Пёс, звонивший по телефону

Первый звонок раздался ровно через год после смерти бабушки. Точнее, на следующий день после скромных посиделок, на которых эту годовщину отметили. А если быть совсем точным – на следующую ночь. Потому что прозвучал этот звонок во сне.
… Я только вошла в дом, отряхивая мокрые руки – белила в саду стволы яблонь, и потом долго полоскалась от побелки в бочке с тёплой дождевой водой – как услышала из гостевой комнаты телефонную трель.
Быстро пробежав длинный коридор и привычно споткнувшись у самого порога о скомкавшийся коврик, я схватила телефонную трубку.
- Алло? Говорите! Я слушаю!
Сперва в трубке раздалось сопение, затем покашливание, а потом негромкий голос произнёс:
- Акулина, кхм, извиняюсь за беспокойство… Это я, Фарамон…
- Слушаю тебя, Фар, что-то случилось?
- В общем-то… кхм… подавился я вчерась… на поминках-то…. Рыбий хвост мне перепал, так я и это… кость-то…  К ветеринару бы, а? Стоит, понимаешь, поперёк горла, как бы не помереть…
- Конечно, Фарамон, не беспокойся. Обязательно сходим.
- Кхм, благодарствую… До свиданья, стало быть…
- До свиданья… - я положила трубку, но телефон зазвонил опять…
Секунду я глупо смотрела на него, пока вдруг не поняла, что это не телефон…

…А будильник… Уже несколько лет живу в деревне, но так и не научилась вставать по утрам. Приходится заводить будильник.
Пока я умывалась, завтракала и вообще совершала необходимый утренний моцион, в голове крутился сон. Что пёс позвонил по телефону.
Наконец я собралась, точнее, собрала всю волю в кулак, и вышла на улицу.
Бросила корм курам, оттащила бадью с помоями к поросёнку, решительно направилась к конуре…
Фарамон лежал возле конуры. При моём приближении он чуть поднял голову и пару раз слабо хлопнул хвостом по земле.
- Что с тобой, дружок? – я присела на корточки и почесала пса между висячими ушами.
Он кашлянул.
- Кость? – у меня похолодело в затылке… Сон вспомнился во всех подробностях. – Вставай, дружок… Сейчас велик подгоню…
Я кинулась в сарай, вывела своего вело-монстра, как шутил дядя Никола, помогавший мне его чинить и усовершенствовать.
Действительно, мой велосипед мало похож на транспортное средство молодой девушки.  У него большие, широкие колёса, что позволяет мне довольно комфортно ездить по нашей деревенской дороге, преодолевать самые разные препятствия, включая даже мелкие болотца. А ещё дядя Никола, зная, что я часто перевожу на велике весьма тяжёлые предметы, позаботился о том, чтобы я не напрягаясь крутила педали и не растрясала груз.
- Амортизация во! – дядя Никола похлопал моего «железного коня» по рулю, и показал мне большой палец. – Хоть по камням, хоть по асфальту – как по маслу проедешь! Чего тебе ещё приварить?
- Корзину побольше!

Корзины дядя Никола пришпандорил аж две – одну впереди руля, вторую на багажник. Первая – корзина для продуктов из супермаркета. Дядя Никола снял с неё ручки и покрасил в тон моего велика. Вторая сварена из арматуры, впрочем, достаточно лёгкая, чтобы я не навернулась вместе с каким-либо грузом.
Вот в эту вторую корзину я постелила большое старое полотенце, Фарамон запрыгнул туда, разлёгшись со всеми удобствами, и мы покатили в ветклинику, находившуюся на другом краю нашей большой деревни.
Вернулись мы ближе к вечеру, уставшие, голодные, зато совершенно здоровые: ветеринар вынул кость, набрызгал в исцарапанное горло Фарамона какое-то лекарство и вдобавок сделал псу пару уколов, которые, оказывается, надо было сделать уже давно.
Накормив всю живность: кур и поросёнка, кота и самого Фарамон, я смыла дорожную пыль и уселась на кухне с чашкой чая. И задумалась…

