать, пусть даже это будут потери только среди офицерского состава. Реальность напирала своей неизбежностью. Полковник обязательно прибудет лично. Но один он не появится. Верные псы останутся при любом раскладе. Даже если его лишат звания, привилегий – всего, что так ему дорого в виду собственной жадности, он найдёт среди бывших подчинённых тех, кто последует за ним безоговорочно и будет убивать детей и солдат.
   
    - Почему вы нас защищаете от того, что может случиться? – Франциско никак не успокаивался. – Реальность всё равно всех достанет, так или иначе. Не сегодня, так через год, два, пять лет, но это будет, лейтенант Торжков.
   
    - Я защищаю вас не от реальности, кадет, - Владимир решил объяснить пацану, чтобы он, наконец, успокоился и постарался поспать. – Нет смысла ограждать от того, что окружает повсеместно. Наоборот, вы, каждый из вас должен быть готов к подобному. Но война и смерть влияют на восприятие реальности, они меняют его. Остаться прежним невозможно, как бы не старался.
   
    - Я видел смерть, - сказал кадет.
   
    - Ничего ты не видел, курсант, - вздохнул взводный. – Гибель собачонки или стаи птиц, естественная смерть родственника, который отжил свой срок – это естественный ход вещей. Кого-то сбила машина, кого-то залечил врач… Так бывает. Жизнь и смерть окружают нас, потому что мы находимся в круговороте. Ты не видел войны, когда надежда расстреливается очередью перед твоими глазами. Ты не видел смерти, что зияет чернотой в глазах сослуживца, с которым ты уже сегодня вечером собирался выпить пивка в баре. Ты не видел глаз родных погибшего, в которых нет ничего, кроме пустоты, когда приходится говорить причину смерти и пытаться объяснить, почему она геройская, а не самый обычный забой «скота», коим является солдат в глазах врага.
   
    - Вы через такое проходили?
   
    - Нет, к великому счастью. Но испытывать на себе это я не собираюсь. И вам не советую, - резюмировал военный напоследок. – Была команда отбой, кадет. Хватит болтать. Всем отдыхать. Приказ ясен?
   
    - Так точно, сэр. Ясен, - недовольно проворчал Франциско Толлини. Кровать слабо заскрипела, парень повернулся набок и укрылся по шею одеялом. Но так и не заснул.
   
    Постепенно кадеты один за другим под напором ночи всё же начали дремать, изредка подрываясь от громкого шума, кашля или шёпота офицеров. А когда настала абсолютная тишина, некоторые и вовсе засопели, поддавшись влиянию Морфея.
   
    Владимир не спал. Он сидел на невысокой тумбе, откинувшись назад. Смотрел вверх и думал о скором будущем. Мужчина не просто терзал себя раздумьями, он просчитывал каждый шаг полковника. Понимал, что чёткий план составить не получится, но попытаться всё же стоило: какая-никакая уверенность в том, что действия возымеют эффект.
   
    Небо постепенно начинало светлеть. Окна спальной комнаты выходили на восточную сторону, потому Торжков наблюдал, как крайне медленно набухал бутон рассвета, грозя распуститься в прекрасный яркий цветок с сердцевиной в виде яркой звезды. В ожидании природной прелести, молодой человек задумался. Но его мысли разгонял сгустившийся от напряжения воздух и звук взрыва, сотрясший стёкла. В стороне от небесного представления на горизонте, возникла вспышка с брызгами синего яркого огня. Электроподстанцию подорвали. Свет в коридоре тут же погас, а в голове только одна мысль: «Началось».
   
    Аварийные маячки выплыли из ниш в потолке и замигали красным. Включилось аварийное питание. Сирена заверещала, оглушая.
   
    - Взвод! Подъём! На сборы полминуты, оружие на изготовку. Это не учения! – Владимир подорвался с места и пнул ногой ближайшую кровать, приваренную к полу. Крепление ножки скрипнуло, постель покачнулась.
   
    Кадеты тут же откинули одеяла и принялись натягивать форму, надевать оружейную кобуру и застёгивать ремни. Выполнив все указания взводного, ребята выстроились в коридоре. День предстоял не из лёгких – каждый это знал.
                ***   
   
    Солнечное утро сменилось проливным дождём. Низкие тучи обрушивали крупные капли на землю. А командир корпуса обрушивал свою ярость на наблюдателей восточной и юго-восточной башен. Противнику потребовалось время, чтобы заложить заряды, грамотно распределить их по всей территории внушительного объекта и уничтожить, но никто не моргнул и глазом, смотрящим в окуляр прицела, никто не заметил приближение противника. По закону военного времени требовалось бы расстрелять, однако майор прекрасно знал, что подрывать боевой дух сейчас – означало отсутствие слаженных действий.
   
