Сны Золотого Века. Глава пятая

  Вспоминаю  недавний  сон,  который  никак  не  вписывается  в   обыденную  реальность. Философские   беседы  на  природе  в  последний  вечер  уходящего  года
                ***
   
  Что-то не заладилось с самого утра. Карен явился  с  планерки  злющий,  как  черт.  Взгляд мельком  (  я  сидел  за  кульманом  и  лениво  перебрасывался  с  Мариной  фразами  о каких-то пустяках),  обжег, словно плетью. Я  растерялся.  Безмятежное  настроение    улетучилось  и,  виновато  уткнувшись  в  чертеж,  я  принялся  прилежно  вычерчивать  линии  сборочного  чертежа. Чуть  погодя  заявился  Толик.  Он  сосредоточенно потирал  пальцами  правой  руки  свой  левый  мизинец,  мурлыча  при  этом на  мотив  танго  «Брызги шампанского»:               
               -- Милая… ыыыи… зачем  унылая… ыыыи… зачем печально ты так смотришь на меня….ыыыи…               
                -- Милая… мыыи.. ведь я ж люблю тебя..ыыыи.. так подари же на прощанье три рубля...                Резко  оборвав  мелодию,  он    вскинул  голову  и    посмотрел  на  Марину:               
                -- Ну-с,  дорогие дамы, чем порадуете сегодня бедного  мученика инженерной мысли?               
                Марина  хмыкнула  и  изобразила    дежурную   улыбку.  Она  была  не  в  духе,  но  не  хотела  этого  показать.  Толик   нахмурился. Глаза,  до  странности  напоминавшие сейчас две тусклые  оловянные  пуговицы  с  портрета  полубезумного  гатчинского  императора,  вдруг  осветились  изнутри:               
                -- Мариночка,  а  как ты  относишься  к  тому,  что  я  предложу  вашему   милому  семейству    пикник  на  природе?   Как  никак,  новогодний  праздник,  а?               
                …Наверно,  у  меня  отвисла  от  изумления  челюсть,  потому, что  Толик   перевел  на  меня  взгляд  и  улыбнулся:               
                --  И вам   с  Кристиночкой   тоже… Полезно  будет   проветриться…               
                Я   смутился. Хотя… мысль  Толика  мне  явно    нравилась.  В  самом  деле,  мы  порядком  закисли  в  этой  круговерти.  Работа,  общежитие,  пивные  посиделки   по  субботам... Наши  с  Раулем  беседы  отчасти  разнообразили   рутинное  итээровское существование,  но  теперь  я чувствовал,  что  явно  не  хватает  чего-то такого,  что  трудно  описать  словами.  В  самом  деле,  любая  философия  хороша  до тех  пор,  пока  вы  варитесь  в  в  ней  вдвоем  с  собеседником.  Как  только  внешняя  жизнь снова  вторгается  в  ваше  естество,  затронутое  и  отвлеченное  потусторонним,  как  вы  сразу  проникаетесь  такой  понятной  и  такой   теплой  прелестью  земного  бытия…       
                ***               
             … Позвякивание  чашек  за  чайным  столиком  напомнило  о  десятичасовом  перерыве.  Скосив  глаза  вправо,  я  увидел  Майю  Леонидовну,  которая   сосредоточенно  заваривала  чай  в  фарфоровом  чайничке.  И  конечно  же,  как  всегда,  не  ополоснув  его  кипятком  перед  процедурой. Помнится,  как-то  раз  я  пытался  вмешаться  в    регламент,  справедливо   полагая,  что  чай  лучше  заваривается  в  нагретой  посуде,  но  крик  моей  души  понят  не  был.  Повод,  конечно  ничтожный…  Но  как-то  в  одночасье  и  бесповоротно  я  осознал,   что иногда  не  стоит  высказываться  публично,  даже  если  ты  прав  на  все  сто…   Вспомнив  о  давнем  инциденте,  я  задумался.  В  груди  что-то   ворочалось:  как  будто  некто  посторонний  и  живой  внутри  меня  старался  напомнить  о  себе:  чуть  погодя  я  начал  понимать,  что  хочу  вспомнить  нечто  очень  важное… Я?  Неудобство  стало  мучительным:   отхлебнув  чай  из  чашки,  я  вернулся  насколько  мог,  в  реальность.

