милкинажизнь Часть вторая. Старший сын

Колокола били как то необычно.
Мила лежала с закрытыми глазами и слушала колокольный звон.
«Если долго мучаться, что-нибудь получится
Ееесли долго мучиться, что нибудь полу-чит-ся .»
Дибильная песня крутилась в голове, создавая из колокольного звона и мелодии этой песни именно тот необычный микс, под который Мила и проснулась.

Глаза открывать не хотелось. Вытянув ноги и сладко потянувшись друг в голову стрельнуло: - Блииин. Кошка. У нас в семье вчера умерла кошка.

И снова тупая тянущаяся боль вернулась в голову, напоминая, что явь, она вот такая, иногда с болью.

Мила проснулась сегодня второй раз.
Первый был в четыре утра, от звука диктора в голове, а второй раз сейчас.

Проснувшись рано утром она разместила в соцсетях грустный пост и прикрепила самые любимые фоточки своей ушедшей кошечки.
Посмотрела, как ее начали тихонечко лайкать и со спокойной душой пошла досыпать дальше.

Мила была социозависимая.
Это знаете, когда ты думаешь, что тебе есть дело до всего.
Тебе надо в школе быть не просто родителем, а председателем родительского комитета, да не в одном классе, а уж, давайте сразу жить оптом, детей то трое, во всех и будем служить председателями.

Что-то организовывать, создавать, вовлекать и вести за собой, это прямо перло из Милы, как тесто из всех щелей.

А Оптом и Служить, ух, любимые, пожалуй словечки.
Служить давно отказывался ее старший сын, Роман. Вот так прямо и сказал: «Мама, я против войны. Музыкант не должен брать в руки орудие»
И с упорством маньяка повторял это уже пятый год.
Повестки приносили и приносили.
Тетенька, которая носила эти повестки, поглядывала за эти несколько лет на Милу с нескрываемым злорадством и усмешкой.
Миле приходилось говорит, что Роман тут не живет, что отчасти было полнейшей правдой.
Рома и вправду с ними не жил с 18 лет.
И тетенька, вручая повестки, а сколько их уже накопилось, наверное осень-зима, и так 4 года, значит 8 штук, так вот тетенька эта, каждый раз вручая повестку, поджимала губы и как бы мысленно говорила: «Ха, так тебе и надо. Говоришь, с сыном не живёшь, отношений не поддерживаешь, да так тебе и надо. Хожу тут к вашим дибильным укрывальщикам, будто у меня делОв нет. Лучше бы на огородике лучек растила и с собачкой гуляла. Господи, когда уже все вы в армию поуходите, а я хоть спокойно подохну. Так вы же скрываетесь, а какая дура, кроме меня будет носить эти долбанные повестки. Ни жить с вами нормально, ни подохнуть не получается»

Но это все думала Мила, и каждый раз забирая повестку, делала грустные глаза и говорила, что не живет, не общаемся, да, телефона его нет, как объявится, так передам.

Закрывая дверь, говорила, ууууф, до следующего прихода снова полгода.

С Ромкой, своим старшим сыном она дружила, ух ещё как дружила.
Роме в этом году исполнилось 22 года, она неимоверно его любила и гордилась им.
Лоботряс, да какой нафиг музыкант, работать не хочет, девушка от него ушла. Это были факты, которые видели все вокруг.
И с ними невозможно было поспорить.
А то, что Миле приходилось постоянно Рому как то ограждать, от кого-то защищать, бороться и доказывать, что он не верблюд, опустошало окончательно.

Он мужчина. Точка.
Он музыкант. Он сам пишет песни. Да, проскальзывает ненормативная лексика, но это же нормально.

У Милы была Фея.
Так вот, феюшка, далекая ирландская Пушистая же наговорила про него по астрологической Карте.
А она все знает.
Мила знала, что ФЕЯ знает и Точка.
И эта точка, она не такая, как у Валеры. Точка Милы была точкой. Жирной. Основательной и Чёрной.
Да, такой чёрной. жирной. точкой.

Поэтому всем со стороны непонятно что казалось.
Рому оправили в свободное плавание в 18 лет, потом он вернулся домой, в какой то момент всех достал своим безработно/ пофигенческим состоянием, его из дома прямо выгнали, потом он расстался с девушкой и его Мила с Валерой снова забрали, затем, через пару месяцев опять  попросили уйти.

И при этом Мила знала, что её сын ее очень любит.
И ценит.

Иногда в душЕ всплывала ехидинка «ты плохая мать», но Мила к этому возрасту научилось с ней работать, вернее, научилась ей управлять, поэтому фразой : «А мне можно» ехидинка снова проваливалась внутрь Тела.

Сейчас Рома снова жил отдельно и Миле оттаяно хотелось, чтобы у него все получилось.
Она желала ему только всего хорошего, мыслено давала ему поддержку от себя и своего рода, соединяла мысленно его с биологическим отцом, который был жив/здоров, жил на Украине и был занят своими проблемами.
Мила уже давно пыталась развязаться от тех отношений, но, что-то глубоко-глубоко в душЕ ей подсказывало, что бывший муж может не отпускать.
Но на данный момент она не готова была снова ворошить старое, а вот помочь Роману, да, это всегда да.

Поэтому, со стороны, Рома, как бы был изгоем, а внутри семьи его отчаянно любили все.
И Валера. И Маша с Сашей. И Мила.
Мила, наверное особенно.

И это было даже немного страшно.
Мила была психологом и хорошо знала, что папы залипают на дочках, а мамы на первых сыновьях.
И поэтому она ростила в своей душе доверие к сыну, принятие сына, веру а сына.
И из неё периодически лезло : помочь, оградить, что-то дать или наоборот Забрать и заменить лучшим, чтобы ему было легче и счастливее.

А кто нас учит, что у женщины все достигается через расслабление, а у мужчины через напряжение?!?

Поэтому Мила Училась.
А это было порой ох как нелегко.
Но, весело и задорно.
Ведь Мила была позитивным психологом. Поэтому она всегда начинала в своей голове разговор так: «Ооо, какое красивое и большое Гамно. Ты очень большое и дивнопахнушеее. Таааак, давай-ка мы тебя представим цветочком.»
Если гамно не хотело себя представлять красивым и ароматным цветочком, то тогда у Милы включалась вторая стадия.
Она говорила: «Тогда гамно я тебя заменяю. Заменяю тебя на... ну например, на Деньги»
Мила ходила на Расстановки и уже сама многие вещи умела делать себе сама.
И все получалось.

А как по другому?
И по другому как-то лучше.
Мила об этом знала.