… Я приехала жить к бабушке, когда мне исполнилось восемь лет.
Мама с папой развелись: мама со страстью занималась волонтёрством от местной церкви, а папа был дирижёром в небольшом театре – кабаре.
- Одна рвётся нести культурку в дикие страны и тамошним детям носы подтирать, а второй за певичками волочится! А своё дитё хоть подохни? – гаркнула бабушка, приехавшая по робкому маминому звонку «ненадолго посидеть с девочкой». – Посижу! Сколь надо, столько и посижу! Но не в вашей халупе с тараканами, а заберу к себе на деревню! Хоть отъестся ребёнок на свежем молоке!
И плюнула, услышав вздох облегчения, одновременно вырвавшийся у родителей.

Сад-огород у бабушки был невелик, но вмещал массу всяких полезных растений: ягодных кустов и плодовых деревьев, лекарственных трав и овощей, невероятно красивый палисадник, где с ранней весны и до снега цвели самые разные цветы.
Из живности бабушка держала кур и поросёнка, а кот, прозываемый Шарашкой, ходил сам по себе, заявляясь поесть и немного поспать на подоконнике.
Совсем другое дело был бабушкин пёс Фарамон. Был он дворнягой, не слишком крупной, с коричневой лохматой шерстью и висячими мягкими ушами.  Жил в конуре, но на цепь его не сажали. Фарамон ходил по двору, саду и огороду, заходил на крыльцо и часто спал там. В дом не лез. Встречал пришедших к бабушке у калитки, но никогда не лаял попусту.
Обращалась с ним бабушка, как с хорошим другом и человеком. Когда я этому удивлялась, бабушка говорила:
- А что, и собака человек, когда хорошая. А бывает человек  - такая собака!
Я сперва привыкла к Фарамону, а потом и полюбила его. Я расчёсывала его мохнатые бока – бабушка предупредила, чтобы я собирала шерсть в мешочек; следила, чтобы в миске всегда была свежая, холодная вода, кормила пса и часто брала с собой, когда убегала гулять.
И всё же мне казалось, что бабушка понимает Фарамона гораздо больше, чем человеку положено понимать животное.
Например, когда в ухо Фарамону забрался клещ, бабушка сразу попросила соседа дядю Никола отвезти её с псом к врачу. Клеща вовремя удалили. Второй случай был, когда хозяйка местного сельпо,  Августина Осиповна, предложила бабушке устроить меня в сельпо на летнюю подработку. Сперва бабушка обрадовалась – Августина обещала хорошо заплатить, а я хотела велик. Но наутро бабушка встала хмурая, и строго запретила мне соглашаться на подработку, в резких тонах высказала хозяйке сельпо всё, что о ней думает, и перестала там закупаться.
И ещё много было подобных случаев, над которыми я сначала не задумывалась, потом задумывалась, но не понимала, а потом пристала к бабушке, упрашивая объяснить мне. Откуда она узнаёт, что Фарамон плохо себя чувствует? Или разные новости? Или…
- А Фар мне по телефону звонит, - пошутила тогда бабушка, и я неделю подкарауливала каждый телефонный звонок, в надежде услышать голос нашего пса.
- Не носись, как оглашённая, - прикрикнула бабушка, когда я, спеша первой схватить трубку, едва не сбила её с ног.
- Так вдруг Фарамон…
- Не он это. И не услышишь!
- Ты обманула меня? – надулась я, собираясь разреветься.
- Не обманула и не пошутила… Ишь, губы-то сковородником развезла, - усмехнулась бабушка. – Просто главного не сказала. Фарамон не наяву звонит, а во сне.
- Так тебе просто снится, - разочарованно протянула я. – Так неправда это что ли?
- Всё правда, - серьёзно сказала бабушка, вытирая мои набухшие слезами глаза. – Ему наяву-то подикась трудно с нами общаться, всё же собака он, не человек. А вот сквозь сон – в самый раз!
- А мне он почему не звонит?
- И тебе будет. Вот я умру, тебе…
- На надо! – заорала я тогда в голос, повисая на бабушкиной шее. – Пусть тебе! Не мне! Не надо!

