Вологодская тетрадь Дмитрия Шеварова

(разговор о любви)

      Как бесконечно надо любить ребёнка, чтобы он исполнился любовью и всю последующую жизнь смотрел на всё и вся через призму этого святого чувства.  Чтобы с бережной нежностью хранил в памяти образы любимых людей и любимого города: дедушки и бабушки, родителей, первой учительницы и друзей; каждую вологодскую улицу, каждое деревце, тропинку, деревянный мостик через городскую сточную речку, дом своего счастливого детства и школу.  Чтобы мог говорить и писать о них с чистой, ласковой ностальгией: кажется, ничего другого он видеть не научился или не хочет, а поэтому излучает только свет и добро.  Получить в детстве дар такой любви - настоящее счастье.
     Это всё о Вас, Дмитрий, Вы - редкий человек, который обладает этим счастьем. Поэтому читать Вашу удивительную, завораживающую книгу для меня было настоящим открытием, чудом и наслаждением.  Я её специально медленно читала, чтобы не пропустить самого главного. Не знаю, удалось ли мне это. Попробую передать воспоминания, мысли и чувства, которые пробудила во мне Ваша книга.
     С самого начала знакомства с «Вологодской тетрадью» у меня создалось стойкое ощущение, что я нахожусь внутри Ваших историй, стою или иду рядом с Вами, прикасаюсь к тем же предметам, что и Вы, вижу те же лица, слышу те же голоса.  Это удивительно и в то же время понятно.  Удивительно, потому что мы с вами разошлись во времени на целых шестнадцать лет, и понятно ведь нас объединяет Вологда, общие воспоминания и люди, с которыми мы общались и дружили.  Вот об этом я и решила Вам написать, а вдруг будет интересно?
     Первое впечатление от дневника Вашего дедушки – ну, что тут особенного, регистрация обычных ежедневных событий из жизни деда и любимого внука, таких, какие есть почти в каждой хорошей семье.  Но, когда я прочла  дневниковые записи Николая Фроловича целиком, то поразилась сдержанности  его слов, отсутствию «ахов» и «вздохов», серьёзному, вдумчивому отношению к воспитанию родного маленького человека, ответственности за каждый его шаг настоящий и будущий.  За простыми записями видна духовная высота этого зрелого человека, цельность характера.  Ваши путешествия с ним по Вологде  объясняют,  каким образом он смог вложить в Вашу душу всё, что в ней есть доброго и прекрасного.  А за всем этим стоит Ваша бабушка с её домашними хлопотами и заботами – незаметный и прочный фундамент, опора благополучия и целостности семьи. 
     Удивительно, как много событий и ярких впечатлений живёт в памяти взрослого человека.  Вот передо мной «Мурашкина монета» - рассказ о собственном детском неблаговидном поступке автора, он показал мне, сколько подсознательного, неподконтрольного бывает в детских действиях и как чудесен момент осознания своего проступка и раскаяния, какую роль он играет в развитии души. 
     «Не страшно быть смешным»  - это рассказ и обо мне, я в школе вечно всех потешала, смешила и развлекала, кстати, я и, сейчас, занимаюсь тем же, и понимаю, как это необходимо людям, как облегчает им жизнь.  И я с детства обожаю Юрия Никулина.
     «Мы плывём на льдине».  Плыву на ней и я, только на своей собственной.  На прошлой неделе  ходила в городскую больницу подлечиваться на дневном стационаре кардиологического отделения.  После процедур, направляясь, домой, выхожу в коридор к лифту, а из одной палаты высовывается тощий, чёрный от болезни, лохматый старик и говорит:
     - Ты на улицу идёшь, зайди в магазин, купи мне... 
А я прервала его и  сказала, что сегодня уже не вернусь и он исчез за дверью.  Старик стоял у меня перед глазами весь остаток дня, и на следующий день я хотела зайти к нему в палату, спросить, что нужно.  Но не решилась, а вдруг водки попросит или папирос, а ведь он сердечник, ему нельзя, ни того, ни другого.  Он исчез из моей жизни, а я выписалась и с нечистой совестью уплываю на своей льдине дальше.
