Брэдбери. курсовик. стилистические приемы

СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ СОЗДАНИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО НАПРЯЖЕНИЯ В РОМАНЕ  Р.БРЭДБЕРИ <451 ПО ФАРЕНГЕЙТУ> И ИХ ПЕРЕВОД НА РУССКИЙ ЯЗЫК
                КУРСОВАЯ РАБОТА 2013 год.
_______________________________

 Введение.
Целью данной курсовой работы было выявление стилистических приемов, создающих психологическое напряжение и сравнение их с переводом на русский язык.
Основой работы послужил научно-фантастический роман-антиутопия американского писателя Рэя Брэдбери, изданный в 1953 году. Роман повествует о переломе жизни героя на фоне мрачной картины тоталитарного общества, потерявшего связь с природой и литературным наследием. Идеальное государство стоит на грани войны, тщательно маскируемой посредством индустрии развлечений. Государство по мере сил защищает граждан в меру собственного разумения- любой обмен мыслями пресекается. В мире, где досуг заполняется телевидением, гонками на автомобилях, спортом, и где любой житель может быть арестован за хранение книг или пешие прогулки, случается пробуждение личности героя, служившего карателем. Преступив закон и пустившись в бега, герой следует зову разума и сердца.
Несмотря на общую атмосферу, окончание романа более оптимистично- автор верит, что научно-технический прогресс и социальные конфликты не помешают находить людям находить новые пути друг к другу.
В романе предсказаны некоторые сбывшиеся опасения Брэдбери: распространение кратких и популярных пересказов книг классиков, современный культ развлечений и спорта,  безальтернативность выборов, развлекательные упрощенные передачи, развитие телевидения как основного средства рекламы, развлечения и пропаганды.
Впервые роман был напечатан частями в первых выпусках журнала Playboy. Экранизирован в 1966 году.
Задачей курсовой работы было выявление стилистических авторских приемов, создающих напряжение и особенности их перевода на русский язык.
___________________________________________________

     Развитие конфликта. Образ героя и его окружение.
  Вступление предваряется словами испанского поэта Хуана Рамона Хименеса, лауреата Нобелевской премии по литературе:"If they give you ruled paper, write the other way", что позволяет читателю предугадать идею протеста, или движения по иному пути.
Будущее человечества Брэдбери в своем романе описывает довольно мрачное: государство, в котором легкие развлечения заменяют собой все ценности человеческой жизни, общество потребления и бездуховности, где даже смерть близкого не воспринимается как трагедия. Типичный сюжет для романа-антиутопии, но в отличие от Оруэлла в "1984" и Хаксли в "Brave new world", Брэдбери все же оставляет надежду на изменение мира.
Главный герой, Гай Монтэг, потомственный пожарный, получает удовольствие от своей профессии, о чем говорится в первых же строках первой части, озаглавленной "It was a pleasure to burn", в переводе смягченной до "Очаг и саламандра".
"It was a special pleasure to see things eaten, to see things blackened and changed. With the brass nozzle in his fists, with this great python spitting its venomous kerosene upon the world, the blood pounded in his head, and his hands were the hands of some amazing conductor playing all the symphonies of blazing and burning to bring down the tatters and charcoal ruins of history.
 Жечь  было наслаждением. Какое-то особое наслаждение видеть, как  огонь пожирает  вещи, как они чернеют и  меняются. Медный  наконечник  брандспойта зажат в кулаках, громадный питон  изрыгает на  мир  ядовитую струю керосина, кровь  стучит  в  висках,  а  руки  кажутся руками  диковинного  дирижера, исполняющего симфонию огня  и  разрушения,  превращая  в  пепел  изорванные, обуглившиеся страницы истории. "
Громадный питон- прием перифраза и одушевления одновременно. Благодаря чему перед читателем возникают две картины последовательно: пожарный со шлангом, наполненным керосином и одновременно разрушитель, направляющий огромного смертносного змея. Объекты, обреченные уничтожению заявлены уже как страницы истории, что подчеркивает их значимость для рассказчика.
Далее следует описание самого главного героя:"his eyes all orange flame"- глаза- все оранжевое пламя, смягчены переводчиком до "глаза сверкают  оранжевым пламенем". Употребление эпитета и сравнения позволяет укоротить описание отражения отблесков огня и эмоций, которые они вызывают у героя.
"while the flapping pigeon-winged books died on the porch and lawn of the house. While the books went up in sparkling whirls and blew away on a wind turned dark with burning.- как  голуби, шелестя крыльями-страницами,  умирают  на крыльце и на лужайке перед домом, они взлетают в огненном вихре, и черный от копоти ветер уносит их прочь." Переводчик сохранил сравнение книг с голубями, голубями как беспомощными птицами, символизирующими мир, подчеркивая одновременно беззащитность и бесполезность книг в том обществе, где живет главный герой.
Антономазия "Менестрель огня"- передает душевное состояние пожарника. Он наслаждается своим делом как песней. И все в его мире направлено на потребление и избавление от мусора. Неслучайно даже поезд, которым Монтэг возвращается домой сначала поглощает, а затем выбрасывает на поверхность. При переводе использован прием одушевления. Вообще множество рукотворных вещей, будь то транспорт или орудия уничтожения, а особенно механический пес у Брэдбери одушевлены и это неслучайно.
 Предчувствие чего-то неизбежного подстерегает Монтэга:"Уже  несколько   раз,  приближаясь  вечером  к  повороту,  за   которым освещенный звездами  тротуар  вел  к  его дому,  он  испытывал это  странное чувство. Ему казалось, что за мгновение до того, как ему повернуть, за углом кто-то стоял"  Это неведомое кто-то оказывается всем: и лунной ночью, и особенно странной девушкой:
"По  залитому  лунным  светом  тротуару  ветер  гнал  осенние листья,  и казалось, что идущая навстречу девушка не переступает по плитам, а  скользит над ними, подгоняемая ветром и листвой."- так начинается встреча героя с Клариссой Маклеллан, персонажем, своей непохожестью на остальных заставившей его вновь задуматься о происходящем вокруг него. Поэтому и не идет, не мчится Кларисса, а скользит вместе с осенними листьями, точно сама она тонкий сухой листок, подгоняемый ветром. Словно принадлежащая к фантастическому миру, девушка-призрак. В мире, где штрафуют за пешие прогулки, ночами гуляет человек, словно поджидая главного героя.
"Her face bright as snow in the moonlight"- прием сравнения- сияющее как снег лицо, что снова подчеркивает ее принадлежность к совершенно иному миру, незнакомому Монтэгу. "Her face, turned to him now, was fragile milk crystal with a soft and constant light in it.- Ее  лицо, обращенное теперь к нему, казалось хрупким, матово-белым кристаллом, светящимся изнутри ровным,  немеркнущим  светом."- и далее, "То был не электрический  свет, пронзительный и резкий, а странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи." Прием сравнения- внутренний свет новой знакомой, напоминающий свечу и следующие далее воспоминания героя, воспоминания детства, где осталось что-то важное и хорошее. Позднее, Монтэг будет пытаться вспоминать все.
"Это  тонкое лицо напоминало циферблат  небольших  часов,  слабо  светящийся  в  темной  комнате,  когда, проснувшись  среди ночи, хочешь  узнать  время  и видишь,  что стрелки точно показывают час, минуту и секунду, и этот светлый молчаливый  лик  спокойно и уверенно говорит тебе, что ночь проходит, хотя и становится  темнее, и скоро снова взойдет солнце."- еще одно сравнение лица Клариссы Маклеллан, на этот раз с часами, точно намек на развязку романа. Люди по мыслям Монтэга больше похожи на факелы, которые полыхают во всю мочь, пока их не потушат.
Но Монтэг- сомневающийся, он уже прячет в доме запрещенные книги.
А потом он понимает поразительный контраст того, что осталось на улице, и того, что встретилось ему дома:"Ему показалось, что  он вошел в холодный,  облицованный мрамором склеп, после  того  как  зашла  луна."- прием сравнения использованный автором усиливает этот контраст- встреча с теплой, сияющей как свеча Клариссой Маклеллан в чьем доме горит свет и разговаривают члены семьи- странное дело для человека того общества, к которому относится Монтэг- и до собственного дома Монтэга, пустого и холодного, подобного склепу.
Поэтому в развязке, Монтэг сжигает собственный дом с особенным удовольствием. Он собственно и домом-то никогда не был: телевизионные стены со всем шквалом хаотичной оглушающей музыки и бессмысленными передачами, да чужая женщина, на которой он женат. В ушах его жены плотно  вставлены миниатюрные  "ракушки", поэтому до нее трудно докричаться. А сама она "распростертая на кровати, не укрытая и  холодная,  как  надгробное  изваяние, с застывшими глазами,  устремленными в потолок,  словно  притянутыми  к  нему  невидимыми стальными  нитями"- сравнение жены с надгробным изваянием, и приближающаяся смерть жены.  Потеряв чувства, все чувства кроме страха перед книгами, она сбегает в свой мир, такой далекий от  мира Клариссы Маклеллан.  Вот как описывается облик жены:"Ее лицо  было,  как остров, покрытый снегом, если  дождь  прольется над ним,  оно не  ощутит дождя, если тучи бросят  на  него свою вечно движущуюся тень,  оно  не  почувствует  тени. Недвижность,  немота...  Только  жужжание ос-втулок,  плотно  закрывающих  уши  Милдред,  только  остекленевший взор и слабое  дыхание,  чуть колеблющее  крылья ноздрей  -  вдох  и  выдох, вдох и выдох,- и полная безучастность к  тому, что в  любую минуту даже и это может прекратиться навсегда."
Мертвое и равнодушное лицо человека, невольно совершающего самоубийство.
И потому столь неожиданно в мертвой тишине заскрежетало небо и "Раздался  оглушительный треск, как будто две гигантские руки  разорвали вдоль кромки десять тысяч миль  черного холста.  Монтэга  словно  раскололо  надвое,  словно  ему  рассекли грудь  и разворотили зияющую  рану. Над домом  пронеслись ракетные бомбардировщики  -первый, второй, первый,  второй, первый, второй. Шесть, девять, двенадцать -один за другим, один за другим, сотрясая воздух оглушительным ревом."
Небо словно разрывают две огромные руки, достаточно емкая метафора, и вместе с небом разрывают Монтэга. Посредством повтора, автор вводит появление бомбардировщиков. Читателю невольно вспоминается солдатская перекличка"на первый-второй рассчитайся".
Идет война, и таким образом автор показывает, как реагирует на нее спящий до этого Монтэг- его словно разрывает надвое, а ведь большинство людей его мира относятся к войне равнодушно- они просто не замечают ее, смерть близких на войне для них дело обычное. С этого момента колеблющийся Монтэг уже не принадлежит этому оглушенному развлечениями и воплями миру. Словно в наказание за равнодушие и безучастность, город в финале романа разрушают.
Показательный момент появления скорой помощи:
"They had this machine. They had two machines, really. One of them slid down into your stomach like a black cobra down an echoing well looking for all the old water and the old time gathered there. It drank up the green matter that flowed to the top in a slow boil. Did it drink of the darkness? Did it suck out all the poisons accumulated with the years?- 
Они привезли с собой машину. Вернее, машин было две. Одна пробиралась в желудок, как черная кобра на дно заброшенного колодца в поисках застоявшейся воды  и  загнившего   прошлого.  Она  пила  зеленую  жижу,  всасывала  ее  и выбрасывала вон. Могла ли она  выпить всю темноту?  Или весь яд, скопившийся там  за долгие годы?"
Вместо врача больная получает машину помощи, машину, метафорой определенную как черная кобра, высасывающая все токсины. Машины, созданные обслуживать живых машин.
 Но автор задает вопрос- ведь темнота это не снотворное, его нельзя выкачать из организма- способна ли машина исцелять душу? В мире, где люди перестали быть ценны сами по себе им достаточно и лечебных механизмов. Тем более, словами санитаров, таких вызовов за ночь случается много. Люди, потерявшие ориентацию, люди живущие от работы до двери телевизионной гостиной всего лишь наполняют свою пустоту снотворным. Им не о чем поговорить, им совсем не интересны другие люди, и в головах, едва ли способных задерживать информацию, не остается места ни для чего, кроме нескольких навыков- покупать и развлекаться. Побег от пустоты в пустоту- снотворное, ночные гонки на бешеной скорости и как следствие смерти духовной- смерть физического тела.
Сами же санитары показаны так: "And the men with the cigarettes in their straight-lined mouths, the men with the eyes of puff-adders, took up their load of machine and tube, their case of liquid melancholy and the slow dark sludge of nameless stuff, and strolled out the door.- И люди с сигаретами в тонких, плотно сжатых губах, люди с холодным, как у  гадюки, взглядом, захватив с собой машины и шланг, захватив ящик с жидкой меланхолией и темной густой массой, не имеющей названия, покинули комнату."
Монтэг сочувствует своей жене и жалеет: "If only they could have taken her mind along to the dry-cleaner’s and emptied the pockets and steamed and cleansed it and reblocked it and brought it back in the morning. If only…-  Да,  если  бы можно было заменить  также и плоть ее,  и мозг, и память!
Если бы можно было самую  душу ее отдать в чистку, чтобы ее там разобрали на части, вывернули карманы, отпарили, разгладили, а утром принесли  обратно...
Если бы можно!.."

