О лужах, велосипедах и бабушках

Дождь здесь совсем не причем... Точнее, он, конечно, виноват в том, что появилась эта дивная лужа, но на этом его участие в истории заканчивается. А прекрасный солнечный день, который пришел за грозовой ночью, как раз начинается!

В общем, началось всё с того, что гроза, погремев полночи у дома бабушки, убралась в дальние края, и оставила о себе на долгую память окрестным ребятишкам замечательную серую лужу, аккурат во всю ширину небольшой тупиковой улочки, на которой жила Машкина бабушка.

Любимая бабушка – человек лояльный и смелый – взвесила и оценила все плюсы и минусы прошедшего природного приключения, и довольно легко уговорилась выпустить всю внучатую банду на улицу, недооценив, к сожалению, коварства этого «единственного на всю улицу» водоема.

Хотя, нет! Лужа тут тоже не причем! Виноват, конечно… велосипед! Вернее, велосипеды – старенькая «Велта» и не уступающий ей в выслуге лет «Мустанг».
А произошло всё предельно просто и быстро (особенно по сравнению  со временем и усилиями затраченными на сборы к прогулке банды).

Как обычно, ничего не предвещало беды. Машка и Сенька, как старшие, самостоятельные и ответственные, были милостиво отпущены  на вольное пребывание за ворота бабушкиного домика. Лизка была выдана им в нагрузку,  как «младшая, но не маленькая», дабы останавливать и на корню пресекать слишком вольное поведение и подвиги типа «смотри, как я могу!» своими многочисленными и не по-детски разумными вопросами.  Самые младшие остались шуршать у бабушки под ногами в теплице.

Всё складывалось замечательно. Уже собирались и разошлись на обед соседские ребята, уже были перекопаны все окрестные песочницы и раскачены качели, уже лужа измерена сапогами и палками со всех доступных сторон, все средства передвижения разобраны хозяевами по дворам и оградам, и из бабушкиных ворот уже даже вышла бабушка, чтобы зазвать всю вольную компанию  на обед…  И, по пути на тот самый обед, у Машки возникает мысль, которая, конечно же, начинается со слов  «А давайте…»,   и ломает всю идиллию тихого летнего полудня.

В целом мысль прозвучала так: «А давайте последний раз наперегонки на велосипедах до конца улицы!»…
Уговаривать никого не пришлось, и окончание следующей фразы - «Кто последний, тот …» - унёс за собой вихрь, которым будто сдуло старших  внуков из под ног опешившей бабушки.

В следующую минуту Машка с Сенькой  уже рванули с места на своих  стареньких, но верных железных конях в сиренево-яблочно-березовые дали бабушкиной улицы. Старенькие «Велта» с «Камой» дружно скрипнули под молодыми седоками и расплескали фонтаны брызг в луже. А Лизка только-только выкатила своего пока еще четырехколесного «Мустанга» за ворота и оседлала его…

По правде говоря, с этой штукой она подружиться еще не успела. Маленький, но гордый велосипед никак не соглашался беспрекословно подчиняться своей такой же маленькой, но упёртой хозяйке, и всё время норовил двигаться по своему собственному маршруту и разумению, со своей собственной скоростью. Не спасали даже дополнительные колесики на заднем колесе. За прошедшие годы они видали многих начинающих велосипедистов (к слову сказать, знакомы были и с Машкой, и с Сенькой),  вследствие чего были изрядно побиты, и особой надежды на равновесие в Лизку не вселяли. Но отставать от старших, за которыми её попросили присматривать, она не собиралась, и решительно вцепилась в руль непокорного «Мустанга».

Машка с Сенькой исчезли из зоны голосовой слышимости и бороздили неасфальтированные кочки уже ближе к концу улицы, а Лизка самоотверженно подбиралась к луже, уверенная в своей победе. Благополучно миновав мокрое препятствие, она решила проверить, не пора ли уже менять направление движения, дабы безаппеляционно гарантировать себе победу и признание. Осмотрелась она как раз вовремя: велогонщики добрались до конца улицы и шустро вертали своих коней в обратный путь. Лизка последовала их примеру и тоже по возможности шустро заворочалась к дому, вскочила на седло и подкатилась к луже уже с другой стороны. 

