Книга 1. Молчание и разговоры ни о чем

«Лишь тот, кто глубины помыслил, полюбит живое»
с) Гёльдерлин




Стоит предупредить однако, что об этом уже говорили множество раз. О ценности внутреннего и внешнего. Но дело в том, что выступая чего-либо ты не можешь не говорить об этом, не можешь молчать. И всякий раз буквально дышишь идеей всеобщей любви на фоне пассивных страданий вещественного мира, забытого в собственных иллюзиях, как измученный раб, строящий пирамиду, в которой он должен похорониться. Это коллективная галлюцинация, которая словом «пробуждение» погрузила нас в еще больший сон. Отучила нас видеть и понимать вещи, но непрестанно о них говорить так, что уже сводит зубы, и от слов тех, которые должны внушать нам трепет и восторг, вдохновлять нас, они напротив, вызывают стойкое отвращение. Искажения порождают неправильное представление о светлом, отторжение и страх.

В конце концов, если мы не будем искренне пытаться об этом говорить то, что станет со всеми нами?

                ***


Все прелести жизни меркнут и отходят на задний план перед лицом смерти, перед лицом небытия, когда ты видишь чуть за горизонтом черную тень. Ее лицо в виде твоего лица, дряхлого и постаревшего, заглядывающего в замочную скважину. Что же там, за закрытой дверью, где не слышно ни единого звука? Каждая минута тяготит твое сердце и сводит с ума, словно беспрестанно капающий кран в пустой комнате. Так и жизнь уходит куда-то, а я все боюсь спросить – куда? Бессмысленность становится неизбежным приговором, неотвратимой судьбой, когда ты заглянешь в эту замочную скважину и ничего там не увидишь, кроме непроницаемого черного тумана, где не существует ничего и где ничего существует. Оно правит безвозмездно миллиардами тех, кто уже ушел...


                                     ***

В этом есть что-то бодлеровское... 

Увядший праздник на холсте изувеченной природы, погруженной в застывшую скорбь. Это рассечение природного – рассечение деревьев бетонными серыми и глухими многоэтажными зданиями, не внемлющими нашим слезам, словно больные чумой существа, мучительно доживающие свой последний век в обрывках апатичных мыслей о смерти. Где-то произошел разрыв единства материи с духом – природное, погребенное под городскими стенами, захваченное урбанистическим садистом, настроение которого меняется с каждой секундой от передоза тем веществом, разлитым в загрязненном воздухе, насыщенном аурой насилия, смерти и разложения духовного тайника. 

Оно повсюду, словно вводит нас в транс, запутывает и погружает в апатию, погружает нас в сон, от которого мы вряд ли самостоятельно захотим пробудиться. Это неудачное скрещивание – родилось нечто совершенно больное и уродливое, омерзительное по сути и испорченному назначению, безвольная, полумеханическая машина, набитая мясом и листьями – чудовищный истощенный мутант, которому не суждено подняться, но который истово жаждет – сознательно ли или в закромах подсознания, – чтобы его оставили в покое и дали ему наконец разложиться до конца… 

                                                                                 
                ***

Ты лишен счастья, друзей, надежды, похвалы, даже тоска по человеку – какой бы она ни была – смогла бы утешить тебя, одинокого, но ты лишен и ее. Лишен денег, мечтаний, внимания, богатства и славы, обыкновенных земных удовольствий, которыми пользуются все – от вкуса еды до сексуальной связи в грязном сортире, – лишен поцелуев любви, прикосновений гетеры, угарных пиршеств и развратных соблазнов, лишен… когда ты лежишь в могиле.     

                                                                                 

                                                                                
                ***

Я не могу подобрать подходящих слов, чтоб описать то чувство. Оно сродни влекущим тебя звездам, к которым бы ты отправился сей же час, но не можешь. Бросаешь взгляд на окно, там где ночь, и чувствуешь себя крупицей в этом бездонном океане. Становится не по себе. Тихо и безжизненно вокруг и внутри. И совершенная пустота, как будто этому океану нет до тебя дела. А ты барахтаешься и тонешь, потерянный в его глубинах, задыхаешься и кричишь про себя. Но ответом - молчание...

