Гречанка из Пентикопоса Глава 11

- 11 -

Катя вернулась домой не отдохнувшей и полной сил, а, напротив, какой-то вымотанной, истерзанной, словно побывала  на  тяжёлых изнурительных работах в руднике или на плантации. Тело болело, как во время гриппа, крутило то ли суставы, то ли мышечные волокна, ломило кости, трещала голова. Пропал ночной сон.
Мерещились разные лица, сцены, голоса, как живые, как находящиеся и слышимые здесь, где-то рядом  -  стоит только выйти на улицу. Ко всему этому неразборчивому концерту добавилось чувство  непроходящей глухой тоски. Ею владела ностальгия. Она скучала по Дивноморску-Пентикопосу.

Её тянуло в древний город  - он воплотился для неё в родину, милую и манящую к себе. В её представлениях как бы пропадал современный облик курортного Дивноморска и вырастал Пентикопос, восставший из руин и пепла. Если, скажем, Катя представляла набережную и центральную гостиницу на площади сквера, то мысль перевоплощала их в агору и в улицу, ведущую в порт, к причалу Никоса Павлидиса.
Если она видела современный морской причал с прогулочными катерами и узкое зданьице морвокзала, то мысль упрямо перерабатывала эти представления, и перед глазами возникал дом с колоннами и внутренним двориком, где жила Калиопи Павлидис, а душа ныла в тоске по любимому каменному спуску,  приводящему от виноградной терраски к морю и заветному роднику в скале.

Она вспоминала квартал ремесленников, куда бегала с другими девочками из простых семей за глиняной посудой или кожаными мешками для хозяйства, храмы на агоре и любимого Димитриса Макропулоса, облик которого ни на миг не покидал её воображения.
 Она помнила отца и мать, сестрёнку и обожаемую Эленику , которой и в подмётки не годились некоторые кирия из высокопоставленных кругов города, потому что  Эленика была  воплощением  человеческого добра и первозданной искренности, не глядя на то, что она собственность Павлидиса, его раба (разукрашенные драгоценными побрякушками тётки-жёны и приспешницы архонтов мизинца Эленики не стоили,  -   сухие, чёрствые души ).Она помнила всех рабов-прислужников в доме Никоса, которых она никогда не обижала капризами.

 Получалось, что Катя жила двойной жизнью :то есть сейчас, в сегодняшнем веке, будучи Екатериной Павловой, инженером КБ из Северска, и в воспоминаниях-представлениях, в которых она была гречанкой из понтийского города Пентикопоса, раскинувшего свои кварталы на самом берегу Евксиноса Понтоса, была дочерью состоятельного торговца-купца Павлидиса, владеющего судами, имеющего рабов и драхмы.

 И она больше не хотела жить в 21-ом веке в Северске и быть Катей Павловой, она хотела вновь  каким-то неизбежно-чудесным образом оказаться в античном Пентикопосе и быть Калиопи Павлидис, несмотря на все те горести, которые пришлось вынести жителям приморского города  в 32 году  3-го века, которые измучили душу Калиопи, лишив жизни самых близких её сердцу людей; горести, которые уничтожили её цветущую страну, но которые и сделали из Калиопи стойкую натуру.

 Если бы она туда вернулась! То переиначила бы многое  -  плохое и неверное  -  из того, что существовало с ней рядом когда-то. Так ей казалось. Но то, что в прошлом, вернуть нельзя никаким путём  -  до простоты ясное и всегдашнее правило, к сожалению ли, или к счастью?!

***
 - Мне тяжко было выдерживать состояние ноющей тоски, и однажды я поделилась этим с хорошей знакомой. Но я не рассказывала всего в подробностях, а прикинулась, что меня изнуряют неотвязчивые сны и головные боли. Подруга, кстати, обратила внимание на перемены во мне, в основном, внутренние.

