Мерзкие звуки

Они говорят, что ты издаёшь мерзкие звуки.

- Убери это! - кричит папа, - я не то, что себя - я телевизора не слышу!

Мама, украдкой вставляя беруши, гладит его по плечу - успокойся, дорогой, - и укоризненно смотрит на меня: мол, когда же это всё кончится?

- С меня хватит! Я так скоро уйду! Из своего собственного дома - возьму и уйду, потому что это не-вы-но-си-мо! Выбирайте: или я, или вот это вот!

Я кладу на тебя руку, надеясь, что ты успокоишься, целую, и грустно думаю, что очень люблю папу. Но тебя всё-таки больше. И потом: папа взрослый, он справится без меня. А ты?..

Тебя нужно покормить, приласкать - я шепчу тебе - пожалуйста, милый, потише, папа устал, но ты не знаешь, как быть потише - ты такой, какой ты есть.

Тебя надо принять. Хотя мне принимать нечего - разве что папины слова близко к сердцу и успокоительные, чтоб больше не переживать - для меня ты не издаёшь никаких мерзких звуков, а даже если вдруг издашь - ну и что с того? Ты всё равно мой самый любимый и родной, как я могу что-то с тобой сделать?

Только покормить.

Поднимая банку «Ягуара» за моё здоровье, мой лучший друг Сашка желает мне счастья в личной жизни, то есть «ну ты же блин, норм девчонка, тебе сегодня уже пятнадцать, найди себе нормального парня», а я вежливо улыбаюсь, «ага, спасибо, у меня уже есть». На самом деле с Сашей скучно, «Ягуар» на вкус мерзкий, а от сигарет у меня болит голова и тяжело дышать, но мама говорит «ну у тебя ведь должны быть друзья! иди отпразднуй день рождения с ними», и я иду праздновать, хотя мне не хочется и этот день я бы с радостью провела только с тобой.

«Нормальный парень», кстати, быстро находится - его зовут Андрей, он вроде Сашин приятель, вроде высокий, вроде симпатичный, вроде не тупой, во всяком случае, так сказала мама, когда я привела его знакомиться - они с отцом выдохнули с облегчением тогда, наверное, мол, «мерзкие звуки» прекратятся, а я сидела и думала, что твой голос - самый приятный и нежный, а у Андрея он грубый и говорит Андрей обо всякой ерунде. Моцарт, Шопенгауэр, ещё какие-то фамилии, а полчаса назад зажёвывал ёлочкой запах сигарет изо рта и требовал осмотреть его рубашку на предмет пятен.

Противный. Я расстаться с ним хотела, потому что у меня вообще-то ты есть - какие здесь Андреи? - чувствовала себя изменницей или изменщицей, даже не знаю, надо у Андрея спросить, он вроде в русском разбирается и вообще во всём разбирается; но в итоге решила, что и так неплохо: с Андреем целоваться можно, математику у него списывать, и он родителям понравился, а ты их раздражал. Зато я тебя люблю, а Андрея нет.

Было бы классно, если б вы объединились. Вернее, нет. Если б Андрея вовсе не было, а с тобой можно было бы целоваться, списывать у тебя математику и знакомить с родителями!.. но вы знакомы.

А потом он меня с мамой познакомил. И я сразу окончательно передумала с ним расставаться: потому что у неё глаза такие... Не знаю даже, какие. Просто «такие», я смотрю в них и хочется громко шептать ей «мама», мне постоянно теперь кажется, что вот она - настоящая, и ты настоящий, и я, а все остальные - так, мусор какой-то. Под ногами валяется, Шопенгауэра цитирует, «Ягуар» пьёт, кричит, что телевизора не слышит и уши берушами затыкает.

Она настоящая, и смотрит на меня своими каре-золотистыми глазами мягко и полунасмешливо, глядя, как я преувеличенно-вежливо стараюсь держать себя и вилку с ножом в руках на их кухне, но как-то слишком быстро расслабляюсь - потому что там я как дома, и жаль, что это дом Андрея, а не мой. Мы сидим у них на кухне, и я думаю, что могла бы быть совсем счастливой, если бы вместо Андрея здесь был ты.

И издавал свои «мерзкие» звуки. Мне кажется, они бы ей понравились. Мы же с ней похожи.