                ***               
             … Коляня,  редко  принимавший  участие  в  чаепитиях  нашей  группы,  сидел  с  отсутствующим  видом  и,  поставив  чашку  на  ладонь  левой  руки,  рассеянно  смотрел  поверх  голов  сослуживцев  куда-то  вдаль.  Вообще,   все  сегодня  были  необычно  молчаливы:  видимо,  в  какой-то  степени  на  нас  повлияло  утреннее  настроение  Карена,  который  сейчас  отсутствовал,  мотаясь  по  цехам...  Взглянув  на  Коляню,  я  тоскливо  вздохнул.  Не  сговариваясь,  мы  направились  по  направлению  к  выходу.               
            …Унылое  зимнее  утро  навевало    меланхолию,  разбавленную  долей    бренности  существования.  Сделав  две  затяжки,  я  наклонился  к  оконному  стеклу.  Неудовлетворенность,  которая  родилась  за  чайным  столиком,  не  проходила.  Табачный  дым  не  успокаивал,  только  прояснил  мысль…   Я  напряженно  продолжал  размышлять  о  том,  что  меня  беспокоило.  Коляня  оперся  на  подоконник  локтями,  пуская  колечки  дыма  изо  рта.               
              --  Опять  занят  мировыми  проблемами?               
              Я  мотнул  головой.  Усталое  лицо  с  живыми  огоньками  глаз…  пепельно-серая  кожа  с  сильным  оттенком  синевы  на  гладковыбритых  щеках…  Глаза  внимательно  рассматривали  меня:    непонятное  напряжение,  которое  исходило  от  этого человека,  еще  более  добавило  беспокойства  и  без  того  взвинченному  уму.  Я  вздохнул  и  попытался  расслабиться.  Окурок,  догорающий  в  пальцах,  заставил  меня  поморщиться.  Не  выдержав,  я  рассмеялся:               
              -- Проблемами  другого мира,  Александрыч…               
              … Тут   что-то  ударило  меня  изнутри,  разорвавшись  мягкой  вспышкой  в  мозгу. Или  нет?  Скорее,  это  произошло  где-то  слева  и  сверху  от  головы.  Впрочем,  в  тот  это не имело  значения.  Я  вспомнил!  Коляня  продолжал  что-то  говорить,  но  я  уже  не  слушал:  картина  сна,  виденного  сегодняшней  ночью,  внезапно  встала  перед  внутренним  взором  в  чарующей  и  окончательной  полноте.
                Мы  идем  по  лайде,  освещенной  яркой  луной.  Она  висит    в  зените   над  краем    обрыва,  вздымающегося  над  нами  на  высоту  около  двухсот  метров:  точных  размеров  я  знать,  конечно,  не  могу,  это  первая  цифра,  пришедшая  на  ум….  Я  не  вижу  человека,  идущего  рядом  со  мной,  но  ощущаю  его  доброту  и  спокойную  силу. Реальность  сновидения  исключает  какое-то  осмысливание  ситуации,  как  это  часто  происходит  в  жизни;  я  даже  не  задаюсь  вопросом,  кто  этот  человек  и  не  пытаюсь  рассмотреть  его  лицо.   Он    высок …  Вероятно,    хрупкого  телосложения;  не вижу его  глаз,  но  знаю,  что  он  полны  внутреннего  огня:  такое,  кстати,    я  наблюдал  у  Рауля  и  Коляни  в  те  минуты,  когда  они  искренне  бывали  увлечены  своими  внутренними  помыслами…  Впрочем,  сравнение    мира,  в  котором  я  нахожусь  в  этом вневременном  интервале,  с  нашей   довольно  плоской  реальностью  вряд  ли  сейчас  уместно…
                ***
         Пройдя  в  нашу  комнатушку,  я  опустился  в  кресло  и  расслабился… Тишину  ничего  не  нарушало,  кроме  монотонного  тиканья  круглых   корабельных  часов,  висевших  на  стене…   Картины…   необыкновенные  картины… они снова  стоят  перед  внутренним  взором…
                ***               
          … Комната( правильнее  было  бы  назвать  ее  кабинетом),   --   необычна.  По  всей  видимости,  это – второй  ярус   просторного  эркера  с  видом  на  океан.  В  призрачном,  но   ярком  лунном  свете  его  спокойные  воды  напоминают   расплавленный   свинец,  на  поверхности  которого  играют  отсветы  огня  в исполинском  горне  Гефеста,  который  в  своей  пещере,  шутя  и  посмеиваясь,    орудует  кузнечным  молотом  величиной  со  скалу:  искры  и  рябь,  пробегающие  по  ленивым  волнам,  создают   сумеречное  впечатление,  которое  мне  попросту  не  с  чем  сравнить…               
