Воспоминания ветерана вдв

               



                ВОСПОМИНАНИЯ ВЕТЕРАНА  ВДВ


                ОГЛАВЛЕНИЕ
 
   1. Служба в 98-ой гвардейской воздушнодесантной дивизии………..............         
  2.Мои встречи с командующим ВДВ Героем Советского Союза генералом армии В.Ф. Маргеловым
3.Десантирование 217-го парашютнодесантного полка на о. Сахалин (1965 г.) и десантирование 217-го парашютно-десантного полка в Болгарию на учениях стран Варшавского договора «Щит-82»
3.Четыре инспекторские проверки в моей служб.
5. В разведке 98-ой гвардейской ВДД
6. Служба в отдельной десантно-штурмовой бригаде (ОДШБР).


                АВТОР

         Полковник в отставке Бондарь Альберт Григорьевич
ветеран ВДВ, ветеран 98 гв. ВДД, прослуживший в десантных войсках почти четверть века. В 1963 году окончил Дальневосточное Высшее Общевойсковое Командное Училище, в 1973 году академию - имени М. В. Фрунзе. С 1963 по 1983 гг. проходил службу в 98 гв ВДД, в должностях от командира взвода до 1-го заместителя командира дивизии. В период с 1983 по 1988 гг. командовал 21 ОДШБр (Закавказкий ВО), 11 ОДШБР (Забайкальский ВО).