В ту самую минуту, когда её строптивое средство передвижения уже въехало передним колесом в лужу, сзади послышался нестройный дуэт призывных возгласов: «Лизка, с дороги!», «Пусти!», «Поберегись!», и так далее. Лизка поднажала на педали и попыталась усилием воли одолеть гравитацию, телепортацию и левитацию сразу. Но вот тут-то коварный «Мустанг» продемонстрировал всё своё истинное естество и коварство: он не только не очутился сей же миг у ворот бабушкиного домика, но еще и уперся колесом в совсем небольшой камешек и встал, как вкопанный, резко вывернувшись в сторону.

На этом неприятности  Лизки могли бы и закончится, если бы в это время старшие уже не достигли этой самой лужи. С правой стороны по краю только что просвистела Сенькина «Кама», а прямо за Лизкиной спиной гремела Машкина «Велта».

Сенька на момент описываемых событий уже имел младшего брата, но пока еще только догадывался, кому попадет  в первую очередь, если младший придет обиженным и в слезах. Зато он хорошо знал, что, если быстро проехать по луже, то рискуешь вымокнуть сам и облить окружающих, за что бабушка точно по головке не погладит. Поэтому, приближаясь к Лизке, он инстинктивно (наученный горьким опытом) выбрал траекторию движения с минимальными временными потерями – по краю лужи, где и вымокнуть бы не пришлось и отклоняться далеко от нужной траектории не обязательно. Лизка, торчащая посреди водоема, ему не мешала, и вообще замечена на такой скорости не была.

Машка была постарше, и уже хорошо усвоила, кто чаще всего называется причиной слёз младшей сестры, поэтому изо всех сил старалась Лизку не обижать (разве что совсем уж в вопиющих случаях). А вот с лужами знакома была не очень близко, точнее, с сочетанием "лужа-велосипед": такое удовольствие ей выпадало только у бабушки, и не в каждый приезд туда. Поэтому Машка мчалась по самому короткому пути – напрямик через лужу. Она видела впереди Лизку.  Видела, как та  решительно рванулась вперед через водную преграду , и надеялась пролететь лужу вслед за сестрой… Не учла она только коварства «Мустанга», с которым и сама была знакома не понаслышке.

Следующий поворот сюжета занял полторы – две секунды: в лужу влетает Лизка, проезжает первые полметра и резко тормозит об камешек на дне, тут же следом по той же траектории  летит Машка  и, пытаясь уйти от столкновения, резко сворачивает влево. И всё бы получилось, если бы Лизкин велосипед не вывернулся в этот момент резко в сторону Машки…

Столкновение было не сильным… Но достаточным, чтобы Машка потеряла равновесие и соскочила прямо в лужу. Всё её негодование было вложено в последовавший затем вопль «Ну, Лиз-ка!», от которого сестра, и без того уже озадаченная вынужденным торможение посреди лужи, потеряла равновесие, и тоже спрыгнула в воду с другой стороны…

У бабушки, наблюдавшей этот пятиминутный квест, даже слова еще не нашлись, чтобы сказать этим красавицам, что она думает по поводу их веломастерства. Междометия еще только складывались в зачатки слов  и предложений, когда  на сцену, вернее на улицу, вернулся… Сенька! Бросив через плечо: «Сейчас посмотрю, что там у них», он шустро вскочил обратно на «Каму» и через несколько секунд подъехал к луже… Потом въехал в лужу и остановился… А потом…

В общем, когда еще через полминуты бабушка наконец-то обрела дар речи, речь её не вызвала у троих слушателей в луже ни малейшей надежды на помилование, и обещала им еще очень нескорый обед и полное отсутствие радостей жизни (в виде запрещенных теперь конфет, в основном).

После того, как велосипеды на удивление быстро, аккуратно и слажено были убраны на место, внуки впущены в дом и разуты, таз и мыло выданы, началась вторая часть Марлезонского балета (как любила говорить бабушка, цитируя какой-то старый фильм).

