Такие непохожие оригиналы

                - 1 -


Э П И Г Р А Ф:

Кто блещет в юности талантами,
Неплохо было б тому знать,
Что в жизни взрослой теми данными
Он вряд ли сможет поражать.
/От автора рассказа/

В моём представлении оригинал, если речь идёт об индивиде, это человек, который в определённых случаях делает такие поступки, как я бы не поступил, как не поступило бы абсолютное большинство людей, попавших в подобную ситуацию. Плохо это или хорошо? Я не берусь здесь судить, а просто расскажу то, чему сам когда-то давно был свидетелем.
Мне в жизни повезло (хотя тоже, как на это посмотреть) тем, что моя среда обитания часто менялась, и приходилось не только близко сталкиваться с различными людьми, но и находить с ними какое-то взаимопонимание. Во всех таких случаях, разумеется, особый интерес вызывали оригиналы, поведение которых предугадать порой невозможно, ибо такой человек своими действиями, поступками, либо привычками вызывает полное или частичное недоумение, восхищение и, не поверите, даже зависть.
Юрий Васильевич был моим однокашником. Впрочем, когда мы поступали на первый курс приборостроительного техникума, где я впервые столкнулся с Юрием Васильевичем, его так ещё не называли. А в журналах текущей успеваемости он значился, как Сидоров Юрий Васильевич.
Большинству моих однокашников было в то время по четырнадцать лет, а вот Юрий Васильевич был на пару лет старше того, нашего усреднённого большинства. Впрочем, Юрием Васильевичем его стали называть однокурсники на нашем потоке вовсе, не из-за того, что он был, как я здесь упомянул, на пару лет старше, а из-за других его выдающихся качеств. Несмотря на возраст, ростом он был меньше других. Дело в том, что у Юрия Васильевича был горбик. Здесь я опять сознательно употребил слово горбик, а не горб.
Из-за него тело Юрия Васильевича выглядело со стороны непропорциональным: ноги и руки казались особенно длинными при коротком туловище, а плечи широкими. А горбик – ну, что горбик?.. Да, немного выпирал, причём и сзади, и спереди так, будто его грудную клетку распёрло по неведомым причинам изнутри.
Зато человеком он был, и сам в этом старался всегда убедить других, ума и таланта необыкновенного.
По причине физической непропорциональности своего тела Юрий Васильевич никогда не носил пиджаков. Вместо них у него были самые разнообразные (чаще вельветовые) футболки.
Лицом Юрий Васильевич был приятным и модным (в моём понимании) юношей с большими, почти круглыми, карими глазами, с чуть вздёрнутым носом и с коком на голове в подражание Элвису Пресли и стилягам того самого времени. Я опять не случайно упомянул здесь имя Элвиса Пресли.
