Слава советскому труду

 
                «Нам солнца не надо – нам Партия светит!
                Нам хлеба не надо – работу давай!»
               
                Гудок

   В четырнадцать лет я переступил порог профессионального училища (всесоюзной кузницы трудовых резервов) и стал приобщаться к полезно-общественному труду. Мастер производственного обучения, бывший фронтовик, отставив в сторону костыли, обучал нашу группу пацанов слесарным навыкам обработки стальных металлических заготовок при помощи напильника, молотка и зубила.

   Через год мы уже проходили практику на металлургическом заводе вместе со взрослыми, вдыхая диоксид серы, который голубоватым туманом вырывался из всех щелей плавильного цеха, поднимался вверх, расползаясь по территории промышленной зоны, и зависал еле заметной дымкой над близлежащими жилыми домами.  Долго не могли привыкнуть к кисло-сладкому привкусу, который после окончания смены еще долго ощущался во рту. В конце трудового дня наши наставники, миновав проходную, над которой висел лозунг «Вперед, к победе коммунизма!», сворачивали к ближайшему гастроному и спешили к бочке с разливным пивом, где заглушали этот неприятный осадок во рту, заливая в себя пенный напиток.

   В те далекие времена основной целью общества было достижение принципа: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».  А для его реализации стране следовало выйти на первое место в мире по производительности труда, перейти к коммунистическому самоуправлению, воспитать нового всесторонне развитого человека. И нас, молодых, воспитывали со всех сторон.  При этом руководители партии давали «зуб на отсечение», что к 1980 году   коммунизм обязательно будет построен. Арифметика была проста: еще каких-то пятнадцать-двадцать лет, и мы на пороге коммунизма.

   Правда, подавляющая, более возрастная часть населения страны, очень скептически относились к обещаниям, так как продолжала ютиться в землянках, бараках, коммунальных квартирах, а в деревнях вообще жить без паспортов, но надежды в светлое будущее не теряла.

   Наступили времена «хрущевской оттепели». Нервозное напряжение внутри страны ослабевало, запахло свободой. Вздохнула интеллигенция, начала оживать, делая робкие попытки открытой критики в адрес бывшей и настоящей государственной власти. На подмостках сцен стали играть спектакли ранее запрещённых авторов, но постоянно помнили слова, сказанные Иосифом Сталиным: «Если театр начинается с вешалки, то за такие пьесы нужно вешать».

   На экраны кинотеатров выходили художественные фильмы, ленты которых десятки лет пролежали на полках. А художники-авангардисты даже осмелились открыть выставку в Манеже, гордо показывая свои творения. Как и подобает первому лицу в стране, посетил выставку и Хрущев. Его сопровождали Михаил Суслов, Александр Шелепин и несколько высших чинов московской власти.

   Оглядывая полотна, Никита Сергеевич, семеня короткими ножками, обошёл зал три раза. Даже не обошел, а оббежал, как таракан после «Примы», мечась от стены к стене.
   Его лицо стало покрываться пятнами, зрачки сузились, рука сжалась в маленький кулачок и поднялась над головой. Губы, плотно прикрывающие рот, разомкнулись. Изо рта вместе со скопившейся слюной полетели в разные стороны матерные слова и громкие рецензии на картины:

   – Дерьмо! Говно! Мазня! Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Кто автор? Что это такое? Есть у вас совесть?

Он подошел к Суслову.

   – Этим сукам только дай свободу. Они своим уродством всю страну заполонят. Мужики вы или педерасты проклятые? Как вы можете так писать? Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!

   Как только о разносе и погроме в Манеже узнала интеллигенция, ее вновь сдуло, как ветром, и, уподобляясь улиткам, она попрятала головы, уже не рискуя высказываться открыто, дружно перешла в оппозицию, собираясь на кухнях, шёпотом обсуждая политическую обстановку в стране.

   Железный занавес окружал СССР по всему периметру. Что творится там, за «бугром», мы узнавали из уст дикторов радио, телевидения, из газет и журналов. Политологи в один голос твердили, что кровожадные капиталисты, эксплуататоры как пили, так и продолжают пить кровь из своего трудового народа, основная масса которого постоянно не доедает.

                Мост перейти нельзя

   Чтобы наглядно показать гражданам советской страны, как там пьют кровь из пролетариата, на экраны кинотеатров вышел фильм, сделанный на нашей киностудии «Ленфильм», но на «ихний» манер.

   Фильм назывался «Мост перейти нельзя».  В нем присутствовало все: кадры с чуть размытыми контурами зданий небоскребов, реклама пресловутой Кока-Колы, навязчивые звуки джаза, жвачка, стиляги, которые при первом удобном случае пускались танцевать «Буги-Вуги», а главное, чего у нас отродясь не могло быть – завуалированные сцены секса, который у нас принято было называть развратом. Понятно, что большой массе советских трудящихся захотелось хоть одним глазком взглянуть на этот запретный плод нашего кинематографа, из-за чего кассовые сборы киноленты резко скакнули вверх, обогнав по посещаемости фильм «Человек с ружьем».

   Сюжет картины не замысловатый. Более тридцати лет Вилли Ломен прослужил фирме (по-нашему, на заводе). Ему уже за шестьдесят. Новый молодой владелец «Вагнер и К» без сожаления увольняет (даже не выплатив двухнедельного трудового пособия) старого коммивояжера, утратившего былую хватку.

   Правда, в фильме сознательно умолчали о том, что в США на федеральном уровне существует государственная пенсионная система на принципах обязательного пенсионного страхования, законодательно установлена ответственность работодателей и работников, выплачивающих в установленном порядке страховые взносы, о гарантиях (со стороны государства) своевременной выплаты пенсий и надежной системе контроля за их начислением. (Понятно, мы  этого не знали, но почему об этом не знал Ломен?).

   С замиранием сердца, вглядываясь в экран, мы следили, как Вилли мечется по своей двухуровневой «капиталистической хрущевке», состоящей из огромной прихожей, двух туалетов, нескольких комнат, одна из которых с каминным залом, не зная, как же решить вопрос с дальнейшим трудоустройством. Наконец, выскакивает на улицу, садиться в машину «Ford Mustang» (стоимостью двенадцать тысяч баксов) и мчится к сыновьям Бифу и Хэппи с просьбой типа: «Выручайте, ребята. Мне п…». А те отвечают отцу, что все свои накопления пустили в бизнес (по-нашему, в предпринимательство) и ждут первых дивидендов не ранее, чем через год.
 
