Крейцерова соната Л. Н. Толстого

Был в моей жизни момент необъяснимого и вдохновенного вранья на пустом месте в самом что ни на есть юном возрасте. На вступительном экзамене по литературе, уже после ответа на билет, экзаменатор спросил меня о любимом произведении Льва Толстого. И я без раздумий, как о деле выстраданном и решенном, выпалила на одном дыхании: "Крейцерова соната!" Он внимательно посмотрел на меня, без единого звука вывел в ведомости "пятерку", и я в полном ошеломлении вышла из аудитории уже студенткой.
Не сразу после этого я отыскала повесть и самым внимательным образом прочла ее, с готовностью полюбить произведение, авансом названное любимым... Передать не могу, как в ту пору глубоко и искренне я была возмущена автором! Мало того, что он сделал героем человека черствого и развратного, систематически унижавшего жену, мать своих пятерых детей, а в конце повести и вовсе убившего ее из-за необоснованных подозрений в измене. Своим повествованием от первого лица Лев Николаевич словно бы солидаризировался с Василием Позднышевым во взглядах на любовь (вернее - отрицая ее напрочь!), на брак, на сам институт семьи. Одна лишь похоть во всех ее ипостасях! Подумать только, даже эпиграфом сделал цитату из Евангелия от Матфея: "Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Слова-то какие... жесткие, не допускающие ни восторгов, ни поэзии, ни духовности в любовных отношениях мужчины и женщины! И это Толстой, создавший в романе "Война и мир" глубоко реалистичный и прекрасный образ Наташи Ростовой, девочки, которая в песне, танце, отношении к близким и посторонним людям, даже в своих заблуждениях - вся любовь и поэзия!
И тут я сообразила посмотреть дату написания повести: 1890 год, почти через 30 лет после романа! То есть семейство Ростовых и весь букет разнообразных любовных отношений задумывался автором средних лет, захваченным художественным воплощением жизненных реалий. А повесть, сурово предписывающая воздержание, стариком хорошо за 60. Но дело даже не в возрасте. В эту пору Лев Николаевич от сугубо литературной деятельности переходит к морально-этическому проповедничеству, что накладывает особый отпечаток на все его произведения, рожденные в 80-годы. Таковы "Смерть Ивана Ильича", "Отец Сергий", "Холстомер", ну, и повесть "Крейцерова соната".
Публика этого не могла не отметить! Не у меня одной была такая реакция на откровения сурового гения. Первоначально повесть из-за скандальных подробностей в освещении взаимоотношения полов вообще была запрещена цензурой. Лишь после того, как Софья Толстая просила о публикации царя Александра Третьего во время личной аудиенции, он позволил разместить "Крейцерову сонату" в одном из томов собрания сочинений. Наверное еще и поэтому так разгорелся ажиотажный интерес публики! Повесть расходилась в списках, и вызвала бурную реакцию, обращения читателей к автору разъяснить свою позицию. Лев Николаевич с готовностью и большой увлеченностью откликнулся, так появилось Послесловие к "Крейцеровой сонате", усугубившее впечатление и ...скандал! Даже деликатнейший Антон Павлович Чехов заметил, что не надо бы нашему гению писать о том, чего он не понимает, а если уж взялся - так почитал бы по этому поводу специальную литературу. Американская переводчица вообще считала повесть, над которой трудилась, нецензурной, что и было подтверждено тамошними соответствующими ведомствами: даже почта запретила рассылку газет, где была напечатана повесть.
Читательское неудовлетворение от этой повести у меня возникало и позже, всякий раз, как только приходилось "Крейцерову сонату" и авторское менторское послесловие перелистывать, перечитывать. Почему я упорствовала и обращалась к ней вновь и вновь? А не могла окончательно усомниться в гениальности Толстого, который просто так, из суетности, ничего не писал и не делал; только из глубокой убежденности, пытаясь транслировать свое понимание проблемы людям.
Помогла мне понять глубинный и человечный замысел Льва Николаевича экранизация повести известным режиссером Михаилом Швейцером, осуществленная в 1987 году. Он сам сделал сценарий, недрогнувшей рукой убрав из него все публицистические эскапады, ну, оставив, правда, кое-что , необходимое для характеристики героя. И осталась исключительно художественная ткань актуального на все времена повествования! Очень существенно еще и то, что в повести все действующие лица думают и говорят в передаче Позднышева, в его, так сказать, трактовке. А в фильме появляются их выразительные лица, звучат голоса - они существуют в своей собственной ипостаси, а не в монотонном пересказе героя, от лица которого и ведется повествование.