Впоследствии, когда Монтэг пытается вспомнить, где познакомились они, когда убеждает ее почитать с ним книги, это последние попытки спасти ее, достучаться до нее. Но у продукта этого, сложившегося общества, особенные ценности- четвертая телевизионная стена для гостиной и снотворное по ночам, чтоб уходить в забытье. Образ Милдред не может даже быть противопоставлен образу Клариссы Маклеллан- слишком разное содержимое их. Милдред как испуганный ребенок, в то время как представляющаяся в целях безопасности сумасшедшей, Кларисса более полно осознает и впитывает жизнь. Поэтому в разговоре с Клариссой Монтэг роняет фразу о том, что девушка кажется ему старше Милдред. Этот вопль сознания Монтэга "Если бы.." свидетельствует о пропасти, которая все больше их разделяет.
" Он все  стоял, продрогший,  окоченелый, с лицом, похожим на ледяную маску...  " Этой маской он прикрывается все время. Сравнение лица с маской, с прибавленной к ней эпитетом "ледяная" неслучайно. Пустота и тишина как лед в доме Монтэга, и потому ему очень хочется постучаться к Маклелланам, в тепле и свете дома ведущим разговор. Кларисса, растопившая его “маску” счастья становится его другом.
Монтэг возвращается домой, и вскоре начинается дождь.
 "One drop of rain. Clarisse. Another drop. Mildred. A third. The uncle. A fourth. The fire tonight. One, Clarisse. Two, Mildred. Three, uncle. Four, fire, One, Mildred, two, Clarisse. One, two, three, four, five, Clarisse, Mildred, uncle, fire, sleeping-tablets, men, disposable tissue, coat-tails, blow, wad, flush, Clarisse, Mildred, uncle, fire, tablets, tissues, blow, wad, flush. One, two, three, one, two, three! Rain. The storm. The uncle laughing. Thunder falling downstairs. The whole world pouring down. The fire gushing up in a volcano. All rushing on down around in a spouting roar and rivering stream toward morning.-Упала первая капля дождя. Кларисса. Еще капля. Милдред. Еще одна. Дядя. Еще одна. Сегодняшний пожар. Одна.  Кларисса. Другая, Милдред. Третья. Дядя. Четвертая. Пожар. Одна, другая, третья, четвертая, Милдред,  Кларисса, дядя, пожар,  таблетки снотворного, люди  - бумажные, салфетки,  используй, брось, возьми  новую!  Одна,  другая, третья, четвертая. Дождь. Гроза.  Смех  дяди. Раскаты грома. Мир обрушивается потоками ливня. Пламя вырывается из вулкана. И все  кружится, несется, бурной, клокочущей рекой  устремляется сквозь ночь навстречу утру..."
Все события его дня, все чудеса и обычные вещи, все ожидаемые кошмары точно отсчитывает каплями дождь. Приемом повтора автор словно скидывает в кучу мысли Монтэга и то, что он видит за окном не более чем отражение его мыслей. Одна капля- одна жизнь. Кларисса. Милдред. Пожар. Разговор дяди Клариссы. Капли словно переполняют чашу терпения и сознания Монтэга и мир в конечном счете обрушивается. Мир Монтэга рушится бесповоротно. Пламя из вулкана символизирует вырвавшуюся наружу личность Монтэга. И в этом отрывке читателю дается еще одна подсказка: все будет сметено, все пронесется навстречу утру.
Когда происходит следующая встреча с Клариссой, его внутренний кризис повторяется:"felt his body divide itself into a hotness and a coldness, a softness and a hardness, a trembling and a not trembling, the two halves grinding one upon the other.-Ему  показалось, что  он  раздвоился,  раскололся  пополам и  одна  его половина  была горячей  как огонь,  а  другая  холодной  как  лед, одна была нежной, другая  - жесткой, одна  - трепетной, другая - твердой как камень. И каждая половина его раздвоившегося "я" старалась уничтожить другую."
Монтэг повторяет все, что делает Кларисса. Но словно предвестье беды автор выписывает образ механического пса.  "Странного чудовища,  чуть  заметно  вздрагивающего на своих  восьми паучьих,  подбитых резиной лапах." Это в самом деле странное чудовище, и ведь употребить бы здесь слово “механизм”  или “машина” было бы неверно- созданное руками людей, нацеленное на выслеживание и убийство.
"It was like a great bee come home from some field where the honey is full of poison wildness, of insanity and nightmare, its body crammed with that over-rich nectar and now it was sleeping the evil out of itself.- Механический пес напоминал гигантскую  пчелу, возвратившуюся  в  улей с  поля, где нектар цветов  напоен ядом, рождающим безумие  и кошмары. Тело  пса напиталось  этим густым  сладким  дурманом,  и теперь он спал, сном пытаясь побороть злую силу яда."
Образ пчелы наиболее удачен для сравнения. Пчела как элемент сплоченного трудящегося общества, но общества создающего ужасы. Пес несет с собой смерть для всего живого, это орудие смерти и Монтэг напуган им, ведь пес реагирует на него. Пес служит людям, практически как живой и цели его совершенно иные, нежели у обычных служебных собак. В этом особенность механизма. Но потому он и механизм- живое существо вряд ли бы стало совершать хладнокровное убийство. Примечательно, что ни у кого из героев нет домашних питомцев, да и в городе ни у кого нет даже пса. Это объяснимо: неумение людей любить и заботиться друг о друге, плюс странный запрет на пешие прогулки исключают наличие любых домашних животных.
Страх Монтэга перед этим монстром является еще одним толчком, одной из последних ступеней отделяющих Монтэга от пустого и шумного мира.
Сравнения и метафоры в описании пожарного пса ярки:
"motioned silence of the Hound leaping out like a moth in the raw light, finding, holding its victim, inserting the needle and going back to its kennel to die as if a switch had been turned.- когда пес  одним бесшумным прыжком выскакивал из будки, как тень, как гигантская ночная бабочка,  вдруг вылетевшая на яркий свет. Он хватал свою  жертву, вонзал в  нее жало…"  Образ бабочки толкуется как образ души во многих культурах, но несмотря на “оживление” пса, придание ему формы одушевленного существа, он столь же жив, как и большинство обитателей города, или как все жители, по команде выглядывающие из дверей при попытке поимки сбежавшего преступника. И люди и пес теперь работают по команде, стоит только задать им программу.
Автору кажется, что только книги живы в этом мире уснувших людей. Поэтому, на очередном вызове "A book alighted, almost obediently, like a white pigeon, in his hands, wings fluttering. In the dim, wavering light, a page hung open and it was like a snowy feather, the words delicately painted thereon. In all the rush and fervour, Montag had only an instant to read a line, but it blazed in his mind for the next minute as if stamped there with fiery steel. “Time has fallen asleep in the afternoon sunshine.” He dropped the book. Immediately, another fell into his arms.-  книга, как белый голубь, трепеща крыльями, послушно опустилась прямо ему в  руки.  В  слабом  неверном  свете  открытая  страница  мелькнула,  словно белоснежное перо с начертанным на нем узором слов. В спешке и горячке работы Монтэг лишь на  мгновение  задержал на  ней  взор,  но строчки,  которые  он прочел,  огнем обожгли  его мозг  и запечатлелись  в нем,  словно  выжженные раскаленным железом: "И  время,  казалось, дремало в  истоме  под полуденным солнцем". Он уронил книгу на пол. И сейчас же другая упала ему в руки."
Автор сравнивает книги с белым голубем, страницы с белоснежным пером, но в то же время строчки их обжигают мозг, потому что говорят об испытанном, когда-то прожитом, о чувствах. Чувствам в мире, где живет Монтэг нет места. Никто не замечает луну, солнце. Пробуждение человека в Монтэге происходит постепенно- он сомневается, совесть мучает его. Поэтому он переживает, когда хозяйка библиотеки оказывается дома. И книги, как укоры совести, как капли дождя падают ему в руки. Но в то же время голуби как вестники, и это вестники постепенной эволюции главного героя- от простого уничтожителя, до человека вспоминающего, наблюдающего, с посеянным внутри семенем сомнения. И это сомнение не позволит ему теперь смело ездить по доносам.
Поэтому "They fell like slaughtered birds- Журналы падали, словно  подбитые птицы"- беззащитные перед людьми, точно птицы. Сравнение с птицами, подстреленными руками хищного человека, уничтожителя наиболее полно характеризует авторскую позицию. Человек- разрушитель природы. К этой мысли в романе автор возвращается неоднократно.
"And the woman stood below, like a small girl, among the bodies.- а женщина стояла среди этих  мертвых тел смирно, как маленькая девочка." Беззащитная как ребенок, хозяйка библиотеки наблюдает за разрушением своего мира. И непонятно- то ли мертвые тела это пожарные, вторгающиеся на ее территорию, несущие с собой огонь и хаос, то ли мертвые тела это уничтоженные книги.
 "Titles glittered their golden eyes, falling, gone.-Вспыхивали золотые глаза  тисненых заглавий, падали, гасли..."- одушевляя книги, автор подчеркивает живость их для пробудившегося Монтэга. Немым укором разрушителю кажутся эти книги. Словно бы сожжение книг равносильно уничтожению близких для хозяйки. Для владелицы библиотеки уже все решено- она не реагирует на просьбы покинуть дом- ее жизнь закончена.
       