     «Пока бабушка в больнице».  Какие чудесные у Вас есть зарисовки (это одни из многих, обо всех не напишешь - Вам читать надоест): парень с девушкой стоят на причале у реки Вологды и смотрят в воду, мальчик смотрит туда же и видит, что «в воде ничего нет – ни рыбы, ни неба, она будто замёрзла».  Или – «Свет отразился в чёрной воде и поплыл вместе с нами».  А между тем, рассказ о том, что одним непрошеным и необдуманным замечанием, можно оскорбить человека, как это сделал перевозчик на катере, везущий вас к бабушке в больницу на другой берег реки.  И ещё он о постоянстве и любви деда к своей жене, которые помещаются в одном штрихе - выражении глаз дедушки. 
    «Бродяги осени» и «Снег в косую линейку».  Как много тепла и лирики в этих рассказах.  Я тоже люблю смотреть на уток с мостика у восьмой школы, которую окончила в 1964 году – он всё ещё деревянный.  Люблю смотреть, как уплывают осенние листья по Золотухе в реку Вологду и дальше.  Интересно, доплывают ли они до Сухоны, а там и Северная Двина близко и Белое море...  Уток развелось в Вологде огромное количество, они теперь не улетают на зиму в тёплые края, а всю зиму «тусуются» в Золотухе, в реке Вологде под Красным мостом и, особенно под деревянным мостиком, ведущим от школы №16 в Тепличный микрорайон.  Я в детстве тоже часто болела простудой, дети моего года рождения были заморышами, мы родились и росли в голодные годы, сразу после войны.  И мне в тринадцать лет нравился один мальчик из параллельного класса и ещё один в нашем дворе на улице Батюшкова, 9.  И у меня было много друзей и подруг - дружба для нас была важнее всего на свете.  Видите, сколько параллелей в нашей общей вологодской жизни.
    «Холодные дни».  Массовое катание на коньках на стадионе «Динамо».  На этот стадион мы ходили по выходным дням с младшим братом Сашей и другом из нашего двора Мишкой Миксером.  Катались до полного изнеможения.  У нас были собственные коньки, «Снегурки», поэтому мы надевали их ещё дома и добирались до катка своим ходом по улице Батюшкова до улицы Мира и до «Утиного мостика», а там рукой подать до стадиона.  Не очень удобно, зато без лишних хлопот.  Саша и Мишка охраняли меня от чужих мальчишек.  Я выглядела тогда очень смешно – в широких, утеплённых шароварах навыпуск, в зимнем пальто и тёплом платке на голове, который всё время съезжал на плечи, на ногах валенки, а к ним верёвками, которые закреплялись специальной палочкой, прикручены коньки.  Однако всё это снаряжение не мешало мне вовсю бегать по катку и веселиться. 
     «Запах сорванных сургучных печатей».  Я тоже очень любила ходить в Дом связи.  Заходила туда по надобности и без надобности, чтобы поглазеть на отправку посылок и заказных писем, постоять около отделения междугородной связи и послушать о чём переговариваются люди с теми, кто находился на другом конце провода и страны.  И уходя домой, часто встречала на улице Мира военный духовой оркестр, в котором впоследствии играл на барабане лучший друг моего брата и мой тоже, Славка Попов – весельчак и краснобай.  Жаль, что ни того, ни другого уже нет на этом свете.  Я любила и люблю А. Паустовского, Антуана де Сент Экзюпери, «Былое и думы» Герцена, которого поняла по настоящему в зрелом возрасте, и сейчас эта книга лежит у меня в изголовье и ждёт, когда я её перечитаю.  Перечитывать Герцена не страшно.