Самое замечательное, чем обладал Юрий Васильевич и, что он сам в себе очень ценил – это собственный голос, которым он мог управлять очень талантливо в зависимости от ситуации. Он у него был похож то на голос главного советского радио-информатора того времени Юрия Борисовича Левитана, то напоминал голос спортивного комментатора Николая Озерова, а иногда чем-то походил на бас нашего преподавателя физики Моторы. Здесь я тоже не оговорился. Редкую фамилию Мотора носил наш преподаватель физики.
Когда же на своём уроке Мотора произносил фамилию Сидоров, то Юрий Васильевич уверенной походкой, подёргивая и расправляя плечи, шёл к доске, приглаживая при этом своей пятернёй тёмно-рыжий кок. Оказавшись у кафедры, Юрий Васильевич расправлял плечи, поднимал подбородок, обводил глазами аудиторию, а потом начинал в такт своему голосу ходить вдоль доски, как это часто делал сам Мотора. При этом он старался делать в определённых местах своего физического рассказа значительные  ударения, а его голос местами басил, а местами клокотал, как у самого физика Моторы. Видимо, физик Мотора это чувствовал и делал частенько юному Юрию Васильевичу замечания:
- Не увлекайтесь своим голосом! Вы, Сидоров, урок по физике отвечаете, а не на сцене выступаете.
Юрий Васильевич мгновенно переходил на полушёпот, но через минуту снова басил и ворковал в полный голос.
- Садитесь, тройка, - останавливал моего однокашника Мотора.
- Как тройка?.. – недовольно скулил, вдруг позабыв про свой красивый голос, Юрий Васильевич, - Я же Вам всё рассказал.
Но физик только многозначительно поднимал свои густые чёрные брови, давая понять, что разговор на этом закончен.
- Занижает, - жаловался он однокашникам на переменке, - вон Секачёвой ни за что четвёрку поставил.
На втором курсе Юрий Васильевич стал приходить на занятия в обуви на высоком каблуке. Разумеется, не на таком высоком, как у молодых модниц. Специально ли он заказывал себе такие туфли в сапожных мастерских? Честно признаюсь, что это мне неизвестно. Я помню лишь неожиданно подросшего Юрия Васильевича на уроке литературы. Стоит он, значит, перед аудиторией на своих высоких каблуках, чуть ли не подпрыгивая, будто изображая высоченного Маяковского, басит, под Фёдора Шаляпина, и, жестикулируя руками, читает стихи:
Темно, свинцовомочие,
И дождик толст, как жгут.
Сидят в грязи рабочие,
Сидят, лучину жгут.
Сливеют губы с холода,
Но губы шепчут в лад:
- Через четыре года
Здесь будет город-сад!..
И получает признание у самой Антонины Петровны – строгой нашей преподавательницы русского языка и литературы в виде оценки «отлично».
- Ну, ты, Юрий Васильевич, и дал жару, - подзуживал его на перемене провокатор-однокашник, - как артист настоящий выступил … У нас никто бы так не смог выступить. Ну, ты гений … Ну, и талантище!..
На что Юрий Васильевич снисходительно улыбался и поглаживал пятернёй свой тёмно-рыжий кок.