 Прямой наводкой отправила меня к своей приятельнице. А та оказалась матерью моей однокурсницы, которая переехала в Москву вслед за мужем. Всё складывалось так, будто и было предписано.  Мама однокурсницы посещала ваши сеансы, она-то и посоветовала, рекомендовала вас, Юлия. Какой же долгий путь проходит моё, такое обыкновенное и недосягаемое желание узнать, кто же я есть на самом деле?

Юлия Борисовна выслушала рассказ  Ельникова и Кати и развела руками:
- Что ж будем делать дальше? А, Степан Фомич?  Память поля, память поля… Что же всё-таки такое память поля? Что-то вроде следа в пространстве? - Юлия уставилась вопросительно на профессора.
- Не вроде, а след! Что делать, что делать? -  бормотал Ельников.  -  Сначала предлагаю провести сравнительную экспертизу двух фотографий:  ту, где гречанка Калиопи,  с  той, где Катя сегодня. Я вас, Катя, сейчас сфотографирую. Если сходство всё же не подтвердится, то тогда примем одно решение.  А если сходство подтвердится…
- То…
- То примем другое решение,  поедем в Дивноморск, потому что ответ мы  найдём лишь там, в Пентикопосе. Придётся подключить балаболов.
- Что?
- Это я так, тебе не нужно.

- Катя,  -  требовательно обратился Ельников,  -  присядьте-ка вот сюда,  -  профессор указал на табурет, поставленный им на фоне зашторенного окна.
Катя, молчавшая и принявшая решение идти до конца и ради этого отдать себя  «на растерзание» всем учёным, примостилась на табурете, часто поглядывая на суетившегося Ельникова. Тот неодобрительно покачал лохматой головой:
- Н-нет, не пойдёт. Встаньте-ка. Распустите волосы.

Катя, не понимая, повиновалась. Чёрные пряди тяжеловесно упали на узенькие плечи.
- Попробуйте протянуть руки примерно так, как девушка-гречанка.
Но Катерине не надо было ничего пробовать. Она зажмурилась и услышала где-то далеко-далеко в ушах плач, крики и проклятия злу, слетающие с уст земляков, пытающихся  спастись  от огня, бегущих к  вскипающему Понту; услышала небесные громовые раскаты, свистящий шум сногсшибающего урагана. И, широко  раскрыв синие глаза, держа в памяти чёрную, огненную картину несчастья, вытянула тонкие руки, воздев их к небу:
- О боги,  -  зашептала она,  -  молю о спасении нашем. Не покиньте в гибельный час, проложите путь к избавлению невинных и почитающих ваше бессмертное величие…,  -  повторяла она дословно страстное обращение девушки Калиопи.

Синие глаза Кати переполнились слезами, капля за каплей скатывались они по мраморно-бледным щекам к алым дрожащим губам.
Помимо бесконечной просящей мольбы в огромных синих глазах закипало что-то колоссальное и впечатляющее:
- … если вы не ответите на воззвание моё, о Боги, заклинаю  -  берегитесь! Я отыщу спасение без вашей поддержки.  Но в тот самый миг наступит проклятый конец всесилию вашему и безупречности вашей!

Да, такой приговор боги вряд ли смогли б вынести. Вот оно что! Вот в чём состоял секрет взгляда больших синих глаз девушки на фото: во взгляде таился вызов!
Вызов любому несчастью и вызов Богам!

- Великолепно!  -  щёлкая цифровиком,  восклицал Ельников, топчась, как бесформенный кусок фарша, вокруг Кати, готовый зааплодировать замечательной игре актрисы.
 Но «актрисы» здесь уже не было. Шумелова подхватила её под мышки, еле удерживая, и бережно уложила на пухлый ковёр. Ельников образовал устами недоумевающую окружность и весь обмяк:
- Юля, что это такое?
- Обморок, Стёпа, обморок!
И побежала в спальню за нашатырём.

Через несколько секунд Катя открыла глаза. Обняв Шумелову, она молвила:
- Юля, не могу больше, не могу, я не выдержу.
Юлия Борисовна погладила её по голове, будто маленькую девочку. Катины волосы, слегка электризуясь от прикосновения, пышно взмётывались под Юлиной рукой, она их вновь осторожно приглаживала.