     «Улыбка истины».   Библиотека им. Бабушкина была моим вторым домом, а может быть, и первым.  Она стала для меня такой ещё во время учёбы в одиннадцатом классе восьмой средней школы, когда я собиралась поступать в пединститут на иняз.  Мама научила меня читать в шесть лет и с тех пор я не расстаюсь с книгой.  При наличии в нашем доме трёх библиотек – папиной с военными книгами, маминой с исторической литературой и детской для меня, моего брата и маленькой сестры, я всё время ощущала книжный голод и записалась ещё в три библиотеки – школьную, детскую городскую и в библиотеку Дома офицеров.  В школе не всё давали читать, в других не было книг на английском языке, и я отправилась в областную библиотеку.  Там немного удивились, но записали, и я появилась в отделе иностранной литературы, где и осталась на долгие годы под опекой замечательной девушки, Маши Ильюшиной, руководившей этим отделом.  Меня в ту пору ничего кроме книг не интересовало.  Подружки звали на танцы в ДК железнодорожников и в парк ВРЗ, но мне это было не интересно.  Один раз уговорили, и я сходила с одноклассницами на танцплощадку в парке ДК и жестоко разочаровалась.  Девочки стояли по периметру танцплощадки, а перед ними ходили не всегда трезвые парни и выбирали как корову на базаре, партнёршу, да ещё позволяли себе нелестные комментарии по поводу девичьей внешности и одежды.  Я была худенькой девочкой (спросом пользовались девушки с фигурой), красавицей себя не считала, и остальные, по всей видимости, тоже.  И, чего ради, было стоять у ограды и смотреть, как танцуют другие.  А другие, как сейчас выражаются, «не парились», танцевали девочки с девочками и старались привлечь к себе мальчиков.  После запойного чтения классических романов девятнадцатого века мне это показалось оскорбительным, и я больше на танцы не ходила.  Другое дело студенческие вечера, там все всех знали, все со всеми дружили, и можно было потанцевать всласть.  А родной душой для меня оставалась Маша Ильюшина, профессионал своего дела и знаток нескольких иностранных языков.  Я была младше её на семь лет.  И что она во мне нашла?
     В студенческие годы меня обвиняли в приверженности западной литературе и культуре, но это было обусловлено тем, что я училась на инязе на отделении английского языка, а заодно самостоятельно занималась немецким и французским, правда, в ограниченном объёме, хотелось понимать подлинные тексты на этих языках.  Добилась немногого.  Но отвлечение на западную культуру привело к тому, что с отечественными мыслителями и современными писателями я познакомилась позже.  И хотя я не читала тогда Владимира Соловьёва, но мысль его о вере витала в воздухе и подтверждалась людьми далёкими от литературы и науки: мой отец, участник ВОВ говорил, что на войне в окопах атеистов не было.
     Хорошо помнятся поездки на картошку в школе и в институте (я училась в девчачьем классе и в институтской группе тоже были одни девочки).  Впечатления те же, что и у Вас.
     «Зимние каникулы».  Поразителен пассаж о белой Вологде, который ассоциируется с невинным детским восприятием окружающего мира, с ощущением его первозданности.  Всякий может почувствовать это, но редкий человек может с такой любовью, так образно и точно выразить свои чувства словами.  Как описаны простые сараи, стоявшие «в тылу двора», как передано детское ощущение того, что они защищали нас словно на войне от внешнего вторжения и «никто не мог ударить нам в спину»!  Они были в каждом дворе,  и  все детские игры были связаны с этими сарайками: прятки, тайные встречи и планы побегов на речку или в дальние страны.  Я помню таинственную сырую темноту внутри этих помещений и притягательность неизведанного соседского хлама, который мы считали сокровищами.
     (Так естественно и правильно Ваше желание по приезде в Вологду познакомить свою маленькую дочку с миром, в котором живёт счастье, познакомить её с разными ликами любви).      
     Всю вторую часть книги, «Прежние места», хочется просто переписать в мои заметки, настолько много в ней тепла и любви, настолько я согласна с каждым Вашим словом, Дмитрий.  Особенно дорог мне рассказ о Вашей первой учительнице Юлии Николаевне Архиповой.  Свою первую учительницу я едва помню, она была высокая, вся в чёрной одежде и очень строгая.  Мне в школе не понравилось и не нравилось до восьмого класса, когда я перешла из десятой школы в школу №8.  Здесь появились первые настоящие подруги и желание учиться.  Вам же с Юлией Николаевной несказанно повезло – вы получили от неё вторую после дедушки прививку любви. 
     Часть третья, «Люди Рождества» мне дорога Вашими мыслями о народной душе, она в моей юности в вологжанах была жива, и сейчас скорее жива, чем мертва.  А тогда...  Ко мне приехала подруга из Нижнего Тагила, я ей Вологду показываю, мы куда-то едем в первом автобусе, напротив нас сидят две незнакомые бабули, смотрят на нас, улыбаются и одна говорит:
     -  До чего деушки баские! -  И, обращаясь ко мне -  ну-ка, покажи колечко и серёжки (мне подруга привезла в подарок серебряный набор с малахитовыми вставками). Дивись, Матрёна, у нас в молодости таких не бывало!  Откуда приихали-то? 