                1.  Служба в 98-ой гвардейской воздушно-десантной дивизии

 Написать о своей службе в ВДВ меня побудила книга бывшего командующего Д. С. Сухорукова «Записки командующего-десантника», под командованием которого и началась моя служба в 1963 году. Я с ностальгией вспоминаю о тех годах, о солдатах и сержантах - моих подчиненных, о старших офицерах – моих командирах и начальниках. И если бы меня сейчас спросили, хотел ли я, чтобы моя служба проходила в других войсках, а не в ВДВ, или сложилась по-другому, я бы, не раздумывая, сказал нет. Я хочу рассказать о взаимоотношениях солдат и сержантов, офицеров и рядового состава 60-х и 70-х годов, о воспитательной роли офицеров старшего поколения.
    98-я гвардейская воздушно-десантная дивизия под командованием Д. С. Сухорукова дислоцировалась в то время в г. Белогорске Амурской области. Мы, выпускники Дальневосточного Высшего Общевойскового Командного училища (20 человек), были направлены в эту дивизию на  должности командиров взводов. По распоряжению штаба дивизии семь выпускников направили в 217-ый гвардейский парашютно-десантный полк, где по подразделениям их распределял лично командир полка подполковник А. А. Спирин. Когда после отпуска я прибыл в полк и представился командиру полка, в кабинет вошел подтянутый майор и, с разрешения обратиться, попросил у командира полка двух-трех офицеров в артиллерийские подразделения. Тот с улыбкой ответил, что мы окончили пехотное училище и артиллеристов среди выпускников нет. Но чувствовалось, что он с большим уважением относится к этому офицеру – начальнику артиллерии полка, который уточнил, что мы окончили общевойсковое училище, артиллерию в полковом звене знаем, а стрельбе с закрытых огневых позиций артиллеристы научат. Двух офицеров, в том числе и меня, назначили командирами огневых взводов в батальонную артиллерию. Так я стал командиром взвода 1-ой артиллерийской батареи 1-го парашютно-десантного батальона.                На вооружении батареи были безоткатные орудия БО-10. Это орудие я хорошо знал, так  как стрелял из него в училище. А прямым начальником у меня стал начальник артиллерии полка майор С. И. Богданович, ветеран ВОВ, провоевавший всю войну минометчиком и противотанкистом, имеющий множество ранений, ещё больше наград, грамотный артиллерист, настоящий наставник и воспитатель офицеров артиллеристов.
        Говоря об офицерском составе дивизии, следует отметить, что должности управленческого звена дивизии, полков, батальонов, дивизионов в основном занимали бывшие фронтовики. С каким уважением, почтением смотрели мы, молодые офицеры, на них, когда на праздники и строевые смотры надевали они парадные мундиры со своими 5 фронтовыми наградами. Я уже не говорю о той их громадной роли в вопросах обучения и воспитания молодых офицеров, солдат и сержантов. Грубость отсутствовала, была суровая требовательность во всем и справедливость. Я вспоминаю, как подполковник Богданович на проверке, защищая меня, уже командира противотанковой батареи, убедил проверяющего, оценившего мои действия как неправильные, в его неправоте, с чем тот был вынужден согласиться. Припоминается мне и такой эпизод, когда начальник штаба полка во время инструктажа задал вопрос лейтенанту Сысоеву, заступавшему в наряд дежурным по КПП, кому тот будет представляться. Сысоев назвал командира полка, его заместителей и подполковника Морозова, который был командиром батальона, и, согласно уставу, представляться ему было не положено. Но из трех командиров батальонов он один был фронтовиком. Колоритная фигура, громадный десантник высокого роста, награды с трудом умещались на его парадном мундире. На вопрос начальника штаба полка, почему он будет представляться подполковнику Морозову, лейтенант Сысоев стоял молча, хотя все мы, молодые офицеры, да и начальник штаба, понимали, почему он отдельно выделил подполковника Морозова. Вот так мы тогда были воспитаны – на уважении к фронтовикам, старшим по должности и званию