Я на днях пересмотрела этот фильм и была восхищена мастерством творческой бригады. (А имена какие! Блестящая операторская работа Михаила Аграновича, музыка Софьи Губайдулиной, в главных ролях снялись Олег Янковский и Ирина Селезнева, во второстепенных ролях Александр Трофимов, Александр Калягин, Алла Демидова...)
Фильм в памяти почему-то остается черно-белым, настолько велик контраст между ночной исповедальностью главного героя и светлыми, в ликующих красках радости, сценами гармонии и любви между супругами. А они были! Вот только Позднышеву-Янковскому не хватило душевной чуткости и внимания к юной супруге, которой его опытность развратника, откровения холостяцкого дневника наносили моральную травму. Почему она плачет и хочет к маме после первой брачной ночи, почему после его откровений чувствует разъединяющую пропасть, почему ее так угнетает его равнодушие и невнимание... Эти вопросы множатся, а Позднышев упивается своим тщеславием, считает, что он во всем прав и безусловно хорош! И уж, конечно, малейшее отступление жены от определенных им канонов он готов без вины с ее стороны считать преступлением!
Музыкальный рефрен фильма - стук железнодорожных колес (исповедь героя - в вагоне идущего поезда) и циничный шипящий железный звук непрерывно движущегося поршня. Просто сердце сжимается! И много при этом лиричной романсовой музыки - тема Лизы.
Особенно хороша сцена исполнения "Крейцеровой сонаты" Лизой и скрипачом Трухачевским: слаженность, поразительное звучание гениальной музыки, доверительный взгляд, которым обмениваются скрипач и пианистка, одухотворенность лиц. Но и эта соната Бетховена в Позднышеве возбуждает самые низменные чувства: ревность, злобу, подозрения... к самой музыке, которая говорит о непонятном, не ясно, куда зовет, к чему призывает!
Позднышев занят собой, лелеет чувство оскорбленного самолюбия, готов самым страшным образом мстить за поругание своей гордыни, как оно ему видится. И только после убийства он вдруг увидит в Лизе живого человека, живую душу со своими чувствами, стремлениями, надеждами... И потрясающие последние кадры, когда его страдальческое лицо в черноте ночного вагона, в слезах, обращено к случайному попутчику, и, еле слышное, звучит трижды: "Простите..."
Непоправимое преступление - убить, уничтожить живую душу, и ЧТО по сравнению с этим какая бы то ни было проблема, непонимание, недоверие, ревность... Все это - ничтожно. И все оправдания и рассуждения о том, что музыка виновата, нравы, свет, похоть...- все мелко, глупо и ничтожно.
Вот слова Позднышева: "Я начал понимать только тогда, когда я увидал ее в гробу... - Он всхлипнул, но тотчас же торопливо продолжал: - Только тогда, когда я увидал ее мертвое лицо, я понял всё, что я сделал. Я понял, что я, я убил ее, что от меня сделалось то, что она была живая, движущаяся, теплая, а теперь стала неподвижная, восковая, холодная, и что поправить этого никогда, нигде, ничем нельзя. Тот, кто не пережил этого, тот не может понять... У! у! у!.. - вскрикнул он несколько раз и затих".
Пережить катарсис - понять свой грех, всю глубину его и непоправимость, чтобы очнулась и прозрела душа, прежде глухая и слепая даже по отношению к самому близкому человеку. А без этого невозможно и освобождение от собственного зла, возрождение к добру. Вот зачем эта повесть.
28.08.1828 – день рождения графа Льва Николаевича Толстого – 28.08.2018.
Магия этих восьмерок, как непрерывно повторяющийся знак вечности, просто завораживает! А между ними круглая юбилейная дата: писателю исполняется 190 лет. Разумеется, как-то наивно обращаться к такому гиганту, глыбе, каковой является Толстой, по юбилейному поводу. Но я рассудила, что к нему, хоть с поводом, хоть без повода, всегда обращаться стоит. Сколько бы ни заныривал – обнаружатся на новых глубинах и новые смыслы, открытия и обретения.