     Бабушки разговаривали с нами всю дорогу, как с родственницами, или соседскими внучками. Подруга позже восхищалась открытостью и доброжелательством вологжан, рассказывала, что у них в Тагиле такое просто невозможно, там с разговорами к людям не пристают, можно и на оскорбление нарваться.  А у нас незнакомцы и незнакомки подойдут к тебе поговорить в любое время дня и в любом месте.  Со мной это часто случается.
     «Его часы показывали вечность».  Многие годы я жила в самом центре Вологды на улице Батюшкова, наш дом №9 своими окнами был обращён к окнам дома К.Н. Батюшкова, и я постоянно ходила мимо него, то на Соборную горку, то в музей, то в институт.  И как же наш дом своей хрущёвской  незатейливостью отличался от прекрасного, украшенного тонкой лепниной особняка, в котором когда-то жил поэт.  И в его доме долго сохранялся музей с интерьерами, с книгами и письмами.  Почти у каждого вологжанина моего возраста есть стихи К.Н. Батюшкова.  (Почему-то сейчас в памяти всплыло стихотворение «Вакханка»). И памятник поэту возводили во времена моей молодости.  И я часто ездила и езжу в Прилуки, постоять у его могилы.  Сейчас Прилуцкий мужской монастырь расцвёл в прямом смысле слова.  В нём учатся и живут монахи, они же разбили рядом с очищенными и зарыбленными прудами благоуханный розарий. Поток паломников к святым мощам Димитрия Прилуцкого не иссякает – едут отовсюду, из малых и больших городов и из области. 
     «Угор».  Прошли времена увлечения западной культурой, и я начала знакомиться со своими земляками, поэтами и прозаиками.  В том числе и с А. Яшиным.  В девяностых годах мы с мужем съездили в Никольск и побывали на Бобришном угоре, помолчали, поклонились поэту и прикоснулись к тёплым брёвнам его скромного дома, постояли на угоре, полюбовались изгибом реки и чистыми песчаными берегами.  И пожалели, что не сделали этого раньше...  А о его жизни, сопротивлении государственной машине, о друзьях и недругах я узнала из Вашего рассказа.  Хочется перечитать его прозу, я на самом деле в те годы мало обращала на неё внимания, прочла мельком, потому что о ней много говорили.  Спасибо Вам за Александра Яшина.
     «Танкист».  Благодаря Вам я обрела и поэта Сергея Орлова, хотя конечно, его знаменитые стихи были на слуху у всех, их невозможно не заметить или забыть. 
     «Одолевший Забыть-реку».  Василий Иванович Белов был мне ближе всех наших писателей и поэтов в прямом и в переносном смысле.  Я часто встречала его на улицах города, в театре и в филармонии.  Я любила и люблю его книги о крестьянстве – «Кануны», «Год великого перелома» и «Час шестый», но особенно рассказы для детей.  В них открывается его подлинная душа, полная чистой любви и нежности. 
     «Мальчик в белой рубахе».  Я впервые познакомилась с творчеством Виктора Петровича Астафьева, прочитав «Царь-рыбу».  И она мне не понравилась, показалось, что слишком много в этом произведении диалектных слов, что есть какая-то навязчивая стилистическая перегруженность текста, и я не стала читать других его произведений, это произошло позже.  Тогда я была молодой, глупой и самонадеянной преподавательницей английского языка и стилистики, мне казалось, что я имею право на собственное мнение специалиста.  Понимание и истинное значение «Царь-рыбы» пришло через несколько лет, когда были прочитаны книги писателя о войне.
