04. Колбаса

Было мне чуть больше трех, когда мама совершила весьма необдуманный поступок, за который теперь мне приходится отдуваться всю жизнь. Сделала она это, конечно, не со зла, а, скорее, по причине малограмотности — ведь откуда золотой школьной медалистке, институтской краснодипломнице и в то время старшему конструктору завода Тяжмаш в свои тридцать-плюс было иметь педагогический опыт?! Вот и я говорю — все неприятности на свете от недостатка опыта и образования.

Так вот, ее почему-то не устроило, что грампластинки у нас дома были сплошняком Рахманинов, Чайковский, да Верди с Бахом. Ведь дернуло же ее — пойти в ближайший (через три дома) магазин, да и принести из него пять или шесть пластинок с детскими сказками! Она тогда даже не могла себе представить, чем все закончится.

Пластинки со сказками были очень хорошими. Качественными. В те давние времена артистов в СССР образовалось множество (голодных артистов — тем более), а вот кинопроизводства и театральных постановок на всех не хватало. Поэтому записи на радио для детей в артистических кругах пользовались спросом: гонорары неплохие, работа не пыльная, да и без особых вывертов — текст учить не надо, собрались разок на читку, сделали вид, что радиорежиссера внимательно послушали, с двух-трех дублей записали, гонорар получили, да и разбежались.

И вот, вернулась мать из магазина, вся такая загадочная, и говорит:

— Мишутка, ты сказки слушать любишь?

— Люблю, — отвечаю.

— Ну, тогда слушай!

Тут-то всё и началось. Я прямо с этого часа и с этой самой минуты начал слушать. Да не просто слушать, а постоянно, с перерывами разве что на еду и сон. Сказок было вроде много, а вроде и не очень. Голова моя тогда еще была светлая, возрастом, масс-медией и образованием не подпорченная. И стал я все сказки запоминать. Дословно. А потом декламировать. Тоже дословно.

Вначале родители от такого поворота дел приободрились. И даже, как водится, ставили меня торчком на стул в присутствии гостей, дабы я услаждал гостевой слух перлами русских детских сказок. Старательно копируя интонации Зуевой и Яншина, Жарова и Вертинской, а также других, менее известных их коллег, я выдавал на-гора сказочные тексты и, конечно же, срывал заслуженные гостевые аплодисменты.

Так бы оно, наверное, и продолжалось дальше, если бы не безумный поступок моего отца, седого вальяжного мужчины пятидесяти с хвостиком лет (теперь гляжу на себя в зеркало и понимаю, откуда что берется), инженера-металлурга с двадцатипятилетним стажем, к тому моменту — главного инженера металлургического завода. Рабочая неделя у отца была шестидневная, кроме того, с выходами «в ночное», выездами «в центр» в министерство за ценными руководящими указаниями, и прочими прелестями советской плановой экономики — все это означало, что в магазины мой отец ходил редко, точнее, никогда. Но тут у него случился отпуск, а до отъезда в санаторий было еще два или три дня. Этот великовозрастный, с позволения сказать, «атэц», не нашел ничего лучше, чем ранним утром прыгнуть за руль своей служебной черной «Волги» и умчаться вдаль. Вернулся отец вечером. Из сумки он вытащил диаскоп и четыре десятка (!) диафильмов.

Отец был мудр. Он знал, что детские диафильмы в советской действительности — большой дефицит. Я, конечно же, имею в виду хорошие диафильмы, а не всякое пионерско-комсомольское говно, что пылилось на магазинных полках без движения десятилетиями. Но — у отца была под задницей «Волга»! И он, используя служебное положение в личных целях, сделал единственно возможный сильный ход — он поехал по окрестным сельским магазинам. Там, по понятным причинам, покупателей больше интересовали поставки водки, а вот всякие предметы, служащие для культур-мультур, вроде книг и прочей ереси, спросом не пользовались. И вот, проехав штук восемь сельских лавок, отец собрал мне коллекцию диафильмов. Да такую, что закачаешься. Французские, югославские и итальянские сказки, Гофман, Андерсен, Перро — господи, да чего там только не было!

За две минуты я освоил алгоритм заправки ленты в держатель, и вот он — момент истины! Входной титр студии «Диафильм», служебный номер на втором кадре, название сказки, и пошли захватывающие картинки. Одна только беда: под картинками был текст, и его следовало озвучить.

— Папа, прочитай! Да ну, не так быстро!

