Нескучный сад пост 6 окончание

        НЕСКУЧНЫЙ САД

     Пост № 6 окончание

       Герцогиня Альба: Тут, Володя, без эпиграфа не обойтись!
       «Такие люди как Мутко, Козак, Колокольцев, которые, если и встречаются со своими 
       сотрудниками, то не чаще, чем раз в год, - такие люди могли бы стоять рядом с   
       генералом де Голлем? Быть в его команде»

     Это объясняет многое в моей жизни. Если не всё. Пока я работала сама. Пока у меня был шеф, который и выдвинул эту тему.
     Это 7 лет жизни. Из них три - на рабочем месте, в институте биохимии им. Баха. Была молода и соблазнительно. Полгода я ишачила на кафедре Несмеянова и - большой химический синтез в Политехе.
     В промежутке – 4 года на заочных курсах английского языка. Измоталась. Но всё было нипочём.
     А дальше - ужас. Никак и ничем не преодолимый.
     29 мая 1969 года...
     Я только что закончила свой эксперимент, а назавтра был назначен семинар в Институте биохимии. Утром шеф осторожно и спрашивает:
     - Аля, а Вы в Ваших результатах уверены?
     - Я молчу. Думаю: «А в чём дело-то?»
Шеф продолжает:
     - В лаборатории Хассида получена целлюлоза через ГДФГ-С**14.
     - Да. И что?
     - А у Вас из УДФГ-C**14.
     - И что?
     - Ну, раз уверены, то идите. 
     Прихожу «домой» - а это всего лишь «угол» в квартире напротив института Баха. Ну, знаете, Нескучный сад? По-московски «Нескушный». Бывшее хорошо известное место отдыха и развлечений царской и дворянской элиты. Неслучайно, пожалуй, именно поэтому русский поэт Николай Некрасов сделал запрос на века «Кому живётся весело, вольготно на Руси?»
     Возвращаюсь домой радостная, и - звонок в дверь. Это мой муж прилетел из Ашхабада. А накануне была от него телеграмма.
     - Как дела?
     - Да вот завтра учёный семинар по моей работе.
     - Закончила?
     - Закончила!
     - Очень хорошо. Поздравляю!
     Наутро 30-го все собрались. На подъёме рассказываю о своей экспериментальной работе. Состав смеси, хроматография, счётчик гейгера, анализ в ульрафиолете. Смотрят результаты. Неплохо. Но чувствую некое заговорщицкое пренебрежение и отторжение коллег.
     Наконец, разъяснилось. Потому что из зала прозвучал вопрос на засыпку:
     - А кто из вас прав, вы или Хассид?
     Я в замешательстве.  Наконец, ясно и откровенно отвечаю:
     - В данном случае мне, как автору, Хассид не интересен.
     Но реакция оппонентов оказалась совершенно неожиданной. Раздался деланный хохот, грохот отодвигаемых стульев и слоновий топот убегающих ног...
     Тут, я, Володя, должна заметить, что вопрос о преимуществах моего и хассидского метода мировой наукой окончательно всё ещё не решён.
     На тот момент по биохимии синтеза целлюлозы шли интенсивные исследования. Так, уже через два месяца после случившегося со мной в Париже состоялась международная конференция по проблемам полисахаридов, на которой попросили моего шефа (он там был почётным гостем!) представить и мою разработку. Но мировая общественность так и не увидела её.
     А тем временем сразу две работы вышли, в которых моя УДФГ-С**14 явилась основой и предшественником изучения целлюлозы высших растений.
     Ешё через два года по ходатайству известного ботаника Артура Лонга в Иллинойском институте заработал отдел из 82 человека для изучения синтеза целлюлозы по моему методу...
     - А как сложилась моя судьба? -спросите вы.
     Да как и положено Золушке, когда часы пробили полночь.
     Мне везде выставили ультиматумы.
     Дирекция отказалась заниматься этой темой в Институте биохимии. Шеф выбил для меня место лаборантки. Прописку мою московскую сотрудника института без темы в Туркменпостпредстве никто продлевать не стал. А без прописки - нет и работы.
     Тогда были модны фиктивные браки. Ради прописки. Развёлся снова бракосочетался. За наличные. Но такая дура, как я, даже вздрогнула, когда мне был подан такой совет. Так что сразу-сразу-сразу прекратили обсуждать со мной эту тему. Ладно-ладно-ладно.
     Вмешался  муж  и поставил вопрос ребром:
     - Сколько можно? Всю жизнь только ты  и целлюлоза!
     А замзава, потомственная баронесса, мудро посоветовала мне:
     -Аля, поезжайте в Туркменистан. Там же хлопчатник. Там, возможно, у Вас всё пойдёт и развернётся.
     Я согласилась.  Муж собрал мои вещички в охапку, и мы улетели в Ашхабад.
     Не тут-то было. В Туркестане мне два года обещали место лаборантки в институте ботаники. Я отстукала свою диссертацию. Шеф отредактировал мой реферат. А к защите не допускают. Не положено, мол. Потому что я не имею работы.
     Наконец, моему предполагаемому шефу надоела вся эта тягомотина и он пошёл прямо в Президиум АН СССР, к главному учёному секретарю академику Георгию Константиновичу Скрябину.