              … Каркас  низких  потолков  помещения  представляет  собой  решетку  из  массивных    брусьев.  Но на  потолок   я  глянул  мельком:  внимание  привлекло  внутреннее  убранство  жилища…  Справа  от  входа  в  кабинет  --   большой  камин,  облицованный  бордовыми  плитками. Изразцы  украшены    золотой  вязью  и  фигурками  фантастических  зверей  и  птиц.  Прозрачные    дверцы  камина  открыты:  тянет приятным  теплом  от  пляшущего  в  топке  пламени:  хозяин  жилища  по прежнему  не   виден,  но  это  не  удивляет.  То  ли  «геометрия»  сна  сама  по  себе  такова,  что  не  располагает  к  рассуждениям,  то  ли  я  чувствую  себя  в  этой  обстановке настолько  непринужденно,  что    эмоции  отсутствуют,   несмотря  на  новизну  ощущений… В  простенке  между  правым  окном  и  камином  --  небольшая,  искусно  выполненная  скамья-диван  из  светлой   древесины;               
              …Ажурная   вязь  подлокотников  и  спинки – литье  из  какого-то  незнакомого  мне    металла  с  голубовато-зернистым  отливом;  деревянные  части  скамейки  украшены  резными  дубовыми  и  кленовыми  листьями  и  головами  грифонов;               
               …Над  диваном  --    темно-красный  с  золотом  ковер,  сплошь  увешанный  оружием:  глаза  разбегаются,  глядючи  на  это  великолепие… Чего  тут  только  нет!   Несколько  старинных пистолетов  с  серебряной  и  золотой  насечкой  на  ручках  из  потемневшего  дерева  соседствуют   с  тяжелым  арбалетом,  занявшим  почетное  место  в  середине  коллекции.  На  верхней  части  ложа  арбалета –- пластина    светлого  металла  с  выгравированными  на  ней  знаками, подобных которым  я  до  этого  нигде  не встречал.  Знаки  немного  похожи  на  корейские  иероглифы  современного  образца,  но  я  знаю,  что  каждый  из  них  несет  в  себе  некую  полиморфную  информацию,  по  временам  вспыхивающую  вокруг  очертаний трехмерной  радужной  каймой-аурой…    В  реальности  я  никогда  не  видел  такого  приятного  мерцания  вокруг  предметов…  По  краям    подвешены  два  коротких,  но,   по  всей  видимости,  увесистых  меча:  похоже,  лезвия  их  расширялись к концу,  судя  по  более,  чем  трехдюймовой  ширине  ножен,  украшенных  богатой  отделкой.  Интересно,  сколько  мог  весить  такой  меч?   
               
                *** 
             «Батогами  бит,  да  в Сибирь сослан… Батогами бит,  да   в  Сибирь сослан…»                …
             Толик  крадучись,  мерил  шагами   утоптанное  снежное  пространство  возле  машины.
           --  Что так  смотришь?               
            Он  рассмеялся .               
             --  Думаешь,   мы  неспособны  видеть   мысли  других  раньше,  чем  они  сами  это  почувствуют?  Нехорошо-с…               
           …Я  недоуменно  уставился  на  Толика.  Пытаясь  понять,  о  чем  он  говорит,  я  потерял  нить  памяти,  которая  меня  только  что  занимала.               
           – О  чем  же  я  думал?  Мысль   таки  ускользнула  окончательно;  я  вздохнул.   Кристина  сидела  на  пеньке  возле  столика,  врытого  на  этой  обжитой  туристами  полянке    в  землю  в  незапамятную  пору,  с  царственной  улыбкой  наблюдая    за дарьяловским  танцем-монологом.  Коляня  копошился  в  недрах  «Жигулей»,  не  замечая  ничего  и  никого  вокруг.  Алексей Штольц,  худощавый   мужчина  лет  сорока  с  недовольным  и обрюзгшим  лицом  человека,  невоздержанным  в  питии,  подсвечивал  Коляне  фонариком.  Смеркалось:    фигуры  женщин,  которые  о  чем-то  негромко  переговаривались  между  собой,    сливались  с  темными  силуэтами  деревьев.  Подойдя  к  Кристине  сзади,  я  опустился  на  колени  прямо  в  снег  и  обнял  её  за  плечи.  Она    отстранилась и  поморщилась;  я  вздохнул  и,  поднялся, отряхнув  снег  с   штанин...               