     Переломный момент.
Влияние стресса на развитую личность может оказывать совершенно интересное воздействие. Герой, находясь в состоянии растерянности и шока, действует согласно своей интуиции.
"Montag felt the hidden book pound like a heart against his chest.- Спрятанная книга  трепетала у  Монтэга под мышкой,  толкалась  в  его грудь, как  живое сердце."- метафора не случайна. Сердце человека Монтэг тихо украл на том пожаре, свое сердце. Теперь уже обратного пути нет.
"Where the path of kerosene lay like the track of some evil snail.- как след гигантского червя, пролегала темная  полоска керосина." В переводе сравнение заменено. Но это заменено специально, чтобы читатель представил себе картину, попавшуюся на глаза Монтэгу. Червь воспринимается читателем более негативно, чем некая злая улитка.
"His hands had been infected, and soon it would be his arms. He could feel the poison working up his wrists and into his elbows and his shoulders,and then the jump-over from shoulder-blade to shoulder-blade like a spark leaping a gap. His hands were ravenous. And his eyes were beginning to feel hunger, as if they must look at something, anything, everything.- Кисти его  рук поражены заразой, скоро  она  поднимется выше, к локтям, захватит плечи, перекинется, как искра,  с одной лопатки на другую. Его руки охвачены  ненасытной жадностью. И  теперь эта жадность передалась уже и его глазам:  ему  вдруг захотелось глядеть и глядеть, не  переставая, глядеть на что-нибудь, безразлично, на что, глядеть на все..." Метафора "яд", замененная при переводе на "заразу" неслучайна- яд, это то что губит человека, в то время как некая болезнь, охватившая Монтэга прогрессирует.
Пробудившаяся совесть, потерянная осторожность- ведь он и раньше прятал в своем доме книги, но он выдает себя, расспрашивая своих коллег. После исчезновения Клариссы он делится своими сомнениями, и он чувствует себя в опасности. У него нет союзников- даже жена, близкий ему человек, не может его понять. "He lay far across the room from her, on a winter island separated by an empty sea. She talked to him for what seemed a long while and she talked about this and she talked about that and it was only words.- Но ему казалось, что она где-то далеко, в другом конце комнаты, что его постель  -  это ледяной остров среди пустынного моря.  Жена что-то говорила ему, говорила долго, то  об одном, то о другом, но  для него это были  только слова, без связи и  без смысла."
Словно бы проснувшийся от всеобщего сна Монтэг, пробужденный Клариссой и внезапно покинутый ею, снова бродит он по ледяному острову. Он инфицирован совестью, он потерял ориентацию, но он осознает, что вокруг него только пустота и бессмысленный шум.
"A great thunderstorm of sound gushed from the walls. Music bombarded him at such an immense volume that his bones were almost shaken from their tendons; he felt his jaw vibrate, his eyes wobble in his head. He was a victim of concussion. When it was all over he felt like a man who had been thrown from a cliff, whirled in a centrifuge and spat out over a waterfall that fell and fell into emptiness and emptiness and never-quite-touched-bottom-never-never-quite-no not quite-touched-bottom… and you fell so fast you didn’t touch the sides either… never… quite… touched… anything.-  Шквал звуков  обрушивался на него со стен. Музыка  бомбардировала его с такой силой,  что  ему как будто  отрывало сухожилия от  костей, сворачивало челюсти и  глаза  у  него  плясали  в орбитах, словно  мячики. Что-то  вроде контузии. А когда это кончалось, он чувствовал себя,  как человек,  которого сбросили со скалы,  повертели в воздухе с быстротой центрифуги и  швырнули в водопад, и он летит, стремглав летит в пустоту- дна нет, быстрота такая, что не задеваешь  о стены... Вниз... Вниз...  И  ничего кругом... Пусто...  Гром стихал. Музыка умолкала."
Все эти шумы- живые, как орудия войны, орудия уничтожения людей и оглушения их разума. Программа подчинения проста: больше шума, меньше смысла, меньше времени для понимания. Приемом сравнения- контузия и оглушенность- автор подчеркивает разрушительное действие бессмысленных звуков. Приемом повтора нагнетается напряжение, и тем самым показывается, как личность человека, проходя через обработку установленной программы теряет себя. Словно в центрифуге, сознание Милдред прополощено- день за днем, день за днем этот шквал музыки. Поэтому снотворные таблетки и неизменное радио в ушах для нее это способ побега от пустоты. Монтэг воспринимает ее, и ее слова как лепет маленького ребенка. Он пытается вспомнить, где они встретились- и не может. Система промыла его, выжала и сбросила вниз, в пустоту. Образ центрифуги всплывает и позднее- в разговоре с брандмейстером. Трагедия Монтэга обостряется присутствием куда более опустошенной женщины рядом, женщины беспомощной. Как если бы Монтэг оказался на ледяном острове, в одиночку и без каких бы то ни было указаний.
При прочтении Милдред Монтэг не воспринимается как полноценный герой- это скорее как сломанный механизм, о котором заботится Монтэг. Набор страхов толкает ее в дальнейшем вызвать пожарных в собственный дом. У нее нет общности с мужем. Она боится его и с легкостью исчезает. Телевизионные "родственники" для нее куда более реальны. Поэтому автор не рассказывает о том, что впоследствии происходит с Милдред, когда на Монтэга, сбежавшего преступника- открывают охоту. Как сорняк перекати-поле, среднестатистический житель города и одна из жертв системы, фактически убитая личность, в своем неведении она избирает наиболее удобные ей пути и вряд ли может считаться полноценным героем. Смерть человека для нее событие малозначащее- о смерти Клариссы Маклеллан она не задумывается, ведь об этом Милдред вспоминает только через четыре дня. Она не волнуется даже о том, что ее муж расспрашивает о другой женщине. Сострадание, забота, чуткость, ревность и все присущие нормальной женщине качества у нее отсутствуют. Ее благо- четвертая телевизионная стена в гостиной. Это сродни наркотической зависимости, поощряемой и культивируемой государством.
"Her eyes with a kind of cataract unseen but suspect far behind the pupils,  глаза с  тусклым  блеском, словно на них были  невидимые бельма"- достаточно одного описания ее глаз, приема сравнения. Глаза как бельма, незрячие. Этот персонаж уже мертв- на слова мужа о том, что вчера его бригадой был сожжен живьем человек, Милдред не реагирует. Для снятия напряжения она катается на огромной скорости и абсолютно бесстрастно и бесхитростно говорит о том, что это помогает, как бы между делом упоминая, что под колеса попадает кролик или собака. При этом Клариссу Маклеллан сбило на дороге. Брандмейстер Битти, зашедший навестить больного Монтэга, считает что такой исход наилучший для Клариссы. Тогда Монтэг, потерявший друга, начинает действовать и учиться в одиночку.
   
      Протест героя.
Начало второй части, открывается картиной сидящих в доме супругов Монтэг. По ту сторону дома идет дождь, выключены стены.
"They read the long afternoon through, while the cold November rain fell from the sky upon the quiet house. They sat in the hall because the parlour was so empty and grey-looking without its walls lit with orange and yellow confetti and sky-rockets and women in gold-mesh dresses and men in black velvet pulling one-hundred-pound rabbits from silver hats. The parlour was dead and Mildred kept peering in at it with a blank expression as Montag paced the floor and came back and squatted down and read a page as many as ten times, aloud.-Весь долгий день они читали, а холодный ноябрьский дождь  падал  с неба на притихший дом. Они читали в передней. Гостиная казалась  пустой  и серой. На  ее  умолкших  стенах  не  играла  радуга конфетти,  не  сверкали  огнями фейерверки,  не было женщин в платьях из золотой  мишуры, и мужчины в черных бархатных   костюмах  не   извлекали  стофунтовых  кроликов   из  серебряных цилиндров.  Гостиная была мертва.  И Милдред с застывшим, лишенным выражения лицом то и дело поглядывала на молчавшие стены, а Монтэг то беспокойно шагал по комнате,  то опять опускался на корточки и по  нескольку раз перечитывал вслух какую-нибудь страницу."

 Затишье перед приближающейся грозой- нервничающая перепуганная женщина в гостиной, мертвой гостиной. Потому использован здесь эпитет "мертвая", что тишина объяла дом и стены. Стены умолкли. Смолк шум и смолкла оглушающая жизнь цветного бессмысленного мира.
"He stared at the parlour that was dead and grey as the waters of an ocean that might teem with life if they switched on the electronic sun.-
Он глянул на стены гостиной: мертвые и серые, как воды океана, который, однако, готов забурлить жизнью, стоит только включить электронное солнце." Здесь используется дословный перевод. Автор словно говорит "здесь все искусственное, даже солнце можно включить и выключить".
Затем снова появляются бомбардировщики:"The bombers crossed the sky and crossed the sky over the house, gasping, murmuring, whistling like an immense, invisible fan, circling in emptiness.-Над домом  проносились бомбардировщики, один  за другим,  проносились с ревом, грохотом и свистом, словно гигантский невидимый вентилятор вращался в пустой дыре неба." Образы войны словно снимают напряжение, и проносящиеся бомбардировщики напоминают Монтэгу, о том что идет война. Никто в его городе не говорит о том и Монтэг, понимая что он растерян и не может понять ничего, вспоминает как забрел в один парк и там поговорил со стариком.
Садясь в метро, взгляд его лови следующую картину:
"The subway fled past him, cream-tile, jet-black, cream-tile, jet-black, numerals and darkness, more darkness and the total adding itself.-
В окнах мелькала стена туннеля -  кремовые изразцы и густая чернота  -изразцы и чернота, цифры и снова чернота, все неслось мимо, все складывалось в какой-то непонятный итог."
Образ туннеля как образ всей его жизни- то темнота, то просветы и все пронеслось мимо него. Герой не разбирает итога, не видит смысла- только яркие пятна, и как кремовые изразцы- потихоньку всплывающие образы счастливого забытого прошлого. Прием повтора использован автором и оставлен в переводе.
Монтэг едет сдавать Библию, пытается удержать и запомнить хоть немного информации, но в метро его оглушает реклама:
"Trumpets blared.

