Хэллоуин

Была осень. Земля покорно отдавала холодному небу летнее тепло, а небо всё не могло им насытиться. И тем не менее, несмотря на более долгие и холодные ночи, у природы, кажется, было хорошее настроение. Было сухо, на всё ещё зелёной траве тут и там валялись сухие желтые листья, весело хрустевшие под ногами детей.

Дети шли по улице небольшого города. Их появление не было отмечено ничьим удивлением, хотя выглядели они необычно. На голове троих из них красовались чёрные остроконечные шляпы, а на плечах этих же детей были тёмные накидки. Очевидно, дети изображали двоих волшебников и одну волшебницу. Если бы и другие дети были одеты так же, их процессию, пожалуй, можно было бы принять за побег из Хогвардса. Но другие дети были одеты кто во что горазд. Большой долговязый мальчик вымазал себе лицо чем-то белым, другой, поменьше, с очень живым румяным лицом, попытался изобразить на одежде что-то вроде скелета. Некоторые же обошлись и без этого.

Несколько вдалеке от центральных улиц города и совсем не в том его конце, где жили все эти дети, располагался небольшой и уютный дом, в котором жила добрая старая Мэри Брайт. Кем она была и как давно жила здесь, не было в точности известно, но дети знали одно: она любила детей по крайней мере на Хэллоуин, хотя в остальное время не была разговорчива с ними, и всегда давала маленьким ряженым много чудесных сладостей. Именно поэтому наша компания каждый год на Хеллоуин, обойдя дома своего района, отправлялась в небольшое путешествие на другой конец города и шла к Мэри Брайт. Алекс, самый старший из всех ребят, как-то однажды дошёл до её дома почти случайно, и с тех пор вот уже пятый год ходил к ней по самым большим праздникам, а на Хеллоуин брал лучших своих товарищей и шёл за угощением.

— Что-то здесь не так, — сказал Джерри, один из «волшебников». — Нет паутины.

(Обычно Мэри Брайт украшала бутафорской пластиковой паутиной вход в свой дом, давая знать хеллоуинской процессии, что её ждут).

У Алекса неприятно кольнуло в груди. Он сразу же вспомнил, что видел последний раз Старую Мэри на Рождество. Почти целый год он так и не нашёл времени зайти к ней!

— Тем более надо идти, — уверенно сказал Алекс. — Мало ли что может случиться со старой женщиной, когда нас тут нет. Может быть, она лежит и не двигается, а может...

Но Алексу не хотелось продолжать, что может быть, и он поэтому был рад, что его перебили.

— Тут теперь другая табличка...

И Алекс снова не был рад. В кармане у него лежала записка от младшего брата Дэна, который накануне бегал без свитера и теперь болел и не мог идти к Мэри Брайт. В голове у Алекса как перед глазами стояли косые буковки этого немудрёного послания:

Драгая Мэри!
Щастья, здаровья, висёлова Халувина! Мы идём за конфетами, а ты дади нам. Я сичас балею, но скора паправлюсь. Искрени твой Дэн.

Как-то стало совсем невесело.Алекс не должен плакать, Алексу целых пятнадцать лет. И он не стал плакать, а сказал:

— Тем более... Тем более надо идти. А то мы так и не узнаем, что с ней. Телефона у неё, кажется, нет, а если и есть, то я не знаю. Можно только спросить.

Дети подошли к двери и позвонили. В тишине были слышны шаги внутри дома. Дверь открылась, и дети увидели худого подростка, примерно ровесника Алекса. Дети смутились, но кто-то из них произнёс обычное в таких случаях приветствие:

— Сладость или гадость!

Кажется, подросток долго не мог подобрать нужных слов, а когда заговорил, то слова сыпались вразнобой и часто не были похожи сами на себя — он говорил с акцентом:

— Кайтесь! Кайтесь! Я жалею вас. Вы будете проклятье. Вы начнёте проклятье! Я жалею вас, вы дети! Вы дети, и сейчас... Сейчас вы злые вещи делаете. Вы дьяволы, дьяволы ходите. Непраздник ваш приходит несвятой день.

— Простите, — перебил его Алекс, — мы бы очень хотели узнать, что с Мэри Брайт.

Подросток их понял, но имя было ему незнакомо. Он объяснил это и сказал Алексу с досадой:

— Ты взрослый, ты понимай, что это зло. Они дети, им говори про зло. Кайся! Я жалею тебя тоже.

— Ладно, спасибо, — сказал Алекс. — Хотя... У тебя есть кто-нибудь дома из взрослых?

— Нет. Сейчас нет. И я не знаю о том, что знают или нет они про эту Мэри.

Алекс расстроился, но попрощался со странным подростком и отошёл от двери. Команда Алекса последовала его примеру.

— Ну берегись, дурень! — выпалил молчавший до того Джерри. — «Проклятье, проклятье,» — передразнил он. Девочка в костюме волшебницы хихикнула.

— Да ладно тебе! — возразил Джерри мальчик-скелет по имени Джо. — Пусть язык сначала нормально выучит, а там и поговорим.

Пока одни дети гадали, откуда в их город приехал этот мрачный тип со своими родителями, другие думали, какую гадость лучше сделать ему в честь праздника, но вскоре как-то сами сдались. Настроение было уже не то.