                                                                               
                ***


Мне больше некому писать об этом. Стоял сейчас на балконе и смотрел на небо. Ветер обдувал меня родной прохладой. Я наблюдал за тем, как сверкают в ночном небе молнии и деревья, укрытые сумраком, волнуются в объятиях ветра, который словно живой хранитель был всюду и каждого страждущего одинокого одаривал своей невидимой ласковой ладонью. Внутри меня охватило переживание, - мне сложно его описать, - оно и неописуемо с моим скудным запасом слов. Но это чувство подвигло меня отправиться гулять в ночь, шагая по улицам освещенным фонарями, туда где сверкают молнии и свершаются великие события. Я хотел быть там, среди густых облаков, звёзд и луны. Среди этих ярких небесных тел, заманчиво мерцающих, словно зовущих за пределы этой опостылой пресной жизни. И знаете, я чувствовал такой подъем сил - его мне придавал приятель ветер, - что я был готов отправиться вдаль и возможно погибнуть от чьего-нибудь ножа. Я был готов принять смерть, она заняла все мое чувствительное сердце, жаждущее той неземной красоты, что творилась-бушевала в небе, и смиренно падающее перед ее величием. Я был таким ничтожным в сравнении с этой природой стихии, которая казалось угнездилась у меня в теле, питала все мое существо, приводила в восторг и разрывала на части. Я не могу с ней справиться. Не могу. Оно так сильно, так прекрасно и безжалостно в своем величие. Все мои мысли о том, чтобы быть поглощённым ею и принятым, раствориться в ее объятиях... 

Даже если там в ночи мне придется умереть от чьего-нибудь ножа. Лишь бы больше не испытывать подобных чувств, не имея возможности излить их кому-нибудь, избавиться от них или быть с ними единым целым... Как мне это передать? Лучше пойду.

                ***

Знаете, дорогой друг, что со мною происходит каждую ночь, что не могу я таить, и что не могу выразить словами, словно это некая магия? Эти мистерии, волнами пронизывающими все мое слабое сердце, дрожащее от незримых прикосновений природы, трепещущее от открывшихся ей сокровенных тайн. Кажется, что приходит понимание чего-то совершенного и необыкновенного. Словно в тишине и во мраке наблюдая за ночным небом, ты становишься свидетелем богослужебной церемонии. Спадает покров земного, бренного тирана, и ты вдруг видишь иное в том, что раньше тебе казалось самым обыкновенным и не стоящим даже внимания. Я бы с радостью разделил с вами эту любовь, это скорбное торжество, этот музыкальный танец света, красок и цветов, чтобы и вы почувствовали, чтобы и вы с тех пор каждую ночь с наступлением темноты выглядывали в окно и молча смотрели на небо и звезды, ожидая, что они поговорят с вами, что они скажут вам, и вас коснется губами вечность. Может я сошел с ума от одиночества... может быть... 

                                                                               
                ***

Если у тебя нет эмоций, и ты охладел. Значит, это пустое; следует, что ты ничего не испытываешь. Если же всё-таки что-то есть – что-то, что не даёт тебе покоя, мучает и терзает твое сердце, стало быть не все потеряно. Гора, где из бесплодной и одинокой ее земли торчит зеленый росток. Вгрызаясь корнями в каменистую почву, сопротивляясь холоду, он будет расти и укрепляться, превратится в цветок. 
Но все эти горести не должны быть напрасными. Они не должны быть пустыми, иначе это будет сродни плачу скалы, которая никогда больше не заимеет на себе зелени. Будет поздно только тогда, когда ты сдашься, тогда это будет ад. Страдания которые не заслуживают похвалы. Стремиться к солнцу всеми силами - вот что даёт сильнейшим знания, а слабым - счастье. Так говорил Занони. 