            …Толик   закончил  «камлание»  и    пристроился    на  корточках  возле  импровизированного  мангала  из  кирпичей. Теперь  он    колдовал  с  шампурами,  поливая  кусочки  мяса  вином  из  узкой  бутылки.  Я  подошел  к  костру  и  опустился  на  Колянин   летный  реглан,  расстеленный  тут  в  качестве  седалища  для  работников  камбуза(как  тот  выразился  пару  часов  тому  назад  в  разговоре  с   дамами).  Капли  жира  и  вина,  попадая  на  раскаленные  угли,  испарялись  в  морозный  воздух.  Ароматный  дым  возбуждал аппетит.  Толик  покосился  на  меня  и  вздохнул.               
           --  Что,  не  допускают  к  ручке?  Давай тогда  обонять  приятные  запахи  всесожжения…                -- 
           Тут  он  подмигнул  заговорщицки  и  добавил  вполголоса:               
           --  Слушай… А вы  что,  до  сих  пор  не  спали?  Ты  меня  удивляешь,  друг  мой….  Прости,  что  вмешиваюсь   в   личную  жизнь,  но  это  как-то    не  совсем  соответствует  духу  времени,  что  ли… Что  ты  инфантильный,  я  давно  понял,  но  чтобы  до  такой  степени.. Ну,  своди  девушку  в  кабак,  наконец,  если не  знаешь,  как  подступиться… Они  это любят…  Я  ж  не  говорю,  что  будете  там  пьянку  устраивать,  это  само  собой  подразумевается,  что  все  должно  быть  в  пределах  нормы.. Немного  вина,  хорошей  музыки...  Потом  номер  в  гостинице  и  все  tet a tet,  так  сказать… Ты  что,  считаешь,  что  она  сама  к  тебе  в  постель  прыгнет?               
            …  В  другое  время  я  сконфузился  бы,  но  сейчас  на слова  Дарьялова   не обратил  внимания.   В  голове  немного  шумело  после  двух  рюмок,  принятых  не  так  давно  «для  разбегу».  Дамы  не  возражали.  Алексей  Штольц,  хмурый  и  неразговорчивый  поначалу,  после  первой  рюмки  «Посольской»  оживился  и,  хоть  по прежнему  молчал,  но  с  интересом  перебегал  глазами  с  одного  лица  на  другое.  Видимо,  беседа  занимала  его,  хотя  он  сам  не  принимал  в  ней  участия.  Речь  как-то  невзначай  зашла  об  «Илиаде»  Гомера…  Толик  блеснул  познаниями  в области антики,  рассказав,  как  безвестному   до  поры  английскому  архитектору  Майклу  Вентрису  удалось  в  1953  году расшифровать  так  называемое  линейное  письмо  «Б»,  употреблявшееся,  как  я  понял,  ахейцами,  населявшими  Балканы  в  период  аэдов …  Впрочем,  как  часто  со  мной  случалось,  большую  часть  рассказа  я  пропустил  мимо  ушей,  витая  в  облаках.  Теперь  я  кое-что  припомнил  и  спросил:               
             --  Слушай,  а  Тезей  действительно  был  реальным  историческим  лицом?  Или    придумали  сочинители  мифов?               
             … Толик  глянул  на  меня  и  уставился  на  угли,  переливающиеся    алыми  вспышками.  Стемнело; в  безоблачном  небе    проступили    огоньки  созвездий.  В  глубине  бора   взломала  тишину  дробь  дятла;  темные  тени  заворочались  в  чаще…   Здесь,  на  полянке,  было  уютно  и  безветренно,  но  в  верхушках  сосен  как  будто  танцевали  невидимые  крылья  гигантских  мотыльков:  в  ушах  то  нарастали,  то  спадали  волны  белого  шума,  которые  можно  было  бы  не  заметить  в  городе,  но  здесь,  в  тишине  вечернего  леса,  это  было    ощутимо. Обстановка  навевала   былинное,     сказочное  настроение...               