- Для чего Степану Фомичу нужна моя фотография?
- Послушай, Катюша, тебе необходимо набраться терпения, так как беспокойства ещё будут впереди. Фотография? Он закажет экспертизу в специальной службе. Я тебе после подробно всё объясню, хорошо? Ты вот что, ты ни в коем случае не равняй себя с подопытным материалом. Нам,  -  а тебе в первую очередь,  -  надо добыть истину, правду. Не более. Чтобы по крайней мере успокоиться. Иначе ты не сможешь жить дальше, понимаешь? Ты ведь очень этого хочешь?

Поэтому соберись, настройся на ещё возможные приключения и, может быть, даже нервные  потрясения. Ты, в конце концов, можешь заранее промоделировать в сознании и представить, хоть приблизительно, эти ситуации и пережить их, как бы играючи. А когда для них придёт время, тебе будет немного легче их перенести. Я, Катя, почти поняла, кто ты есть. Но не хочу стать голословной. Крепись, терпи. Время всё само поставит туда, куда надо: и доказательства, и опровержения.

***
Степан Фомич получил результаты сравнительной экспертизы. Всё-таки хорошо быть известной личностью! Тебя чтят. Может, невольно и без обожания, но чтят. Чтят даже неприятели.

Пришлось с Юлиных денег оплатить кое-какие мелочи, только и всего. Но Ельников выдержал целую пресс-конференцию, возникшую экспромтом: пока он хоть чуточку не приоткрыл завесу в тайну самобытного снимка, он не мог пробиться ни к одному эксперту в престижном учреждении, работники которого имели дело практически всегда с труднораспутываемыми уголовными преступлениями.

Ельников был уверен, естественно, какие идеально «правдоподобные» по содержанию статьи появятся в прессе о его чудесном фотоснимке! У бдительных журналистов-«смиистов» профессор с сегодняшнего дня  -  на мушке. Что делать, приходится идти на суровую пытку ради необходимой цели.

 Собственно, заговаривал себя Ельников, его особо не волнуют их передёргивания и перевирания сути дела, да. Просто омрачает то, что мир узнает о его научной добыче немножко не в том ключе, не в той окраске, не в том тоне, в каком нужно бы Ельникову. С другой стороны, чем пышнее и помпезней будет их краснобайство, их фантастически головокружительное враньё, тем, вероятно, более они увлекут читателей в безумно, безумно, безумно интересный, интригующе заманчивый мир его физики.

 А следом выйдет книга (Ельников не сомневался в помощи Графинчика), тогда всё встанет на свои места. В конце концов, он же равнодушен к мнениям и возгласам тех, кто ему безразличен!

По замечанию экспертной  группы, изучавшей с помощью техники оба фотоснимка, девушка-гречанка с волшебной плёнки и Катерина Павлова являются одним и тем же лицом! Ошибка исключалась: эксперты данного учреждения снабжены самой гибкой аппаратурой последнего технического слова современности. Со снимками работали высокие профессионалы, репутация которых ошеломляюща. Ошибка исключена.
Сообщение, дополненное документальным подтверждением, произвело на профессора уничтожающее впечатление. Ельников был поражён дважды.

Это что же выходит: гречанка  из 3-го века и женщина из 21-го века  - один и тот же человек?! Внутри профессора взбаламутилось всё что можно было: защемило под ложечкой, кольнуло сердце, промычал желудок, задрожала в пульсации вена, ударило в затылок кувалдой, тело покрылось липким  нервным потом… 
 
  До этого дня, покуда профессор думал да гадал, корректировал аргументацию феномена, организм его молчал  -  Ельников, честно признаться, отказывался допустить идентичность девушек, изображённых на двух снимках. Теперь не поспоришь, факт налицо. Прочный факт, без выдумок и прикрас, а главное  -  доказанный факт.