    Выезд на место подрыва опечалил ещё больше, чем утренний разбор полётов. Пять членов обслуживающего персонала и шестеро солдат были убиты прежде, чем сгорели в огненной волне. Работали профессионально – тихо и быстро. Шансов у людей не было.
   
    День выдался трудным. Кусок в горло не лез практически никому. Старшие кадеты не впускали из рук оружие, младшие не могли избавиться от ужасных мыслей, глядя на пистолеты, рукоятки которых едва помещаются в ладонях. Ближе к вечеру, когда ветер снова стал пронизывающим, а ночь начала сгущать краски более яростно, нежели вчера, настроение упало до нуля гораздо раньше, чем солдаты успели сказать «всё будет хорошо».
   
    Торжков и Ремезов привычно находились на наблюдательной вышке и глядели в оба. Сегодня всё случится, Владимир был в этом уверен. Он не выпускал из рук винтовку, смотря через окуляр прицела на дорогу, по которой в этот раз ни одно животное не бродило. Природа, замученная прежней войной и отравленная ядами, замерла словно давая понять солдатам, что не желает смотреть на очередную выходку людей.
   
    Предательский ветер донёс до слуха лейтенанта звук работающего двигателя машины. Мужчина включил тепловизор и направил прицел в даль. Он замер, наблюдая за тем, как пустота расстилается во мраке и только руины старого аэропорта зияют одноцветной чернотой в окуляре. Парень направил оружие в сторону руин. Там отличное место, чтобы спрятаться. Расстояние довольно большое, чуть больше двух километров, на такой дальности прибор, совмещенный с окуляром не работает. Высокий риск промахнуться при таком ветре. Маячков и флажков нет, ориентироваться не на что. Ситуация безвыходная.
   
    В широком оконном проёме мелькнул силуэт, освещаемый светом ручного фонарика. Человек замер в окне и направил фонарик в сторону третьей вышки справа. Прерывистый свет несколько раз озарил
   
    - На два часа. Они там, - прорычал лейтенант Торжков, продолжая смотреть в прицел. – Он, что, подает сигнал? – удивился молодой человек. Он оторвался от окуляра и направленным взглядом оценил обстановку. Свет был виден невооружённым глазом в виде мигающей крохотной точки.
   
    - Они идиоты? – поинтересовался Иван, смотря в ту же сторону. Плохое предчувствие заставило сомневаться в том, что происходит.
   
    - Нет. Это мы идиоты. Все, – бросил нервно лейтенант. – Вниз! Живо вниз! – Он перевесил ремень винтовки через плечо и бросился наутёк по лестнице, спускаясь по ней при помощи скольжения. 
   
    Капитан не мешкая бросился за ним.
   
    Первая вышка взорвалась и рухнула на вторую казарму. За ней вторая, разломавшая часть каменного забора. Парни спускались так быстро, как могли. Когда они спустились на площадку в середине вышки и оказались на второй вертикальной лестнице, наблюдательная башня взорвалась несколько раз. Конструкция заскрипела и начала заваливаться назад. Владимир пропустил капитана впереди себя, в момент взрыва он находился на лестнице, тогда как Ремезов был почти на земле. Военных раскидало в разные стороны. Иван рухнул на траву, всхлипнув от боли, а Торжкова выкинуло за забор вместе с покорёженной конструкцией.
   
    Вышки одна за другой рушились. Солдаты погибали, здания, на которые обрушивались стальные обломки, погребли под собой в общей сложности более полутора сотен детей вместе с командирами или заместителями.
   
    Ремезов со стоном попытался подняться с земли. В ушах звенело, перед глазами всё расплывалось. Резкая боль в бедре заставила закричать, но военный подавил в себе порыв слабости и из горла вырвался только короткий вскрик. Время словно замерло. Ничего, кроме пронзительного писка и тёмных кругов перед глазами. Дезориентированный солдат снова попытался подняться и снова боль впилась в бедро. Несколько мгновений сменились минутами, которые следовали одна за другой. В памяти нет абсолютно ничего, кроме ужасающего звука взрыва, жалобного скрипа рушащейся башни и крика Владимира, эхом отдающегося в голове. Тело не слушается, оно будто бы ватное.
   
    Бегло оглядевшись, мужчина не заметил ничего, кроме тлеющей травы и… пробирающихся через проломленный забор небольшой армии солдат в форме. Военный быстро слабел. Он лишился чувств, рухнув лицом в полусухую траву.
   