                - 2 -
 
Другой мой однокашник, Слава Филюшкин, был полной противоположностью Юрия Васильевича, как внешне, так и внутренне.
Слава больше походил на такого полненького и хитро-умненького, а порой и сумасбродного барчука, который очень любил шкодить исключительно исподтишка. Мне даже почему-то казалось, что Филюшкин – это тот тип, который каким-то непостижимым образом перебрался из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума», к нам, совершив фантастический прыжок во времени.
Его полное лицо обрамляла пышная волнистая шевелюра рыжеватых волос и рано распушившихся бакенбард. Небольшие серые глазки Славы всегда находились в движении, будто что-то выслеживали, а его девичьи губы сердечком постоянно кривились в ехидной улыбочке. Завершал же этот выразительный портрет большой Славин нос, усыпанный редкими конопушками.
Некоторые наши преподаватели при знакомстве со своим учеником Славой никак не могли правильно поставить ударение, когда зачитывали по журналу успеваемости его фамилию. И, когда произносили: Филюшкин с ударением на второй слог, то Слава демонстративно вставал со своего места и, надув свои полные щёки и губы сердечком, произносил протестуя: «Не Филюшкин, а Филюшкин», - делая во втором случае ударение на первый слог.
Мы же – его однокашники, чтобы впредь избежать всяких там ударений на его замечательной фамилии, стали называть Филюшкина Славу просто Филей.
Когда мы перешли на третий курс, то всю нашу группу отправили в сентябре месяце в колхоз на уборку урожая. Живописное старинное село Зубрилово находилось на реке Хопёр, на границе Пензенской и Саратовской области. Поселили же там нас в большом пустующем доме-пятистенке с русской печью в одной из его половин.
В стародавние времена было это село имением князя Голицына. А в советское время на его окраине находился парк с заброшенными плодовыми деревьями, превратившимися при отсутствии надлежащего за ними ухода в дикорастущие деревья. Вдоль парка шла широкая аллея прямо к профсоюзному санаторию, который располагался в большом каменном доме с высокими круглыми колоннами на его входе (говорили, построенном ещё при князе Голицыне). А само это село, Зубрилово, с обычными деревенскими домиками и огородами на задах этих домов располагалось вдоль реки Хопёр, впадающей в реку Дон. Удивительно прозрачная вода Хопра в то время так и манила искупаться, несмотря на уже прохладную сентябрьскую погоду. Кто не устоял от такого соблазна, тот до сих пор носит маленький шрам от фурункула на шее со стороны спины. Его почти не видно, но своим пальцем я его всё же нащупываю.
За домом, в который нас поселили, находился большой огород с едва заметными бороздами, оставшимися от выкопанного картофеля. А через огород шла тропинка к деревянному домику-туалету, который со сторон окружали полудикие плодовые деревья и кусты колючих тернослива и шиповника. Невдалеке от этого непрезентабельного домика росла груша-дичка, усыпанная мелкими, жёсткими и невкусными грушами.
При заселении этого дома для приезжих, горницу – переднюю часть пятистенки, отвели нашим девушкам, которых было тогда человек семь или восемь, а двенадцати юношам досталась вторая половина с выходной дверью и с большой русской печью.
Помню, в первую «колхозную» ночь мне почему-то плохо спалось. Я встал и, стараясь не наступать на своих однокашников, спящих на полу, тихо вышел из дома. Деревня крепко спала. Не было слышно даже дворовых собак. На небе мне светили звёздочки, так что я легко разглядел тропинку, ведущую через огород к туалету. Я сделал несколько шагов по этой тропинке, и тут мне послышался знакомый голос. Его тон то повышался, а то, вроде бы, опускался на регистр и переходил на глухой рокот.
Посреди огорода маячила невысокая, но широкоплечая фигура Юрия Васильевича. Его глаза были устремлены к звёздам, а руки жестикулировали и находились в постоянном движении. Он что-то читал ночным звёздам по памяти. Что он тогда читал: собственные или чьи-то стихи, какие-то монологи или, может быть, даже молитвы – это мне осталось неизвестно. Я лишь тогда подумал:
- Зачем он поступил в наш техникум на специальность далёкую от сцены? Неужели только из-за перенесённого когда-то в детстве увечья?
Весь первый день в колхозе мы проработали на уборке картофеля. А к концу дня было ощущение сильной усталости.
- Зато теперь спать крепко буду, - подумал тогда я.
Но и в этот раз крепко заснуть с вечера не получилось. Когда уже все улеглись, разложив на полу свои ватные матрацы, поднялся сильный шум. А через какое-то мгновение по моей голове чем-то очень больно долбануло.
- Ох!.. - воскликнул я от сильной боли.
Когда же пошарил вокруг себя, то обнаружил жёсткую грушу размером чуть больше теннисного шарика.
- Такие плоды груши я приметил ещё сутки назад за домом, на меже между огородами, - вспомнил тут я.
Не зная, куда отправлять этот «подарок», я бросил грушу в противоположный угол. Но тут в меня снова прилетела такая же груша. Перестрелка продолжалась сравнительно долго без побед, но с поражениями.
И когда утром стали подсчитывать синяки и шишки, то оказалось, что больше всех пострадал от грушевой атаки наш великолепный Юрий Васильевич. А главным зачинщиком этого побоища, как потом выяснилось, оказался Филя.
Тогда многие заметили, что Филя, любивший шкодить исподтишка, в колхозе совсем будто бы с привязи сорвался. И на грушах он, конечно, не успокоился.