                                                                               
                ***

Иногда поддержку и понимание можно найти в лице тех, кого более нет с нами на этом свете. Я нашел ее в романтиках, таких как Новалис, Теофиль Готье. Понимание. Правда иногда такая связь отдает замогильным холодом и желанием противосвойственным нашей человеческой природе. Это смертельная связь.

               
                ***

Музы не часто слетаются в мою конуру. А я все беспрестанно ищу дорогу к горе Геликон, где живут они, райские создания, по ком плачут наши грезы, и от кого зажигаются и творятся наши мечты. 
Если бы прекрасная Каллиопа благоволила мне каждый раз, когда я взывал к ней, возможно, моя работа была бы куда продуктивней. Даже если те минуты возвышенного, пробуждающего самые потрясающие, самые яркие и живые творческие мысли, были обременены страданиями - таким образом я готов страдать. Потому что те страдания ведут меня через бесконечный сумрак к свету. К чему-то чистому и прекрасному, что, безусловно, отражается в словах, облекается в форму и в вечности застывает на страницах книги.

                                                                               
                ***

- Интересно, он еще жив?
- Кто?
- Человек внутри меня...
с)


Недавно вернулся. Кажется, скоро отправлюсь в странствие. Наконец-то встречу смерть. Устал я, старина, устал от надуманной лести, от слепой ненависти, и безрассудного счастья, от заносчивости возвеличенной в абсолют, от тупого эгоизма, от зла и бессмысленности. От угрюмых каждодневных лиц, которые снуют туда сюда, как тараканы в банке. От их алчности и примитивной игры. Устал от плоти - этой неисправимой абсурдности, что носит в себе дух и борется с ним. От тьмы, что в сердце разбитом и безутешном, опоясанном горделивым змеем. Все это пустое. Ничего нет. Ни праведности, ни любви, ни счастья - что-то прошло мимо, с чем то давно пришлось расстаться, что-то безвременно умерло и не смогло воскреснуть. Устал от времени.

Разочарование и отказ от заблуждений, от надежды. Есть только ненависть к существам-людям. Эти лишенные сознания биороботы, к чему они стремятся? Что ищут побольше части? Как умело пародируют свет, имитируют чувства, но не знают их, и становятся рабами. Они себя не осознают.

Они проживают жизнь не сознательно. И речь даже не идёт о том, что большую часть времени они пребывают в бессознательном состоянии, нет, дело здесь не в бессознательном. Я говорю именно об отсутствии сознательной части в разуме большинства людей. Они могут шутить, могут смеяться, радоваться или испытывать ненависть, ходить на работу, руководить или выполнять команды, но все это происходит у них в голове словно бы без осмысления того, что они испытывают. Человек не осознает, что происходит, но продолжает мыслить. Холодные отстраненные биороботы. Эти имитации чувств, которые они весьма умело разыгрывают перед друг другом, уверяя в том, что они живые, они люди, и пытаются им соответствовать, однако обнаружение их симптоматических черствых сухих неживых ложных натур в наблюдении - ничего кроме истерического внутреннего трагичного смеха больше не вызывает. Они не осознают своего положения, ибо пребывают не в сознательном состоянии, но на уровне рефлексов тщатся универсальной (вечно существующей в коре их головного мозга) диктаторской псевдо мыслью о том, что их реальность самая важная, наиглавнейшая и единственная. Они создали этот абсолют в своей голове, поглощены собственным эгоизмом, они не люди или род людской достоин лишь презрения.