      В 1975 году произошёл забавный случай, связанный с В.П. Астафьевым.  Игорь Шайтанов познакомил меня с журналистками «Вологодского комсомольца», Ниной Веселовой и Серафимой Воробьёвой, считая, должно быть, что я  научусь у них простой, приземлённой женской жизни, и перестану умничать.  Я как-то зашла к ним в поисках машинистки.  Сима посоветовала обратиться к Зине Чернышевой, что я и сделала.  Наше общение продолжилось.  Однажды зимним вечером я сидела в кабинете у девочек,  и мы весело болтали.  И тут в комнату вошёл Виктор Петрович, Симе пришлось представить меня писателю, и он живо влился в общую беседу.  Он оказался замечательным рассказчиком, с ним было весело и тепло.  Когда я зашла в редакцию в следующий раз, Сима на полном серьёзе сказала мне:
     - Виктор Петрович заметил, что у тебя умный лоб и красивые руки!  Так что,  Танька, ты больше к нам не ходи!
     Я больше и не ходила, навещала только Зину Чернышеву и то до тех пор, пока она мою работу печатала.  Но о Викторе Петровиче я мнение переменила.  Смешно, правда?  Позже я познакомилась с его дочерью Ириной и сыном.  С  женой сына, Татьяной, много лет работала в политехническом институте и была в курсе всех перемен в жизни писателя.
     Ваш рассказ показал мне Виктора Петровича с ещё одной стороны, как доброго, верного друга Николая Рубцова, человека, который восхищался его душой, талантом, природной неспособностью ожесточаться, а всё остальное его не интересовало.    
     «Выпал снег».  С Николаем Рубцовым я не была лично знакома, но несколько раз встречала его в городе, обычно нетрезвого и с грязным кухонным полотенцем на шее вместо шарфа.  Каюсь, что по глупости я судила о поэте, доверившись внешнему впечатлению.  Не знаю, можно ли списать это на молодость и незнание человека?  А стихи  его я прочла и полюбила позже, когда он стал известен на всю страну.   Сейчас часто езжу мимо памятника Н. Рубцову, что стоит на Советском Проспекте лицом к речному порту, и каждый раз мысленно кланяюсь поэту.
     Зато я нечаянно познакомилась с В. Коротаевым, который тоже любил выпить.  Однажды вечером, примерно в 1980 году ко мне «завалились» поддатые друзья, вместе с ними был Виктор Коротаев.  Они принесли с собой ещё вина и уселись на кухне продолжать начатые в ресторане гостиницы «Вологда» посиделки.  Поэт нетрезво посмотрел на меня и решительно пошёл в комнату, где стояли книжные шкафы, окинул взором книги и не найдя своих стихов, спросил:
     - А мои книжки у тебя есть?
     - Нет, - честно ответила я.
     - Но ты их читала?
     - Да.
     - И какие стихи тебе нравятся?
     - Ранние.
     От неприятного удивления он немного протрезвел и снова спросил:
     - А какой поэт у тебя любимый?
     - Тютчев.  Например, вот это: «Не верь, не верь поэту дева, его своим ты не зови и пуще пламенного гнева страшись поэтовой любви»...
    - Ну, ты и змея, - сказал он и вернулся к ребятам, допивать вино.  А я занялась чайной церемонией.  Больше мы никогда не встречались, но в «Вологодском комсомольце» я познакомилась с его младшим братом - мы частенько разговаривали с ним об иностранной литературе и стилистике.
     «Хранитель воздуха».  Юрий Казаков – один из моих самых любимых писателей двадцатого века.  Читая его рассказы, я училась и учусь писать.
    «Тёплый Леднев».  Мои товарищи - литераторы, Галя и Сергей Щекины, Татьяна Петровна Сопина, их друзья часто с любовью вспоминают Юрия Леднева, они считают его своим учителем, а я жалею, что не знала его – вот, прошла мимо ещё одного талантливого и доброго человека.  Всё же работа педагога и научная работа забирают человека целиком, не оставляя времени на многое, например, на более широкое общение.  Тем интереснее мне было прочесть о нём в Вашем рассказе. 