   «Не быть им опорой постаревшим отцу и матери», – делает вывод герой картины. – «А что делать? Продать машину? А кому она нужна в этом капиталистическом мире, когда она есть у каждого безработного?»

   Остается единственный выход – получить деньги по страховому полису в обмен на жизнь, которая для Вилли утратила всякий смысл. Резкий поворот руля, и машина падает с моста.

   Выходя из кинотеатра, многие советские граждане так и не смогли взять в толк, что такое страховой полис? Но делали предположение, что это что-то вроде кассы взаимопомощи, которые были практически на всех предприятиях нашей страны. И совершенно не понимали, на хрена Ломену нужны были деньги по страховой выплате, если он решил сигануть с моста. Но больше всего сокрушались об утопленной машине.

                Лицом к лицу с Америкой

   Управляя страной, Никита Сергеевич крепко держал вожжи в двух руках, занимая пост Первого секретаря и Председателя Совета министров.

   Не понятно, что он съел накануне, но вдруг решил посетить Америку (мол, посмотрю, как вы там живете, буржуины проклятые). Со Штатами у него были некоторые разногласия и всего лишь один спорный вопрос – земельный: кто кого закопает.

   Это сегодня перелет из одной страны в другую считается обычным делом, а полвека назад еще не было таких самолетов в нашей стране, которые без дозаправки смогли совершить перелет из СССР в США. А необходимо было во что бы то ни стало показать Западу, что у нашей страны есть новейшие технологии. Поэтому решил добираться самолетом ТУ-114 – единственной в то время моделью, способной совершить беспосадочный перелет. Она не была еще испытана до конца, поэтому никто не мог гарантировать безопасность первых лиц государства, кроме одного человека – конструктора модели Андрея Туполева.

   Хрущев окинул взглядом машину, подошел ближе и, как профессиональный шофер, постучал ногой по колесу шасси самолета.

   – Не спускает?

Туполев вопросительно посмотрел на Никиту, но ответить не успел.

   – Ты точно гарантируешь, что долетим?

   – Сыном клянусь.

   – А где он?

   – Вон, в окошко машет. Вторым пилотом полетит.

   – Ну смотри у меня, Андрюха. Если что, выгоню из КБ к чертовой матери. А колесо подкачать надо.

И Никита стал подниматься по трапу.

   «Сам себя пригласил!» – с такими заголовками американские средства массовой информации окрестили первый визит Н. С. Хрущева в США.

   Но встретили его приветливо и, знакомя со страной, стали показывать передовые капиталистические предприятия.

   –  Таких и у нас навалом.

   Никита делал безразличное лицо. Он больше тяготел к сельскому хозяйству, поэтому попросил показать ему именно этот сектор.

   – You're welcome. – Ответили ему.

   И угораздило же их привести его на ферму и познакомить с её хозяином, Рокуэллом Гарстом. Первое, что бросилось в глаза Никите, полное отсутствие грязи и навоза под ногами. А второе, что радушный хозяин был одет не в ватник и резиновые сапоги. На нем красовалась фланелевая рубашка из меха американского бизона в бело-синюю клетку, джинсы, полусапожки с загнутыми носами, на шее повязана бандана, на голове соломенная шляпа с изогнутыми полями, ну, чисто ковбой. Гарст стал рассказывать, как со своей семьей, состоящей из пяти человек, выращивает соевые бобы, кукурузу, содержит большое поголовье скота.

   Воодушевленный оказанным вниманием, он показал гостю принадлежащую ему разнообразную сельскохозяйственную технику, упитанных телок, свиней за центнер весом, индюков и с особой гордостью мощного быка, который по его рассказу «окучивал» почти всё коровье поголовье штата Айова. Ухоженность и упитанность скота не осталась без внимания Никиты.

   – Чем ты их кормишь товарищ Гарст? – спросил персек.

Вопрос тут же был переведен.

   –  Питаются они у меня исключительно «царицей полей – кукурузой».

   Фермер показал рукой на поле, где росли высотой до четырех метров прямостоящие стебли этой «царицы». Подошли ближе.

   – Эта культура у нас в Америке пользуется большой популярностью как в кормопроизводстве, кулинарии, медицине, так и в других сферах.

   Гарст сорвал почти полукилограммовый початок со стебля и протянул гостю. Никита схватил его, зажал в кулаке и смеясь поднял над головой. Десятки корреспондентов защелкали своими фотоаппаратами.

                И на Марсе будут яблони цвести

   Под впечатлениями от увиденного на ферме Гарста, Хрущев лишился сна. Вернувшись в СССР, он решил кукурузой засеять все пахотные земли от Казахстана до Таймыра. Директивы тут же разлетелись по всей стране. В деревнях и селах над входами в клубы стали заменять плакаты: «Блеснем своими яйцами на мировом рынке!» на: «Побьем Америку по яйцам!» и «Сей кукурузу – получишь сало».

   Об успешно законченной раньше срока весенней посевной «царицы полей» отчитались все субъекты страны, рапорты не поступили только от двух. Никита, чтобы узнать причину молчания, в бешенстве поднял трубку своего всесоюзного телефона. Слышимость была отвратительной:

   – Алло, Таймыр? Вы что там, спите? – крикнул он.

   – Три часа ночи. Спим, однако.

   – Кукурузу посеяли?

   – Неделя пурга сильный дует, трактор саавсем замерзла.

   – Уволю! Выгоню! На хрен мне такие руководители.

Он со злостью бросил трубку и попросил связать с Казахстаном:

   – Алло! Алаш-Орда?

   – Та-та, мой мырза.

   – Почему не рапортуете?

   – Телефона не работал. Ручка который крутить надо савсем сламался.

   – Кукурузу посеяли?

   – Та-та, мой мырза.

   – Молодцы. Пока.

   – Сау бол кымбат.

   Хрущеву ещё предстояло срочно отыскать хорошего быка, а это оказалось гораздо сложнее, чем он себе представлял. В близлежащем подмосковном колхозе «Заветы Ильича» на довольствии находилось только два быка. Оба ветераны, которые пережили революцию, продразверстку, времена НЭПа. В Витебском районе, в колхозе «Савецкая Беларусь», ему показали двух неплохих быков, но они долгое время находились под оккупацией и понятно, что по политическим мотивам сразу выпадали из списков претендентов. А в других колхозах быки были кастратами и, когда ломались трактора, использовались как тяговая сила.