… И вот сейчас, через год после бабушкиной смерти, я вспоминала этот разговор. Тогда бабушка утешала меня, что умрёт не скоро, во всяком случае не сейчас, что смерть – это естественное завершение человеческого пути, никуда от него не денешься, что я умница и сильная, плакать по пустякам не буду, что вот сейчас мы напечём пирожков с вишнею и пойдём к тётке Дарье с близняшками… 
И я поверила. И привыкла к мысли, что Фарамон говорит с бабушкой по телефону только во сне… Только я уже не хотела, чтобы он говорил со мной.
И за весь год я почти забыла об этом… А сегодня… Вот!
Интересно, почему он раньше не снился и не звонил?
Сразу вспомнился анекдот про мальчика, который с рождения и до четырёх лет не разговаривал, а когда мать пересолила картошку, сказал ей об этом, и на вопрос – почему молчал раньше, ответил: - а до этого всё было нормально!
Я мыла кружку и нервно посмеивалась. Интересно, когда в следующий раз мой пёс позвонит мне? И смогу ли я спросить, почему он так долго терпел? Во сне меня не удивило, что я говорю с собакой, словно это было в порядке вещей. А может, это и есть в порядке вещей? Я пожала плечами и поставила кружку на полку.

Следующий звонок раздался через четыре дня.
- Это я… кхм… Фарамон, - смущённо пробормотал в трубку знакомый голос.
- Добрый день, Фарамоша, говори. Что-то случилось?
- Да в общем, дело-то сурьёзное, кхм, - снова откашлялся мой пёс. – Тебе там Никола в сарайке железяку свалил, так?
- Ну, так.
- Иди, сходи до него, нехай забирает и своему другану передаёт! Потому как железяка ета крадена, а друган тот решил в полицию стукануть! И Николу беспутного посадють, и тебе штараф за сокрытие… Поняла?
- Поняла, Фар, спасибо, что предупредил…
- Так оно… Одна у меня хозяйка…

Проснувшись, я не завтракая побежала к дядьке. Осторожно вывалила на него информацию, проследила, как он меняется в лице и хватается за голову.
- Говорил же себе – не связываться с чёртом! – сплюнул дядя Никола. – Беги домой, Акулеша… А я уж разберусь…
Судя по тому, как воинственно дядя Никола засучивал рукава, разбираться он решил не только на словах… 

- Акулька-то не иначе ведьма! – зло шипела за спиной бабка Вера, торговавшая возле сельпо всеми дарами садов и огородов, которые полагались по сезону. Только вот, что не уродилось на её шести сотках, бабка Вера не гнушалась добрать на соседских участках.
Особенно ей полюбился вишнёвый сад Федотовых, которые часто бывали в разъездах, и мои подсолнухи. В первом случае ушлая торговка собиралась обвинить деревенских мальчишек, а пустые шляпки подсолнухов объяснить налётом воробьёв. Видать, Фарамон услышал, когда она делилась планами со своей подругой, такой же нечистой на руку тёткой Анисьей.
Фар позвонил мне, а я намекнула Федотовым, чтобы попросили деда Прокопа посторожить сад, мол, городские шабашники приедут, переломают да вытопчут. А охранять свои подсолнухи, и не только их, доверила Фарамону с его породистыми избранницами –пекинесом Ванилькой, маленькой и забавной, и колли Брунгильдой, статной и ярко-рыжей. К чести собак, вели они себя прилично, по грядкам не бегали, под кустами не гадили, а если и покусали кого – так нечего ночью по чужим садам лазать! А к чести хозяев – они перестали противиться собачьим встречам: мол, Фар не породистый, щенки будут выбраковкой – решили, что лучше живая и весёлая собака, чем помирающая от тоски. Тем более, что я обещала в случае чего щенков пристроить. Но Фарамон вёл себя по-джентельменски и со своей любовью к дамам не лез. И как однажды сказал мне по телефону: - Они знают свой долг перед хозяевами. Щенки будут породистые. А я…  Я просто утешаю их… Я им для души…
Я тогда долго смеялась, а потом плакала, сама не зная над чем…
 
За умение не попадать в неприятности, просчитывать ситуации на несколько шагов вперёд, бабка Вера с тёткой Анисьей и прозывали меня ведьмой.
- И бабка ейная такая же была! - шипела тётка Анисья, не послушавшая моего предупреждения, что про её самогонный аппарат узнал местный участковый.
Конечно. Была. Ведь Фар всегда звонил бабушке, а теперь и мне.