     Надо сказать, что мой шеф был далеко не  последним человеком в академическом бомонде. Его шеф - Ян Оскарович Парнас был одним из соавторов Нобелевской премии 1922 года (Эмбде, Мейергоф, Парнас). То есть, он являлся лицом биохимии ХХ века. Уже после его смерти (неестественной) пара его учеников трижды стала лауреатами Нобелевки.
     Словом, в результате визита моего доброго шефа в Президиум АН ТССР я была зачислена в штат института старшим научным сотрудником и допущена к защите диссертации. В итоге получила всё-таки научную степень кандидата биологических наук, а позднее и диплом старшего научного сотрудника по специальности биохимия.
     Однако нет веселья и между старшими научными сотрудниками. Так, только в 1993 году я смогла вплотную подойти к соискательской теме, которая по значительности тянула на докторскую. Потому что она была апробирована ещё в Инстиуте Общей физики АН СССР.
     К обозначенному мной времени я перешла в Центр биоинженерии, который выделился из Института Общей генетики. Для меня это было прекрасно тем, что тема моя звучала как «Нормативный подход к пониманию сложности», а производственный биотехнологический процесс контролировался в теме бинарной функцией.
     Нет вопросов, что моя тема была здесь более чем уместна. Мне казалось, чего уж проще? Физики меня понимали, а биотехнологию чего тут понимать?! Это всегда была чисто экспериментальная наука. Если  ставится вопрос о рентабельности и экономической эффективности.
     Но к этому времени мой авторитетный шеф и, практический наставник, к сожалению, уже покинул этот мир. А я со своими темами оказалась беззащитной.
     И подошла внезапно переаттестация.
     Колесо моей судьбы сделало, как бы, полный оборот. Если не двойной.
     Переаттестацию начали с меня.
     Новый номенклатурный ставленник задаёт глупый вопрос:
     - В двух словах, объясните, что означает ваша тема?
     Естественно, я собралась объяснить учёному неучу как-то покороче. Типа: «Это вопрос отношений между биотехнологией и традиционными производствами. Как это вытекает из парадигмы биотехнологии. Но надо начать с терминов и системы знаков. "Семантика....."
    Слова партийного бонзы прозвучали, как выстрел:
    - Хватит, хватит! Всё понятно. Пишите заяление об уходе по возрасту. Нам нужны руки!
    И ведь какая мразь человеческая! Мне тогда до пенсии не хватало всего полгода.
    - За расчётом прийдёте в бухгалтерию по исполнению пятидесяти!
    Я чуть не плача написала заявление прямо в кабинете, молча повернулась и молча вышла.    
    А вслед прозвучало:
    - Мои теории здесь лучше всех. И больше никого  и ничего не надо!
    Больше никто из сотрудников института не проходил переаттестацию... Немедленно моё  исследовательское место заняла моя коллега, подрядившаяся писать докторскую заведующему лабораторией... Это, конечно, было не исследование по семантике.
    Так я в очередной раз осталась без любимого дела, без профессии и без пенсии. И спасти мои научные идеи и меня было уже некому.
    Однако, спустя десять лет я обнаружила, что в 2003 году  вышла в свет «очень учёная»  книга объёмом в 600 страниц некоего автора Ильи Пригожина в соавторстве "О сложности".
    На этот раз меня постригли не вровень с другими, чтоб не высовывалась, а сравняли вровень с землёй. Чтоб, так сказать, и видно не было.
     ... Конечно, Володя, вы поверите: я пишу эти строки с горечью не для того, чтобы искать справедливость. И уже не столь сильно ради научной истины. Потому как всё это дела давно минувших дней, преданья старины далёкой. Но, признаемся, не такая уж она, старина, и далёка.
     Вопрос об участии ГДФГ и её роли в синтезе целлюлозы всё ещё не решён.
     А у меня статья на эту тему лежит до сих пор не опубликованная. Рецензентов моих уже нет. По крайней мере двоих.  Обнаружился и кризис в новейшей академической науке. Думаю я себе, вновь пойти в академические журналы. С этой моей статьёй. Чего ей без всякой пользы устаревать? Потому что есть у нас теоретическая наука в биологии, но она работает исключительно  на Запад. А отечественная наука своего ресурса не имеет. Сильно сомневаюсь, чтоб кто-либо в АНРФ  заметил это обстоятельство  или хотя бы обратил внимание. Между вопросом о состоянии дел в науке и вопросами финансирования и организации науки связь как-то не просматривается. А почему так случилось? У меня, сравнительно, новые подходы, новые методы. Ведь я просматриваю все теоретические журналы по биологии. Думаю, а вдруг в журналы нуждаются не в переводных, в оригинальных русских статьях?
     А вы как думаете, Володя? Стоит пойти?
В.М.:
     -Думаю, как ваш добровольный литраб. Наука и теоретические изыскания не стареют. Например, разработки советских учёных самолётов с гусеничным шасси, атомолётов, ракет, грузовиков приносят авторитет и сегодняшней России.
Good luck!

               ----------------------