Отца хватило на один вечер. На первый. На второй он под иезуитским предлогом что-то вроде «важное совещание» (какие могут быть совещания, если ты в отпуске) из дома сбежал, а на третий день — сел в поезд и ту-ту-у-у! — время не ждет, а отпуск в санатории и тем более. Мама читать мне подписи на диафильмах отказалась наотрез — она занята по дому, когда не на работе, и на работе, когда не по дому. Круг замкнулся.

Делать было нечего, и я мертвой хваткой вцепился в последнюю жертву. Бабушка Конкордия была женщиной малограмотной — она успела закончить только Смольный институт благородных девиц Санкт-Петербурга, в связи с чем виртуозно материлась по-русски, мастерски рассказывала скабрезные анекдоты на французском и пускала скупую слезу под итальянское бельканто пуччиниевской «Тоски», декодируя все ее фонемы; куря «Беломор» и (иногда) попивая армянский-три-звездочки из пузатого бокала (бокал бабушкин, никому не трогать, всем смирно стоять!), снисходительно через губу отпуская — фу-у, клопе!

— Баб, а, баб, а почитай диафильмы!

Ну, разве могла она отказать мне, единственному своему чертовски позднему и чертовски обаятельному внуку в такой невинной просьбе — конечно же: нет, не могла. И бабушка читала мне, и день, и второй, и третий — пока ее несгибаемое естество, что не смог сломать даже ГУЛАГ, не сломилось под моим юным напором.

— Все, хватит, я научу тебя читать! — бабушка Кодя была жестока, но непреклонна.

Вооружившись букварем, мы приступили к процессу. Я, конечно же, жульничал. Бабушка, конечно же, об этом знала, но виду не подавала — хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Букварь был не школьный, а какой-то особенный, огромный, формата а-три. Устроен он был просто. Сначала была написана здоровенная буква, под ней рисунок, а еще ниже — слово, название того, что на рисунке. Ну, так, наверное, устроены все буквари.

И мы начали «читать». Никаким чтением, конечно же, и не пахло. Мозги у меня были светлые, память отменная, зрением тоже господь не обидел. Ну, если на рисунке нарисовано пирожное — то что может быть под ним написано? Правильно, «пирожное»! Кто молодец? — я молодец!

И вот я «читаю», украдкой проверяя бабушкину реакцию. В первый вечер ни один мускул не дрогнул на ее лице, хотя она прекрасно понимала, что я жульничаю, что ничего не читаю, потому что не умею, а просто называю знакомые предметы. Через полчаса занятий бабушка — без вариантов — была вновь припахана на чтение текстов диафильмов.

На второй вечер все продолжалось в том же духе. Только бабушка оказалась хитрее меня. Она стала предъявлять варианты вразбивку. Она, конечно же, знала, что рано или поздно я сломаюсь. Буква «К» стала роковой для мелкого (во всех смыслах слова) жулика. На рисунке было что-то круглое на срезе, коричневое, нашпигованное белыми вкраплениями. И я с ужасом понял, что я не знаю, что это.

— Ну? — баба Кодя нежно глядела на меня из-под полуспущенных очков, но в голосе ее чувствовался вызревающий металл.

— Ну?!

Я молчал. Глядя ей прямо в глаза. Отвести взгляд означало сдаться.

— Читай! — сказала бабушка — по буквам, бери и читай! Букву за буквой!

С бараньим упорством я смотрел на ее очки, как на новые ворота.

— Не туда смотришь! Читай!

Я опустил взгляд на страницу. Буквы заплясали — казалось, они смеются надо мною — и стали выстраиваться в ряд. Это было волшебно.

— Ка — о — эл — бэ… КОЛБАСА! КОЛБАСА!! КОЛБАСА!!!

Художник был бездарем, понятно; колбаса не так выглядит — но под рисунком б_ы_л_о__н_а_п_и_с_а_н_о именно то самое слово: «колбаса»!

Я вырвал у бабушки из рук букварь и стал ч_и_т_а_т_ь все страницы, пока несчастная, ставшая враз ненужной, книга не закончилась.

— Фильм смотреть будем? — смеясь, спросила бабушка Конкордия.

— Будем! — завопил я дурным голосом, — только, чур, я читаю теперь все сам!

— Слово мужчины — закон для женщины… — повиновалась мне бабушка и с чувством выполненного долга принялась за свое «фу-у, клопе!»

23.08.2018