За последнюю неделю он позвонил четыре раза. Виновато откашливался, смущался…
Фар стал часто болеть. Отказывали лапы, воспалялся мочевой пузырь и почки. Я стала постоянной посетительницей ветклиники. Потихоньку от Фарамона увезла в городской ломбард свои золотые украшения.
- Это старость, - сказал Матвей Матвеич, наш ветеринар. – Старый пёсик-то… Вот и болеет… Тут уж…
- То есть совсем вылечить… Чтобы совсем здоров… Никак? –полушёпотом спросила я, и пальцы вздрагивали в густой шерсти на боку лежавшего на боку Фарамона.
- Уколы. Таблетки… Если ещё раз откажут почки… возможно операция… если успеем. А так… старость не лечится, Акулин… Лучше заранее привыкни…

В воскресенье он позвонил снова. На этот раз не кашлял и не смущался.
- В общем, прощаться пора…
- Что? Фар, перестань!
- Не кричи, а выслушай… Хватит со мной возиться, и так в долги, чую, скоро полезешь… Думаешь, не знаю о золоте?
- Откуда…
- Оттуда! Бруня тебя видела, её хозяева по гостям возили, она тебя и увидела в городе… Короче разговор, не хочу при тебе подыхать, расстроишься, уревёшься… Хочу уехать из деревни… в лес уйду, последние денёчки на мелких зверях да травах пробуду… Молока ток в дорогу попрошу… Дашь?
- Дам… Фар, а может…
- Не отговаривай. То моя последняя просьба…Думаешь, мне легко? Не могу при тебе…
- Хорошо… А как ты уедешь?
- Правильный вопрос. Молока налей в банку, закрой крышкой капроновой и в пакете поставь возле дороги. Завтра в полдевятого поедет грузовичок с сеном – Наум Акимыч в соседнее село повезёт. Останови его, займи разговором на пару минут… Я пакет в зубы и в сено… В леску соскочу… Всё ли поняла?
- Всё.
- Ну, будь здорова, хозяюшка. Хорошая ты…
- Прощай, Фарамон. Я тебя очень люблю…

Утро прошло, словно во сне.
Я чисто вымыла пластмассовый бидончик и доверху налила его молоком. Закрыла плотной крышкой -пролиться не прольётся, а зубами Фар сможет открыть - и поставила в прочный пакет.
До последней минуты не могла придумать, с каким вопросом сунуться к водителю грузовичка, пока не вспомнила, что в соседнем селе дёшево продают разные грибы. Попрошу купить мне корзину лисичек.
В двадцать минут девятого я подошла к шоссе, сжимая в одной руке пакет с бидончиком молока, а в другой деньги.
Аккуратно поставила пакет в траву, отошла на несколько метров и стала ждать. Ровно в половине девятого вдалеке послышался шум, и грузовичок лихо затормозил в ответ на мои робкие махания руками.
Потом, задним числом я думала - а если бы?
Если бы я с утра накормила Фара и уговорила не уезжать? Если бы попыталась не отпустить его? Если бы грузовичок не остановился? Если бы…
Но всё прошло идеально. Наум Акимыч любезно согласился купить для меня грибов, и даже предложил съездить с ним. Пришлось спешно придумывать гору работы.
Краем глаза я увидела коричнево-седую спину, мелькнувшую в траве. Схватив предназначенный ему пакет, Фарамон легко запрыгнул в машину и спрятался в сене. Наум Акимыч забрал деньги, пообещал приехать ближе в семи вечера, и, фыркнув, грузовичок сорвался с места.
Я подняла руку, прощаясь, и водитель, залихватски свистнув, махал мне, не подозревая, что прощаюсь я не с ним.