               За свою службу я совершил свыше 700 парашютных прыжков с самолетов АН-2, АН-8, АН-12, АН-24, АН-26, ИЛ76, с вертолетов МИ-8, МИ-6. Прыгал на различных типах парашютов: Д-1-8 и различных его модификаций, ПД-47, ПСН, ПСЛ, УТ различных модификаций, ПО-9. Прыгал с больших и малых высот, на ограниченные площадки, на лес и на воду.  Обычно каждого парашютиста спрашивают о его первом прыжке, переживаниях и ощущениях. Сразу хочу сказать, что в ВДВ при подготовке к прыжкам проводится кропотливая работа. Это изучение материальной части, укладка парашюта, наземная отработка элементов прыжка, а перед прыжками – предпрыжковая подготовка. Десантник делает три прыжка с самолета АН-2: один с принудительным и два с ручным раскрытием парашюта, со стабилизацией падения три секунды. И только после этого допускается к прыжкам со скоростных самолетов АН-12, АН-24, ИЛ-76. А меня по графику с первого января определили в отпуск и, чтобы я попал домой на Новый год, отпустили в батальоне 25 декабря. Поэтому, когда начался учебный год, подготовка молодых солдат и офицеров, не имеющих прыжков, я отсутствовал, и прибыл в полк, когда все уже готовились к прыжкам с самолета АН-12. Я уговорил командира батареи капитана Я. И. Откидач разрешить прыгнуть мне вместе с батареей. Командир пошел на компромисс: разрешил прыгать, если не заметит зам .командира батальона по воздушно-десантной подготовке майор Баранов. Вместе с батареей я уложил свой парашют, прошел наземную подготовку и стал ждать прыжков. Со стороны старослужащих солдат начались шутливые «подначки»: «А не слабо ли будет лейтенанту совершить прыжок с самолета АН -12?» При моем появлении в казарме исполнялись самиздатовские песни о разбившемся десантнике, которого завернули в парашют. На что я тоже отвечал шутками. Хочу заметить, что у меня сложились хорошие взаимоотношения с личным составом батареи, старослужащие солдаты в большинстве были моими одногодками. А так как я был единственный командир взвода, то на меня легли все занятия, проводимые в батарее. Меня уважали и за мою требовательность, и за хорошую физическую подготовку. А заместитель командира взводас старший сержант  Сергей Лупин был опорой и поддержкой в службе. Прошло уже 40 лет, но, взяв в руки фотографию личного состава взвода, я могу пофамильно назвать более половины из них. И вот настал день моего первого прыжка. Я, конечно, сильно волновался, но вида не подавал. «Подначки» все закончились, и личный состав бодрил своего лейтенанта. Прыгал я в первом потоке четвертым. По сигналу «Приготовиться!» поднялся вместе со всеми, правой рукой захватил кольцо и, как только завыла сирена, ринулся в проем самолета за спиной впереди идущего, сгруппировавшись в плотный комок. Сам я выдернул кольцо, или по истечении трех секунд сработал страховочный прибор, сказать не могу. Пришел в себя, когда закачался в стропах и увидел над головой купол парашюта. В правой руке я держал кольцо, наверное, все-таки открыл сам. Так я стал настоящим десантником. Прыжок мой, конечно, был обнаружен заместителем командира батальона по воздушно-десантной подготовке при просмотре им прыжковых ведомостей, где против моей фамилии стояли цифры 1 и 1, то есть прыжок первый и всего первый. И командир батареи, и я получили от него, но, как говорится, дело было сделано. Я полюбил парашютные прыжки и при любой возможности совершал их.
              С началом учебного периода в частях дивизии начиналась интенсивная боевая подготовка. Распорядок дня и расписание занятий выполнялись неукоснительно. Спрос был жёсткий. Одиночная подготовка, стрельбы переходили в слаженность отделений, взводов, рот. Техники в полку  тогда было мало: в артиллерии - основной тягач ГАЗ-69, в полку - автомобили ГАЗ-63, считавшиеся в то время лучшими по проходимости. Основной способ передвижения – пешим порядком и на лыжах. Физическая подготовка десантников, их выносливость была на высочайшем уровне. Проводились одиночные прыжки ,после прыжков – марш-бросок, зимой – лыжи. И это 20 километров. В каждом периоде обучения проходили взводные, ротные, батальонные тактические учения, раз в год – полковые и дивизионные. На рядовой, сержантский, младший офицерский состав ложилась громадная нагрузка. Заканчивались одни учения, начинались следующие.
 Вся артиллерия дивизии, полков в летнем и зимнем периоде обучения убывала на учебный центр Белогорье, где основными занятиями были огневая и тактическая подготовка, здесь же проводились взводные и батарейные тактические учения с боевой стрельбой. Автомобильная техника выделялась очень редко. Орудия Б-10 катились летом на колесном ходу, по бездорожью переносились расчетом на себе, разбираясь на четыре части (колесный ход, тренога, две части ствола). Зимой орудие ставилось на три лыжи и тянулось фалами расчетом, который тоже передвигался на лыжах. На учениях орудия паковались в жесткие металлические контейнеры, лыжи укладывались в пачки, и всё это на грузовых парашютах сбрасывалось с самолета. Учитывая все проводимые в дивизии учения, в которых принимал участие мой взвод, выходило порядка 10 учений в год. По сегодняшним меркам – это много. О степени физической нагрузки можно судить по такому эпизоду. Полк зимой, по окончании полковых