Подсолнухи

Моря из подсолнухов, куда уходит бражничать тихая, предвечерняя грусть. Там она жадно дышит гремящим, сладким ароматом солнечных цветов и убаюканная падающими звёздами засыпает до рассвета. Каждый воин стоит тут, вытянувшись к ночному небу и ждет, когда его широкие, медовые лепестки потревожат поцелуями лучи. Ночь не нравится подсолнухам, так как во тьме они не знают для чего живут и теряют единство и смысл своего коллективного существования. Ночь претит им, так как в ней отчетливо слышен буйволовый рев работающего вдалеке механизма. Иной раз они чутко поднимают тяжелые головы на его искусственный свет и оттого легонько дрожат толстым шершавым стеблем, тревожась и печалясь шествием целых стад этих пылящих по проселочной дороге монстров, исчезающих за ближним холмом.

В обеденное время на поля подсолнухов спускаются сверху стаи птиц, жадно алчущих скрытых в круглых лицах семян. Пернатые разбойники насыщают дополна свои желудки семечками, а затем красиво поют в дубовых посадках, славя день и сытную пищу. Цветочные легионы молчаливо терпят издевательства птичьего царства и некоторые из них даже считают, что цена за пение не столь высока, как может показаться на первый взгляд. Однако выклеванные начисто подсолнухи уже не поворачиваются на встречу к солнцу, а их головы печально клонятся к земле, будто найдя в усеявшей их подножия шелухе – иное, кошмарное солнце, и новый душераздирающий смысл.

В начале осени в поле приедет громкая машина и свалит гелиофилов на спины. Она будет ломать, калечить подсолнухи, извлекая из каждого цветка пользу. Солнце безучастно подсмотрит за бойней, никаким образом не выдав любви к встречавшим его каждое утро войскам. Удивительно, но после каждой жатвы остаются счастливые легионеры, которых миновали железные пасти жестокой односторонней войны. Они стоят одинокие, под всеми бурями и дождями, до конца не осознавая, куда ушла основная ставка. «Должно быть за холм» - думают они. «В палаты к красивому золотому огню» - мечтают они. И стараются не замечать перебитые хребты братьев, подернувшуюся тленом листву и сотни тысяч выпавших семечек, которые охотно воруют мыши.

Ночи пронизываются холодом. Ветер свирепо рыщет полями в поисках тепла. Первая изморозь взбирается по стеблю все выше и выше. Слепые головы уже не смотрят на восток, замерев где-то между западом и югом. Внутри цветка еще вяло шевелится жизнь, тонкой ниткой сочась по огрубевшим сосудам. Если бы не крепость корней, они бы уже рухнули навзничь, прямиком в распахнутые объятия стылой тверди. Их не пускает только привычка стоять, и они стоят, путая рассветы с закатами, сентябрьское солнце с октябрьской луной, никого уже не боясь и ничего не привечая.