Я ненавижу людей, этих жалких созданий. Больно признавать, но это так. Как они несчастны в своем обмане, своих иллюзиях, своих "громких" планах и отсутствии внутреннего самоопределения, желания быть выше ситуации, выше чувств, не быть их заложниками. Не пестовать пороки. Не превозносить безобразие и гнилой идеал внутреннего беспорядка. А как они пафосно размышляют о любви, о всевозможных ее вариантах, об отсутствии сего божества в их пустой жизни, ищут ее сквозь зубы, с вожделением жаждут, но забыли и сами ее рождать в себе не умеют. О чем я говорю? Эта песня стара как мир.

Невыносимое проклятие для меня каждый раз сталкиваться с ними и ужасаться их обычаям. Невыносимо смотреть на эту картину, участвовать в ней. И потому ненависть переполняет меня всего, захлёстывает, и скоро в душе ее будет целый океан.

Я оставлю свет, если мне суждено погибнуть в темноте и вечность просуществовать в виде тени путешественника, исход близок. Я просто устал и не в силах больше бороться.



                ***

На вопрос – откуда зло? – Будда приводил аналогию с отравленной стрелой, поразившей человека, что не стоит выяснять кто пустил эту стрелу. Важно излечиться от отравления. Но ещё средневековый христианский мыслитель Рене Декарт, подвергая этот мир сомнению, утверждал, что быть может всё вокруг иллюзия хитрого демона. И наши попытки выбраться, ощущения приближения к осознанности и спасению, достижению нирваны - что если это продолжение иллюзиона, пустившего в нас стрелу? Что если это обман? Кто сделал этот мир иллюзией и обрёк его на страдания, и почему он это сделал, какова его сила, можем ли мы одолеть, разорвать его колдовской занавес? Это всё не пустые вопросы. От того какие ответы мы на них получим будет зависеть характер нашего спасения. Могу ли я доверять Будде или быть может он тоже часть этой изобретательной иллюзии гениального шутника?



                ***

Смотрел сейчас в окно из своей комнаты. И внезапно представил как иду ночью по дороге, освещенной тыквенно-оранжевым светом фонарей. Я подумал о том, как я иду абсолютно один. Так явственно это ощутил. Это одиночество буквально меня сокрушило. Я иду один по ночной дороге, тьма клочками разлетается по воздуху от тусклого оранжевого света. И вокруг никого. Никто не идёт рядом. Нет, ни тебя, ни кого бы то ещё. Играет торжественно мрачная музыка. Я становлюсь свидетелем какой-то мистерии. Знаю, что она меня прикончит, и я этого жажду. Потому что иду один. Не смогу пройти через эту мистерию, и она меня уничтожит.

Я почувствовал это одиночество на каком-то глубинном метафизическом уровне. Такую космически-холодную и пустую ночь, дорога и рядом нет никого. Меня охватил ужас и трепет. Я наедине с самим собой и знаю, что больше уже никого не увижу, не почувствую, не встречу. И вас тоже нет. Некому об этом сказать, нет того, кого бы я мог почувствовать; кто мог бы мне улыбнуться. Я постепенно утрачиваю человеческие черты. Тоже становлюсь холодным. Стремительно увядаю. Я представил, как иду один и понял, что это убивает.



                ***

Кажется, что я в какой-то момент стану как Майстер Леонгард: сижу в кресле перед давно потухшим камином. В одиноком поместье. Совсем никого. Оно заброшено, как и его хозяин. Необитаемо. И эти подслеповатые глаза, застывшие, словно уже неживые, не помнящие света. Их уже ничто не волнует, они не ищут, печально уставившись в одну точку — там где когда-то весело горели угли. За окном что-то происходит. Кипит суетливая жизнь. Раздаются голоса, ревут клаксоны на машинах, велосипедах. А я затянутый незримой паутиной, погас в собственном тленном состоянии и уже не говорю, не смотрю по сторонам. Я только помню, и это больно. Невыносимо помнить те моменты, они уже бесцветные. Как будто много веков утекло с тех пор.