   Увидев, в каком плачевном состоянии находиться сельское хозяйство в стране, которая первой запустила человека в космос, Хрущев впал в уныние и реже стал показываться перед народом в наградах, тогда ещё, дважды Героя Социалистического труда.

   И тут кто-то подсказал ему, что в Елгаве в НИИ животноводства, занимаются селекцией и выращивают добротную скотину. Он тотчас рванул в Латвию. Встретили его там, как подобает, со всеми почестями и сразу подложили свинью:

   – Латвийская белая порода! – с гордостью заявили селекционеры, показывая на упитанного кабана, который от собственного веса, как пьяный мужик, уже не мог стоять на ногах и постоянно падал на колени.

   – Хороший хряк, – согласился Никита. – Вы покажите мне, кто у вас здесь телок кроет.

Взоры свиты, сопровождающей Хрущева, повернулись к сидящему в сторонке пастуху.
 
   – Вот, знакомьтесь. Петерис Упитис.

Шляпа у Хрущева приподнялась на шести волосках, что продолжали расти на его голове.

Пастух, постукивая себя кнутом по голенищу сапога, встал.

   – Петерис, приведи нам парочку из нашей новой селекции.

Он ушел и скоро вернулся, ведя двух огромных быков.

   – Вот, Никита Сергеевич. Наше будущее – новая европейская порода – Советский голландец называется.

   По размерам быки ничем не уступали показанному ему в штате Айова. Головы у животных были толстые, длинные, с плоским лбом и тупой мордой. Рога круглые, загибающиеся вбок и вперед. Носы у обоих были широкие, черновато-мясного цвета, в широких ноздрях, далеко отстоящих друг от друга, были продеты кольца. Короткая сильная шея и неуклюжее туловище с отвислым брюхом и вогнутой спиной показывали всю мощь этих жвачных. Неторопливо переступая ногами, они шли бок о бок постоянно заглядывая друг другу в глаза.

   – Я хочу увидеть их в деле. Покажите мне, на что они способны.

   Быки Хрущеву понравились, он оживился и в нетерпении стал потирать руки. Тут же вывели Латвийскую бурую – одну из лучших молочных пород. Ухоженная буренка вся переливалась в лучах зависшего солнца, широко расставляя задние ноги, между которыми раскачивалось огромное вымя, степенная, неторопливая, как и все латыши, перетирая зубами грубые частички корма, без тени смущения стала игриво строить выпученные глазки, скосив их в сторону «сладкой парочки». По краям её влажных, блестящих губ свисла слюна. Реакции со стороны быков не последовало. Тогда она сексуально приподняла хвост, делая вид, что отпугивает навязчивых мух, и с явным прибалтийским акцентом выдавила из себя протяжное: «Ну-у-у». Но даже после такого откровенного призыва глаза у быков совершенно не хотели наливаться кровью, а лишь поблескивали голубизной.

   - Петерис. Что стоишь? Подведи их к корове.

   Но быки, опустив головы, уперлись рогами в землю и еще ближе прижались друг к другу, совершенно игнорируя лучшую молочную породу.

Это было первым ударом «меньшинств» по нашей животноводческой культуре, сказывалась   близость границ Латвии с Западом.

   – Они что, быки-импотенты? Или тоже педерасты проклятые! – в истерике прокричал Хрущев.

   Скомкал в руке свою соломенную шляпу, пнул ногой стоящего на коленях хряка, который с удовольствием упал рылом в грязь.

   После этого случая страну по периметру ещё плотнее оградили железным занавесом, оставив небольшие дыры только со стороны Монголии.

   В предвкушении большого урожая Никита Сергеевич стал частым гостем в колхозах, ожидая появления первых всходов кукурузы. Посещал и тракторные заводы, интересуясь, когда и сколько будет выпущено новой уборочной техники. Не расставался он с початком кукурузы, привезенным из Америки, и с трибун, показывая его сельскому народу, уверял:

   – Вот такой выращивают у них. А наш будет гораздо длиннее и толще.
От таких слов и увиденного даже самые убогие труженицы села оживали, кончиками косынок обтирали губы, закрывали глаза и мысленно в голове представляли возможные размеры.

Как-то, выступая на Кировском заводе и рассказывая о своих впечатлениях от поездки за океан, Хрущев с иронией заявил:

   – Да мы, товарищи, скоро не только догоним, но и перегоним Америку!
Голос из толпы:

   – Догнать Америку мы, Никита Сергеевич, согласны. Только перегонять бы не надо.
   – А почему?

   –  Так стыдно будет. Все же увидят наш голый зад!

Никиту эта реплика не смутила:

   – В Голливуде нам канкан показывали. Девицы там задирали юбки и выставляли свои задницы, а ихняя испорченная публика аж визжала от восторга. Им там очень даже нравится «свобода» смотреть на задницы, вот мы её им и покажем.

                Провальный блицкриг

   Наступила уборочная пора и тут стало ясно, что кукурузный блицкриг провалился. На Таймыре снег за лето так и не успел растаять. В Казахстане было очень жарко. Несмотря на то, что для орошения выкачали практически всю воду из Амударьи и Сырдарьи, погубив Аральское море, её так и не хватило.

   Неплохим урожаем порадовала Хрущева только Украина, а на полях других республик СССР кукуруза, за лето немного приподнявшись над землей, обогнала по росту горох, но так и не успела зацвести, не говоря уже о початках, и была скошена на силос.

   Не уродилась и пшеница, а в период уборки еще и начались затяжные дожди. Из-за отсутствия дорог машины вязли в земельной каше, не добравшись до элеваторов. С присущим социалистическим отношением к труду зерно сгноили под толстым слоем брезента прямо на полях. На сердобольных крестьян, которые не могли смотреть на то, как гибнут результаты их труда и осмелившихся хоть что-то вынести в мешках на своих плечах, заводили уголовное дело, как на расхитителей социалистической собственности.

   В городах начались перебои с хлебом, росло недовольство людей.
С появлением знаменитого лозунга «догнать и перегнать Америку» по молоку и мясу над крестьянами сгустились тучи очередного сомнительного эксперимента. От колхозов потребовали увеличить сдачу мяса на треть.  Хватали и гнали на бойни все, что могло передвигаться на четырех ногах: стельных коров и супоросных свиней, телят и поросят, которым бы еще расти и расти.
 
   Лишились колхозники и молочного скота. Изыскивая способы посрамления Америки, Никита Хрущев распорядился скупить у колхозников без всяких уклонений всю их рогатую живность. Наступили холода и тут выяснилось, что колхозы и совхозы не в состоянии прокормить и разместить скупленный скот. Пришлось забить. С той поры в деревне не стало ни коров, ни телят.