“Denham’s Dentrifice.”

Shut up, thought Montag. Consider the lilies of the field.

“Denham’s Dentifrice.”

They toil not—

“Denham’s—”

Consider the lilies of the field, shut up, shut up.

“Dentifrice!”

He tore the book open and flicked the pages and felt them as if he were blind, he picked at the shape of the individual letters, not blinking.

“Denham’s. Spelled : D-E-N”

They toil not, neither do they…

A fierce whisper of hot sand through empty sieve.

“Denham’s does it!”

Consider the lilies, the lilies, the lilies…

“Denham’s dental detergent.”

“Shut up, shut up, shut up!”
 В вагоне ревели радиорупоры:
     - Зубная паста Денгэм!..
     "Замолчи,- думал Монтэг.- Посмотрите на лилии, как они растут..."
     - Зубная паста Денгэм! "Они не трудятся..."
     - Зубная паста...
     "Посмотрите на лилии... Замолчи, да замолчи же!.."
     - Зубная паста!..
     Он опять раскрыл книгу, стал лихорадочно листать страницы, он  ощупывал их, как слепой, впивался взглядом в строчки, в каждую букву.
     - Денгэм. По буквам: Д-е-н... "Не трудятся, не прядут..."
     Сухой шелест песка, просыпающегося сквозь пустое сито.
     - Денгэм освежает!..
     "Посмотрите на лилии, лилии, лилии..."
     - Зубной эликсир Денгэм!
     - Замолчите, замолчите, замолчите!..
Здесь использована аллюзия из Библии и прием повтора. И слова из проповеди высыпаются из его сознания как сито из песка, говорит автор. Навязчивый шум рекламы, бессмысленный, мешающий ему, доводит героя до истерики. Всем он кажется сумасшедшим- кричащий человек с запрещенной книгой в метро, но эти последние драгоценные минуты- ведь вскоре он должен сдать книгу- крадет шум, принадлежащий миру потребителей. Мир суетится- рекламирует, несется, а лили растут естественно, сами по себе.
"The train radio vomited upon Montag, in retaliation, a great ton-load of music made of tin, copper, silver, chromium, and brass. The people were pounded into submission; they did not run, there was no place to run; the great air-train fell down its shaft in the earth.- И как бы  в отместку,  рупоры  обрушили  на  Монтэга  тонну музыки, составленной из  металлического лязга - из дребезжания и  звона жести, меди, серебра,  латуни. И  люди  смирились,  оглушенные  до состояния полной покорности, они не убегали,  ибо бежать было некуда: огромный пневматический поезд мчался в глубоком туннеле под землей."
Метафора музыки как образ военной пропаганды- люди в поезде, как заложники войны. Грохотом автор словно рисует образ военных маршей, день за днем оглушающих людей. Они не могут убежать, оглушенные лязгом и грохотом, они смиряются с происходящим. Но Монтэг не смиряется с волей системы- обезумевший, разъяренный, он направляется к дому Фабера.

"He and the white plaster walls inside were much the same. There was white in the flesh of his mouth and his cheeks and his hair was white and his eyes had faded, with white in the vague blueness there.-Его лицо и белые  оштукатуренные  стены комнаты, видневшиеся за ним, были одного цвета. Белыми казались его губы, и кожа щек, и седые волосы, и угасшие бледно-голубые глаза." Использование эпитетов придает описанию дома и облика Фабера мертвенный оттенок. Живущий в постоянном страхе, один из последних интеллигентов города, Фабер знает о нависшей над ним угрозе. Его имя и адрес запосаны в картотеке Монтэга, и он не до конца верит ему, пожарнику-уничтожителю, сомневающемуся в устройстве господствующего порядка.
"Do you know the legend of Hercules and Antaeus, the giant wrestler, whose strength was incredible so long as he stood firmly on the earth. But when he was held, rootless, in mid-air, by Hercules, he perished easily.- Известна  ли  вам  легенда  об  Антее? Это  был  великан, обладавший непобедимой силой,  пока он  прочно  стоял  на  земле. Но,  когда Геркулес оторвал его от земли  и поднял в воздух, Антей  погиб."
Аллюзией на древнегреческую греческую легенду и словами Фабера, расшифровывающего ее Монтэгу автор напоминает о том, что отрываться от корней, от мира природы неестественно и опасно.
"But who has ever torn himself from the claw that encloses you when you drop a seed in a TV parlour? It grows you any shape it wishes! It is an environment as real as the world. -.  Но  кто вырвет вас  из цепких  когтей, которые захватывают вас в плен, когда вы включаете  телевизорную  гостиную? Она мнет вас,  как глину, и формирует вас по своему желанию. Это тоже "среда" - такая же  реальная, как мир."
Здесь автором и переводчиком использованы перефраз и сравнения. "to argue with a one-hundred-piece symphony orchestra, full colour, three dimensions, and I being in and part of those incredible parlours. - вступить в спор  с симфоническим  оркестром из ста инструментов, который ревел на меня  с  цветного и  объемного  экрана  нашихчудовищных  гостиных."
  Под перефразом "оркестр" автор устами Фабера подразумевает систему образования и развлечения, систему оглушения и усреднения индивида до работающего потребителя, скромного винтика в огромной машине, и потому к слову "гостиные" привязан эпитет "чудовищные". Отсутствующие телевизионные стены Фабер заменяет своим хобби, для того чтобы избавиться от шума метро и навязчивой рекламы он затыкает уши резиновыми пробками.
"‘Remember, Caesar, thou art mortal.’- "Помни, Цезарь, что  и  ты  смертен" говорит Фабер, эта аллюзия объясняет, что человек не только не может достичь всего, но и время его уходит. Некоторые вещи необходимо помнить, сохранять для последующих поколений и обдумывать. Фабер с сожалением признает, что люди сами сознательно отложили книги в пользу развлечений и большинство их поддержало.
"A bomber flight had been moving east all the time they talked, and only now did the two men stop and listen, feeling the great jet sound tremble inside themselves.-  над домом проносились эскадрильи бомбардировщиков, держа курс  на восток. Только сейчас  они заметили  это и умолкли, прислушиваясь к мощному реву реактивных моторов, чувствуя, как от него все сотрясается у них внутри."
Звук войны служит напоминание читателю- еще не все потеряно. Что-то борется с устоявшимся мировым порядком. И потери мира горящих книг огромны- мобилизованы миллионы людей, хотя для спокойствия горожан цифру всегда уменьшают. Устами Фабера автор говорит о том, что цивилизация несется к гибели. Хотя исход такого общества предугадываем.
"I remember the newspapers dying like huge moths.No one wanted them back.-Я  помню,  как одна за другой  умирали газеты,  словно бабочки на огне. Никто не  пытался их  воскресить. "
Использовано сравнение газет- хроник действительного, происходящего во времени "сейчас"- с умирающими бабочками наиболее полно отражает точку зрения Фабера. Правда беззащитна перед нежеланием слышать и помнить. В переводе газеты "воскрешают", и это создает дополнительный эффект, точно в самом деле много лет назад, в мире, утраченном Фабером происходили убийства правды. Отгородившись от войны и реальности развлечениями, люди потеряли себя. Потеряли голубей- книги, и вестников- газеты.
Для Фабера пожарники это просто"fire-eaters- пожиратели огня", устраивающие зрелища на потеху примитивной публике, как глотатели огня в цирке, хотя с точки зрения автора, пожарники это саламандры- легендарные ящерицы, духи, обитающие в огне и способные вопламенять все вокруг.
"You could feel the war getting ready in the sky that night. The way the clouds moved aside and came back, and the way the stars looked, a million of them swimming between the clouds, like the enemy discs, and the feeling that the sky might fall upon the city and turn it to chalk dust, and the moon go up in red fire; that was how the night felt.-В ту ночь даже небо  готовилось к войне.  По нему клубились тучи, и в просветах  между ними, как вражеские  дозорные, сияли  мириады  звезд.  Небо словно собиралось  обрушиться на город и превратить его в кучу белой пыли. В кровавом зареве вставала луна. Вот какой была эта ночь."
Одушевляя небо, автор вновь напоминает- развязка близка, и она будет жестокой. За равнодушие, за неучастие и глухоту, даже звезды (прием сравнения) враждебные пустому миру и небо готовы упасть на город. Луна здесь в кровавом зареве- яркий эпитет- луна как предвестник грядущих искупительных жертв.