Он запихал бумаги с компьютерной распечаткой  в портфельчик и, натяжно дыша, какой-то необрадованный, поникший, пошёл к ближайшему метро. Ему не хотелось садиться в машину.
«Одна и та же личность, один и тот же человек?! Ну, да. Ну, да. Неужели такое может быть? Невероятное  -  очевидно. Но это не волшебство, нет-нет. Я не верю.  Всему есть объяснение. Есть. Надо его раздобыть. Рыть, рыть надо», - думал профессор.

- Юля,  -  безвольно начал говорить Ельников, прижав к слоновьему уху мобильный телефон,  -  Юля, ты не поверишь. Они обе  -  это одна и та же женщина, чёрт побери!
- Да, Степан, я так и думала,  -  без особых эмоций ответила Юлия Борисовна.
- Почему?
- Я не рассказывала тебе. Катя  - мой пациент. Ко мне она обратилась с жалобами на то, что её мучают якобы воспоминания, будто она -  девушка из античного греческого города.
- Что ж ты молчала? Конечно же, из Пентикопоса?
- Да.
- Юля, нужно ехать в Пентикопос, то есть в Дивноморск, вместе с Катей. Я чувствую, что разгадку мы найдём только там. Нет, я просто уверен! Не знаю, что там будет, но что-то там будет.

- Слушай, Стёпа, я приеду сейчас к тебе в лабораторию и прихвачу бутерброды.
Но Ельников не желал бутербродов и давно прошёл мимо спуска в метро.
День выдался пасмурный, облачный. Небо давило. С утра пролил обильный дождь, сбив пыль с уставшей от летнего тепла листвы и смочив насмерть пересохшие тротуары. В общем, дождик умыл город, и город стал чистым и прозрачным. Воздух чуть остыл, вобрал в себя прохладу дождя, и вокруг сделалось свежо и облегчённо.

Ельникову нравилось вдыхать влажный воздух и находиться в  неопределяемом расположении духа: то ли приподнятом, то ли, наоборот, печальном. Приподнятая печаль. Отчего это? Отчего он бредёт  по освежённой улице, и нет в нём  обычной торопливости? Отчего нет неуютного ощущения несметного количества невыполненных дел?

 Он никуда не бежит, не спешит, как это бывает всегда, будто жизнь его должна кончиться через пять минут? Как это приятно - тихо гулять по улице, взирать на мокрые деревья, усмирив экспрессию, неугомонность! Кап-кап! Упали капли с ветки на профессорский нос. Он поднял кудрявую голову, широко улыбнувшись, и заметил, как с дерева вспорхнула и быстро улетела вверх хохлатая птаха.

«Пентикопос. Древние греки. Какова их жизнь? Ведь они были обычными людьми, такими же точно, как и мы сейчас. Их так же одерживали и тревожили повседневные бытовые заботы, как добыть хлеб насущный. Были среди них богатые и бедные, злые и добрые, красивые и уродливые, худые и толстые, хитрые и простодушные, известные и невыдающиеся, удачливые и нет, учёные и ремесленники,  стоящие у власти и подчинённые…        Так же, как и сейчас. Ну, не знали электричества ( может, и знали, что оно есть в природе,  но не пользовались), телеграфа, телефона, телевизора (будь он неладен ), компьютера, космических ракет, чего ещё там?..  Подумаешь, невидаль какая!
 
Зато у них было то, чего мы лишены: чистейший воздух, чистое море, чистый лес, звери, земля! Они проводили время среди виноградников и на морском просторе, лепили глину, пили кристальную родниковую воду и не ведали, что такое радиация.
 
"Что-то я размяк. Надо ехать в Пентикопос. Разгадка там,  -  бубнил вполголоса Ельников. - Они были теми же людьми… Другая мода на одежду, другие традиции и правила в обществе… Почему другие? А какие, скажите мне, правила? Ведь если по чести, то во все времена правила для людей одни-единственные, общечеловеческие   -  быть людьми. Трудолюбие, добродушие, терпеливость, искренность, любовь, миролюбие…,  -  неизменные правила. Куда без них!»

(Продолжение следует)