     «Свидетель опустевшего времени». Андрей Андреевич Угрюмов был директором школы, в которую меня направили работать после института.  Удивительно, Андрей Андреевич и его коллектив встретили меня как родную дочь.  Я этого не забываю и берегу в памяти сердца.  Несмотря на мой супермодный вид: короткую юбку, крашеные волосы и подведённые глаза,  ни сам директор, ни учителя при моём появлении глазом не моргнули, не говоря уже о том, чтобы сделать какое-нибудь замечание.  Андрей Андреевич разговаривал со мной, будто мы вчера расстались, а сегодня разговариваем о моих учениках.  А потом он поселил меня в «учительском доме», показавшимся мне живым кошмаром, но другой жилплощади для учителей в Тарноге не было.  На первых порах он приходил на мои уроки в разных классах, смотрел, слушал, и мы долго обсуждали, то, что я делала.  В школе он был непререкаемым авторитетом для всех – для коллег и учеников.  Его все очень уважали и любили.  В то время вышла книжка Андрея Андреевича «Русские имена» и он мне её подарил. 
     Когда я вспоминаю Тарногскую среднюю школу, первым делом перед глазами встаёт его мудрое и доброе лицо.  Я проработала в Тарноге год и два месяца, когда Вологодский пединститут пригласил меня на работу.  В Тарноге я не теряла времени даром и готовилась поступать в аспирантуру, но не ждала, что всё произойдёт так быстро, в планах была трёхлетняя отработка по направлению.  Я показала приглашение директору.  Он отпустил меня сразу, сказав, что с самого начала заметил во мне склонность к науке, и было бы грехом задерживать меня в Тарноге.  Я благодарна дорогому Андрею Андреевичу всю жизнь.
     «Человек с парохода».  Петра Андреевича Колесникова я знала по работе в Вологодском педагогическом институте, мы кланялись друг другу на всяких общих мероприятиях.  Он учил на историческом факультете мою младшую сестру Елену.  Студенты его обожали.  Не люблю это слово, но иначе не скажешь.  Обязательно найду и прочитаю книжку «Педагогические раздумья».
      «Старики».  Мне этот рассказ интересен тем, что в нём речь идёт о времени.  Когда-то я написала диссертацию о сюжетном времени в рассказах Э. Хемингуэя, а это подразумевает пристальное изучение феномена времени вообще и в литературе в частности.  И я благодарна вам за следующие слова: «Есть ли у нас время? – время это заповедное место, топтать которое мы не дозволяем никому?  Если оно, незатоптанное, ещё есть в нас, то благодаря старикам.  Благодаря тем минутам, что мы рядом с ними».  Согласна.
     «Вокруг одного человека».  Спасибо за то, что вы рассказали о женщине, которая говорила о кошках и собаках, как о людях.  Спасибо за образ: «Маленькое человечество вокруг одного человека».  Как это верно.
     «Говорит и показывает Серговка».   Джанна Таджатовна Тутунджан – одна из самых светлых, талантливых, мудрых и добрых женщин в моей жизни.  Я узнала её, будучи подростком, когда водила свою младшую сестрёнку Лену в детский сад.  В этот же сад и в Ленину группу водила Арсена и Юлю Джанна Тутунджан.  Там дети подружились, а потом учились в одном классе и общались вплоть до институтских лет.  Джанна была такая необыкновенная, начиная с имени и фамилии.  Необыкновенными были её огромные карие глаза, неуправляемые чёрные волосы, смуглая кожа, открытая, ласковая, немного смущённая от всеобщего внимания улыбка, весёлость вдруг переходящая в отрешённую задумчивость.  Хотелось смотреть на неё и слушать бесконечно.  И картины у неё такие же, как она сама – яркие, необычные и в то же время простые. На них тоже хочется смотреть и смотреть, возвращаться к ним и находить что-то своё. Как удивительно было обнаружить подписи к картинам, эти кусочки тарногского наречия, ещё более оживляющие и без того живые полотна и понять, что Джанна талантлива во всём - языковое чутьё позволяло ей ещё и книгу написать о своей Серговке.  Может быть, она и написала бы её, если бы не оставила нас.  Я ходила на все выставки картин Джанны Таджатовны и поражалась, как может не местный человек видеть и понимать глубинную вологодскую деревню, наших крестьян.  А потом сообразила – конечно, это возможно тогда, когда этим человеком движет настоящая любовь, которая отдаст последнее, не осудит, не забудет, не бросит, не предаст, не выставит себя напоказ и видит в окружающих только красоту.  А ещё я дружила с её близкой подругой, Люсей Трониной, мы долгие годы жили в одном доме, виделись каждый день, и часто говорили о Джанне. 
