Тебе что, новую швабру выдали?

«Тебе что, новую швабру выдали?»
Шутил Саша, но с тревожной ноткой в голосе.

Так уж вышло, что Люська Минеева родилась изначально нелюбимой. Отец пил каждый день, и, когда мать пришла из роддома, только глянул на ребёнка мутным глазом: девка как девка. Да и сама Тоня, глубоко уставшая и от работы, и от домашнего хозяйства, по сути, доставшегося ей одной, и от безысходной борьбы с пьянством мужа, отнеслась к дочери как к лишней и досадной обузе. Конечно, она кормила её, и купала, и спать укладывала, но как-то автоматически, без всякого трепета перед новым человечком, к тому же самым родным.

Был в их посёлке дом, где собиралась местная алкашня  и где пригрелся Люськин папаша. Правда, он исправно возвращался к семье, грохал дверью и падал у порога. Это в лучшем случае. А в худшем - будил старшего брата Люськи Толю и начинал воспитывать сонного и испуганного пацана: «Вот вырастешь - узнаешь, каково оно, жить-то. Мать, стерва, мне всю печень проклевала. Никогда, Толька, не женись, понял?». Толя послушно кивал, переступая босыми ногами на истоптанном отцовскими сапогами полу и мечтая поскорее вернуться в постель.

Самым жутким, как невыносимый кошмарный сон, воспоминанием Люськи стала одна ночь, когда ей было года четыре. Тогда к их дому пришла какая-то собутыльница отца и начала громко вызывать его на улицу. Но тот уже спал мертвецким сном, а мать открыла форточку и сказала: «Нет его, иди, иди отсюда». Люська вздрогнула от дзинькнувшего оконного стекла. От следующего, пущенного «гостьей» камня, оно разлетелось вдребезги. В пустом проёме показался тёмный силуэт и посыпался пьяный мат. Отцова подружка попыталась влезть в расхлёстанное окошко - и тогда Люська в ужасе почти на коленках уползла в кухню и забилась там под стол, откуда мать её потом вытащила с трудом и рёвом. А от «налётчицы» их спас сосед, услышавший её истошные крики и угрозы. Он вышел во двор, молча показал ей охотничье ружьё - и тётка бросилась бежать.

Запомнилось и другое. Люське было уже лет девять, и мир она воспринимала более отчётливо. В посёлке вовсю шумел какой-то праздник, и мама послала её поискать папу, чтоб хоть знать, где он. Побродив по раскалённым, серым от пыли улицам, она набрела на недостроенный сруб. Оттуда шёл невнятный говор. Заглянув, Люська просто обомлела. Четверо мужиков разливали по стаканам какую-то мутную воду, на ящике стояла банка кильки в томатном соусе, а на земле лежал отец с рваным, в крови, ухом. После, проспавшись, он сказал, что ничего не помнит, а Люську с тех пор тошнило от одного запаха консервов в томате.

В школе она училась кое-как, аттестат, хоть и на «соплях», всё же получила. А дальше что? Мать побегала там и сям, и Люську взяли техничкой в продуктовый магазин. И она впервые поднесла к губам стакан с вином, подсев в подсобке к весёлым грузчикам. И первый же раз в жизни вдруг ощутила небывалую лёгкость в душе. Грузчики были свои парни, не обижали, и Люська подсаживалась к ним всё чаще. А мать ничего не замечала или не хотела замечать. Однажды она сказала дочери: «Тебе семнадцать, а ты ещё нигде и не была. С получки поезжай к тёте Шуре, заодно поможешь ей там с ремонтом».

Люська попросила неделю отпуска «по семейным обстоятельствам» и отправилась на автобусе в соседний район. Вернулась с женихом. Она была девушкой симпатичной и фигуристой. И влюбился в неё вот так, с первого взгляда, двадцатилетний горожанин, который гостил у родственников. Встретил случайно на улице - и, как сам со смехом удивлялся после, «погиб». По Люськиному малолетству расписаться они пока не могли, но Саша решил всё равно увезти её с собой и жить вместе. Ещё бы Люська была не согласна! Мать тоже возражать не стала: в городе-то дочь скорее в люди выбьется. А отца и не спросили: гулеванил опять и вряд ли понял бы, о чём вообще речь.

У Саши была хорошая двухкомнатная квартира. Люська, счастливая, хозяйничала и поджидала его с работы. Но как-то раз вечером он сказал:

- Люсь, может, тебе тоже чем-нибудь заняться, а то скучаешь тут целыми днями?

- А чем? - засмеялась Люська. - Я только пол драить и умею.

- Это не беда, - ответил, подумав, Саша. - Главное - начать.