Все что от меня осталось — куски памяти. Я обречён смотреть. Я заперт. Но они не отзываются в душе никак. Как будто она ушла из тела.

Я хотел бы почувствовать, хотел бы любить. Но внутри лишь пустое пространство, небытие, мрак.




                ***

Бывают моменты, когда меня охватывает странное чувство. Это не страх, нет. Но особая форма отчаяния. Словно я теряю себя в акте изменения. В деятельном созерцании я становлюсь другим, вижу другие миры — умопостигаю их через внутреннее видение. Они идеальные, яркие, исполненные величия, неописуемой красоты, и сообщают о чем-то важном. Но все это проходит мимо. Будто я осознаю собственную никчемность, пребывая отдельно от лона божественного совершенства. Как одиночество в ощущении присутствия чего-то незримого, куда более настоящего чем ты сам. И легче доказать его существование, чем свое.



                ***

Сладкое страдание. Боль удовольствия. Рай без света — это ад.

Ты живёшь в сомнениях. Не питаешь иллюзий найти Истину. Но душа твоя, таинственная как мутная река, обволакиваемая густым белым туманом, всегда распахнута для новых знаний. Отвага, воля и сила незаменимые союзники в твоём странствии. Но не стоит пренебрегать и смирением, которое порой важнее всякого другого качества, и в иной раз спасет тебя от неизбежной гибели.

Всегда помни, дорогой друг, всякий раз когда будешь вспоминать обо мне: в одиночестве бойся только самого себя.

               

                ***

— Кто же я такой? Выживший из ума шут, волеизъявивший покончить с этим деспотическим балаганом [бес]порядка и приступить к цели устранения его внутри и вне себя.

— Каким образом?

— В первую очередь, через каверкание их знаков и символов, которыми они так дорожат и судорожно цепляются за них своими мокрыми от страха руками. Разбивание их крохотных догм и смешных напутственных слов, обращенных к тебе, словно в назидание идущему долгим путем. Куда? В самую гущу пустого ничтожного вымысла, где отсутствие являет само богатство их непомерно разросшегося эгоизма, которым они упиваются, как жадные волки кровью жертвы. Сейчас я буду разрушать их примитивно выстроенный мир-систему, о которой представление есть лишь в виде фреймов, идеологий, животных инстинктов, заложенных в них, и словах, ускользающих и грубых. Это будет вечная рекурсия: бить по смыслу бессмыслицей, из их выхолощенной формальной светской религии создавать новую и разрушать, дробить на фракталы, вычленяя из нее все несовершенства и доводя ее до состояния ничто, не имеющего ничего схожего с этим миром, как миром черного квадрата Малевича. Чтобы каждый понял, чему он служит.

— Но сможешь ли ты это сделать?

— Нет, не смогу. Я в это играю не от желания, но в сущности потому что подражаю абсурдности современного мира, ибо к иному пока приобщиться не сумел. Это мое священнодействие без маски.



                ***



У нас очень странный невероятно абсурдный мир, в котором с таким негативом запрещают священникам в школах вести нравственные беседы с детьми, но не возмущаются тому, как стремительно и дерзко детей порабощает современная массовая культура. Как она берет их под свое крыло и кормит своим дерьмом, образуя их по своему образу и подобию. Да, этими маленькими неокрепшими, только вступившими в наш мир, мальчишками и девчонками не занимаются их родители, не занимаются учителя, но больше того - им не дают возможности раскрыться самим, искать и двигаться в правильном направлении, вдобавок совращая и путая их, словно этот мир вознамерился своей кровожадной каннибальской целью изничтожить этих юных и доверчивых ребятишек. И это дико смешно, если бы не было так печально. Всякий раз думая об этом, вспоминаю легенду о плачущем Гераклите и смеющемся Демокрите. Как можно спокойно глядеть на всё это?


