1. 19. Канун Зимней войны 2

Наступил ноябрь 1939-го.
Потускнели яркие, солнечные краски знойного лета и ласковой осени.
Теперь Арабатская стрелка, скорей всего, производила на отца впечатление неуютного, безрадостного уголка.
Достаточно вспомнить, как описывал эти места в такое  время года автор путеводителя:
«Серый мокрый песок пляжа, серое холодное небо, серые пологие волны, да и сам воздух какой-то серый…»
{14.118, с.3}

Вновь обращаюсь к архиву погоды.
До середины месяца лишь четыре дня моросило; дожди, причем достаточно сильные, пришлись в основном на его вторую половину.
Так, 18-го выпало почти 17 миллиметров осадков, 26-го – 14,4.
Было холодновато, но пока не морозно.
Только в ночь на 24-е и в среднем 26-го температура опускалась ниже нуля.
{См.: 13.126, Геническ, 11.1939}

Как известно, зимой на Арабатке ежемесячно день-другой дуют сильные ветры.
И тогда штормит Азов, и нескончаемо несутся к берегу одна за другой белые от ярости волны.
Легко найдя в интернете нужные фото и видеозаписи, я гляжу, как перехлестывают морские воды
через пляж и грунтовую дорогу, размывая ее.

Набирая эти строки, мысленно представляю, как мой шестнадцатилетний отец просыпается ночью от безумного шума. 
В темноте кажется, что совсем рядом, за глинобитной стеной дома, исступленно рвется на волю
и грозно ревет неукротимый исполинский зверь.

Не менее бурно развивались и события в мире.
Подробную характеристику происходящего отец мог почерпнуть из «Правды» за 1 ноября.
Я нашел в Сети этот номер газеты.
{Правда, №303 (7988), 1.11.1939. – С.1–2}

В шпигеле – правом верхнем углу первой полосы – крупным шрифтом набрано:
«Вчера в Кремле открылась внеочередная Пятая Сессия Верховного Совета СССР.
С докладом о внешней политике Советского Союза выступил, встреченный бурной
овацией, Председатель Совнаркома СССР и Народный Комиссар Иностранных Дел
Вячеслав Михайлович Молотов.
Сессия с огромным единодушием одобрила внешнюю политику Правительства.
На Сессии присутствуют полномочные комиссии Народных Собраний Западной Украины и
Западной Белоруссии».

Ниже заголовочной части – большой, через всю полосу, снимок.
Вглядываюсь в лица тех, кто в президиуме.
Узнаю Калинина, Хрущева, Сталина, Маленкова, Жданова, Микояна, Ворошилова, Булганина, Берию, Лазаря Кагановича. 
Облик его старшего брата Михаила, наркома авиационной промышленности, мне незнаком.
На трибуне – Молотов.

Под снимком – доклад «О внешней политике Советского Союза».
Отец уже тогда склонялся над важными публикациями с карандашом.
Что же могло быть отчеркнуто им в тот раз?

Прошло больше двух месяцев после подписания августовского договора с Германией.
Крутой поворот во внешней политике неизбежно повлек за собой существенные перемены в ее освещении
отечественными СМИ.
С тех пор, как подметил современный исследователь Н. Соколов, изучавший газеты 1939 года,
«германские агрессоры» на газетных полосах сменились «прибывшими германскими войсками».
{См.: 13.151}

Конечно, наши люди в большинстве своем, «полагаясь на опыт руководства страны, думали так же, как и оно».
Если, по мнению другого российского ученого, до середины 1939-го главным врагом в общественном сознании
был германский фашизм, то позднее, вплоть до июня 1941-го, – Британия и Франция.
И все-таки недоверие к Германии сохранялось. 
{См.: 13.131}

Юному сознанию моего отца было несложно адаптироваться к новым веяниям.
Однако не мог не слышать он в Счастливцеве разговоры тех, кто воевал с немцами в первой мировой,
кто помнил оккупацию Крыма кайзеровскими войсками.
Местные  старики были убеждены: не за горами схватка с «германцем».
 
Так что настороженно воспринимались реверансы в сторону Третьего рейха, оценка его  как «государства,
стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру…»
Вопросительного знака мог удостоиться от отца тезис в докладе о том, что «не только бессмысленно, но и преступно
вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма»… 

Зато безоговорочного согласия, выраженного двумя-тремя восклицательными знаками,  заслужили названные  Молотовым
«более действенные мотивы» участников европейской схватки:
«Страх перед германскими притязаниями на… колониальные владения – вот в чем подоплека теперешней войны
Англии и Франции против Германии, которая серьезно усилилась за последнее время в результате развала
Версальского договора».
 