      Провокаторы и первое открытое противостояние.
Наиболее яркими провокаторами обостряющегося противостояния Монтэга обществу оказались соседские жены, приглашенные на своеобразный вечерний чай для совместного просмотра телепередач.
Появление гостей Милдред Монтэг описано следующим образом:"They were like a monstrous crystal chandelier tinkling in a thousand chimes, he saw their Cheshire Cat smiles burning through the walls of the house.-Эти женщины  были похожи  на  чудовищные  стеклянные люстры,  звенящие  тысячами хрустальных подвесок. Даже сквозь стену он  видел их застывшие бессмысленные улыбки." Прием сравнения- женщины как люстры. Штампованные, звенящие, пустые, в то время как Кларисса Маклеллан напоминала Монтэгу луну и свечу- ненавязчивое естественное тепло. "Улыбки чеширского кота" заменены переводчиком на "застывшие и бессмысленные", гипербола- "горящие через стены дома", что подготавливает читателя к неприятной картине. Монтэг чувствует их блеск и фальш словно бы через стены.
"Montag said nothing but stood looking at the women’s faces as he had once looked at the faces of saints in a strange church he had entered when he was a child. The faces of those enamelled creatures meant nothing to him, though he talked to them and stood in that church for a long time, trying to be of that religion, trying to know what that religion was, trying to get enough of the raw incense and special dust of the place into his lungs and thus into his blood to feel touched and concerned by the meaning of the colourful men and women with the porcelain eyes and the blood-ruby lips.- Монтэг  молча  разглядывал  лица  женщин,  так  когда-то он разглядывал изображения  святых в  какой-то церквушке чужого вероисповедания, в  которую случайно забрел ребенком. Эмалевые лики этих странных существ остались чужды и  непонятны  ему, хоть он  и  пробовал обращаться к  ним в молитве  и долго простоял в  церкви,  стараясь проникнуться чужой верой, поглубже  вдохнуть в себя запах ладана и  какой-то особой, присущей только этому месту пыли.  Ему думалось: если эти запахи наполнят его легкие, проникнут в его кровь, тогда, быть может,  его тронут, станут  понятнее  эти  раскрашенные  фигурки  с фарфоровыми  глазами и яркими, как рубин, губами."
В вышеприведенном отрывке использованы приемы сравнения лиц гостей с ликами святых в неизвестной главному герою церкви. Данный стилистический прием словно показывает, столь чужды и непонятны ему гости его жены, словно носители какой-то иной, совершенно непонятной ему религии, и так же как и те церковные фигуры непонятны ему, так и эти женщины остаются незнакомыми. Если исходить из позиции атеиста, коим словно бы является Монтэг, то некие символы и обряды непонятны ему. Но здесь скорее антитеза религии- антирелигия, светская пропаганда, не оставляющая ни времени, ни места обдумать основные ее догматы. Примечательно, что все хаотичные воспоминания Монтэга выстраивают собой цельную систему простых и необходимых человеческих ценностей- от прогулки с другом, до возвращения к первобытной природе и потребности в вере.
"It was a stroll through another store, and his currency strange and unusable there, and his passion cold, even when he touched the wood and plaster and clay. So it was now, in his own parlour, with these women twisting in their chairs under his gaze, lighting cigarettes, blowing smoke, touching their sun-fired hair and examining their blazing fingernails as if they had caught fire from his look. Their faces grew haunted with silence. They leaned forward at the sound of Montag’s swallowing his final bite of food. They listened to his feverish breathing. The three empty walls of the room were like the pale brows of sleeping giants now, empty of dreams. Montag felt that if you touched these three staring brows you would feel a fine salt sweat on your finger-tips. The perspiration gathered with the silence and the sub-audible trembling around and about and in the women who were burning with tension. Any moment they might hiss a long sputtering hiss and explode.-
 
Все равно как если бы он зашел в лавку, где в обращении была другая валюта, так что он ничего не мог купить на  свои деньги. Он остался холоден. Даже  когда потрогал святых - просто дерево, глина. Так чувствовал он себя и сейчас, в своей собственной гостиной, глядя на трех женщин, нервно  ерзавших на стульях. Они курили,  пускали в воздух  клубы дыма, поправляли свои яркие волосы,  разглядывали свои ногти - огненно-красные, словно воспламенившиеся от пристального взгляда Монтэга. <...>Три  пустые  стены  гостиной  были  похожи  теперь  на  бледные  лбы  спящих великанов, погруженных в тяжкий сон  без сновидений. Монтэгу чудилось - если коснуться  великаньих лбов, на пальцах останется след  соленого  пота. И чем дальше,  тем  явственнее  выступала  испарина  на  этих  мертвых  лбах,  тем напряженнее молчание, тем  ощутимее трепет в воздухе и в теле этих сгорающих от  нетерпения  женщин.  Казалось,  еще  минута  - и  они,  громко зашипев, взорвутся."
Непонятные и безучастные, так они заполнили дом героя. Вера как нечто недостижимое, и понимание как нечто недостижимое. Чужой мир врывается в начинающего понимать полную картину происходящего ужаса героя, и женщины, наиболее яркие представительницы, точно испытание, которое Монтэг проиграет.
Он не в силах посеять семена сомнения- друзей его жены мало что интересует, даже участь отправленного на войну мужа. Ожидающие шуиных развлечений, они смотрят на него неприязненно. Он здесь- чужеродный элемент. Словно потревоживший змеиное логово, Монтэг упрямо остается с ними, с целью если хотя бы не достучаться, то напугать их. Воспитание детей одной гостьи сравнивается с закладыванием белья в стиральную машину- все процессы, имеющие значение в привычном для читателя мире здесь практически автоматизованы. Программа и бесчувственность раздражают Монтэга, а сам он, собирающийся всего лишь поговорить с гостями, вызывает у них раздражение.
Попытка начать читать стихи гостьям описывается так "and his voice went out across the desert- Голос его проносился над пустыней." Здесь невольно хочется найти аллюзию на Моисея, проповедовавшего в пустыне, но ее тут нет. Перифраз употреблен автором и переводчиком чтобы показать всю громадную пустоту- места и присутствующих здесь людей. Но к концу прочтения одна из гостей начинает рыдать. Монтэгу удается добиться минимального эффекта.
Итог его опасной затеи неутешителен: "Montag stood alone in the winter weather, with the parlour walls the colour of dirty snow.-Монтэг стоял в ледяной пустыне  гостиной, где стены напоминали  грязный снег."
Метафора ледяной пустыни, не изменившейся даже после попытки Монтэга напугать и пробудить совесть указывает на то, что все одиночные усилия тщетны. Мир, в котором хорошо и удобно просто развлекаться, не мучаясь сомнениями, чувствами, созерцаниями и переживаниями не в состоянии раскачать одному герою. Ледяная пустыня также как образ города. Город обитаем, днем и ночью здесь живут и развлекаются, но тем не менее все присущие человеку эмоции- кроме жажды развлечений- погребены под толстым слоем льда.
"Они не знают,  что вся их жизнь похожа  на огромный пылающий  метеор, несущийся сквозь пространство. Пока он летит, это красиво, но когда-нибудь он неизбежно должен упасть. А они ничего не видят -только этот нарядный, веселый блеск."- говорит Фабер о гостях Мидред Монтэг. Использован прием сравнения. Трагедия каждого человека- каждого несущегося метеора- уже не столь трагична. Людей используют сами же люди как бумажные салфетки. Программа задана системой, и любое незначительное отклонение от этой системы карается арестом или смертью по неосторожности.
    