                ***

В современной музыке между исполнителем и его слушателями царят отношения садомазохистской любви. Всё чаще это становится особенно заметно в примитивной рэп музыке. Это лежит на поверхности: в самом поведении «певца», в строчках его песен, во всем его вульгарном псевдо творчестве сквозит эта идея превосходства, презрения и ненависти к влюбленной в него толпе, которая как будто негласно установила молчаливое согласие быть униженными, облеванными его непомерно выросшим эго. И эта совершенно нелепая ангажированная любовь и лебезение перед непримечательным пустым безвкусным субъектом, приобретшем славу не за талант и заслуги, а лишь за счёт неоправданно огромного числа поклонников, заставляет задуматься о мысли Ницше: оставьте народ и народы идти своей тёмной дорогой.

Большинство современных «цивилизованных» людей так называемого прогрессивного общества в век глобальных технологических новшеств до сих пор хранят атавизмы язычников — и всегда будут продолжать поклоняться своим никчемным безмозглым идолам. Не важно кто это будет: звезда телесериалов, любимый видеоблогер или вокалист какой-нибудь третьесортной популярной гламурной музыкальной группы.

И тот кто их унижает, но они питают к нему чувство слепой беззаветной любви, они будут превозносить его. А других будут подвергать социальной травли, желать им смерти, выпить яду, издеваться, оскорблять, смеяться и яростно ненавидеть.



                ***


Стоя на кладбище, ты чувствуешь нечто особенное.

Смерть дарует какую-то надежду. Даже если эта надежда вновь окажется иллюзорной. Я умру не в этом городском плене, в окружении ходячих трупов. А в объятиях опавших листьев. В кругу деревьев, под бледно-синим небом, пьянящим своей глубиной и недосягаемостью. Почувствую поцелуй ветра и медленно закрою глаза. Дух освобожден.

А тело выброшено на корм воронам

Падальщики слетаются

Они питаются мной...

Хоть кому-то я был полезен. И тело послужило миру природы.

В принципе, я всегда принадлежал к царству призраков. И когда уйду, ничего не изменится. Я был всего-лишь тенью на асфальте, темным силуэтом, который едва ощущали, как колышущиеся шторы в ночной комнате с открытым окошком. Горько и приятно осознавать, что моя смерть будет такой же - тихой и отстраненной от всего.

Последнее мое обращение будет не к людям, нет. Вопрос, который я задам: позволь мне умереть на твоих корнях. И я умру под деревом, укрывающим, как самое заботливое из всех существ, и одновременно холодное и бездушное, как будто ничто его в этом мире не тревожит и не волнует. Оно напоминает о том, что и ты можешь также. Тебя давно уже ничего не трогает. Ты медленно умираешь под этим деревом, с которым вы чем-то похожи.

В таком случае не нужно громких песен, ни тризны, ни стихов. Горькие слезы оставьте, их и не будет - не к чему оплакивать такого злодея, каким был я, пустое. Останется только моя вера, нет, не останется ничего. Я забудусь, хотя умирая буду думать о многом. Только не с ненавистью. С любовью и теплом, даже если там меня будет ждать вечный мертвый холод.


                ***

Иногда мне кажется, что люди разучились общаться друг с другом. Перестали понимать всей прелести присутствия другого в их устоявшейся размеренной жизни. Для них это стало настолько обыденным — можно сказать очевидным, общение с другим человеком, что они уже даже не способны чувствовать в полной мере Другого, пытаться увидеть в нем нечто большее, чем просто очередного собеседника, с которым можно убить время. Он тот кто убьет мою скуку, погасит мою тоску, я получу от него то, что желаю. Но другой не должен быть средством, которым я могу пользоваться, нет, ведь он именно живая душа, личность со своим мировоззрением, со своей потаенной болью, страхами и чувством, своим пониманием мира. И это удивительно. Присутствие другого... А мы словно в плену приевшихся нам повседневных практик, бытовых ситуаций, на которые более не можем взглянуть по-новому... удивиться. Возможно, я не прав и говорю какую-то очередную чушь.

