Дм. Быков Один

(Быков Д. Л. Один. Сто ночей с читателем. — М.: АСТ, 2017. — 608 с. — (Культурный разговор)

Как-то на «Эхе Москвы», в ответ на восторженный лепет журналистки, Дмитрий Быков и жалобно и раздраженно заметил: «Ну что же вы так?! Я просто толстый еврей, который выражает свое мнение…»

Трогательно, конечно. Но справедливо ли?..

Итак, сезон 2015 — 16 почти каждый четверг в ночь — заполночь Дмитрий Быков общался с аудиторией «Эха…» на самые разные, но главным образом, литературные темы. Все прочие темы составители сборника тех его выступлений отсеяли. Может, эдак резко отсекать и не стоило: литература, политика и всякое «просто за жизнь» в спичах Быкова нераздельны и тесно взаимосвязаны. Не скажу, что спикер при этом всегда проявляет лучшие свои человеческие качества: диву даешься, на какое бытовое хамство он сам слетает с взятых интеллектуальных высот — и зачем? Чтобы поставить неизвестного радиодурака на место, что-то ему доказать?.. Но передача авторская, без такой красочки, получается, ну никак. Слава богу, эти брызги шампанского с лица автора «Одина» составители заботливо стерли. И значит, нет худа без добра…

Все же мы не поймем адекватно ни передачу «Один» в быковском ее варианте, ни книжку эту, если начнем повторять претензии некоторых слишком суровых критиков: и копает-де Быков неглубоко, и вкус литературный у него не ахти, и амбиций куда как больше самой амуниции.

Что ж, копает Дмитрий Львович и впрямь неровно. Это знают читатели его «Краткого курса советской литературы» и всяких-разных эссе. Рядом с тонким пониманием автора и произведения (чего стоит его точная и жесткая оценка творчества Л. Леонова) — вдруг возникает слишком бездоказательная, а то и откровенно конъюнктурная трактовка. «Авторскость» концепций я как раз здесь грехом не считаю: не учебник товарищ пишет. А вот грешок впадения в очевидную конъюнктурность… Сдается мне, этот грех — увы, такой постоянный у Быкова — мельчит самого автора. Так что если вы хотите узнать, например, его мнение о нелюбимом им Андрее Платонове, лучше обратиться не к эссе в «Дилетанте», где финал просто оглушительно задан профилем либерально-просветительского издания, а к страницам как раз «Одина», где Быков спокойнее, объективнее и точней высказывается на тему. (Кстати, в его «Кратком курсе…» Платонову и вовсе места не нашлось…(???!..)

Теперь о богах и героях — собственно о литературном вкусе спикера «Одина». Ну не понимает он, черт подери, Стендаля! Ну чужд ему Пруст! Здесь Дм. Быков откровенен, хотя с запальчиво категоричного тона он от раза к разу съезжает (очевидно, под влиянием мнений авторитетных для него людей) к несколько жалобному: «Ну, не мое-оо!» Зато «его-оо» братья Стругацкие и масса не слишком известных отечественных и американских фантастов, С. Кинг, Т. Капоте, которого он, кажется, ставит выше Хемингуэя, иные советские беллетристы, в детстве еще освоенные, и ряд современных поэтов (за упоминание о которых, кстати, ему отдельное читательское мерси).

Конечно, оценки Быкова и в книге остаются крайне субъективными — зато читатель не слышит его сопения, сморкания и прочих неряшливых посторонних звуков. И тогда именно эта благоговейная тишина над страницами книги «Один» позволяет вдруг уяснить главное: автор говорит здесь не о литературе как таковой — он просто погружает нас в свою писательскую и читательскую лабораторию. Если Быков увлечен каким-то автором, темой, мыслью «здесь и сейчас», он нам эту свою увлеченность и предлагает.

Конечно, от тесного общения и неизбежного повторения пройденного (передачи ведь продолжаются до сих пор) читательская лаборатория писателя Быкова постепенно обретает глубоко биографические черты. Так и видится комната в доме отдыха, где плотный мальчик Дима залип с той или иной, чаще хорошей, книженцией. А вокруг очень позднесоветская, застойная уютная (для некоторых из поколения) атмосфера литературной кухни, в которую ему еще предстоит проникнуть. На этой кухне что-то жарится-варится-потрошится, что-то пока и удачно тушится, здесь готовится нечто давно привычное и не слишком-то вкусное, но, как и все в позднесоветском быту, из-за хронической скудости ассортимента неизбежное. Здесь текут вольные разговоры «за жись» и формируются характеры, в которых сентиментальность и склочность, циничный прагматизм и наивная жажда духовности (лучше чтоб фирменной, чтоб престижной, с лейбликом) удивительно, парадоксально сочетаются. В конце концов, перед нами возникает даже и не это советское «позавчера», уже вполне музейное, а интеллигентское «сегодня», претендующее на то, чтобы завтра стать чем-то бОльшим, чем кухонный разговор.

Итожа, скажу. Столь плотное регулярное общение обнажает и то, что не стоило б особо афишировать. Можно, например, обалдеть от «открытия» Быкова, что «Библия — высокая пародия». Можно озвереть от бесконечных рассуждений на тему: Христос (Одиссей, Конфуций, Иван Иванович Шпонька) — трикстер или все же парню не повезло и он не тянет на роль прохиндея. Можно устать от бесконечно повторяемой, как мантра, оппозиции модерн — постмодерн (очень спорной, кстати, в интерпретации Быкова). Но постепенно погружаешься в этот вот «быковский» мир: плотный, потный, по-своему симпотный, заносчиво самодостаточный. И вот тебе уже хочется вновь услышать это сопение и пыхтение океанчика под названием кратким Дм. Быков, чтобы глухо заполночь удивляться и радоваться: есть! Есть человек, для которого литература что-то да значит серьезное и при всей порой несолидности его поведения в ней этот человек ее искренне любит. Любит как «погибшее, но милое созданье».

И эту любовь начинаешь вдруг разделять поневоле. А что еще нужно-то?..

22.08.2018