     Я была на последней выставке картин, посвящённой её памяти.  На эту выставку проститься с большой художницей и другом приехали многие жители Сергиевской, Тарноги и пришли все вологодские, кто её знал и любил.  Её вспоминали и плакали: ушла родная душа...  Но память о Джанне Таджатовне Тутунджан живёт и остаётся с нами.
     «Музыка снежная, нежная».   Мне очень нравится Ваше оформление текстов статей и рассказов фотографическими снимками.  Благодаря этим снимкам, я имею возможность, перечитывая рассказы, вновь всматриваться в чудесные лица Ваших героев.  Вот передо мной фотография воспитанников и воспитателей детского дома в селе Воздвиженье.  В первом ряду третьим слева на ней сидит поцелованный Богом мальчик, Валерий Гаврилин.  Он улыбается и в нём уже живёт что-то такое, чего нет в других детях, он видит и слышит то, чего не видят и не слышат они...
     «Летняя музыка».  Спасибо Вам за чудесный образ Марка Цыпкуса.  Ему бы очень понравилось, как вы написали о нём.  И нашему общему с ним другу Славке Попову тоже.
     «Бабушкин внук».  Радостно было на страницах вашей книги повстречаться с Олегом Николаевичем Коншиным.  Мы познакомились в селе Пожарище в 2013 году, когда я собирала материалы для книжки «Вологодская бывальщина».  В Олега Коншина влюбляешься с первого взгляда, такой увлечённый и цельный он человек.  Поразило, что такой талантливый, образованный и знающий специалист постоянно живёт в селе и не собирается делать карьеру в городе, хотя ему были бы рады не только в Вологде, но и в столицах.  Я приехала в Пожарище из Нюксеницы по рекомендации заведующей Нюксенской библиотекой, Нины Владимировны Малафеевской.  О. Коншин был занят, он готовился принимать группу молодых московских краеведов: по старинным рецептам сам пёк в русской печке деревенские пироги, варил щи, а в перерывах отсматривал танцы и песни, приготовленные его коллегами по районному ЦТНК (центру традиционной народной культуры) для гостей.  Сначала он передал меня своей коллеге, которая рассказала много замечательных историй из своей жизни, а как только немного освободился сел со мной на лавочку во дворе музея и одарил меня своими рассказами, которые я потом включила в книгу.  Повидаться после удалось лишь раз, когда он со своим ансамблем народного танца и песни приезжал на праздник, в один из дней Вологды.
      «Начало доброго дела».  С удовольствием прочла о Ярославе Шипове  и вспомнила, что у меня есть его книга «Долгота дней». Уже начала её перечитывать и радоваться тому, что я больше всего люблю в рассказах – простоте слога, ясности мысли, доброте и юмору.  (Помню, что вы обещали мне прислать его новую книгу, когда она выйдет).
     «Я не верю тем людям, кто не страдал».  Александр Башлачёв прошёл мимо меня, или это я прошла мимо него, такого по сравнению со мной молодого.  Я сочла, что он рокер, и не обратила внимания на его стихи и песни, хотя говорили и писали о нём много.  Теперь обращу.
     Спасибо Вам, Дмитрий, за воспоминания о нём и о тех, кто мне неизвестен, но оставил добрый след на земле.       
     «Вдвоём у печки».  Спасибо за то, что вы показали мне с другой, творческой  стороны Владимира Кудрявцева и заставили пожалеть, что я не была знакома с ним и его стихами.  Из тех, кто изображён на фотографии редакции газеты «Вологодский комсомолец», я знала Александра Торопова и Анатолия Ехалова. 
     «Свеча».  Одно время я раз в год ездила в усадьбу Брянчаниновых и мечтала о встрече с Татьяной Ватсон, но не случилось.   Очень люблю господский дом и радуюсь, что его реставрировали и бережно хранят для потомков.  Люблю детскую комнату и всегда медлю в ней, чтобы посмотреть из окон на липовые аллеи.  Там хорошо моей душе в любое время года: поздней весной, когда буйно цветут колокольчики; летом, когда в кронах лип гудят работяги пчёлы; осенью, когда аллеи покрыты жёлтым ковром падающих листьев и зимой, когда в саду стоит снежная тишина и всё Покровское покрыто белым покрывалом...

21. 08. 2018