Весь день я загружала себя работой, боясь расплакаться, если присяду хоть на минуту. Но в три по полудню началась такая жара, что пришлось все дела бросить. Я сполоснулась в бочке, налила воды со льдом и села на крыльце. Обычно рядом сразу пристраивался Фарамон, подумала я, но заплакать не успела. Уснула.
И сразу же раздался телефонный звонок.
- Акулина, слышишь ли? Это я!
- Слышу! – отозвалась я радостно. – Ты вернуться решил?
- Я в порядке… уже устроился, нору себе вырыл, загляденье!
- Тогда…
- Не перебивай! Времени нет! – рявкнул мой уехавший пёс. – Я выпрыгнул не сразу, решил проследить, купит тебе этот прохиндей грибков, аль пропьёт… купил, не соврал… А обратно ехали когда вдоль железки… Кто-то коробку там бросил… Так там скулёж… Чую, не пустая она! Беги, Акулинка! Спаси их!
 
Я открыла глаза и услышала далёкий гудок – поезд подошёл к нашей станции. Через десять минут он тронется в путь. Прямо по той дороге, где Фар видел скулящую коробку…
Как я бежала… воздух не хотел проходить в лёгкие, и в горле  словно наждачка… или стекловата…
Железнодорожные пути проходили сразу за шоссе и небольшим лугом.
Перемахнув шоссе, где утром провожала Фара, я понеслась по лугу. Трава хлестала по ногам, я растеряла шлёпки, не подумав переобуться…
Невысокая насыпь издали сверкала обломками гравия и рельсами.
Я преодолела последний метр в прыжке, слыша шум приближающегося поезда.
Щенята перевернули коробку и расползлись по путям. Грянувшись коленями о гравий я схватила за шкирку одного, повернувшись, цапнула второго, в рывке кинулась за третьим разбивая щиколотку об рельс. Щенок обижено взвизгнул и пустил жёлтую струю.
Рельсы уже дрожали и гудок резал уши, когда я, заливаясь нервным смехом, сгребла под толстое пузко четвёртого щенка и скатилась с путей на траву.
И только потом, когда поезд прошёл и я перестала прикрывать испуганных щенят, спросила себя – а почему я не подумала взять велик? На нём было бы быстрее, да и посадила бы спасёнышей в корзину!
Вот уж правда, крепки задним умом!

Впрочем, в корзине мы ещё накатались: на следующее утро я повезла щенков к ветеринару. Мне надо был узнать их возраст, породу и как за ними ухаживать.
- Судя по всему, возраст им будет около месяца, - Матвей Матвеич внимательно осматривал моих найдёнышей.
Щенки недовольно повякивали и отпихивались толстыми лапами.
- Здоровы. Вес хороший, росту и возрасту соответствует… Через две недели привезёшь, начнём делать прививки. А насчёт породы… Гм… Вот этот похож на лабрадора, но нос длинноват, для чистопордной собаки. Этот ближе к овчарке, но опять же - грудь довольно бочкообразная… Этот… на питбуля похож, а этот вообще…
- Короче говоря, они все дворняжки?
- Скорее всего, да, - сдался ветеринар.
- Какое счастье! – вырвалось у меня, и Матвей Матвеич явно захотел покрутить пальцем у виска.

А я везла щенят домой и думала, позвонит ли ещё хоть раз Фарамон?
И он позвонил. Сказал, что это - последний раз.
Поблагодарил, что я успела забрать щенков, хотя моей заслуги тут ровно столько же, сколько и его. А ещё Фарамон сказал, что это огромная удача, что щенки дворняжки, потому что теперь у него получится научить их всему, что знал он сам.  И когда они получат имена и подрастут, то они тоже будут звонить мне во сне.
Проснувшись, я пришла на кухню и села на пол рядом с печкой. Щенки спали на старом одеяле, смешно подрагивая лапками и ушками. Я вздохнула и принялась придумывать им имена.
 Раз будут звонить, то всё будет хорошо… Я справлюсь…