Через неделю она уже числилась санитаркой в одной из городских клиник. И точно - не беда. У неё появились подружки-медсестрички. Кое-какие из них втихаря понемногу прикладывались к склянкам со спиртом, выдаваемым для процедур. Чтобы не быть белой вороной, Люська пригубливала тоже, тем более её научили скрывать запах. Но Сашу насторожил подозрительный блеск в ее глазах, когда она возвращалась домой.

- Тебе, что, новую швабру выдали? - пытался шутить он. - Прямо сияешь!

- Да ладно тебе! - весело смеялась Люська. - Просто рада, что вижу тебя.

Саша с сомнением качал головой.

- Я-то ведь как хочу... - он брал её за руку. - Не век же тебе там тряпкой шуровать. Ты присмотрись, может, в медучилище пойдёшь, если работа понравится.

- Конечно! - с готовностью отвечала Люська. - Я и так уже за разными процедурами наблюдаю. Спрашиваю. Ты не беспокойся, ага?

Но однажды вечером, закончив смену на заводе, он застал её вмёртвую лежащей на диване. На встревоженный оклик - ни звука, ни движения. Склонившись, Саша почувствовал тяжёлый неприятный запах и ахнул: да она же пьяная в стельку! Сначала он испугался: может, случилось что-то ужасное? Попробовал разбудить. Бесполезно. Даже не шелохнулась. И он рассердился: ну, случилось, пить-то зачем? Он принялся трясти Люську, прыснул в лицо водой. Люська слабенько махнула рукой: отстань.

- Где ты была? С кем пила? - загремел он.

- Здесь…

Саша по странному наитию заглянул под диван - там притаилась пустая бутылка из-под водки.

Наутро трясущаяся и опухшая Люська виновато оправдывалась то непритностями в клинике, то плохим настроением и клялась: хотела выпить чуточку, а получилось много. Признаться, что привычной дневной «рабочей дозы» стало уже маловато, она, конечно же, не могла. Да, купила «добавить» и увлеклась, дура.

- Ты же видишь, как мне плохо! Больше никогда такого не будет!

На самом деле, Люська просто стала действовать хитрее. Выпивала помаленьку, спрятав бутылку

в стиральную машинку и тщательно маскируясь, в чём весьма преуспела. Саша успокоился. И не волновался до тех пор, пока не заметил: семейные деньги исчезают в какую-то чёрную дыру, хотя никаких обновок у обоих не появилось, в холодильнике обычный набор продуктов. «Дыра» нашлась без его усилий довольно быстро. Саше показалось, что закапала труба. Заглянув с фонариком под ванну, он обнаружил там «склад стеклотары»... И уже не выбирал выражений, когда кричал на Люську. А услышав грубый ответ, ударил по лицу.  Они не разговаривали несколько дней. Саша мрачно сидел у телевизора. Люська всё позже приходила домой и всегда навеселе, не скрывая этого и даже бравируя.

- Завтра пойдём на приём к наркологу, - он первым прервал идиотское молчание.

- Обхохочешься!

- Тогда вон из моего дома! И из моей жизни, поняла? Мне нужна нормальная жена, дети, а не уроды от алкашки.

- Да вали ты, знаешь, куда? - Люська неспешно собралась и грохнула на прощание дверью.

Выручила её одна из всё тех же медсестричек - Лиза, к которой и нагрянула «изгнанница» поздно вечером. Услышав, что подружка осталась под открытым небом, бедная и несчастная, она предложила ей пока пожить на тёплой даче в черте города. Бесплатно, конечно. Типа сторожить заодно. Там и магазин недалеко есть. Люська без раздумий согласилась. Домик оказался удобным. А вскоре признакомилась и с новым приятелем, небритым и немытым, но таким жизнерадостным, особенно под хмельком, Колей. Их теперь обитатели дачного посёлка часто видели вместе, энергично шагающими в тот самый магазин. Лиза навестить собралась только месяца через полтора. И уже на крыльце испытала глубокое потрясение: дверь дома была приоткрыта, в комнатах - идеальная пустота. Никто из соседей ничего толком не знал и не видел. Да и не интересовался, в общем-то. Ну, жили какие-то, ну, исчезли, не наше дело.

Саша шёл домой с автобусной остановки, предвкушая встречу с женой и двумя малышами-близнецами, как вдруг ему послышалось, будто кто-то окликнул его по имени. Он оглянулся и в недоумении уставился на двух бомжей и бомжиху, которые плелись следом. В оплывшем безобразном лице женщины - или как её назвать? - померещилось что-то знакомое. Глаза? Боже ты мой... Саша резко прибавил шагу.