                - 3 -

Через день он уговорил самую полненькую из наших студенток дать ему на время своё платье. Переодевшись в девичье платье и повязав на голову косынку, Слава подкрасил помадой свои губки сердечком, набил тряпьём бюст и пустился по деревне гулять.
А потом подхватил под руки деревенского ловеласа, стал с ним паясничать, изображая на виду у почтенной деревенской публики и богомольных старушек распущенную городскую девицу. Этот его спектакль сразу затмил все новости от деревенских бабулек. И новость о моральном облике «городских» быстро докатилась до председателя колхоза. От него и влетело «на орехи» нашему «старшему», а от «старшего» уже досталось студентке, одолжившей Филе платье, и уже в последнюю очередь рикошетом долетело до Фили. Хотя, кажется, это Филю только раззадорило.
А вот на поле работать Филя не любил и не хотел. И из-за этого Слава один раз сильно поплатился.
Когда, оказавшись на необозримом колхозном поле, каждый из нас зависал над своей бороздой, вытаскивая из вскопанной плугом земли корнеплоды свеклы, или собирая клубни картофеля, то Филя исчезал в кустах и лежал там, в тенёчке, поджидая обеда. Это сразу заметили. Вначале, правда, кто-то считал, что всякое бывает с человеком – может, заболел или не выспался. Но такое поведение Филюшкина Славы повторялось изо дня в день.
В тот раз ехали на свекольное поле в большой тракторной тележке. Тележку мотало из стороны в сторону на ухабах просёлочной дороги. Нас подбрасывало на жёстких лавках и мотало вслед за тракторной тележкой. А трактор Беларусь медленно шёл впереди, громко тарахтел и обдавал кузов тележки струями дыма и копоти из своей, задранной кверху, выхлопной трубы.
- Филя!.., - донеслось тут вдруг до моих ушей, - Хватит тебе в кустах отлёживаться.
- А тебе какое дело?, - последовало в ответ.
- Обедом его не кормить, - высказалась одна из наших сокурсниц.
- Да чё на него смотреть? В пятак ему надо дать. Он это заслужил, - воскликнул наш однокашник, который по вине Фили отбил себе всю промежность, когда лошадь без седла галопом несла его вдоль деревенской улицы.
А дело было так. К дому, куда временно поселили студентов, подъехала повозка с разной утварью для кухни.
Конюх распряг лошадь, чтобы отвезти её к себе на конюшню, оставив разбирать повозку студентам.  Вот тут этому парню и взбрело в голову упросить конюха, чтобы тот позволил ему посидеть верхом на распряженной лошади. Но только тот забрался на неё верхом, как подскочивший откуда-то Филя сильно ударил палкой по крупу этой лошади. Лошадь тогда вздыбилась, чуть не сбросив с себя седока, а потом, как шальная, помчалась галопом. Седла на ней не было, и этот, мой однокашник, судорожно вцепившись в гриву, трясся на остром лошадином горбу вдоль всей деревенской улицы.
И тут случилось непредвиденное.
Сквозь шум трактора и нестройных голосов, послышался почти настоящий и чёткий голос Юрия Левитана. Это громко вещал наш Юрий Васильевич Сидоров:
- Бейте его, бейте!..
- Вы пожалеете об этом!, - попытался протестовать Филя, - я пожалуюсь на вас – мой папа секретарь райкома.
Последняя фраза Фили оказалась его роковой ошибкой.
Тут Юрий Васильевич Сидоров, как наяву, представил в своём сознании Филю, целившего грушей в сумерках ночи прямо в его гениальный лоб. Это его совсем вывело из себя, и он заорал уже собственным диким голосом.
- Бей новых мироедов! Секретарь райкома!?... Бей паразитов!
И тут, почти все, кто был в тракторной тележке, кинулись к её центру, где находился Филя. Тут тележку тряхнуло на ухабе, она наклонилась на бок, и в самом её центре оказалась куча мала.
- Дайте мне … Дайте мне ударить, наконец!.., - суетился рядом с кучей малой Юрий Васильевич.
- Дайте ему, - поддержала Юрия Васильевича полная девочка, которая вспомнила, что этот Филя порвал её платье, когда несколько дней назад устраивал в этом платье деревенский маскарад.
А сам Юрий Васильевич в мстительном порыве сжимал свои кулаки, но никак не мог выбрать место, куда бы их приложить, и только кричал:
- Дайте … Пропустите … Дайте мне хотя бы разок его стукнуть, пар… пара… зита.
А ближе к ночи того же дня Юрий Васильевич снова стоял на пустыре посреди выкопанного картофельного поля. Он снова смотрел на звёздное небо, и то ли пел голосом Фёдора Шаляпина, то ли читал чьи-то стихи голосом Ираклия Андроникова. Но чувствовал он себя в этот поздний вечер настоящим героем, победившим зло и несправедливость.
И осенний вечер был тёплым, и ещё юный Юрий Васильевич был, как никогда, доволен собой, и ему казалось, что в такой звёздный вечер ещё одна звезда загорится на небосклоне.
А ещё Юрий Васильевич теперь знал, что когда он придёт в этот деревенский дом, на свой законный матрац, то уже никто  не станет больше целить жёсткой грушей в его такую умную и очень талантливую голову.

24 августа 2018 года.