    Находящегося в бессознательном состоянии капитана через некоторое время обнаружили и перевернули на спину двое солдат. Повсюду гневные голоса и выстрелы, крики и вопли. Один из мужчин подсветил фонариком, вставив его себе в рот и зажав зубами. Как следует рассмотрев нашивку с именем на форме военного, вооружённый человек пнул Ремезова ногой в ботинке:
   
    - Нашли. Тащи его к остальным.
   
    Уцелевшие после обрушения не расстрелянные прибывшими солдатами курсанты и были заперты в актовом зале и охранялись большим количеством вооружённых людей. Военные не собирались так просто сдаваться, но перевес сил и влияние эффекта неожиданности сделали своё дело. Короткий бой определил победителя. Майора и половину капитанов и старших курсантов убили жестоко и беспощадно. Проникновение на территорию корпуса трёх диверсантов сбило с толку военный состав. Они были тщательно проверены и прибыли в расположение в качестве дополнительной поддержки. Но никто не мог предположить, что парни окажутся верными прихвостнями полковника. Командир кадетского корпуса совершил ошибку и на третий день расплатился за неё собственной жизнью и жизнями личного состава.
   
    Ремезов пришёл в себя днём на кушетке в медчасти. Он сделал судорожный вдох и открыл глаза. Белый потолок расплывался, до слуха постепенно начали доноситься тихие голоса, которые звучали словно издалека. Тело затекло, ноги вовсе не слушались, руками получалось двигать с трудом. Но Иван всё же попытался подняться. Он приложил массу усилий, чтобы принять полусидячее положение, однако спина казалась настолько тяжёлой, что мужчина рухнул снова на кушетку, шикнув от боли.
   
    Чувствительность постепенно возвращалась к нему. Мысли путались, воспоминания о недавних событиях резали без ножа. Боль в ноге оповестила о своём присутствии. Мужчина снова предпринял попытку встать.
   
    - Лежите, - мягко попросил дрожащий женский голос. Он казался тихим, по-прежнему звучащим издалека. Женская перевязанная бинтом ладонь легла на грудь капитана и немного надавила, заставив ослабшего капитана вернуться в исходное положение.
   
    Иван пригляделся. Перед глазами плясали чёрные круги, зрение подводило, голова болела так сильно, что казалось, будто она сейчас взорвётся и мозги разлетятся по комнате. Но всё же военный смог рассмотреть встревоженное лицо «Анечки», щедро сдобренное синяками и ссадинами. Постепенно зрение вернулось в большем объёме и Ремезов увидел глаза девушки, наполненные слезами, и застывший в них немой вопрос.
   
    - Они прорвались, - констатировал командир обречённо. Постепенно вспоминая предшествующие взрыву события. Владимир о чем-то догадался и оба мужчины бросились вниз с вышки, чтобы успеть ступить на твёрдую землю. Но…
   
    - Капитан, где он? – озвучила вопрос Светлана, присев рядом с Ремезовым на стул, придвинув его ближе к кушетке. – Где Вова?
   
    Иван прикрыл глаза и отвернул лицо в противоположную сторону. Он догадывался, что у Владимира и Светы отношения. Все догадывались, а некоторые даже знали. Мужчина не мог озвучить ответ, потому как понимал, что память ему предоставляет то, что тяжело прочувствовать, не то что открыть рот и произнести вслух. Владимир был лучшим кадетом, наверно, за всю историю этого корпуса. Он был настоящим воином – умным, сильным, смелым и даже порой чересчур жестким. А теперь его нет.
   
    - Капитан… - голос стал более жалобным, умоляющим.
   
    - Мне стоило идти последним… - Ремезов нервно сглотнул. Он так и не повернулся к военврачу, опасаясь встречаться взглядом с ней.
   
    Света не желала разговаривать в таком ключе с капитаном. Она коснулась щеки мужчины и повернула его лицо к себе. Доктор встретилась с сожалеющим взглядом Ивана. Она поняла по его глазам, что ответ более чем ужасающий.
   
    - Он мёртв..? – спросила со слезами на глазах «Анечка», приложив пальцы к губам. Она словно боялась собственных слов. Боялась, что они превратятся в правду. Но когда Ремезов снова отвернулся, не в силах сказать ничего, девушки поняла: она никогда больше не увидит своего любимого…
   
    Она положила руку на живот, борясь с образовавшимся леденящим компом ужаса. Так много она хотела сказать ему… сказать самое главное.
   
    Но теперь ни к чему. Всех и так ждёт неминуемая смерть.
   
    Если бы она знала, как ошибалась…


Продолжение тут: http://www.proza.ru/2018/08/24/1126