У каждого человека внутри целая Вселенная (у кого-то более примитивная, у кого-то более богатая) и когда мы вторгаемся в нее, пытаемся ее постичь... Мы там пришельцы. И чаще всего бываем неразумными, ибо стремимся к ее разрушению, чаще всего относимся к ней не с уважением и трепетом... Слишком много боли и насилия. Слишком много. Все от избытка — избытка чувств, избытка наслаждений, не осмысленных нами, приевшихся, тупых удовольствий, направленных исключительно на себя.

Как невежественные дикари, мы обижаем другого, пользуемся, уничтожаем, тогда как поистине должны следовать путем любви и заботы о ближнем.


                ***

Нам следовало бы чаще обращать взоры к небу.


                ***

Мне снился сон, в котором я учился в школе в пятом классе. Я только что вернулся с каникул и преподаватель задал нам написать сочинение на тему: «Зачем я живу?»
В конце урока я сдал пустой лист бумаги. Вернее там оставалась только эта фраза «Зачем я живу?»



                ***

Если бы люди знали, насколько красива добродетель, насколько она изумительна, тонка, нежна и изящна, — то всецело стремились бы только к ней. Для них первоочередным было бы не тело, которому они так отдают предпочтения. Нет, безусловно, тело важно, но лишь в той мере какой ей отпущено, чтобы сохранять своё приличие. Однако как же важно не забывать про достоинство духа, нашей внутренней сущности, главенствующей в теле. Как прекрасна душа, питающаяся от добродетелей, как прекрасно тело, содержащее такую душу — это божественная красота, союз небесного и земного, невыразимая благость и экстатический восторг. Как же славна добродетель, направляющая нас к мудрости. Она учит нас, дарует осознанность. Через деятельное умное созерцание мы наблюдаем окружающую нас природу и смотрим на все иначе, чем привыкли...
 


                ***

Все мы порой страдаем. Бывает от надуманных вещей, на которые если посмотреть под иным углом и они будут выглядеть так, будто всегда были на нашей стороне и даже не думали причинять нам страдания во вред. Но конечно бывают и действительно весомые явления, которые выбивают нас из колеи. И сложно утешить человека, придумать такие слова, чтобы они дали ему надежду и укрепили его дух. Чего греха таить, я влюблен в меланхолию, ибо иного не вижу.

Думаю, для того, чтобы справиться с этими вещами, для человека необходим некий костяк — то что было бы способно поддерживать его в любых ситуациях, какими бы ужасными они ему не казались. Для кого-то это любимый или любимая, друг или подруга. А кто-то избирает другой путь, если ему не удается завести ни первого, ни второго. Друзей у него как правило немного или вообще нет. Тогда опорой может послужить ему дело, которому он безмерно предан. Или поиск истины, вечный поиск истины этого мира и того мира, что довлеет над этим. Как это говорят, в некотором смысле, религиозно-мистические искания, которые приводят человека к пониманию некоторых вещей и боль, хоть и не ослабевает, а только увеличивает свой напор, все-же становится для него чем-то более высоким, чем выглядело раньше. Приземленность исчезает, боль принимает черту необходимости, но вместе с причинением страданий она дарит для него также свободу и блаженство. По крайней мере, он так думает и это придает ему сил.

Каждому человеку нужно что-то, за что он мог бы зацепиться, чтобы оставаться здесь. Что служило бы ему в этом мире помощником и сладостным бальзамом, когда на сердце пылают сотни шрамов, а в груди кажется царит небытийная пустота.


                ***

Я бы хотел помочь тебе, милый. Но не умею произносить вдохновляющие речи, красноречием не обладаю, ибо что я могу дать, когда даже самому себе помочь не способен? Бессилие гложет меня, и я не нахожу нужных слов для нуждающегося в них.