      Колебание героя и преступление.
Словно источник всей инфекции объявшей город- пожарный пункт, где распространяют огонь. Но это чумной огонь. Герой уже не чувствует себя в безопасности среди привычной работы. Уверенность его пошатнулась.
Возвращаясь на работу, Монтэг видит "the orange Salamander slept with its kerosene in its belly.-Оранжевая Саламандра дремала, наполнив  брюхо  керосином." Перефраз- использование слова "Саламандра" для описания пожарной машины. Однако образ напоминает скорее огнедышащего дракона. Саламандра "спит", словно гигантское огненное чудовище, дожидаясь своего часа. Далее, встречаясь с антагонистом Фабера, брандмейстером Битти, Монтэг чувствует вину и страх. "In Beatty’s sight, Montag felt the guilt of his hands. His fingers were like ferrets that had done some evil and now never rested, always stirred and picked and hid in pockets, moving from under Beatty’s alcohol-flame stare. If Beatty so much as breathed on them, Montag felt that his hands might wither, turn over on their sides, and never be shocked to life again; they would be buried the rest of his life in his coat-sleeves, forgotten. For these were the hands that had acted on their own, no part of him, here was where the conscience first manifested itself to snatch books, dart off with job and Ruth and Willie Shakespeare, and now, in the firehouse, these hands seemed gloved with blood.-  В  присутствии Битти Монтэг  остро ощущал виновность своих рук. Его пальцы  шныряли,  как напроказившие хорьки, ни минуты  не  оставаясь  в  покое. Они то  нервно  шевелились,  то теребили что-то,  то прятались в карманы  от  бледного, как спиртовое  пламя, взгляда Битти. Монтэгу  казалось, что стоит  брандмейстеру дохнуть  на них - и  руки усохнут, скорчатся и больше уж никогда не удастся  вернуть их  к  жизни, они навсегда будут  похоронены  в  глубине  рукавов  его  куртки.  Ибо  эти руки вздумали  жить  и действовать  по своей воле,  независимо  от Монтэга, в них впервые проявило себя его сознание, реализовалась  его тайная жажда схватить книгу и убежать, унося с  собой Иова, Руфь или Шекспира. Здесь,  на пожарной станции, они казались руками преступника, обагренными кровью."
В этом отрывке использована метонимия- руки героя словно бы действуют сами по себе, использован прием сравнения их с хорьками. Словно бы руки его виновны, но сам герой мучается страхом и совестью перед всезнающим брандмейстером. Прием сравнения в этом отрывке- сравнение с руками преступника- показывает читателю, насколько еще сомневающийся Монтэг зависит от страха и системы. Взгляд всесильного брандмейстера как спиртовое пламя- прием сравнения- но взгляд этот бледный. Только в момент побега от механического пса Монтэг понимает- Битти мучался, он хотел умереть.
“the crisis is past and all is well, the sheep returns to the fold.- Кризис  миновал,  и все  опять хорошо. Заблудшая  овца  вернулась  в  стадо.” Иносказанием брандмейстер показывает свое отношение к главному герою- для него он лишь заблудшая больная овца, не несущая особой опасности.
“Montag sat like a carved white stone. The echo of the final hammer on his skull died slowly away into the black cavern.-Монтэг  сидел,  словно  белое   каменное  изваяние.  Отголоски последних нанесенных  ему ударов  медленно затихали  где-то в темных пещерах мозга.” Приемами сравнения автор подчеркивает изменение состояния героя. Монтэг обессилен, перепуган и окаменел. Метафоры подчеркивают безжизненность Монтэга, его неспособность собраться с силами. Сигнал тревоги останавливает Монтэга, решившего было ответить Битти.
“They leaped into the air and clutched the brass pole as if it were the last vantage point above a tidal wave passing below, and then the brass pole, to their dismay slid them down into darkness, into the blast and cough and suction of the gaseous dragon roaring to life!- Они прыгнули в провал люка,  крепко ухватившись  руками за медный шест, словно в нем  было единственное спасение от взмывавших снизу волн.  Но  шест низвергнул  их прямо в пучину, где уже  фыркал, рычал и кашлял, пробуждаясь, бензиновый дракон.”
Антитеза- прыжок вниз, в провал, и метафора- волна. Перефраз- автомобиль как дракон, как дикое орудие уничтожения. Монтэг снова присоединяется к уничтожителям, теперь уже с нелегким сердцем. “With a shift of kerosene bulk in the glittery brass tank, like the food in the stomach of a giant-плескался  керосин  в блестящем медном брюхе Саламандры, словно  пища  в  животе  великана.” Использование эпитетов и сравнений подчеркивает чудовищность орудия. При переводе дракон заменен на саламандру- машине дано имя собственное, она оживает, кажется главному герою и читателям драконом, которым уже невозможно управлять. Во внутренностях ее- огненосная смесь. 
Вот каким видит автор и, вероятно герой, брандмейстера:
"Beatty never drove, but he was driving tonight, slamming the Salamander around corners, leaning forward high on the driver’s throne, his massive black slicker flapping out behind so that he seemed a great black bat flying above the engine, over the brass numbers, taking the full wind.
- Обычно  Битти никогда не садился  за руль, но сегодня машину вел он, круто сворачивая  на поворотах, наклонившись вперед с высоты водительского  трона,  полы  его  тяжелого черного макинтоша хлопали и  развевались  - он  был  как огромная летучая мышь, несущаяся  над машиной, грудью навстречу ветру."
Брандмейстер, занимающий водительское сиденье- в переводе и в оригинале "водительский трон"-кажется герою предводителем огня, принадлежащим к миру ночного, темного и жуткого. Битти словно выступает вождем и инициатором нового вызова, и при этом прием сравнения его с летучей мышью лишь подчеркивает его нереальную чудовищность для растерянного Монтэга. В отрывке использован прием сравнения, сохраненный при переводе.
Вторая часть заканчивается неожиданно- объект, на который привезли Монтэга оказался его собственным домом. Автор оставляет главного героя и читателя в растерянности. И начинает третью часть.
Третья часть романа озаглавлена “Burning bright”, переведена “Огонь горит ярко”.
“Old Montag wanted to fly near the sun and now that he’s burnt his damn wings, he wonders why. Didn’t I hint enough when I sent the Hound around your place?”-Старина Монтэг вздумал взлететь к солнцу, и теперь, когда ему обожгло крылышки, он недоумевает, как это могло случиться. Разве я не  предупредил вас  достаточно  ясно,  когда подослал пса к вашим дверям?”
Здесь, словами Битти перефразирована аллюзия на легенду об Икаре. Для брандмейстера попытка Монтэга достичь знаний и правды это то же самое, что и тщеславие древнегреческого Икара. В то время как для Монтэга это всего лишь способ понять существование и получить ответы на жизненно важные ему вопросы, заглянуть за рамки привычной системы жизненного уклада и понять, почему он не счастлив. Подсылая пса к дверям Монтэга, Битти пытался удержать в строю этой системы потомственного пожарника Но заблудившийся Монтэг воспринимал это как угрозу со стороны неизвестного врага, натравившего на него механического пса.
“There was a crash like the falling parts of a dream fashioned out of warped glass, mirrors, and crystal prisms.- Раздался  звон, как  будто вдребезги рассыпалась  мечта, созданная  из граненого стекла, зеркал и хрустальных призм.” Перефразом читателю предлагается увидеть, как рушится привычный для обывателя мир- Милдред Монтэг, вызвавшая пожарных в собственный дом, сбегает, бормоча лишь о “родственниках”- трех погибших телевизионных стенах, пределе ее мечтаний. Ее совершенно не волнует участь мужа, которому грозит арест, разрушение собственного дома. Весь ее мир- из хрусталя и стекла. Предательство мужа не кажется ей таким ужасным- перепуганная, пустая и стеклянная, она сбегает, не перемолвившись с ним ни единым словом. Ее страх основан лишь на неведении, потери того, что заменяет ей семью- иллюзорных  родственников, никогда не существовавших людей. Движимая лишь страхом перед законом, человеческая кукла бежит из места, которое она должна была защищать, как любой человек. Потребительское мышление, желание развлекаться делает из людей монстров- и вот уже человек, обеспечивающий Милдред Монтэг заботу и средства к существованию выброшен как использованная вещь, ставшая ненужной. Невольно возникает образ курицы, всколыхнутой шумом.
Из-за страха быть пойманным механическим псом, Монтэг остается и под давлением Битти начинает уничтожать свой дом. Но жечь для него по-прежнему наслаждение- он уничтожает следы присутствия своего, следы всех выброшенных лет жизни и чужой женщины, предавшей его.
Монтэг совершает сожжение дома точно расправу над ним.
"And then he came to the parlour where the great idiot monsters lay asleep with their white thoughts and their snowy dreams. And he shot a bolt at each of the three blank walls and the vacuum hissed out at him. The emptiness made an even emptier whistle, a senseless scream. He tried to think about the vacuum upon which the nothingness had performed, but he could not. He held his breath so the vacuum could not get into his lungs. He cut off its terrible emptiness, drew back, and gave the entire room a gift of one huge bright yellow flower of burning.
-Затем  он вошел в гостиную, где в  стенах  притаились погруженные в сон огромные безмозглые чудища, с их белыми пустыми думами и холодными  снежными снами. Он выстрелил в каждую из трех голых стен, и вакуумные колбы лопнули с пронзительным  шипением  -  пустота  откликнулась  Монтэгу  яростным пустым свистом, бессмысленным  криком. Он  пытался представить себе ее, рождавшую такие же пустые и бессмысленные  образы,  и не  мог.  Он  только  задержал дыхание, чтобы пустота не проникла  в его легкие. Как  ножом, он разрезал ее и, отступив назад, послал комнате  в подарок еще один огромный ярко-желтый цветок  пламени."
Цветок пламени- прием иносказания. Приемами метафоры и перефраза показано отношение Монтэга к объекту разрушения. Три телевизионные стены как пустые чудовища, стены гостиной пусты и мертвы- нет уюта, нет ничего кроме пустоты. Перефраз- пустота, как стена, как система- использован в оригинале и сохранен в переводе. Но даже мертвая пустота сопротивляется: шипение, свист и крик- не более чем звук треснувших колб и металла, прием перефраза.
“The books, Montag!”

The books leapt and danced like roasted birds, their wings ablaze with red and yellow feathers. - Монтэг, книги! Книги подскакивали  и метались, как опаленные птицы их крылья пламенели красными и желтыми перьями.”  Битти напоминает ему о книгах, которые он должен уничтожить. Использован прием сравнения горящих книг с птицами, ошалевшими от огня. Обожженные и беззащитные, они исчезают в пламени. Битти пытается разъярить его, вывести на чистую воду, настаивая на сожжении книг.
“The house fell in red coals and black ash. It bedded itself down in sleepy pink-grey cinders and a smoke plume blew over it, rising and waving slowly back and forth in the sky. It was three-thirty in the morning. The crowd drew back into the houses; the great tents of the circus had slumped into charcoal and rubble and the show was well over.-Дом  рухнул грудой красных углей и черного  нагара. Он лежал  на земле, укрытый периной  из  сонного розовато-серого пепла, и  высокий  султан  дыма вставал над  развалинами,  тихо колеблясь в  небе. Была половина  четвертого утра. Люди  разошлись по домам: от циркового балагана осталась  куча  золы и щебня. Представление окончилось.”
Использование эпитетов и метафор- дом как груда углей и пепел как перина- смягчает картину пепелища. Но для собравшихся зевак это увлекательное зрелище- цирк, но не трагедия.
“A great earthquake had come with fire and levelled the house and Mildred was under there somewhere and his entire life under there and he could not move. The earthquake was still shaking and falling and shivering inside him.- Землетрясение  и  огненная  буря  только  что сравняли его дом с землей,  там,  под обломками была погребена Милдред и вся его  жизнь  тоже,  и у  него  не  было  сил  двинуться  с места. Отголоски пронесшейся  бури  еще  отдавались  где-то внутри”
Для Монтэга сожжение собственного дома, разрушение семьи это буря и землетрясение- прием перефраза,  практически дословно переведенный на русский язык. От шока он не может сдвинуться с места. Брандмейстер говорит о том, что сигналов было несколько, и Монтэг был предупрежден псом. Провоцируя Монтэга, Битти неожиданно замечает выпавший из уха героя передатчик. Напряжение растет. Монтэг понимает, что в своей жизни он уничтожал совсем не то, что следовало и открыто заявляет об этом своему врагу. Боясь за Фабера, действуя под влиянием шока, он направляет огнемет на брандмейстера.
“And then he was a shrieking blaze, a jumping, sprawling, gibbering mannikin, no longer human or known, all writhing flame on the lawn as Montag shot one continuous pulse of liquid fire on him. There was a hiss like a great mouthful of spittle banging a redhot stove, a bubbling and frothing as if salt had been poured over a monstrous black snail to cause a terrible liquefaction and a boiling over of yellow foam. Montag shut his eyes, shouted, shouted, and fought to get his hands at his ears to clamp and to cut away the sound. Beatty flopped over and over and over, and at last twisted in on himself like a charred wax doll and lay silent.-

Но в следующее  мгновение он уже был клубком пламени, скачущей, вопящей куклой,  в  которой  не осталось  ничего человеческого, катающимся по  земле огненным шаром, ибо Монтэг выпустил  в него длинную струю жидкого пламени из огнемета. Раздалось шипение, словно жирный плевок упал на раскаленную плиту, что-то забулькало и забурлило, словно бросили горсть соли на огромную черную улитку и она расплылась, вскипев желтой пеной. Монтэг  зажмурился, закричал, он  пытался  зажать уши руками, чтобы не слышать этих  ужасных  звуков.  Еще несколько судорожных движений, и Битти скорчился, обмяк,  как восковая кукла на огне, и затих.”
В сцене убийства, а точнее уничтожения использованы метафоры. Монтэг, пытающийся защитить свой подлинный мир уничтожает врага его же оружием- огнем, и как оказывается, чудовищный брандмейстер Битти всего лишь человек, а в понимании Монтэга это только восковая кукла системы, которую необходимо уничтожить. Сравнение с огромной черной улиткой показывает картину гибели существа, в котором тоже осталось мало человеческого.
Героя пугает содеянное, ведь все же живое существо уничтожил он, но перефраз- восковая кукла, подожженная- объясняет читателю, что в этой смерти не было ничего насильного. Брандмейстер всего лишь очередная кукла системы, ее жертва и впоследствии Монтэг осознает, что Битти хотел покончить с собой, дабы избавиться от своей социальной роли. Потому и было оказано такое давление на мечущегося, нервничающего человека.