   Но и этого оказалось мало. Началась новая волна борьбы против приусадебных участков, резко возросли налоги. Никита Сергеевич надеялся, что это побудит крестьян работать в колхозе, а не на своем участке. А когда колхозникам начали выдавать паспорта, их переезд в город приобрел массовый характер. Главным образом из деревни уезжала молодежь. На селе оставались только пожилые люди и те, кому бежать было некуда.

   Окончательно добила сельскую деревню программа КПСС 1961 года, согласно которой личное подсобное хозяйство было объявлено пережитком капитализма и подлежало уничтожению в ближайшие двадцать лет. А именно на этот период был запланирован переход от социализма к коммунизму.

   Расплата не заставила себя долго ждать. Если раньше в общественных столовых хлеб подавался бесплатно наравне с горчицей и солью, то уже через два года правительство впервые было вынуждено закупать зерно в Канаде. Как и в период сталинской карточной системы, во многих городах Советского Союза стали образовываться километровые очереди за хлебом.

   Белый хлеб стали выдавать только по заверенным печатью справкам, да некоторым больным и дошкольникам. В магазинах и столовых появились обращения: «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб – драгоценность, им не сори!».

   Над страной нависла угроза карточной системы.
   Рассказывали, что в одном из магазинов с надписью «Хлеб» покупатели, обнаружив пустые прилавки, стали громко возмущаться. Громче всех кричал и высказывал свое недовольство седовласый старичок. Вдруг к нему подошли двое в штатском, взяли под локотки и со словами: «Гражданин. Пройдемте с нами», потащили к выходу. Дедуля сразу почувствовал угрозу и взмолился:

   – Товарисчи народные чекисты.  Так вы же меня совсем неправильно поняли. Я жил при Николае Втором, я жил при Троцком и Ленине, я выжил при Сталине. А сейчас возмущен тем, что триста лет правила династия Романовых, а хлебом запастись не додумалась.

   Прилавки магазинов, и ранее не балующие разнообразием ассортимента, встречали покупателей пустыми полками и витринами.

                Хрущева на мясо

   В первый день лета 1962 года рабочие крупнейшего в стране электровозостроительного завода города Новочеркасск, хмуро подходили к станкам и передавали друг другу новости о резком повышении цен на все продукты почти на треть. А чуть раньше рабочим на столько же урезали зарплаты. Люди голодали, ютились в бараках, жилищная проблема в городе не решалась.

   Детонатором народного взрыва стали слова директора предприятия Курочкина рабочим сталелитейного цеха: «Не хватает денег на мясо и колбасу – ешьте пирожки с ливером».

   «Да они еще, сволочи, издеваются над нами», – возмутились люди. Началась спонтанная забастовка, включили заводской гудок. Пошли по цехам с призывом прекращать работу. Число протестующих росло стремительно, действовали стихийно. Перегородили Северо-Кавказскую железную дорогу, остановили пассажирский поезд, который шел из Саратова в Ростов. На тепловозе появился лозунг «Хрущева на мясо», а еще плакаты «Дайте мяса, масла», «Нам нужны квартиры».

   Обстановка накалялась, в Москву полетела телеграмма об антисоветском мятеже. Хрущев уже имел огромный опыт их подавления, не раздумывая, приказал министру обороны Малиновскому быстро навести порядок в городе и, если нужно, ввести войска. Попытки милиции остановить забастовку ни к чему не привели, волнение нарастало. Вечером в Новочеркасск ввели войска, танки и БТРы. В ответ рабочие на центральной площади сожгли портрет Хрущева, а на его месте появился рисунок в виде дохлой кошки и надпись: «При Ленине жила. При Сталине сохла. При Хрущеве сдохла».

   Люди, понимая, что власть с ними договариваться не хочет, колонной около пяти тысяч человек направились к горкому, растянувшись на сотни метров. Пели революционные песни, несли плакаты Ленина, цветы, красные флаги. Шествие бунтовщиков скорее напоминало мирную демонстрацию. Лишь у некоторых были лозунги с требованием поднять зарплату и снизить цены на продукты. В колонне были женщины, старики, дети. Люди прошли три заслона танков и солдат, дошли до горкома. Часть рабочих не сдержалась и ворвалась в здание, кто-то стал бить стекла. На площади солдаты оцепления подняли стволы автоматов и сделали несколько выстрелов поверх голов демонстрантов, но никто не поверил, что патроны боевые. А главное, никому и в голову не пришло, что в стране, «где так вольно дышит человек», цинично станут стрелять в людей. Но народ в очередной раз ошибся.

   Шквальный огонь по забастовщикам открыли из пулеметов, автоматов. С крыш и чердаков соседних домов прицельно били снайперы. Были убиты не только взрослые в толпе, но и несколько ребятишек, которые залезли на деревья и с любопытством наблюдали за происходящим. Около клумбы пожилому человеку пуля попала в голову. Погибла беременная девушка, гулявшая в парке. В доме напротив горкома убили парикмахершу, еще несколько человек застрелили у здания горотдела милиции.
«Кровавая суббота» в Новочеркасске была аналогом «Кровавого воскресенья 1905 года.
   Двадцать шесть человек были убиты, больше сорока ранены.  Погибших тайно вывезли за город и похоронили на трех заброшенных кладбищах в Ростовской области. Тела были сброшены в общие ямы кучей, завернутые в брезент.
 
   Залитую кровью площадь после расстрела отмыть не смогли и закатали новым слоем асфальта. Пошла волна арестов.

   После разгрома восстания был проведен открытый судебный процесс, по результатам которого сто пять человек были осуждены и семеро расстреляны. 
Еще более сотни арестованных отправили в лагеря строгого режима, большинству дали от десяти до пятнадцати лет. А страна спокойно жила, стремилась к светлому будущему и строила коммунизм. О трагедии в Новочеркасске ходили только слухи, пресса такие события не освещала.

   По репутации Хрущева был нанесен сокрушительный удар.  Его авторитет был сильно подорван в глазах членов высшего партийного аппарата, которые поняли, что теряют контроль над страной.

   От расстройства уже у трижды Героя Социалистического Труда начались колики, и для восстановления здоровья он срочно улетел в Пицунду.

                Служу Советскому Союзу

   А нам, молодому поколению, предстояло не только продолжать плодотворно трудиться на строительстве коммунистического общества, но и быть готовым к защите социалистических завоеваний.