Больше знакомых детям домов этой части города не было, и честная компания разбрелась по своим уголкам после неудавшегося визита. Многим, конечно, хотелось узнать, что стало с Мэри Брайт, но почти всех ожидали праздничные хлопоты. Алекса дома больше всех ждал Дэн, а ещё его ждала Мэри Брайт. Но не дождалась... Алекс с грустью вздохнул и с досадой подумал о новых жителях этого дома. Дом, бывший как бы частью самой Мэри, теперь был не с ней и не ей. Но именно там жили люди, знавшие хоть что-то о ней, и их-то, как назло, не было, а был больной иностранный подросток, какой-то долговязый пророк, и вместе с ним было его несчастье. То, что странный подросток был очень несчастен, Алекс ощутил с первой встречи их взглядов, и эта-то встреча теперь не давала ему покоя. В этом взгляде был страх, но за страхом читались зачатки ума и признаки сердца. Страх был с точки зрения Алекса смешон, но в то же время серьёзен, и серьёзная мысль пришла к Алексу: пойти и поговорить с этим человеком без страха, а средства против страха у Алекса, кажется, были: его родное лицо и конфеты. Алекс смыл с себя в городском пруду бледный грим мертвеца и пошёл назад, к дому странного мальчика.

— Угощайся! — сказал ему Алекс, когда тот открыл ему дверь. Но в глазах юного пророка снова был страх: он словно боялся коснуться конфет как чего-то нечистого.

— Нет, я серьёзно! — Алекс настойчиво протягивал руку.

— Спасибо.

Собеседник Алекса тоже протянул руку и взял конфеты. В его лице что-то поразительно поменялось. Затем он вновь обратился к Алексу:

— Заходи. — И протянул руку. — Дэн.

— Алекс.

И тут же новое чувство братства нахлынуло на Алекса, как будто его новый знакомый всегда был ему братом, даже когда не знал этого. Но теперь это знала каждая мышца его лица и каждая клетка его мозга.

Дэн пил с Алексом чай и ломаным языком рассказывал ему, как его на днях выгнали из школу за низкие баллы по английскому, и как родители ищут ему новую школу в городе, но все новые школы достаточно далеко, и поэтому, видимо, придётся ездить через весь город. Ещё он сказал, что обязательно спросит у взрослых про Мэри Брайт, и обещал позвонить (он показал Алексу новый телефон, которого не было, когда семья Дэна въехала сюда).  Дэн говорил, перескакивая с темы на тему, и Алекс понял, почему у него такой плохой язык: в своей теперешней жизни Дэн разговорился едва не впервые. Новичок и иностранец, он почти не говорил ни с кем из окружавших его в школе ребят, и с ним тоже не заговаривали. Но даже самого замкнутого в себе человека - и особенно его - волнует потребность высказаться, и если высказаться вдруг становится можно, то нет тогда в мире человека более общительного. Старательно избегалась по обоюдному молчаливому договору лишь одна тема - Хеллоуин, но о нём попросту не было пространства вспоминать (если только можно насыщенность разговора назвать пространством, наполненным до предела).

Но один раз тема Хеллоуина всё же возникла. Уже уходя, Алекс не удержался и показал Дэну записку своего брата. Дэн улыбнулся, но его улыбка почти тут же споткнулась о "Халувин". Но и это хеллоуинское выражение лица продержалось на нём очень недолго, потому что не менее резко сменилось на какое-то загадочное и озадаченное, словно человека внезапно окликнули по имени откуда-нибудь со стороны.

- Значит, твоего брата зовут Дэн? - прохладным, но теплеющим с каждым словом голосом спросил он. Алекс кивнул.

- Я тоже могу ему написать? Пока Мэри ничто не ответит.
- ;Пиши, - сказал Алекс. Про себя он надеялся, что его новый друг не напишет в ответ какой-нибудь проповеди. Страх был совершенно напрасен, потому что Дэн почему-то поблагодарил брата Алекса за конфеты, потом написал ещё несколько очень хороших слов, а после попытался написать - чудовищно грамматически неверно - что постарается узнать всё о Мэри. Алекс с трудом удерживался от смеха, когда глядел, как смешно пишет слова двоечник-иностранец, но тут же с грустью подумал, что ему, должно быть, и в самом деле тяжело учиться в школе. Алекс пытался представить себе — и не мог, — что всё окружаюшее его родное вдруг отправилось на другую половину земного шара, а вместо этого явилась прекрасная, но чуждая земля со своим языком и обычаем. Он представлял себя долговязым пророком, отстаивающим честь Хэллоуина в стране, где о нём, может быть, и не слышали, и отпугивающим от себя своих же братьев и сестёр не костюмом, не маской, а самой своей чуждостью. Алекс уже попрощался с Дэном и ехал домой, а мысль эта всё никак не шла из головы.

***
В День всех усопших в классе Алекса появился новый ученик, с трудом понимаюший по-английски, но уже ищущий общий язык со сверстниками. Звали его, конечно же, Дэн. Нельзя сказать, чтобы эта встреча была совсем неожиданна для Алекса, но всё же в этом был какой-то элемент чуда, и Дэн в этом был с ним согласен. Мальчикам к этому времени уже удалось узнать о Мэри Брайт главное — она умерла. В первый же выходной Алекс и оба Дэна — друг и выздоровевший к этому времени младший брат — отправились на кладбище, и там Дэн-большой со вниманием слушал братьев, рассказывавших об этой, по всей видимости, замечательной женщине — женщине, которую Дэн не знал, но с которой его странным образом связал его новый дом и его новые друзья.

— Мы ещё придём сюда. На Рождество, — сказал Алекс на прощание зелёной траве и сухим листьям, под которыми лежала Старая Мэри...

И они пришли в назначенный дегь, и пошёл снег, и Дэн-большой пел на своём чужом языке гимн Рождеству, не запрещённому ещё или уже в его стране. А когда мальчики оглянулись, то увидели, что следы, идущие от могилы, поднимаются вверх, туда, где белая земля сливается с белым небом, и каждый, идя домой по этим следам, по холодному и чуждому снегу, думал о чём-то тёплом и близком. Эта мысль объединяла их, и они шли домой, оставляя следом за собой благодарность ушедшему другу.