тактических учений с десантированием, в полном составе, на  лыжах совершал марш на зимние квартиры. При подходе к Белогорску командир остановил полк, чтобы подтянуть ротные и батальонные колонны, собрать отставших. Все десантники тут же повалились в снег и заснули мертвым сном. Около часа потребовалось командному составу полка и батальонов, чтобы поднять личный состав и продолжить движение. Домой я пришел в одиннадцатом часу ночи. Поднявшись на второй этаж, постучал и, дожидаясь, когда жена откроет дверь, присел на ступеньку и тут же заснул. Жена не услышала. Разбудил меня возвращавшийся домой сосед и сдал жене со словами: «Забери своего десантника, приморился». А я в то время был физически вынослив, играл в хоккей, бегал на лыжах, занимался многоборьем.
                Не могу не написать о взаимоотношениях среди военнослужащих. Слова «дедовщина» в то время в лексиконе не существовало. Не было дезертиров и отказчиков от парашютных прыжков. По истечении 40 лет я с полной ответственностью заявляю об этом, потому что в период моего командования взводом (1963-1965 гг.) на всю дивизию был один дезертир и один отказчик от парашютных прыжков – и оба в моем взводе. «Повезло». Как выяснилось в ходе следствия, дезертир еще до призыва был членом преступной группировки, и его вызвали на разборку. Был задержан по месту призыва и осужден. А отказчиком был рядовой Юрий Каталев. Неплохой солдат, дисциплинированный, исполнительный, но слабый в физическом отношении и, как огня, боявшийся парашютных прыжков. Но никаких оскорблений, мер физического воздействия со стороны личного состава взвода к нему не применялось. На учениях, особенно при передвижении на лыжах, расчеты тянули орудия, а заместитель командира взвода сержант Лупин на длинной фале тянул за собой рядового Каталева. За его отказы от прыжков в первую очередь доставалось мне – командиру взвода. Причем отказчик он был интересный. Перед прыжками заявлял всем в батарее, что прыгать будет и никого не подведет. Надевал парашют, садился в самолет, во время полета на вопрос «Ну, как?» отвечал, что все нормально. По сигналу «Приготовиться!» вставал, брался за кольцо, группировался, но как только взвывала сирена, моментально вцеплялся в сидение или хватался за трос, и уже оторвать его было невозможно никакой силой. Дверь или люк, в зависимости от прыжков с АН-2 или АН-12, закрывали, карабин Каталева отсоединяли, а его перемещали к кабине самолета. Командир докладывал на землю о наличии отказчика, и самолет уходил на второй заход. Иногда я ставил за Каталевым сержанта Лупина, который по сигналу «Приготовиться!» обхватывал его медвежьей хваткой и по команде «Пошел!» вместе с ним вываливался из самолета, уже в воздухе отталкивая его от себя. На земле Каталев радостно всех оповещал, что прыгнул сам, парашют открыл сам, хотя при осмотре выяснялось, что кольцо так и осталось в кармане, а парашют открыл страхующий прибор. Конечно, это было нарушением всех инструкций, но уж очень меня за отказчика допекали начальники. Кто только не проводил с ним воспитательную работу. Командир полка подполковник А. А. Спирин приглашал Юру на аэродроме в свою палатку, угощал обедом, за которым тот клятвенно обещал, что сегодня обязательно прыгнет. Но в воздухе все повторялось в том же варианте. Оставили Каталева в покое после того, как на полковых учениях при десантировании в Приморский край из всей батареи покинули борт АН-12 вместе со мной только 20 человек. Остальных, вместе с командиром батареи, задержал Юра, мертвой хваткой вцепившись в разделитель. На учениях самолеты повторных кругов не делают, а уходят на аэродром. Вот и пришлось мне, приземлившись, командовать батареей, имея при орудиях сокращенные расчеты. Я не хочу сказать, что во взаимоотношениях среди личного состава была полная идиллия. Этого не может быть в любом коллективе, тем более мужском и изолированном. Хватали друг друга за грудки, выясняя отношения, так что приходилось растаскивать «петухов». Но это было исключительно среди старослужащих солдат. Молодых солдат физически никто не унижал. То, что старослужащие солдаты их в повседневной жизни «жучили», перекладывая часть своих обязанностей на них, - факт, но это не носило характер изощренных издевательств. Зато на учениях, боевых стрельбах основную нагрузку брали на себя сержанты и старослужащие солдаты.