    Наказание героя.
Как неотвратимое наказание появляется металлический пес. Не человек- ведь кругом люди, растерянные, объятые шоком- а орудие, механическое существо, принадлежащее системе.
“Montag caught it with a bloom of fire, a single wondrous blossom that curled in petals of yellow and blue and orange about the metal dog.- Монтэг встретил его  струей пламени, чудесным  огненным цветком,-вокруг  металлического  тела  зверя  завились желтые,  синие  и оранжевые лепестки, одевая его в  новую пеструю оболочку.”  В сцене уничтожения механического пса использован прием перефраза- огонь, как цветок. Огонь, которым защищается Монтэг не имеет той сокрушительной ярости. Огонь этот новый, зажженный для защиты. Пес не умирает в огне, хоть механизм уничтожен- он словно трансформируется во что-то под воздействием очистительного огня.  В этой части романа огонь- как аллюзия на огненный цветок в сказке про Маугли.
Пытаясь сбежать- а Монтэг уже ранен псом- он вспоминает про оставленные книги.
“Now, sucking all the night into his open mouth, and blowing it out pale, with all the blackness left heavily inside himself- Широко открыв рот, жадно втягивая ночной воздух, чувствуя, как  темнота тяжело оседает где-то у него внутри…” Использованный прием перефраза- темнота как угрызения совести. Герой, доведенный до отчаяния навалившимися на него шокирующими событиями последних дней, все больше ощущает свою человечность.
Думая о своем спасении, он вспоминает Фабера- боясь что он выдал его, обрек на гибель.
"He felt so suddenly shocked by this that he felt Faber was really dead, baked like a roach in that small green capsule shoved and lost in the pocket of a man who was now nothing but a frame skeleton strung with asphalt tendons.-Он думал о Фабере.  Фабер остался там, в не остывшем еще  сгустке, которому  нет теперь  ни имени, ни названия. Ведь он сжег и Фабера тоже! Эта мысль так  потрясла его, что  ему  представилось, будто Фабер и в  самом деле  умер,  изжарился,  как мелкая рыбешка, в крохотной зеленой  капсуле, спрятанной и навсегда погибшей в кармане человека, от которого осталась теперь лишь кучка костей, опутанных спекшимися сухожилиями."
Прием сравнения- голос Фабера в передатчике, уничтоженном на пожаре, представляется Монтэгу, охваченному шоком самим Фабером и, приемом сравнения- человек как беспомощная рыбешка, словно бы жизнь Фабера действительно зависела от действий Монтэга.
Охота на Монтэга открывается и он слышит по радио, случайно оказавшемся в его кармане:
"“…Watch for a man running… Watch for the running man… Watch for a man alone, on foot… Watch…- ...Следите за бегущим человеком... следите за бегущим человеком... он один, пеший... следите..."
Прием повтора, использованный в нем, нагнетает напряжение внутри героя.
Следующим испытанием для него оказывается необходимость пересечь бульвар.
“There it lay, a game for him to win, a vast bowling alley in the cool morning. The boulevard was as clean as the surface of an arena two minutes before the appearance of certain unnamed victims and certain unknown killers.-  Вот  она  -   игра,  которую  он  должен  выиграть:  широкая  площадка кегельбана,  над которой  веет  прохладный предутренний  ветер. Бульвар  был чист, как гладиаторская арена за минуту до появления на ней безвестных жертв и безыменных убийц.”
Прием иносказания- путь как игра, как игра не на жизнь а на смерть. Сравнение бульвара с ареной для кровавой бойни неслучайно- Монтэг прислушивается к шуму машины. Какая-то машина может положить конец его побегу. Но все оказывается гораздо страшнее:
“The beetle was rushing. The beetle was roaring. The beetle raised its speed. The beetle was whining. The beetle was in high thunder. The beetle came skimming. The beetle came in a single whistling trajectory, fired from an invisible rifle. It was up to 120 m.p.h. It was up to 130 at least. Montag clamped his jaws. The heat of the racing headlights burnt his cheeks, it seemed, and jittered his eye-lids and flushed the sour sweat out all over his body.- Машина мчалась, машина ревела, машина увеличивала скорость. Она  выла и грохотала, она летела,  едва касаясь земли, она неслась как пуля, выпущенная из невидимого  ружья. Сто  двадцать миль в  час. Сто тридцать  миль  в час.<…>  жук-автомобиль несся  за  своей  добычей  - их разделяло двести  футов,  потом  сто, девяносто,  восемьдесят,  семьдесят... Монтэг задыхался, нелепо размахивал руками, высоко вскидывал  ноги, а машина все ближе, ближе,  она гудела, она подавала  сигналы. Монтэг вдруг  повернул голову, белый огонь фар опалил ему глаза -  не было машины, только  слепящий сноп  света, пылающий  факел, со страшной  силой брошенный в Монтэга,  рев, пламя - сейчас, сейчас она налетит!..”
Глаголами движения автор описывает напряжение, создаваемое приближением орудия убийства к своей будущей жертве. И снова механизм- управляемый людьми, но все теми же механизмами, результатами системы. Картинка показана уже глазами героя. И вновь появляется огонь, но уже в переводе- огонь фар. Огонь и механизмы преследуют Монтэга. 
Но происходит чудо- он спасается.

“Wisps of laughter trailed back to him with the blue exhaust from the beetle.- Вместе с синим  дымком  выхлопных газов до него долетели обрывки смеха.”
 Смех, как выхлопные газы, как отработанные остатки того, чем заряжаются механизмы-люди. И этими едва не ставшими его убийцами оказывается компания развлекающихся подростков. Раненый, но еще более решительный, Монтэг едва не поддается аффекту, порожденному страшным предположением:
“ I wonder if they were the ones who killed Clarisse?

He stopped and his mind said it again, very loud.

I wonder if they were the ones who killed Clarisse!

He wanted to run after them yelling.
-Может быть, это они убили Клариссу?
Он остановился и мысленно повторил еще раз очень громко:
-Может быть, это они убили Клариссу!
И ему захотелось с криком броситься за ними вдогонку.”  Использован прием повтора, сохраненный в переводе.
Но, по закону бесчеловечности, машина поворачивается и мчится обратно- люди-механизмы собираются уничтожить его. Но Монтэг уже в безопасности.
“Further on, as Montag moved in darkness, he could see the helicopters falling, falling, like the first flakes of snow in the long winter to come…- Шагая в темноте по переулку, Монтэг  видел, как, словно снежные хлопья, падали с неба геликоптеры - первый снег грядущей долгой зимы...”
Использованные приемы сравнения при переводе были сохранены. Метафора зимы- образ надвигающейся смерти. Автор показывает предстоящую картину: город будет засыпан снегом, белым пеплом и все случится неожиданно. Словно намекая, что кара городу придет сверху, с неба.
“On his way across town, with the helicopters fluttering like torn bits of paper in the sky- Над  городом, словно  поднятые ветром обрывки бумаги, кружились геликоптеры.”
 Механизмы появляются снова, чтобы напомнить Монтэгу, совершающему месть или собственное правосудие- подкладывающему книги в дома пожарного- что охота на него все еще ведется. Но для Монтэга это всего лишь обрывки бумаги- прием сравнения. Книги, как бомба замедленного действия в доме пожарного- и обрывки страниц как использованные кусочки ее.
Помощь он находит лишь в доме Фабера.
“So they must have their game out, thought Montag. The circus must go on, even with war beginning within the hour…-Так.  Значит,  они  решили  довести  игру  до  конца. Спектакль  будет разыгран,  невзирая  на  то, что  через какой-нибудь  час может разразиться война...” Наблюдая за тем, как власти пытаются найти его, Монтэг называет это спектаклем. Ведь для всего этого маленького мира поимка беглого преступника это дорогостоящий и увлекательный спектакль, транслируемый по стенам телевизионных гостиных. Наблюдая за охотой на самого себя, Монтэг с удовольствием- из-за состояния аффекта продумывает, какое последнее слово скажет он, чтобы это еще осталось для кого-нибудь, чтобы пережило его.
В оригинале и переводе использованы приемы перефраза.
“Montag ran. He could feel the Hound, like autumn, come cold and dry and swift, like a wind that didn’t stir grass, that didn’t jar windows or disturb leaf-shadows on the white sidewalks as it passed. The Hound did not touch the world. It carried its silence with it, so you could feel the silence building up a pressure behind you all across town. Montag felt the pressure rising, and ran.
 -Монтэг бежал. Он чувствовал  приближение  Механического  пса - словно  дыхание осени, холодное, легкое и сухое, словно слабый ветер, от которого даже не колышется трава, не хлопают ставни окон, не колеблется тень от ветвей на белых плитках тротуара. Своим бегом Механический  пес не нарушал неподвижности окружающего мира.  Он нес  с собой  тишину, и  Монтэг, быстро шагая по городу, все время ощущал гнет этой тишины.“
Нарастающее напряжение перед затишьем подчеркнуто метафорой осени и сравнением осени с механическим псом. При переводе все конструкции были сохранены. Пес, нечто неизбежное, неотвратимое как осень, что-то несущее с собой давящую, гнетущую тишину. Пес как что-то, с чем бесполезно бороться. Словно под давлением затишья перед грозой, перед роковым финалом Монтэг мучается от этой нарастающей тишины едва ли не так же сильно, как при побеге. Осень- предвестница зимы, воплощенная псом, неторопливо идет за ним, сокращая расстояние. Город, окутанный этой тишиной, выжидает- не колышется трава, не хлопают окна.
“The procaine needle flicked out and in, out and in. A single clear drop of the stuff of dreams fell from the needle as it vanished in the Hound’s muzzle.-     Прокаиновая  игла высунулась  и спряталась,  снова  высунулась  и снова спряталась.  С  ее  кончика  сорвалась  и  упала  прозрачная капля дурмана, рождающего сны, от которых нет пробуждения. Игла исчезла в морде собаки.” 
Почуяв запах, пес высовывает “жало”, несущее смерть. При переводе добавлена метафора- дурман, рождающий сны. Сон, смерть, дурман- все эти добавленные для понимания текста символы- невольно отсылают читателя к древним богам- Танатосу и Гипносу- смерти и сну. Маки последнего вызывают сонное забвение, оцепенение или смерть.
Оцепенев, герой наблюдает за картиной погони, но разум еще помогает ему и он начинает убегать.
“And he was away and gone! The alley, a street, the alley, a street, and the smell of the river. Leg out, leg down, leg out and down. -Он уже снова бежал. Переулок, улица, переулок, улица, все сильнее запах реки. Правой, левой, правой,  левой. Он бежал.”
В этом отрывке использованы приемы повтора. Монтэг пробегает улицу за улицей, убыстряясь. “Правой, левой…”- повтор напоминает армейскую команду. Монтэгу приходится командовать себе, чтобы пробудиться и спастись. Ведь яд уже коснулся его- он задет на пепелище своего дома первым механическим псом.
Но следующее испытание возникает на пути Монтэга.
“He felt the city rise. Three.

He felt the city turn to its thousands of doors.

Faster! Leg up, leg down!

“Four!”

The people sleepwalking in their hallways.

“Five!”