Знаю только это постоянно зудящее чувство внутри, с которым невозможно расстаться. Когда у тебя нет цели, вера слаба, а пустота — это твоя дорога, по которой ты идешь по жизни, не зная куда. Тогда в этой беспросветной тьме у тебя ничего не остается кроме как искать спасения в тотальном саморазрушении. Это словно попытка сопротивления или адаптация к тем условиям, в которых ты вынужден существовать. Это предел, за которым может быть только смерть. Ты ищешь спасения в саморазложении, чтобы было хоть что-то, хоть где-то движение, куда-то ты идешь, даже если вниз. Страдания заглушат то, что в тебе отсутствует. Они наполнят тебя, и потому, если уж они стали нашими неотъемлемыми спутниками, пускай в них будет это совершенство. И чем больше их, чем сильнее они приближают нас к заветной цели, тем более мы их жаждем. Они то, что не оставляет нас в одиночестве. Делают нас живыми.

Там где сумрак, где ветер не поет, где деревья не двигают своими черными могильными конечностями, где солнце не встает, а луна не сияет, где вечная кладбищенская ночь, без видимых ориентиров, бездыханная, безжизненная и безнадежная — там мы, забывая себя, ослепленные, чтобы вызвать хоть чуточку света, исполняем дикие заветы, вырезая на запястьях слова, которые мерцают болью и внушают нам новый смысл. В нем мы либо выйдем на свет, либо, неправильно растолковав их, потеряемся во мраке навечно...



                ***

Нет, не нужно бежать, милый, избавляться, прикидываться мертвым. Может быть тебе пора открыть сердце для другого чувства, в котором нет ни страха ни пустоты, ни отчаяния; которое имеет совершенно противоположную им форму и уничтожает их, гонит от тебя прочь, как побитых с выдранными перьями стервятников. И это чувство, которому ты посвящаешь себя, — с ним ты готов и умереть, и принять страдания, какими бы ужасными они не были. Это чувство, сродни голосу Вселенной, словно говорит, кто ты есть и широко открывает твои веки для духовных творческих созерцаний. Ты мертвое, обреченное и безнадежное тело. Но это великое чувство открывается именно сердцу.

Так просыпается человек, увидевший ночью удивительно прекрасный сон, но который и по пробуждению обещал не оставлять его и быть с ним всегда рядом. Это любовь.
Воля без любви пуста, черства, жестка, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу. Она быстро превратит жизнь в каторжную дисциплину под командой порочных людей. Нет, нельзя без любви: она есть великий дар — увидеть лучшее, избрать его и жить им.

Ты можешь не согласиться, но именно из поющего и созерцающего умного сердца, исполненного любви, рождается Истина.

                                                                               
                ***

Люблю вечер за его недосказанность, за его тайну, которую претворяет ночь. За имманентную красоту. Люблю ночь за тот свет, что она дарит. Шепот, который невозможно услышать пробудившимся шумным днем. Мистерии ее, касающиеся всего вокруг, от пыльной травинки до пролитой капли невинной слезы, сверкающей на листьях подлунного цветка, и кажется тебе будто ты ступаешь по дороге вымощенной горой самоцветов… Мир оживает, но ты, неотделимый от него, несчастный глупец, не исчезаешь в его славном сиянии, он не растворяет тебя, но дает заполнить собою полностью. Льется водопадом, но не поглощает. Даже несчастье выглядит совсем иным в этом свете, пронизывающем тебя насквозь, как он пронизывает камень, словно нет больше преград или различий. Я люблю ночь… Ты налитый колос, одинокий, под открытым ночным небом, ласкаемый прохладным воздухом, впитываешь в себя без остатка все его дары. Мир смеется. И твой раскаянный плач – это смех пробудившегося ребенка...


                               ***

Из ночи рождается тайна, которую я не могу постичь, но только лишь наблюдая и переживая ее в себе, я каким-то непостижимым образом способен с нею соприкоснуться.