                За истекшие годы многое изменилось во взаимоотношениях среди личного состава. Изменился и офицерский состав. Ушли фронтовики, которые любили Родину, армию, службу, дорожили своей честью и войсковым товариществом. Ушли достойные воспитатели молодых офицеров, солдат и сержантов. Претерпел изменения и младший офицерский состав. Вот не такими они стали, какими были мы. Уже будучи командиром 11-ой отдельной десантной штурмовой бригады и проводя батальонные учения, я столкнулся с таким фактом. Батальон, выйдя на аэродром для посадки, в ожидании вертолетов, расположился у летного поля. И я обратил внимание, что батальон разбился на группы: командование батальона - отдельно, командиры рот и взводов – отдельно, солдаты и сержанты тоже разбились на отдельные группы. Приказав построить офицеров, я спросил у них, почему разутая, голодная, плохо вооруженная Красная Армия в момент своего становления одерживала победы? Один шустрый лейтенант тут же ответил: «Потому что командный состав был близок народу». Все, конечно, поняли, почему я задал этот вопрос, но к личному составу после моих внушений пошли неохотно. Проверяя ночью расположение батальона, я обнаружил спящих командиров взводов и рот в кабинах машин, в кунгах радиостанции, в отдельно поставленной палатке, но не с личным составом. Да и пищу они принимали отдельно от своих подчиненных. Не могли такие командиры знать обстановку в своих подразделениях и оказывать влияние. Я вспоминаю на учениях себя. Пока мы с командирами расчетов оборудовали огневые позиции, составляли карточки огня орудий, схему огня взвода, зам. командира взвода сержант С. Лупин с выделенным ему личным составом готовил место отдыха всему взводу. Из плащ-накидок, используя парашютные стропы, шили большую палатку и натягивали ее на колышки. Дно застилали сеном или соломой. Устанавливали небольшую печурку (перевозил в выделенной батарее для имущества машине старшина). В термосах получали пищу. И когда все было готово, сержант докладывал мне, и весь взвод во главе с командиром усаживался за «стол». Перед учением весь взвод сбрасывался, дополнительно закупая сгущенку, тушенку, колбасу, печенье, конфеты. И все это одинаково для всех. На ночь на позициях оставались дежурные расчеты, сменой которых руководил зам. ком. взвода, остальной личный состав располагался на отдых. Командиру взвода выделялось место по центру, ближе к печке. 
             В неслужебное время я часто приходил в казарму, проводил какие-нибудь соревнования, под гитару или баян пел с ними песни. Частенько в ночное время приходил с проверкой – похаживали старослужащие солдаты в «самоволки». Я их, конечно, понимал - молодые парни, 20 лет, но пресекал такие поступки. В то время лейтенантом я получал денежное содержание 1400 рублей. 300 высылал жене, которая училась на последнем курсе института, 250 отдавал бабушке за стирку белья, платил за квартиру, покупал талоны на обеды в офицерскую столовую на месяц и два раза с товарищами посещал ресторан «Восток». Не то что мы были любители выпить – это был установившийся ритуал, который четко соблюдали все молодые офицеры и с которым безуспешно боролось командование дивизии и полка. После всех этих мероприятий у меня не оставалось денег, и я регулярно завтракал и ужинал вместе со своей батареей в солдатской столовой. За истекшие годы нормы солдатского довольствия менялись много раз в сторону увеличения, а в ВДВ они были выше, чем в других войсках. Но даже в то время кормили хорошо, установленной нормы хватало, всё, что было положено, попадало на солдатский стол. И я обращал внимание, что миски молодых солдат при раздаче наполнялись полнее, чем старослужащих, да и хлеба выделяли побольше. То есть в самом подразделении, ни кем не установленный, а определенный нормальными взаимоотношениями в коллективе шел подкорм молодых солдат. Я сам прошел солдатскую службу и помню, что первые три месяца от физических нагрузок постоянно ощущал чувство голода, а потом в миске уже оставалась пища.  О полноте солдатского довольствия я могу судить по тому, что, будучи уже командиром полка, за счет остатков с солдатского стола имел хорошее прикухонное хозяйство – поголовье свиней. Особенно много оставалось после приема пищи в летнее время, а оно на Украине очень жаркое, поэтому жирную свинину большинство десантников вообще игнорировало. И все это сливалось в чаны и вывозилось на свинарник. Я иронизировал по этому поводу: «Кругооборот свиней в природе». Я вспоминаю свою службу, но так же, как я, в 60-70-е годы жили, служили и мыслили почти все молодые офицеры нашей дивизии. Хочется надеяться, что в нашем государстве, в нашем обществе произойдут перемены к лучшему. Защита Отечества, служба в Вооруженных силах на деле станет снова почетной обязанностью каждого гражданина, вернутся славные традиции 60-70-х годов.

                Продолжение следует.