             …  Завороженный,  я  на  мгновение  ушел  в  себя,  не  слыша  голос  Толика,  о  чем-то  рассказывающего  сейчас  Коляне. Тот  грел  руки  у  костра,  поблескивая  темными,  как  антрацит,  радужками  глаз.  Штольц  расположился  рядом  со  мной  и  сосредоточенно  молчал,  сдвинув  брови. Все  это  я  замечал  краем  сознания,  но  происходящее  сейчас  меня  совершенно  не  занимало.  Сириус,  светившийся  на  горизонте  ярким  глазом,  приковывал к  себе  внимание:  я  впал  в   странное  нежелание  о чем  бы  то  ни было  разговаривать  с  кем-то…   Кристина  так  и осталась  сидеть  в  одиночестве  на  своем  пеньке,  опершись  одной  рукой  о  столешницу,  а  другую  положив  на  колено,  прикрытое  полой  дубленки. Она  наблюдала  за  мной:  это  я  скорее  чувствовал,  чем  наблюдал,  поскольку  глаз  ее  почти  не  было  видно  в  свете  костра,  доедающего  последние  сучья…  Я  встал,  намереваясь  принести  охапку  хвороста,  загодя  приготовленного  для  этой  цели,  но  меня  опередила  Марина.  Они  с  Майей Леонидовной,  наконец,  отвлеклись  от  животрепещущих  проблем,  занимавших   деятельные  дамские  умы.  Яркий  сноп  искр  от  горевшей  сухой  хвои  взметнулся  почти  к  кронам  сосен  и  на  несколько  мгновений  поляна  ярко  осветилась.  Синеватые   и  багровые  тени  людей  заплясали  на  изрытом    следами   снегу…  Мы   с  Кристиной смотрели  в  глаза  друг   другу  и  бездумно  улыбались….  Город  с  его  навязчивыми  шумами  и работа  с    вечно  перемалывающейся  мозговой  жвачкой  остались  невообразимо  далеко. Мысль  работала  одиноко-ясно   и  необычно  объемно:    пришло  в голову,  что  все  мы  сейчас  в  какой-то  мере  должны  бы ощущать  себя  первобытными  охотниками,  расположившимися  на  привал  в  лесной  чащобе  после  многодневной  утомительной  погони  за  зверем…                Алексей  Штольц  влажным    взором  наблюдал  за  приготовлениями:   я  вдруг  отчетливо  понял  сущность  этого  человека.  Скрытая  агрессия,  дремавшая  в  нем,  была  неотъемлемой  частью  его  натуры  и  часть  эта  вряд  ли  могла  как-то  быть  изменена  извне.  Темное,  звериное  начало  не  могло  обмануть  меня    кажущейся,  напускной   безмятежностью, что   была  привычной  маской     этой  затаившейся  рыси,    всегда  готовой  прыгнуть  на  загривок  жертвы !    Она,  эта  рысь,  оживала,  похоже,  только  под  действием  дозы  алкоголя…   Подозревала  ли   бедная  Марина   о  таких  внутренних  метаморфозах  драгоценного  супруга?  Посмотрев  на  себя  со  стороны,  я  ужаснулся  такому    восприятию  реальности.  Впрочем,    длилось  оно  совсем  недолго,  всего  несколько  мгновений.  Через  минуту  я  почти   забыл  о  нем,  сохранив  од-нако,  желание  подумать  обо  всем  этом  на  досуге.  Все  обступили  тесным  кружком  стол  и  слушали  Толика;  невозмутимая  Майя  Леонидовна  по  обыкновению,  поджимала  по-старушечьи  губы…  Как  это  портило   аристократичные    черты  красивого, хоть и несколько  увядшего  лица!   Я,  конечно,  чувствовал,  что  она  в  глубине  души  жалела  и  Толика, который   болтовней  прикрывал   неудовлетворенность,  и   Коляню,  которого  не  интересовало  в  жизни  ничего,  кроме  работы  да  вечно  требующих  внимания  «Жигулей»,  и  нас  с  Кристиной,  таких  неопытных  в плане  всего  того,  что  касалось   взаимоотношений.  Майя  Леонидовна, несмотря  на  свою  внешнюю простоту,  была,  вероятно,  настолько  вещью  в  себе, что  никакой  дотошный  взгляд  исследователя-психолога  не  был  в  состоянии прощупать ее  суть.  Я, наверно,  чувствовал  сейчас  не столько  эту  самую  внутреннюю суть, сколько    невидимое  влияние,  которое  она  оказывала  на  окружающих.  Мысль  эта  была  для  меня  новой  и,  открывая  сейчас  для  себя  совершенно  незнакомые  дотоле  черты  характера  своих  сослуживцев,  искренне  наслаждался  их  обществом…  Разговор  зашел  о  Галилее.               