    К восемнадцати годам я получил повестку на службу в вооруженных силах Советской Армии. В те времена служба была не только долгом, но и почетом. Прошедшие армию уже гордо смотрели вперед.  Мало кто отваживался «закосить» от нее и повесить на себя ярлык «ущербности». Не прошедший службу сразу вызывал у окружающих чувство какой-то неполноценности. Девушки при знакомстве, узнав, что парень не был в армии, воротили нос, начиная мучить себя догадками, задаваясь одним вопросом: «Почему не служил? Что у него? Плоскостопие, хронический запор или диарея?»

   Ни одна страна мира не могла сравниться с нами в проводах в армию. В городах и селах проводились целые ритуалы, начиная с напутственных слов и пожеланий на торжественных собраниях, прощального застолья дома, заканчивая шумными проводами до призывных пунктов с песнями под гармошку, со слезами и смехом.

   Служить я попал в отдельный батальон спецчастей Уральского округа. Так что пришлось много побегать с «железякой на пузяке», штурмуя «сопка ваша стала нашей».

   Как во всех частях и гарнизонах Советской Армии, был в нашем батальоне замполит. Среднего роста мужчина, уже преклонного для армии возраста, вполне упитанный в области живота, с полным отсутствием волос на голове и извилин внутри, с явными признаками дегенерата на лице. Непонятно, каким образом он дослужился до звания майор, но таких невежд и тупиц мне больше встречать не приходилось. Старослужащие солдаты рассказывали, что он всегда был очень хитрым, изворотливым и накануне боевых учений всегда вдруг попадал в лазарет с режущими болями в области живота. Но в одно из учений проверяющий, генерал-майор из штаба округа, заставил подняться по тревоге весь личный состав батальона без исключения и поставил задачу в назначенное время десантироваться в заданной точке (в тылу у предполагаемого противника). Так дизентерийный майор из лазарета попал на борт самолета Ан-10 и прыгать должен был с первой группой разведчиков. Когда подошло время покинуть самолет, он категорически отказался это делать, в истерике начал биться головой и кричать:

   – Кто дал вам право разбрасываться политработниками.

   Пространство внутри отсека стало заполняться неизвестным веществом, которому проигрывали хлорпикрин и фосген вместе взятые. Наступило удушье, глаза стали слезиться.

   – Газы! – крикнул проверяющий и увесистым пинком под зад отправил замполита в свободное падение. Досталось и пилотам от этой газовой атаки. Временно потеряв сознание, они с большим опозданием включили сигнал «Пошел». Поэтому основной отряд разведки, в противогазных масках, десантировался на летний полевой стан одного из колхозов и тут же был взят в плен простыми доярками – труженицами села. Только через несколько дней при содействии организации «Красный крест» их удалось вызволить из плена в обмен на пять доильных аппаратов. Поговаривают, что через восемь месяцев все женщины, принимавшие участие в пленении отважных разведчиков, были торжественно отправлены в декретные отпуска.

   В будние дни мы замполита видели только на утренних разводах и на политзанятиях. Но практически каждую субботу после команды «Рота, отбой!», когда мы, падая на свои кровати, проваливались в сон, в казарме появлялся он – «вурдалак из мифологии». Сшибая все углы на крестовине и выслушав доклад дежурного по роте, подобно змею Горынычу, разя во все стороны перегаром, замполит включал свою «луженую сирену» криком: «Рота, подъем! Тревога!». Затем, с трудом найдя выход из казармы, снимал с пояса фляжку, делал глоток, затягивал свою любимую песню про аборт («А волны и плещут, и плачут, и бьются о борт корабля…»)  и направлялся к КПП, где «под парами» его уже ожидала БРДМ. Когда рота в полной боевой экипировке выстраивалась у машины, открывался верхний люк, и, морщась от только что принятой новой дозы спиртного, замполит орал:

   – Бойцы. Сынки мои! В районе Биргильды высадился десант. Уничтожить!
До озвученного пункта было пятнадцать километров.

   Бронемашина проезжала открытые ворота КПП и, выбрасывая дым из выхлопных труб, направлялась мимо полигона, а мы бегом следовали за ней. Из люка вновь появлялся замполит и, подгоняя нас, уже орал, как зарезанный, точно так же, как Хрущев на выставке в Манеже и НИИ животноводства:

   –  Вы мужики или педерасты проклятые! Вперед, суки. За мной!

Так мы бежали до тех пор, пока в голове замполита не отключалась его единственная извилина. За это время мы успевали преодолеть когда три, когда пять, когда десять километров. В одну из таких тревог мы пробежали более половины пути. Бронемашина остановилась. Из водительского люка показался рядовой:

   – Ребята, меня сейчас вырвет. Он уснул. Облевал всё внутри, да еще и обоссался. Давайте проявим социалистическую справедливость – выкинем его на хрен из машины.

   Желание выкинуть изъявили все, в том числе и сержантский состав. Бесчувственное тело вытащили наверх и тут же опустили на землю. Скрестили ему руки на груди, туда же положили фуражку и оставили у дороги.

   – Sleep well restless (спи спокойно неугомонный), боевой наш товарисч, – всхлипнул кто-то.

 А один сердобольный солдат поинтересовался:

   – Когда вернемся в часть, жене его весточку передавать будем?
После непродолжительного молчания послышалось:

   – Зачем травмировать несчастную. Пусть считает, что пропал без вести. Поживет хоть немного в радости как вдова.

На том и порешили.  Воодушевлённые, под команду сержанта «Рота равняйсь. Смирно! Кругом. Вперед шагом марш. Запевай!» мы направились в обратный путь. В темноте ночи над просторами Бишкильского полигона зазвучала наша, отдельного батальона разведки, песня:

«…Ты наша мать, и нет тебя красивей.
Мы воины-разведчики с тобой,
Моя голубоглазая Россия.
Всегда на страже мы на боевой».

   Не знаю, было это совпадением, либо Боженьке сверху надоело смотреть на издевательства над нами, но этим же ранним утром по дороге к нашему батальону ехала черная «Волга». На пассажирском сидении мирно дремал заместитель командующего военным округом. Водитель увидел бесчувственное тело майора, лежащего у обочины:

   – Свят-свят! – прошептал он и уже громче сказал: – Товарищ генерал, посмотрите. Это что, труп?

Машина притормозила.

   – Да труп, только живой, как у Льва Толстого.

    «Труп» очнулся, встал на четвереньки и, еще непротрезвевший, сразу перешел на визг:

   – Почему стоим? Вперед! За мной, немощные ублюдки.

