Варварушка

Когда мне исполнилось лет 18, что-то странное начало происходить со мной. Со страшной силой потянуло съездить в Пермь, к родственникам по маминой линии, особенно к бабушке Варе. Моя бедная мама в то время мучилась вопросом, правильно ли она сделала, что развелась с отцом, не обездолило ли это её дочек. И как раз об отце я тогда думала меньше всего, наоборот, освобождено вздохнула, когда он уехал. А вот бабушку, мамину маму почему-то захотелось увидеть сильно-сильно. Помню, я тогда окончила второй курс института, летом отработала месяц комиссаром отряда юных дояров на областном конкурсе. Лето было очень холодное, сорвала связки, и ещё один месяц пришлось провести в Алуште, чтобы вернуть голос.

В Перми жили бабушка Варя, две тети – Тоня и Нина, две двоюродные сестры – Наташа и Света и два двоюродных брата – Игорь и Дима. Ну, и дяди, конечно – Петр и Вадим. В общем, потянуло к родным корням. Это очень удивило маму. Она думала, что я только и помню об отцовской родне. Но я почему-то, особенно рвалась поговорить именно с мамой своей мамы – бабушкой Варварой. «Ничего не могу поделать,- написала мама им,-   рвется общаться с вами». Причем незадолго до этой встречи бабушка с родней увидела меня по телевизору в фильме о нашем конкурсе юных дояров. Я вместе со своими подругами – комиссаршами очень даже профессионально позировала на пароходе, где плыли все наши студенты и школьники. «Красавица моя»,- сказала бабушка,- и стала ждать меня. Тогда она уже была больна диабетом и гипертонией, в основном лежала на кровати и вставала ненадолго. Из более ранних воспоминаний у меня в памяти осталось то, как она, сидя на небольшой табуреточке перед телевизором,  «в крик» болела за нашу советскую хоккейную команду и ругала окаянную Америку, не стесняясь в крепких выражениях: «Вот Америка, «с…» какая, разбомбить бы тебя бомбами!». Все наши разговоры происходили обычно одинаково: бабушка лежала на кровати, сосредоточенная, как во время интервью, а я со своими вопросами базировалась на другой кровати или сидела на той самой табуреточке возле кровати бабушки. Меня всегда удивляло, какие красивые, даже аристократичные и совсем не старые у бабушки руки и ноги, хотя работала она всю жизнь совсем нещадно.

Родилась бабушка Варя в начале 20 века в глухой тамбовской деревне, в большой крестьянской семье, где после смерти отца за старшего остался её 15-летний брат. Семья была зажиточная, но не кулацкая. У Варварушки было еще несколько сестер. Крепкими середняками их считали в деревне из-за того, что содержали 6 лошадей и другую, более мелкую живность. Этих лошадей бабушка Варя очень боялась. Но ничего не поделаешь, когда брат кричал: « Варькя-а, выводи коней-то», тряслась, но шла и делала все, как надо. Ведь старшой приказал. Но, в основном, в её обязанности входила выпаска гусей , многочасовые прогулки с ними вокруг деревни. Их она тоже опасалась, но не сильно, как лошадей. Я так и представляла себе: бабушка, тогда еще худенькая высокая, черноволосая и голубоглазая девочка – подросток прутиком перегоняет гусей с места на место…

А зимой – посиделки дома с сестрами и подругами: шитье, вязанье, прядево, плетение кружев (даже «ришелье» умела делать). И меня бабушка успела научить, как можно использовать прялку, прясть шерсть. Это , как ни странно, пригодилось. Одна девушка из нашей институтской группы попросила учившегося с нами дагестанца Гаджи привести ей несколько килограммов овечьей шерсти для вязанья. И Гаджи привез – два мешка шерсти, слава Богу, очищенной, но, конечно, не спряденной. Тут уж я показала свое умение, прялка то у меня от бабушки осталась. Однокурсники все очень удивились, ведь меня в нашей зоотехнической группе считали городской белоручкой. Свое крестьянское происхождение я подтвердила ещё один раз, когда ловко управилась с серпом и отжала один квадратный метр травы, что потребовалось на  занятии растениеводства. Вот они, бабушкины гены, - никуда ничего не пропадает!

Я уже сказала, что бабушка  отличалась высоким ростом среди своих деревенских подруг и друзей. Однажды это спасло одному из детей жизнь. Малыш без спросу полез в речку и добарахтался до её середины. Начал тонуть. А дети, находившиеся на берегу, плавать не умели, в том числе и моя бабушка. Тогда они придумали вот что. Держа друг друга за руки, встали цепью в воде и самый высокий дотянулся рукой до малыша. Это и была моя бабушка. «Страшно было, холодно, вода до подбородка достает, а все равно тяну руку и хватаю озорунца за шкирку. Так по цепочке и передали его на берег. Перепугались сильно…», - рассказывала бабушка.
Смелая была моя бабушка Варя, а самого главного не сделала – не взглянула в глаза красноармейцу Афоне, когда тот проходил мимо её оконца. Не решилась. Потому любила Афоню, а замуж выдали в соседнюю деревню за Шмакова Тимофея. «Лихое было времечко»,- вспоминала бабушка. То белые налетят, коней, мужиков с собою утащат. То красные – то же самое. То какие-то зеленые. То вот раскулачивание пришлось пережить. В деревне совсем не осталось кулаков, пожалуй самой зажиточной семьей из-за лошадей считалась семья Качалиных, то есть бабушкина. И раскулачивать их не хотели, да пришла разнорядка. Самым обидным бабушке показалось то, с каким злорадством её бывшие подружки срывали с окон вышитые занавесочки, сами ведь вместе с ней вечерами сидели вышивали их.