             – Количество  дураков  неисчислимо…               
           … Это  Марина.  Держа  в  руке  тонкий  стакан  с  вином,  она  сосредоточенно  рассматривала  его  содержимое  на  свет  костра.  Фразу,  сказанную  великим  астрономом,  я  тоже  где-то читал,  но  она  странным  образом  подтолкнула  меня  опять  к   давешнему  сну,  в  котором  реальность  была  настолько  необычной,  что  я  стал  теперь  сомневаться  в том,  что  это  была  именно реальность,  а не  плод  воображения  больного  рассудка.  Как  бы  отвечая  моим  мыслям,  Толик  тихо  поддакнул  Марине,  как  бы  приглашая  к  размышлению:               
                -- Дураков  не  жнут  и  не  сеют,  они  сами  родятся… А как вам  такая,  например,   идейка?  Еще  Платон    подметил,  что мы  спим  и  нам  снится,  что  мы  живем…. Кто мы  в  этом  случае? Дураки,  сновидящие  или  сталкеры,  бродящие  по  свалке  отходов,  оставленными  участниками   межзвездных  перелетов  на  этой  маленькой  планетке  с  именем,  придуманным  неизвестно  кем  и  неизвестно  когда?  Насколько  наш  сон   о  реальности  кульманов  достовернее  сна  астронавта,  спящего  в  звездолете  и  мчащегося  со  скоростью  света  в  ужасающей  пустоте  между  миллионами  обитаемых  миров?               
                …   Коляня  недовольно  поморщился.               
               – Кто это тебе тут напел  о  множественности  миров? Еретиков,  если  слышал,  за  подобную  крамолу  «дама  с  зелеными  свечами»*       не  жаловала…
                Алексей,   неодобрительно  глядя  на  такой беспорядок  слов  и   разнузданность  мысли,  поднял  руку  с  рюмкой  в  древнем  жесте  алкоголиков  всех  времен  и  народов:               
              -- Друзья! Вы простите серого и неграмотного, который,  понимаешь  ли,  тут  среди  вас  затесался,  но   не  пора  ли?               
              …Он    толкнул  под  локоть   Коляню.  Тот  спохватился.               
              – Толян,   что  тормозишь?   Исполняй  обязанности!         
             Толик  повиновался:               
             --  Итак,  друзья, уподобимся  Кадму,  который  в  поисках  своей  ненаглядной   Европы,  получил  совет  от  оракула  следовать  за  коровой   и  вознесем  жертву  Вакху!..               
               … Он  торжественно  разлил  водку  по  рюмкам. Коляня  беззвучно  смеялся,  созерцая  сцену.               
               – Хорош  трепаться,  звонарь… Аполлон бы в гробу  перевернулся  от  твоей  интерпретации мифа… Не  пудри мозги прекрасным дамам, все равно  страшный  змей  пойдет  тут  только  в  качестве  хорошей закуски  к  «Посольской»…  За  исключением  ядовитых  зубов  … Или они у него там  были  неядовитые?  Думаю,  с  такой  отравой,  как  эта,  даже  они  не  сравнятся.   Не  помню  у  Гомера  упоминания  о  том,   что  ахейцы  или  пеласги  травились  сивухой... Там  положено  было  быть    густой маслянистой  благородной  жидкости,  без  всяких  «чернил»… Давайте-ка  лучше  выпьем  за  то, чтобы  всегда  и  во  всем  знать  меру…  А то и спиться  недолго…  Кстати,  для  тех,  кто  не  знал,  по  церковнославянскому  календарю,  кажется,  день  рождения  какого-то  святого… Вот  убей  бог,  не  помню  какого...  Ну  хоть  бы  кто-то  подсказал…               
                --  Да,  Коленька, -- Майя  Леонидовна  печально  покивала  головой.               
               --  Столько  бед  от  этой  гадости. Вот  помню,  знакомый  сосед  мой,  молдаванин:  прекрасный  хирург  был.. Жена  умерла, так  он,  болезный,  начал  пить  ее,  заразу,  сломался  совсем.  Сначала по чуть-чуть,  потом  на  опохмелку  по  утрам  уже  стало  бутылки  не  хватать. Какое  ж начальство  потерпит  хирурга, который, не похмелившись,  к  операции  не  может  приступить. Пару  выговоров  сделали,  вроде  бросил.  Но как  волка не корми… Так  и  покатился  по  наклонной. Пропил  талант…               
                --  Э-эээ,  Майя  Леонидовна,  бросьте.               
                … Толик  опрокинул  рюмку  и   вцепился  зубами  в  шашлык.               
                --  Во-первых,  далеко  не  все  спиваются.  Вон,  возьмите  хоть  Николая  Александрыча… О  своей   персоне  умолчу  из  скромности… Во вторых,  никогда  не  поверю,  что  мужик,  пришедший  с  работы,  думает  лишь  о том, чтобы  ухряпаться  вдрызг.  Для  меня, например,  это  никогда  не  было  самоцелью… Психологическая разгрузка, не более того…               
                – Болтунчик!.. Почитай-ка  Леви,  что  он  пишет  по  этому  поводу!               