   Он начал подниматься и долго не мог найти точку опоры. Потом столько же времени ушло на наведение резкости. А когда смог оценить обстановку, у него начались печеночные колики.

   Генерал посмотрел на мерзкое создание и, еле сдерживая гнев, негромко сказал:

   – Отдохнул, майор? Ну тогда за машиной. Бегом. Марш!

   Замполита мы больше не видели. На его место пришел молодой капитан, который в последствии стал душой батальона.

   Хотя моя служба пришлась на период «холодной войны», в мире было относительно спокойно, может, потому что «дикий» Запад еще полностью не отошел от слов Никиты Сергеевича. Стуча туфлей по трибуне в ООН, он пообещал американцам показать «кузькину мать», не подозревая, что тем самым не только напугал, но и задал головоломку высшим чинам Пентагона, штабу армейской разведки, сотрудникам ГРУ великой державы, которые много лет, потратили на поиски этого нового оружия СССР.  Было задействовано большое количество криптографов, старающихся разгадать смысл изречения «кузькина мать».

   Самое примечательное, что Хрущев употребил это выражение именно в том значении, что он покажет Америке то, чего она не видела никогда.

   Это мы, русские знаем, что мать домового Кузьки обитает за печкой в доме, а если же она покажется кому-нибудь, то этот человек, соответственно, будет напуган. Американцам же откуда было знать об этом.

                Генсек

   Прошло почти три года. Закончилась моя служба в армии. Воспользовавшись статьёй 118 Конституции СССР, я сменил гимнастерку на гражданскую одежду и под лозунгом «Наши цели ясны, задачи определены – за работу товарищи, за работу!» влился в плотные ряды трудового класса строителей коммунизма, тем более что фундамент был уже заложен.

   Присутствовало, правда, чувство досады на Никиту за то, что он обманул наше поколение. Время бежало стремительно, а обещанный коммунизм упорно не хотел появляться на горизонте. И за то, что, призывая догнать и перегнать США, вообще указал неверный путь. То есть, догоняя, мы должны были бежать вслед за американцами, но их-то путь вел в капитализм, а наш должен был вести к коммунизму.

   Пришедший на смену персеку Хрущеву генсек Брежнев, как бывший военный, взглянув на карту с красными стрелками, обозначающими направление нашего пути, сразу понял – идем не в ту сторону, поэтому приказал преследование прекратить.
 Он не был оратором, как Римский Апостол Павел, Средневековый Пётр Пустынник и, конечно, не мог тягаться с Бенито Муссолини и Абд аль-Кади. Поэтому долго говорить не стал, повернулся к соратникам грудью, на которой пока ещё не было наград всех дружественных стран и СССР – «За всё», недовольно сомкнув на переносице брови, окинул мрачноватым взглядом построенное, матюгнулся и сказал:

   – Хреновато, скажу я вам прямо, товарищи! Что ж вы здесь нагородили, пока я поднимал целину?

   Внушительная толпа членов и кандидатов в члены притихла, не зная, что ожидать от «новой метлы» и напряглась. Засуетился Николай Подгорный и, чтобы разрядить обстановку, громко сказал:

   – Пройдемте, Леонид Ильич, мы покажем ваш кабинет.
И распахнул массивные двери.

          Брежнев вошел, оглядел просторное помещение, подошел к окну и раздвинул плотные шторы, изготовленные из натурального щелка с узорами ручной вышивки.

   – Ладно. Ломать не будем.  Пусть всё остается, как есть. К тому же, если внимательно присмотреться… – он прищурил один глаз. – И вы все присмотритесь. Видите, вырисовываются эти четкие контуры? А это, как я понимаю, не что иное, как облик развитого социализма.

Напряжение спало, и члены Политбюро, как стадо баранов, плотнее сбились вкруг и, приглядываясь, стали крутить головами по сторонам. Кто-то спешно полез за очками.

   – Да вот же.

Брежнев указал рукой, где из окна открывался вид на Сенатскую площадь и Царь-Пушку с лежащими рядом ядрами.

Присутствующие заволновались и в голос заблеяли:

   – Видим. Видим! Лепота-то какая! Вот бы из неё еще бабахнуть.

Леонид Ильич опять сомкнул брови.
 
   – Я тоже об этом много думал, еще там на Малой земле.

   С сожалением бросил беглый взгляд на портрет вождя, опередившего его с выстрелом, погладил рукой по голове его бюст, стоящий на столе, и продолжил:
– Но до нас уже с Авроры бабахнул вот этот Ильич в семнадцатом, тем самым указав нам верный путь. Выходит, что сходить с него, останавливаться, мы, как коммунисты, не имеем права. А нужно, не торопясь, не семилетками, как раньше, а пятилетками продолжать идти дальше.  Это значит, что за каждые пять лет приближаться на шаг к горизонту коммунизма. А чтобы не сбивать ноги в пути, нужно срочно бросить десант на строительство этой дороги к светлому. Я даже знаю как её назвать - БАМ.

   – Может, Бом, Леонид Ильич? Ведь как красиво звучит. Помните? Вечерний звон. Вечерний звон. Как много дум наводит он…Бом! Бом! –осмелился кто-то.

   – Помню. Мы только вчера её пели на встрече с моими однополчанами. Но раз я сказал: «БАМ», значит, «БАМ». И точка.

   – Вы так далеко смотрите, Леонид Ильич. Так мудро говорите.

Все стали поддакивать друг-другу, кивать головой, проявляя полную солидарность.

   –  Вы только не забудьте. Обязательно доведите эти, как вы сказали, мои мудрые слова до народа.

Главный идеолог КПСС Суслов М.А., непоколебимо стоявший на позициях самого ортодоксального марксизма, одобрительно кашлянул в кулак:

   – Будет сделано, Леонид Ильич.

И слова дошли. Народ, почесывая «репы», толкая друга-друга в бок, начал шептаться:

   – Вань. А сколько вообще примерно до горизонта километров?

   – Ну, думаю, пятнадцать – двадцать, а может, и поболе.

   – Вань. По слухам, в пути кормить нас не обещают. Так если за пятилетку будем приближаться на шаг, то вымрем же на хрен, как мамонты.

   – Согласен. Уходить далеко от хаты опасно. А мы будем делать вид, что идем, а сами будем шагать на месте.

   На призыв партии проложить дорогу к будущему, откликнулись десятки тысяч молодых и энергичных людей со всех концов СССР. Им всем хотелось быть в первых рядах, дошедших до горизонта коммунизма, а не толкаться потом в общей очереди, каждый день приходя на перекличку, сверяя списки очередности.