Пока Лизка неспеша и вяло стягивала промокшие штаны и колготки, вечно спешащие и соревнующиеся старшие внуки уже налетели на мыло с водой – каждый хотел отличиться, выслужиться  и заслужить прощение и бабушкину милость. Шутка ли – рассерженная бабушка! К родительским выговорам и придиркам все уже давно привыкли, и бабушка всегда вставала на сторону внуков, по каким-то только ей ведомым законам природы. А в случае рассерженной бабушки можно было начинать паниковать, потому что родители в лояльности замечены не были и сторону детей не принимали принципиально. Поэтому так важно было вымолить прощение и вернуть бабушкину поддержку, без которой мир терял свои свет и радость (а за одно и материальные блага). Вот почему двое старших чуть не подрались из-за куска хозяйственного мыла и таза с теплой водой. В результате недолгой потасовки и слабых переругиваний решили стирать вместе, только Сенька – в тазу, а Машка – прямо в раковине. Мыло тоже удачно и «совершенно случайно» разломилось пополам, и всё уже почти получилось: носки намылены, постираны, прополосканы и отжаты, мыло сложено в мыльницу. Вода выключена, руки вытерты. Остались пустяки – вылить грязную воду из таза и отдать его Лизке, уже готовой и к своему трудовому подвигу. Но! Не тут-то было! Близость спасения окрыляет, поднимает настроение и иногда заставляет танцевать. Вот и сейчас Машке приспичило помахать крыльями в такт какой-то своей внутренней мелодии ровно в тот момент, когда мимо проходил Сенька с тазом воды… Понятное дело, что финалом её счастливой мелодии скорого спасения стала бетховеновская тема судьбы, о существовании которой она пока не знала, но должна была уже догадываться после всех треволнений своей недолгой жизни.

Очередной изящный пируэт этой горе-балерины точным ударом вышиб таз с грязной водой из рук брата! Итог: вода – на полу, тапки – в воде, на лицах – паника, на пороге – Лизка, с непониманием, удивлением и восторгом в душе от увиденного шоу. В следующую секунду Машка с Сенькой начинают бурно выяснять причины происшедшего и искать виноватого. На шум, конечно же прибегает бабушка, оторопело слушает перепалку и спрашивает в итоге у Лизки, что же тут случилось. Ответ Лизки был прост и гениален в этой простоте: «Они воду разлили. Спорят, кому теперь прибирать». «А, ну теперь всё понятно…» - чересчур спокойно ответила бабушка и ушла, вообще ничего не сказав героям этой стирки.

Чем закончилась словесная баталия – доподлинно неизвестно. Через пять минут, когда бабушка снова решилась проведать внуков, картина уборки выглядела идиллично: Лизка мирно намыливает свои вещи в тазу, Сенька полоскает мокрые тапки в раковине, Машка остервенело собирает воду с пола в ведро большой шваброй. Все при деле, приносят пользу. Бабушка оглядела, наконец, территорию затопления и снова, молча, ушла.

Еще через 15 минут вся виноватая братия возникла на пороге кухни и замерла, не смея ступить на священную бабушкину территорию без дополнительного разрешения. Бабушка возилась у стола, что-то мурлыча себе под нос и, казалось, не замечала этой скорбной картины в дверях. Пауза затягивалась, напряжение нарастало. В конце концов, троица в последний раз глубоко вздохнула, развернулась к выходу и медленно стала отползать в тыл. Младшая Лизка не выдержала напряжения и заревела, тихонечко и жалобно, как замерзший котенок. Этого бабушкино сердце уже не вытерпело – дальше наказывать виноватых смысла не было, сами себе уже наказание придумали и исполнили. Она негромко и коротко сказала, обращаясь не к кому-то конкретному, а как бы ко всем сразу, в пространство: «За стол – марш!». Но и этих тихих заветных слов было достаточно, чтобы стало понятно, что прощение совсем рядом. Главное теперь – не спугнуть удачу каким-нибудь случайным проступком. Поэтому в этот день за обеденным столом царили тишина, вежливость и аккуратность, столь не свойственные банде в повседневной жизни. Бабушка даже успела подумать, что не так уж и плохо в конечном счете бывает упасть в лужу, ведь в итоге состоялись стирка, помывка пола и идеальный обед – а чего еще может желать любимая бабушка от любимых внуков.