He felt their hands on the doorknobs!
Он почувствовал, как весь город встал.
     - Три!
     Весь город повернулся к тысячам своих дверей.
     Быстрее! Левой, правой!
     - Четыре!
     Все, как лунатики, двинулись к выходу.
     - Пять!
     Их руки  коснулись дверных ручек.”
Стилистический прием использованный здесь – синекдоха. Город как все вместе взятые люди, как лунатики, и дословный перевод создает напряжение. Люди, все еще любопытные механизмы, подчиняющиеся командам, при отсчете подходят к дверям и открывают их. Это невольное, но все же предательство.
“He imagined thousands on thousands of faces peering into yards, into alleys, and into the sky, faces hid by curtains, pale, night-frightened faces, like grey animals peering from electric caves, faces with grey colourless eyes, grey tongues and grey thoughts looking out through the numb flesh of the face.-Он представил себе тысячи и тысячи лиц,  вглядывающихся в темноту улиц, дворов и ночного неба, бледные, испуганные, они прячутся за занавесками, как серые зверьки, выглядывают  они из своих электрических нор, лица с  серыми бесцветными глазами, серыми губами, серые мысли в окоченелой плоти.”
Повторяющийся эпитет- серый как цвет пепла, серый как цвет нежизни. Прием сравнения- люди как зверьки в электрических норах. У Брэдбери серый и бесцветный- практически синонимы. Цвет всего отжившего, перегоревшего- цвет пепла.

  Спасение и возвращение к природе.
Герой спасается, достигнув реки. Река как образ вечного движения, изменения и очищения. Она выносит Монтэга из города на новый берег.
“He felt as if he had left a stage behind and many actors. He felt as if he had left the great seance and all the murmuring ghosts. He was moving from an unreality that was frightening into a reality that was unreal because it was new.-Ему казалось, будто он  только  что сошел с театральных подмостков, где шумела толпа актеров, или покинул грандиозный спиритический сеанс с участием сонма лепечущих  привидений. Из  нереального, страшного мира он  попал в мир реальный, но не мог еще  вполне  ощутить  его реальность,  ибо этот мир  был слишком нов для него.”
В оригинале и переводе использованы приемы сравнения- мир, как сцена театра. В этом театре разыгрывались страшные драмы и проснувшийся, освободившийся от гнета своей роли Монтэг вырывается на свободу. И этот второй мир своей неизвестностью пугает его.
Течением реки- река здесь использована как символ неспешного необратимого течения времени- героя прибивает к берегу. Но неизвестное страшит его.
“He looked in at the great black creature without eyes or light, without shape, with only a size that went a thousand miles without wanting to stop, with its grass hills and forests that were waiting for him.- Перед ним была  темная  равнина, как огромное  существо, безглазое   и  безликое, без формы и очертаний, обладавшее только протяженностью,  раскинувшееся  на тысячи миль и  еще дальше,  без  предела, зеленые холмы и леса ожидали к себе Монтэга.”
Эпитеты и сравнения подчеркивают состояние героя- растерянный перед неизвестностью, Монтэг колеблется. Отваживаясь на еще одно действие, герой выходит на сушу.
Напряжение не отпускает его- за любым шорохом ему чудится погоня.
"Out of the black wall before him, a whisper. A shape. In the shape, two eyes. The night looking at him. The forest, seeing him.

The Hound!

After all the running and rushing and sweating it out and half-drowning, to come this far, work this hard, and think yourself safe and sigh with relief and come out on the land at last only to find…

The Hound!

Montag gave one last agonized shout as if this were too much for any man.
- И внезапно во тьме, стеною вставшей перед ним,- шорох, чья-то тень, два глаза. Словно сама ночь вдруг глянула на него. Словно лес глядел на него.
     Механический пес!
     Столько  пробежать,  так  измучиться, чуть не  утонуть, забраться  так далеко, столько перенести,  и, когда уже считаешь себя в безопасности и со вздохом облегчения выходишь наконец на берег, вдруг перед тобой...
     Механический пес!
 Из  горла  Монтэга  вырвался крик. Нет, это слишком! Слишком  много для одного человека. Тень метнулась в сторону. Глаза исчезли. Как сухой  дождь, посыпались осенние листья."
Использованы приемы сравнение, олицетворения и повтора. Обрисованная картина- звук, тень, глаза- доводит измученного Монтэга до последнего крика агонии. В переводе это просто крик.
Постепенно, подгоняемый страхом нависшей над ним угрозы, Монтэг входит в неизвестность и темноту. Огонь, внезапно возникает перед его глазами.
"The fire was gone, then back again, like a winking eye. -Огонь блеснул на секунду, исчез, снова появился - он мигал вдали словно чей-то глаз." Прием сравнения сохранен. С помощью этого приема огонь словно бы "оживает". Далее "It was not burning; it was warming!-Этот огонь ничего не сжигал - он согревал." "Оживляя" огонь, наделяя его первобытными функциями, автор описывает и внутренние изменения самого Монтэга:"How long he stood he did not know, but there was a foolish and yet delicious sense of knowing himself as an animal come from the forest, drawn by the fire. He was a thing of brush and liquid eye, of fur and muzzle and hoof, he was a thing of horn and blood that would smell like autumn if you bled it out on the ground.- будто  он лесной зверь, которого свет  костра  выманил из чащи. У него были  влажные в густых ресницах глаза, гладкая шерсть, шершавый мокрый нос,  копыта, у него были ветвистые  рога, и если бы кровь его пролилась на землю,  запахло  бы  осенью."
Использованный прием сравнения подчеркивает внутреннее состояние героя- он возвращается к первобытному, но ощущает себя зверем, правда зверем выбравшимся из города, но города несущего в себе осень и упадок. Люди в лесу приветливо встречают Монтэга. Он им известен.
Показательна сцена охоты на сбежавшего преступника, которую видит Монтэг в лесу:
“The camera fell upon the victim, even as did the Hound. Both reached him simultaneously. The victim was seized by Hound and camera in a great spidering, clenching grip. He screamed. He screamed. He screamed!

Blackout.

Silence.

Darkness.

Montag cried out in the silence and turned away.

Silence.
- В тот же миг пес и объектив телекамеры обрушились на человека сверху. И камера и пес схватили его одновременно. Он закричал. Человек кричал, кричал, кричал!..
     Наплыв.
     Тишина.
     Темнота.
     Монтэг вскрикнул и отвернулся.
     Тишина.”
Метафора и повтор, используемые в сцене убийства на камеру создают дополнительный эффект.  Камера и механический пес нападают на случайную жертву, хватают ее. Орудие передачи изображения становится дополнением к орудию убийства. Повтор глагола “кричать” только усугубляет ужас описываемой сцены- жертве ничего не остается как кричать от ужаса, и читателю невольно рисуется вся картина. Крик, усиленный троекратно, многократно, становится вдруг тишиной. Темнота- камера гаснет. Она сделала свое дело. С темного экрана лишь несется голос диктора, подводящего итог. И темнота после слов диктора уже не принадлежит к сцене погони и убийства. На город опускается темнота.
Наступает рассвет, и беглецы идут к городу. Монтэг, знакомясь со спутниками и раскрывая себя, вспоминает жену и грустит об упущенном шансе оставить что-то после себя:
“Montag walked in silence. “Millie, Millie,” he whispered. “Millie.”

“What?”

“My wife, my wife. Poor Millie, poor Millie. I can’t remember anything. I think of her hands but I don’t see them doing anything at all. They just hang there at her sides or they lie there on her lap or there’s a cigarette in them, but that’s all.”

Montag turned and glanced back.

What did you give to the city, Montag?

Ashes.

What did the others give to each other?

Nothingness.
-Монтэг шел молча.
     - Милли, Милли, - прошептал он,- Милли.
     - Что вы сказали?
     -  Моя  жена...  Милли...Бедная, бедная Милли. Я ничего не могу
вспомнить... Думаю о ее руках, но  не вижу, чтобы они делали что-нибудь. Они висят вдоль ее тела, как плети, или  лежат на коленях, или  держат сигарету.
Это все, что они умели делать.
     Монтэг обернулся и взглянул назад.
     Что ты дал городу, Монтэг?
     Пепел.
     Что давали люди друг другу?
     Ничего.”
Начало и окончание освободительной войны обозначено так:
“Later, the men around Montag could not say if they had really seen anything. Perhaps the merest flourish of light and motion in the sky. Perhaps the bombs were there, and the jets, ten miles, five miles, one mile up, for the merest instant, like grain thrown over the heavens by a great sowing hand, and the bombs drifting with dreadful swiftness, yet sudden slowness, down upon the morning city they had left behind.-
В  это  мгновенье началась  и окончилась война.  Впоследствии  никто  из стоявших рядом  с Монтэгом не мог сказать,  что именно они видели  и  видели ли  хоть  что-нибудь. Мимолетная вспышка света на черном небе. чуть уловимое движение...  За  этот кратчайший миг там, наверху, на высоте десяти, пяти, одной  мили  пронеслись,  должно быть, реактивные самолеты,  словно горсть  зерна, брошенная гигантской рукой сеятеля, и тотчас же  с  ужасающей быстротой, и вместе с  тем  так медленно, бомбы стали падать  на  пробуждающийся  ото сна город.”
В этом отрывке использованы приемы сравнения.  Бомбы, рассеянные как семена. Образ семян наиболее полно раскрывает картину будущего- город серый, мертвый, точно пепелище. Это антитеза войны и мира- засеивания поля и разрушения. Цивилизация разрушается, чтобы освободить плодородную землю. Бомбы- смертельные семена- должны выравнять землю и впустить туда природу.
Став окончательно пробудившимся человеком, Монтэг словно бы видит жену- запутавшееся беспомощное существо, зависимое от телевизионных “родственников”, вспоминает книги, которые он прочитал и запомнил, пока ему не мешала навязчивая реклама. Монтэг видит наступающее утро и чувствует путь, по которому ему предстоит идти, но идет он уже не один, и в помощь ему, прибившемуся к группе беженцев-интеллигентов, автор словно бы посылает войну.
Роман заканчивается образом дороги- движения, изменения, странствия и поисков.

_________________
Список использованной литературы.

1 . Гуревич В. В. English Stylistics. Стилистика английского языка. Флинта 2009г.
2. Влахов С. Непереводимое в переводе. М:Международные отношения 1980г.
3. Трыкова М. Стилистика английского языка.
4. Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты).М. высш. школа 1990г.
5. Гальперин И.Р. Стилистика английского языка. М.высш.школа 1977г.
6.Ивашкин, М.П. Практикум по стилистике английского языка АСТ: Восток-Запад 2005г.
7. Казакова Т.А. Практические основы перевода.Спб.Союз 2004г
8. Казакова Т.А. Аспекты теории письменного перевода. Свердловск. СГПИ 1988г.
9. Федоров А.В. Основы общей теории перевода М. Высш. школа 1983г.
10. Алексеева А.С. Введение в переводоведение.
11. Пелевина Н.Ф. Стилистика английского художественного текста. Л: Просвещение 1980г.
12.Бредбери Р.451 градус по Фаренгейту: книгадля чтения на английском языке. Спб:КАРО,2012г.