Быть может, жирной чертой обвел отец место в  докладе, где подводились итоги сентябрьского похода РККА.
Полностью согласен он был с тем, что «в момент полного распада Польского государства наше правительство
обязано было протянуть руку помощи проживающим на территории Западной Украины и Западной Белоруссии
братьям-украинцам и братьям-белоруссам».
«Прошедшие в последние дни выборы… показали, что, по крайней мере, 9/10 населения этих областей
были уже давно подготовлены для воссоединения с Советским Союзом».

На 3-й и 4-й полосах «Правды» освещались прибытие в Москву делегаций Народных собраний Западной Украины
и Западной Белоруссии, их участие в работе сессии.
1 ноября был принят Закон о включении Западной Украины в состав СССР с воссоединением ее с Украинской ССР,
на следующий день состоялось аналогичное решение относительно Западной Белоруссии.

Пакты взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой Молотов  охарактеризовал  как документы, обеспечивающие
«неприкосновенность суверенитета подписавших их государств и принцип невмешательства в дела другого государства».
Хлёстко прозвучало замечание о том, что «болтовня о советизации прибалтийских стран выгодна только нашим общим врагам и всяким антисоветским провокаторам».

Отвлекаясь от доклада, хочу заметить, что тогда у советского правительства, несомненно,  отсутствовали планы
по советизации Прибалтики.
Известно высказывание Сталина в конфиденциальной беседе с генеральным секретарем Исполкома Коминтерна
Георгием Димитровым: «Мы думаем, что в пактах о взаимопомощи (Эстония, Латвия, Литва) нашли ту форму,
которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран.
Но для этого надо выдержать – строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность.
Мы не будем добиваться их советизации».

И действительно, нашим представителям и войскам «были даны самые строгие инструкции, касающиеся поведения
в отношении населения и властей прибалтийских стран».
23 октября 1939 года нарком иностранных дел писал полпреду СССР в Эстонии Никитину:
«Вы не поняли нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи.
Из ваших последних шифровок… видно, что вас ветром понесло по линии настроений «советизации» Эстонии,
что в корне противоречит нашей политике. 
…Вы должны заботиться только о том, чтобы наши люди, в том числе наши военные в Эстонии, в точности и добросовестно выполняли пакт о взаимопомощи и принцип невмешательства в дела Эстонии».

Добросовестные исследователи, в частности М. Мунтян, опираясь на документы, утверждают, что такие же указания
получали советские дипломаты в Латвии и Литве.

Наряду с этим ученые отмечают, что на Западе согласованный ввод ограниченного количества советских войск в Прибалтику был встречен достаточно сдержанно, с пониманием. {См.: 14.163.8, с.95}
Лишь течение войны в Европе, набравшее к лету 1940-го катастрофическую скорость, заставило руководство СССР
изменить подход к прибалтийским государствам.

Подробно, открыто излагалось в докладе развитие переговоров с Финляндией.
Финская делегация узнала об этом на пути в Москву из утренних газет.
«Поступок Молотова произвел на нас странное впечатление, – признавался в своей книге Таннер. –
В Финляндии мы постоянно принимали все меры, чтобы держать происходящее в строжайшей тайне.
А теперь наши партнеры по переговорам оглашают свои требования перед всем миром!»
{14.170, с.86}

Нужно сказать, что характер советско-финских переговоров не изменился и в дальнейшем.
Практически все предложения советской стороны наталкивались на неуступчивость финнов.
Отчасти в этом сознавался все тот же Таннер как член делегации:
«Все мы были очень разочарованы полученными инструкциями.
Мы ожидали, что в Хельсинки поймут: соглашение может быть достигнуто только путем новых уступок».

Читаю далее: «Новые инструкции не оставляли нам пространства для маневра в решающей фазе переговоров.
У Паасикиви начался очередной приступ гнева.
Он яростно критиковал инструкции: «Если военные ничего не могут сделать, необходимо избежать войны
и дать задний ход.
Никто из армейцев, кроме Маннергейма, ничего не понимает».
И действительно, Маннергейм сказал Паасикиви, когда они сидели вечером накануне нашего отъезда:
«Вы обязательно должны прийти к соглашению.
Армия не в состоянии сражаться».
{14.170, с.105}

По свидетельству Таннера, следующая встреча сторон 9 ноября длилась ровно час.
«Сталин указал на карте остров Руссарё:
«Может быть, вы уступите хотя бы его?»
Как предписывали наши инструкции, мы ответили отрицательно.
«Тогда, похоже, ничего не выйдет.
Ничего не выйдет», — сказал Сталин».
{14.170, с.107}

В середине ноября финская делегация вернулась в Хельсинки.
«В советских газетах начались нападки на Финляндию».
{14.170, с.113}