   15 сентября 1974 года в Москве на пересечении улиц Профсоюзной и Островитянова неуёмные художники-авангардисты вновь публично выставили свои картины.

   Об этом сразу доложили генсеку, который в это время отстреливал уток в Завидово. (Осенью утка всегда в большой цене). Каждый выезд на охоту проходил по отработанной схеме: водка, баня и пальба… Когда начали стрелять по мишеням, ослабевшие после первых двух процедур руки Леонида Ильича не прижали плотно к плечу ружье с оптикой. При отдаче ружья ему прицелом разбило лицо и выбило зубные протезы. Ехать на разборки в таком виде ему не хотелось. Поэтому он обратился к Андропову:

   – Слышишь, Юра. Это что получается? Они думают, если Никита им мозги не вправил, то и я не смогу? Я тут вспомнил Ново росиийск сорок третего. И подумал. Может нам вы садить десант на этот остров витянова? И раздол бать там этот профсоюз анальных  ава гард истов.

   «Это художники-авангардисты выставили свои картины на пересечении улицы Профсоюзной и Островитянова», – хотел поправить Брежнева Андропов, но не стал этого делать и коротко сказал: – Раздолбаем.

   Скоро на территорию выставки высадился десант из сотни милиционеров, нескольких десятков бульдозеров, поливальных машин, самосвалов. После этого началась настоящая вакханалия. Художникам набили морды, волоком потаскали по земле пустыря, а затем арестовали. По картинам проехались тракторами Челябинского завода, а поливальные машины основательно промыли всю территорию. Из уст силовиков, кулаками вправлявших мозги «бестолковой» интеллигенции, звучали ещё не забытые слова: «Стрелять вас надо! Только патронов жалко…».
 Этот разгон вошел в историю под названием «Бульдозерная выставка». Надо отдать должное Брежневу. Как бывший военный, согласно поговорке: «Солдат ребенка не обидит», он не опустился на уровень Никиты и не измазал свои руки кровавыми расстрелами своего народа. (Морды бил, но не более).

   Я работал слесарем по ремонту и наладке станочного и технологического оборудования и вскоре поднялся на уровень высшего, шестого разряда с соответствующей тарифной ставкой. Повсюду на стенах цехов нашего предприятия висели предупреждающие лозунги коммунизма: «От каждого по способностям, каждому по потребностям», «Сколько работал – столько заработал». Даже в столовой для тех, кто уже с аппетитом наворачивал из тарелок, на уровне глаз висело напоминание: «Кто не работает, тот не ест».  Так что основная масса сидящих за столом ела с прикрытыми глазами.

                Ученье – свет, а неученых тьма

   Однажды, придя на работу в утреннюю смену, я увидел, как парторг руководит рабочими, закрепляющими перед входом в самое многолюдное и часто посещаемое место – курилку, новый плакат: «Помни! Нужно много знать, чтоб стране полезным стать».

   Тут я сразу понял, что пока знаю мало, пользы от меня стране никакой, и решил этот пробел ликвидировать.  Поступил в вечерний индустриальной институт.  Теперь уже четыре дня в неделю после работы шел стачивать зубы о гранит науки. А после каждой сессии, разглядывая студенческий билет, радовался слову «зачет» напротив предметов, которые смог одолеть.

   Пожалуй, самым нудным, бестолковым и малопонятным предметом была политэкономия. И все из-за приставки «полит». Вроде, уберешь приставку – сразу все понятно. Добавляешь – ничего не понятно, чушь полная.

   В канун XXVI съезда КПСС разбудили Л.И. Брежнева для того, чтобы он мог показаться перед народом во всех своих регалиях и заодно выступить с отчётным докладом. Деваться генсеку было некуда, пришлось выступать. Он только попросил: «Не вписывайте мне в доклад много цитат из классиков. Кто поверит, что Леня Брежнев читал Маркса?»

   Взобравшись на трибуну, он сразу внес ясность, разъяснил депутатам, всему народу и студентам в том числе:

   – Что тут непонятного? – спросил он.
 
   Поднял голову, внимательно всматриваясь в народных избранников, заполнивших все шесть тысяч мест зала заседаний Дворца Съездов. Его тяжелые и густые брови начали взбираться на лоб. Он резко опустил голову. Брови упали вниз, шорами закрыв ему глаза от текста, и Леня брякнул:
   

   – Экономика должна быть экономной. Таково требование времени!

   Зал замер, гробовая тишина плотным одеялом накрыла присутствующих, давая возможность осмыслить услышанное. И вдруг все, как по команде («Встать! Суд идет!»), поднялись с мест и десять минут аплодировали стоя. Послышался одиночный выкрик из зала: «Миру – мир!». Тут же в ответ донеслось с галерки: «Труд – труду!», затем опять из зала: «Слава – славе!», и понеслось традиционное: «Слава КПСС!», «Браво!», «Народ и партия едины!», «Леониду Ильичу – слава!».
 
   Некоторым депутатом захотелось еще раз услышать сказанное оратором и сложив руки рупором они кричали: «Бис!». Но как не пытался Ильич еще раз поднять брови, у него это так и не получилось. Повторение мудрого изречения от генсека не прозвучало, а этот тезис тут же стал политическим лозунгом.

   В этот же день все заголовки газет страны вышли с пометкой «Молния». Но у всего прогрессивного человечества, нормально мыслящих людей и студентов в том числе, закрались сомнения, а не считать ли этот тезис тавтологическим (во всяком случае ввиду внешнего созвучия), но ведущие политологи того времени встали грудью на защиту политического лозунга и часами с экрана телевизоров переводили, смаковали сказанное мудрым руководителем мудрёными словами.

   «Никакой тавтологии в тезисе нет, – уверяли они, стараясь объяснить всем сказанное Леонидом Ильичом. – Если правильно понимать термины и озвучить их понятным для народа языком, то задача «экономии» буквальная –минимизация расходов, а «эффективность» – максимизация прибыли по отношению к вложенным средствам. Это опять же доказывает не тавтологичность, а глубоко проанализированное выражение Леонида Ильича с допустимой некорректностью при его некоторой интерпретации очевидно подразумеваемого смысла».

   – Ну слава Богу! Это же совсем другое дело.