Через год в семье Шмаковых родилась первая дочка – Валентина, моя мама. Сохранилась старинная фотография: молодая, статная, голубоглазая черноволосая бабушка с гордостью держит на коленях дочку в белой распашонке, рядом гордый дед Тимофей, её муж и над ними простерла изработанные руки прабабушка Алена. 1932 год. А дальше дедушку Тимошу ждала служба в Красной армии в далеком городе Чита. Несмотря на все обиды, бессовестное раскулачивание, бабушка Варя никогда не ругала советскую власть. «И-и-и,- говорила она, - это пресядатель да писарь были бессовестными пьяницами, требовали на бутылку в дни, когда от дедушки Тимоши из Читы приходили деньги. А советская власть все дела в деревне наладила, читать и расписываться меня научила!». После службы дед Тимофей стал рабочим и увез свою семью в Ленинград. Разъехались и другие замужние сестры бабушки Вари, кто в Москву, кто в Запорожье…

Мама всегда с радостью вспоминала ленинградский период жизни. Даже улицу, на которой они жили запомнила – Бармалеева. Гораздо позже, когда я училась в Ленинграде, и она приезжала ко мне, пыталась найти эту улицу, но безуспешно. Ленинградский период включил и Финскую компанию – дедушка Тимофей воевал с финнами. Об этой войне он мало рассказывал. Но что за бойцы были финны я узнала позже от родственников мужа. Был такой случай. Взяли в плен раненного финна, обработали ему раны и положили спать в общей палате с красноармейцами. Он раздобыл нож и ночью вырезал всю палату. Нелегко, видимо и дедушке Тимоше пришлось на этой войне. Тем более, что очень скоро началась Великая Отечественная. Дедушку забрали сразу. Бабушка с тремя детьми осталась в холодном голодном Ленинграде. Она много рассказывала, сколько сил уходило на добывание пищи, как однажды с проезжающего грузовика у неё пытались железным крюком зацепить и отобрать мешок с зерном, который она волокла детям домой. Начались бомбежки, и поезда стали вывозить мирное население за линию фронта. Они успели на предпоследний поезд, который довез их до города Молотова (впоследствии Пермь) вместе с артистами Мариинского театра. А поезда перед ними и после них сильно разбомбили. Всю войну они прожили в бараке на окраине Молотова, а уже после войны им дали хорошую просторную квартиру.

Дедушка Тимофей провоевал почти до конца Сталинградской битвы. Его серьезно ранило в ногу и, истекая кровью, он двое суток пролежал вместе с другими ранеными в овраге, куда их притащили санитарки. Врачей не хватало, да и санитарок тоже, так что на операцию он попал лишь через двое суток. Слава Богу, выжил, хотя именно под Сталинградом больше всего друзей потерял. Раненая нога не давала покоя после войны, прожил он недолго. И эти последние годы, по словам моей тетушки Лиды, были испорчены  размолвкой бабушки и дедушки. А размолвкой явилась некая «Маруха» со всегда готовой бутылью самогона. Претерпеть пришлось и бабушке Варварушке, и младшенькой Лидуше. Мне очень жаль  свою бабушку, тем более, что ни плохого слова, ни намека не было сказано ею о своем муже. Я смотрю на её последнюю фотографию, и столько доброты и страдания в её васильковых, таких же как у моей мамы, глазах…

За день до смерти бабушка и её вторая дочь Тоня о чем-то повздорили, да так, что бабушка Варя, не слушая никого, оделась в пальто, валенки и платок, ушла к третьей дочке – Нине. Хотя много лет прожила у Тони. У Нины она и умерла на следующий день, в самую Пасху, в 1992 году. Свете, моей двоюродной сестре  в момент смерти бабушки приснилось, что они встретились на лестнице. Света только и успела спросить : «Бабушка, а ты куда?». Бабушка просто перестала дышать во сне, остановилось сердце. Такая легкая смерть, да ещё в Пасху, о многом говорит. Святое сердце, неизбывная доброта, не смотря на все страдания, выпавшие ей на  долю. А мы с мамой так и не смогли попасть к её могилке на кладбище – всю дорогу размыло, развезло. Так и осталась Варварушка для нас с мамой живой. Мама умерла через полтора года от рака. То, что мы тогда доехали с нею до Перми, было для моей мамы просто подвигом, так как чувствовала она тогда себя уже очень плохо.  На всю жизнь мне запомнились её слова о бабушке Варварушке: «Раньше я жила и думала – вот, мама есть у меня. А теперь – всё…» И это «всё» включило в себя что-то, что не поддается обсуждению, и на чем держится вся долгая литая цепь нашего крепкого рабоче-крестьянского рода.


                Август 2018 года