Так мои родители сказали. Я им показала его маму на фотографии, а они долго хохотали и сказали, что «понятно теперь, почему Андрей тебя выбрал. А то мы удивлялись - такой красивый мальчик. А ты как две капли воды на его маму похожа: такая же, кхм, кхм, корпулентная».

Я не знала, что такое «корпулентная» - это из разряда любимых умных слов Андрея и моих родителей, но, видимо, что-то нехорошее, поэтому я обиделась и обрадовалась одновременно. Обиделась, потому что никакая его мама не корпулентная, а самая красивая; а обрадовалась - потому что я как две капли похожа! на неё!

Потом ты захотел есть, а папа опять кричать начал:

— Ну выключи его! Он опять тормозит, тупит, ездит мне по мозгам, - мама положила папе на плечо руку, взглянула на меня с упрёком, а в ушах - уже беруши, - я устаю как собака на этой работе, прихожу домой, а там - вот это; теперь-то тебе зачем - Андрей же есть, живи да радуйся!

И хлопнул дверью.

Я на следующий день снова к Андрею пошла, но его мамы дома не было - считай, зря пошла, мы лежали и целовались; а я зажимала кнопку отключения звука, пока ты подавал сигналы и хотел моего внимания. Первый раз в жизни нажимала на кнопку сброса, потому что мне было очень горячо и хорошо, несмотря на Андрея, и я хотела дождаться, чтоб домой вернулась его мама, выпить с ней чаю...

Она пришла, мы сидели, обедали, и тут я вспомнила, что тебя кормить пора - так подскочила, в глазах потемнело и выбежала из их квартиры, ни слова не сказав, даже салат дожёвывая на ходу.

...Но когда пришла домой - услышала только телевизор и довольные крики папы «Ееее! Гол!», да осторожные мамины шаги. Заперлась в комнате, попыталась тебя приласкать, понять, что случилось, накормить, но - тщетно. Ты не реагировал.

Это всё потому что я целовалась с Андреем! Я изменщица, изменница и предательница, тварь, ненавижу себя, ненавижу и презираю, и маме его любить меня не за что, а тебе тем более.

Я плохая... плохая. Прости меня, дорогой, прости-прости-прости, я скажу родителям, что это их футбол с заумными разговорами мерзкий, а не ты, милый, и Андрея брошу - не нужны мне его поцелуи и Моцарт, и в глаза его мамы смотреть не буду - посвящаю тебе свою жизнь, только тебе, всегда готова просто сидеть и ждать каждого твоего нового звука, каждой просьбы и ничего мне больше в жизни не надо!..

...А ты молчишь. Я лежу в кровати третий день - а ты молчишь, я тебе больше не нужна - это всё потому что я сволочь и с Андреем целовалась, а про тебя забыла, зато мои родители рады: ни ты, ни я мерзких звуков больше не издаём.

И мама Андрея не звонит, не спрашивает, что случилось тогда, когда я от них убежала - а я бы рассказала, ей бы всё рассказала, даже по телефону, хотя ненавижу телефон - Андрей вот третьи сутки трубку обрывает, а я молчу в ответ на вопросы «что с тобой? ты заболела? тебя прийти навестить?». Чего ему меня навещать - пусть идёт Шопенгауэра почитает, в конце концов. Не хочу его видеть, потому что это всё из-за него.

Лучше б меня мама... То есть его мама, навестила. Зашла бы в квартиру нашу и мои родители бы увидели, что никакая она не корпулентная, а самая красивая, и что те, кого я люблю, могут не только мерзкие звуки издавать - у неё-то голос чудесный и мелодичный. И глаза... Какие у неё глаза!.. Такие! Такие!

Скрип двери. Мама, и увы - моя, почему-то без беруш (поразительно!) и без взгляда преданной коровы, зафиксированном на папе. Подходит ко мне, на кровать садится, на плечо руку кладёт и говорит. Почти «голосом мамы» - как у мамы Андрея - говорит:

- Ну и чего ты так убиваешься? Третий день не встаёшь... Ну послушай, ведь так же нельзя... Надо дальше жить... В конце концов, это ведь всего лишь...

Я сбрасываю её руку и отворачиваюсь к стене. «Всего лишь»!

- Ну правда, послушай, ну бывает, ладно. Чёрт с ними, со звуками этими, я ведь хочу, чтоб ты была счастлива, чтоб жила, радовалась... Поговорю я с папой, поговорю, не переживай ты, ну... Давай купим тебе нового тамагочи?