   Народ, так ничего и не поняв, все же облегченно вздохнул и сразу успокоился. А ярые «марксисты», воодушевленные мудрыми словами, в который раз, кинулись перечитывать известную трилогию: «Малая земля», «Возрождение» и «Целина», за которую в апреле 1980 года «дорогому» Л.И. Брежневу была присуждена Ленинская премия по литературе, в художественном переложении которых принимали участие советские профессиональные журналисты.

   Ходила байка, почему Леонида Ильича стали называть «дорогим». Будто некий председатель колхоза из далекой провинции решил повесить у себя в кабинете портрет генсека. Будучи в городе, он зашел в один из специализированных магазинов и, указав на картину, спросил у стоящего за прилавком:

   – Сколько стоит этот шедевр?

   – Этот кандидат в генералиссимусы стоит… – и назвал цену.

Председатель поперхнулся и зажал в кулаке десятку. Прикинув в уме, что для такой покупки ему нужно будет продать колхозную корову и три мешка картофеля, сокрушенно сказал:

   – Дорогой Леонид Ильич.

   Время шло. В железном занавесе постепенно стали образовываться дыры, в которые тут же устремилось много любопытных желающих, а на экраны вышел фильм «Бриллиантовая рука», как свидетельство доступности простого народа к зарубежным поездкам.
 
   Желающие попасть за кордон, заполнив анкету на шести страницах: «Был. Не был. Состоял. Не состоял. Привлекался. Не привлекался» и прикрепив двенадцать фотографий, долго ожидали вердикта и, получив долгожданную отмашку «Одобрямс» со всеми необходимыми процедурами собеседования, счастливые переступали порог зарубежья.

   Вот тогда и стали узнавать, что эксплуататоры там, за бугром, заставляют рабочий класс не только работать, но и хорошо оплачивают их труд. И что во многих странах пролетариат вообще не хочет трудиться ни на себя, ни на эксплуататора. Что в магазинах нет очередей, а из молочных продуктов одного кефира можно купить аж двадцать четыре наименования.

Как-то в «Иностранной литературе» (журнал был в свободной подписке) я наткнулся на рассказ «Три пальца на одной руке».

   Начало было интригующим. Молодая девушка задумчиво, понуро брела одна по темной аллее городского парка. Возвращалась она с кладбища после похорон своего любимого молодого человека. Вдруг из-за кустов вышел маньяк, подошел незаметно сзади и повалил несчастную на стриженый газон. Началась борьба. Девушка кричала, звала на помощь (но у них в парках не принято ходить дружинникам). Коварный злодей начал её насиловать. Толком еще не понимая, что происходит (перед этим на кладбище ей, чтобы успокоить нервы, молодые люди предложили понюхать белый порошок), в знак протеста против насилия, она подняла вверх руку и растопырив три пальца начала выкрикивать: «За нами справедливость! За нами справедливость!»  (Я пытался тоже воспроизвести этот жест, но растопырить именно три пальца у меня не получилось).

   Оказывается, такой символ протеста придумал усопший, ее бывший парень, который состоял в профсоюзной организации морского порта. Накануне в знак протеста он покончил жизнь самоубийством, приняв большую дозу кокаина (я тогда наивно думал, что это лекарство), потому что не мог смириться с тем, что грузчики в порту Лонг-Бич, работая по десять часов в смену, получают какие-то несчастные три доллара сорок пять центов за час работы, а главный буржуй порта никак не шел на уступки и отказывался доплачивать еще пятьдесят пять центов.
Сцену насилия я прочитал бегло, схватился за авторучку и начал подсчитывать сколько в итоге за месяц получал «бедный грузчик» в порту. Результат меня ошеломил, я пересчитал еще раз, положил авторучку на лист с расчетами и загрустил в раздумьях: «А сколько тогда получает «небедный грузчик?» Вдруг меня осенило: «Что это я разволновался, доллар-то нужно конвертировать, перевести его в рубль, чтобы узнать зарплату грузчика на наши деньги». Я вновь схватился за авторучку. Оказалось, что полученную сумму еще и умножать на три с копейками надо.  И тут меня покинула пролетарская солидарность и возникло жгучее желание стать штрейкбрехером и поработать в этом злосчастном порту Лонг-Бич хотя бы пару месяцев.

                ИТР только звучит гордо

   Я продолжал работать и учиться. Прошло три года. Как-то, вытирая ветошью замасленные руки после ремонта коробки Нортона токарного станка, я услышал голос диспетчера. Меня вызывал к себе аж сам директор предприятия.

   Секретарь при моем появлении прекратила печатать на машинке, поднялась со стула и отточенным профессиональным движением рук прошлась по своим бокам и бюсту, успев одним взмахом приподнять груди, одернуть складки на одежде и поправить шов на колготках. Раскидывая бедра, она подошла к двери и заглянула к шефу.
   – Заходите. Директор вас ждет.

В кабинете, кроме Анатолия Тимофеевича-директора, находились главный инженер, парторг и начальник отдела кадров. Без вступительных слов шеф озвучил причину моего вызова:

   – Мы тут посоветовались и решили (почти как в свое время говорил Сталин) назначить вас главным энергетиком-механиком. Вы молодой, энергичный. Я думаю, что с работой вы справитесь. Приказ уже готов. С завтрашнего дня приступайте к исполнению. У кого есть вопросы?

   – Можно, я коротко.

Главный инженер подвинул на край стола внушительную стопку технической литературы.

   – На вас возлагается ответственность за техническое состояние котлонадзорного оборудования нашего предприятия, поэтому в кратчайший срок вам необходимо подготовиться и сдать экзамены в комиссии комбината: отдельно экзамены   по технике безопасности и пожарной безопасности, отдельно экзамен на получение  удостоверения лица, ответственного за исправное состояние и технический надзор энергооборудования (все электроустановки и приборы), отдельно на котлонадзорное оборудование (сосуды, компрессоры и газогенераторы), отдельно на крановое оборудование (тали, козловые и мостовые краны, тельферы).  К тому же вам необходимо будет регулярно заполнять паспорта более чем на триста единиц оборудования, отмечая в них все производимые плановые и технические ремонты с подробным описанием ремонтируемых и заменяемых узлов.

Под сочувственные взгляды четырех пар глаз, я молча, как охапку дров, взял книги со стола и направился к выходу.

   – Что же вы за раз то все несете?

   Как мне показалось ехидно произнесла секретарша, когда я проходил мимо, и начала рассматривать в зеркальце прыщик на лбу. «…А секретарша вся в прыщах – созрела значит!» про себя я перецитировал Высоцкого и понес «технический груз» к себе в кабинет.

 

Продолжение на Ridero.ru