                .. Меня  это заинтересовало.               
                – Леви…  кто это?               
                -- Это? Наш,  русский.. Хотя  фамилия вроде еврейская.. Хороший  психолог,  хоть  и  кое-в чем  здорово  ошибался,  как  мне  кажется. Там  у  него  насчет  тяги  к  наркотикам  у  просветленных.  Самый  тяжелый  вид  алкогольной  зависимости,  безысходный,  так сказать.  От  ясного  видения  ситуации ….  Жажда  всеми  способами  закрыть  глаза  на  реальность  и   получить  максимум  удовольствия,  не  задумываясь  о  последствиях.  Я вот  вообще  думаю,  что страшен  не  столько  вред  здоровью,  а  неадекватность  восприятия.  Это  как  тот  хирург  Майи  Леонидовны.  Мастерство вроде есть,  а принимать  здравые решения  человек  уже  не  может.  Да что говорить…  Пьянствуют  даже  муравьи,  кстати. И это губит  огромные  муравейники….               
                – Ну,  завелась…               
                -- Алексей  с  нескрываемой  злостью  глянул  на  жену.               
                – Я тебе  что,  муравей?               
                -- Ты? Нет,  ты  медведь.               
                .. Марина  усмехнулась  и   погладила  мужа  по  рукаву.               
                – Леша,  Лешенька-медведь,  научи  меня  реветь.  И  вообще, лучше не   реви,  тут  не поймут…               
                … Закинув  голову,  она  звонко  рассмеялась.  Эхо  пробежало  серебристыми  струйками    в  темной  высоте  и  исчезло.  Кристина  улыбалась,  слушая  перебранку  и   задумчиво  держала  стаканчик  двумя  пальцами.  Я  за-метил,  что  она  почти  не пила.  Мной  овладело  неистовое  желание !  Слова  Толика,  сказанные  как бы  вскользь,  поневоле  зацепили    внутри  меня  нечто  такое,    что  теперь  я  смотрел  на  свою  подругу  с   несколько  иной  стороны.  Майя  Леонидовна  наблюдала  за  нами  с  улыбкой  и  вдруг  заметила:               
                -- А ведь вы похожи…   Кристиночка,    тебе  никто  не  говорил?               
                -- Не-а…               
                -- Кристина  мотнула  головой  и  рассмеялась.  Внимание   переместилось  на  нас:  я  тоже  смутился.  Было  нечто  сладостно-темное  в  том,  что  я  чувствовал  в  эти  минуты ...  Все таки  я  здорово  отличался  от  всех  присутствовавших  здесь… Они  были  людьми  умудренными  и  познавшими  жизнь  во  всех  ее  горестях  и  печалях. А что  оставалось  мне,  мальчишке,  так  и  не  познавшему  то,  что  большинству  сверстников  было  давным-давно  известно? Дело  было  даже  не  в  намеках  Толика  или  не  в усиленных  попытках  Марины  свести  нас. Этого  она    добилась  и  не  скрывала  удовлетворения.  В этот  момент  передо  мной  открылось  нечто,   не поддающееся    рациональному  толкованию…  Пугающая  неизвестность  стояла  передо  мной:  в этот  момент  я  почувствовал  себя   пришельцем,  неведомо  как  занесенным  в  этот  чуждый  мне  мир  и ничего  не  понимающим  ни в местных  обычаях,  ни вообще  в  целях  существования  этой   до  безумия  странной  планеты…  Стало  нехорошо:    тело  сотрясала  крупная  дрожь,  несмотря  на  то,  что  мы  все  тут  были  порядком  разогреты  спиртным  и  огнем  костра,  весело  потрескивающим  ветками  валежника.  Искры    взрывались  дробно  и  настойчиво,  тревожа  воображение.   До  боли  захотелось  снова  попасть  во  вчерашний  сон,   дабы  убежать,  скрыться  и  от  этой  серой  реальности,    и  от  немигающе-тяжелого  взгляда  Алексея,  который, казалось,  почуял  во  мне  опасного  и  неизвестного  врага…  Понемногу  дрожь   прошла:  никто  ничего  не  заметил.    Компания  оживленно  обсуждала   какую-то  статью  о  снежном  человеке,  которая  была  напечатана  в  последнем  номере  журнала  «Знание – сила».  Кристина  в  этот  момент  показалась  мне бесконечно  далекой  и  совершенно  чужой.   Я  ужаснулся.   Как она  могла  не  чувствовать    того,  что  творилось  со  мной?               
               …Увы,  реальность  была  таковой:   ее  совершенно  не  интересовали  ни  движения  моей  души,  ни  то,  о чем  эта  самая  душа  хотела  крикнуть  во  всеуслышание,  но  не  смела,  поскольку  прекрасно  понимала  несусветность  любой  попытки  такого  рода…                -- Уф! 
              Я  был  почти  взбешен  внутренне  и  растерялся. Все  происходящее  показалось  мне  бессмысленным.  С  отвращением  глядя  на  остаток  водки  в  рюмке,  я  поставил  ее  на  стол  и  принялся  жевать  кусок    свинины.  Постепенно   наплыв    эмоций  схлынул  и  я  смог   опять  видеть  происходящее  нормальным  взглядом  хладнокровного  обитателя  грубой реальности.  Положив  руку  на  талию  Кристины,  я  угадал  под  плотной  кожей  дубленки  живое  и  разгоряченное  тело.   Кристина,  лукаво  скосив  на  меня  миндалины  карих  глаз,    улыбнулась.  Кажется,  теперь  она  не  стремилась  капризничать  и   отстраняться  от  меня.  Во  взгляде     я  прочел  то,  что  заставило  сердце  стучать  чаще  и  отчетливее...  Мысли  и  ощущения,  посетившие  меня   несколько  минут  назад,    выглядели  теперь жалким  бредом  буйного  сумасшедшего… Поколебавшись  немного,  я  попытался  притянуть  ее  к  себе, пользуясь  тем,  что  внимание  присутствующих  было  поглощено  следами  йети,  обнаруженными  где-то,  черт  его  знает,    то  ли  в  горах  Гималаев,  то  ли  в  каком-то  национальном  парке  Йеллоустона...   Она  не  сопротивлялась.  Еще  чуть  погодя  мы  обнаружили  себя  стоящими  шагах  в  пятнадцати  от  костра.  Фигуры  размахивающего  руками  Толика  и   остальных  присутствующих    выглядели  на его  фоне    гротескно,  но  меня  это  в  данный  момент  не  занимало;  расстегнув  пуговицы  дубленки,  я  распахнул  ее  и  осторожно  нащупал  нежную  спину,    подрагивающую  под  моими  пальцами… Она  закрыла  глаза.  Поодаль  снова  прострекотал  дятел  и  неслышно  хлынувшая  в  сугроб  откуда-то  с  верхних  ветвей    масса  снега  подняла  искристый  сноп  пыли,  голубоватый  в  призрачном  лунном  свете.  Губы  Кристины  были   вкуса  рябины  и чуть  сладкими;  голова  от  поцелуя  закружилась  так,  что  я  едва  удержался  на  ногах.  Она  чуть  слышно  вздохнула  и  просунула    ладони  мне  за  спину,  впившись  пальчиками  в  свитер.                «… Дикая  кошка…» ,  --    подумалось  мне.  Откуда  такая  мысль?  Уж  с  дикими  кошками  мне  никогда  не  приходилось  иметь  дело.  Как,  впрочем,  и  с  дикими  котами  тоже;  мы  оба  тонули  в  страсти…   Была  наша  ночь  и  мы  одни  с ней  вдвоем  во  всей  Вселенной... Голоса,  звучащие  невдалеке,  ничем  не  нарушали   уединения….  Именно  в  этот  момент  раздался  голос  Марины:               
           -- Эй, парочка!   Замерзнете!  Идите  к нам! Некрасиво  отрываться  от  коллектива!... Успеете   еще  наговориться…..               
             – Я  вздохнул.  Кристина  смутилась  и,  выдернув  руки,   быстро  прошлась  пальцами  по  пуговицам.  Фыркнув,  она  вцепилась    в  рукав  моей  куртки  и   потянула  меня  к  костру.    Компания  уже  дошла  до  той  кондиции,  когда  соленые  шутки  готовы  сорваться  с  языка  невзначай,  а  смущение   только  добавило  бы    масла  в  огонь…   Подойдя  к  столу,  я  с  тоской  посмотрел  на  бутылки,  стоявшие  на нем… Мысль о  выпивке почему-то  вызывала  во  мне  теперь  отвращение.  Никто,  кстати,  не  обращал  на  нас  никакого   внимания  и  я  опять  осторожно  обнял  Кристину    за  талию…  Была  среда,  27    декабря  1986   года….      

                ***
            
 
     * Инквизиция