"ШЕСТЬ ДНЕЙ, ИЛИ ПОЭТ".
(сценарий)
Михаил Аблаев.
Ночь первая.
Небольшая комната трехкомнатной квартиры в Строгино. Лампа, повернутая со стола, освещает ложе любви, сна и труда Михаила и Моники. Они только что кончили заниматься любовью, нежатся под одеялом при свете лампы.
Моника. Мишенька, любенький мой, я хочу написать книгу о твоем поэтическом и песенном творчестве. Мы ведь уже говорили об этом?
Михаил. Говорили, Моничка. Хочешь завтра начать?
Моника. Начнем с утра, после завтрака. После этого сходим погулять в парк, хорошо?
Михаил. Конечно, родная моя! Ты уже наловчилась быстро печатать по-русски? Ноутбук у тебя теперь-то русскоязычный...
Моника. Смогу, но может лучше я буду писать в тетрадях?
Чтобы тебя не мучить...
Михаил. Давай, как тебе удобней!
Возлюбленные нежно целуются и гладят друг друга под одеялом.
День первый.
Моника сидит со своей тетрадью-книгой на их ложе любви, застеленном красивым пледом. Комната аккуратно оформлена розовыми полками, розовым столиком, розовым стулом-лесенкой, розовым комодом, розовыми перекладинами для штор над другой, "детской" кроватью. Даже дверные косяки вокруг чёрной двери выкрашены в розовый цвет. Обои на стенах розово-коричневого цвета, узоры на них представляют собой купола храмов (перевернутые вазы) в цветах; потолок обклеен розовыми обоями. На окне салатовые старые шторы, на подоконнике неимоверно разросшийся алоэ и пустынное растение с "листьями-капельками". На розовых стенах - иконы-календари: Нерукотворный Образ, который держат два Архангела и Девы Марии с Младенцем Казанской (Фаберже). Над кроватями - старые ковры, у стены, под мастерски сделанной Михаилом полкой с зеркалом - раскладное кресло. В комнате могут спать и жить четверо, а то и пятеро человек.
На столе - компьютер Михаила, монитор отодвинут, чтобы Монике видеть Михаила, а Михаилу - Монику. На стене за спиной Михаила, сидящего на стуле за столом - стеллаж и полки с книгами. На розовых перекладинах для штор висят вешалки с одеждой.
Михаил (сидит за столом). Ну что, ладушка моя, начнём?
Моника (серьёзно). Давай! Я буду тебе задавать вопросы, а ты мне рассказывай, объясняй, описывай...
Михаил. Ручка у тебя хорошая?
Моника. Прекрасная! Итак: начнем с главного - ты говорил мне, что Бог назвал тебя величайшим поэтом человечества. Прокомментируй.
Михаил. Величайшим поэтом. Второй - Марина Цветаева. Кстати, о Марине: её самоубийство - фикция, её принесли в жертву сатанисты Сталина, осквернив её тело и захоронение. 70 лет она скиталась неуспокоенным духом по российской земле и лишь в 2006 году была введена на Небо и сделана Ангелом Божиим. Сейчас, уже в достоинстве Архангела, она трудится над исследованием всей мировой поэзии, исследованием тщательным и всеохватывающем. Мне тоже довелось написать цикл работ о духовной поэзии русских поэтов...
Моника. Ну, а как менестрель? Что ты думаешь о результатах своей популярности после выхода наших дисков?
Михаил. Бог обещал мне, что я буду лучшим менестрелем в мире... Многие признают меня таким!
Моника. Я очень надеюсь на это! Мишенька, я издаю твои книги и твои записи с великой радостью, для меня тратить мои немалые деньги на великое дело - это счастье!
Михаил. Родная моя, я также надеюсь, что расходы твои компенсируются доходами от продаж изданного тобой. Тем более, твой огромный труд записывания сказок всего мира на таких языках, как английский, французский и итальянский, сделает тебя, и меня вместе с тобой, и наших детей, - обеспеченными надолго с учётом скромной и достойной жизни.
Моника. Конечно! И ты подсказал мне счастливую идею со сказками! Твои советы - золотые!
Михаил. Я вдохновляюсь свыше...
Моника. Отлично. Продолжим. Расскажи, с чего ты начинал в поэзии?
Михаил. Свои первые стихи я написал в семь лет, они многие годы сохранялись в особой тетради. Вот они:
"Торнтон, а Торнтон,
Где ты побывал?
Где, где, где, на ярмарке,
Чайники скупал".
И:
"Портос стрельнул из аркебузы
И побежал собрать арбузы".
И:
"С неба звёздочка упала
И Портоса раздолбала.
Ой, ой, ой, - кричит Портос, -
Мне не надо больше слёз!"
И:
"В огороде, не в саду
Дед посеял кукурду."
Моника. Для дошкольника это весьма и весьма...
Михаил. Согласен! Но в начальной школе я обратился к стихам только лишь раз - в "поэме" "Иван Слюнявый", из которой я помню только начало:
"Как-то раз Иван Слюнявый..."
Моника. Но ты ведь занимался литературой в этот начальный период?
Михаил. С самого начала первого класса я начал писать фантастическую хронику "Истории Макуакии" о подводной жизни, писал в особой книге с подкладными строчками, в неё я писал вплоть до шестого класса. Во втором классе (в девять лет) я написал повесть об Америке и индейцах "Чёрная стрела Юо", в третьем классе начал исторический роман о Первом Крестовом походе "Спасение Бога - дело святое", хотя за такое название мне до сих пор стыдно (как можно спасать Бога?). Впрочем, оказалось, что такая формула соответствовала первоначальным целям Михаила Булгакова в будущем романе "Мастер и Маргарита" (дешифровке этого романа размером в 665 страниц, над которой я работал с 2001 по 2012 годы, я посвятил немало трудов) - писатель хотел спасти образ Иисуса от издававшейся безбожниками в 1928 году колдовской книги Д. Фрэзера "Золотая ветвь"...
Моника. Писал ли ты прозу дальше?
Михаил. С прозой я завязал в начале 1984 года, когда стал всерьез заниматься песней и на олимпиаде "зарезали" мой рассказ об Иване Грозном и Никите Летуне. До сих пор прозаического воображения во мне нет. Вот так!
Моника. Для читателей всё же нужно выяснить, когда ты родился?
Михаил. Я появился на свет 19 ноября 1969 года, в 20 часов 45 минут, вечером, под звуки салюта то ли в честь юбилея Первой Конной армии, то ли в честь нового праздника Дня Ракетных войск. Во всяком случае, все последующие годы в этот день стреляли в честь ракетных войск... Кстати, известный историк и астролог Лёша Пензенский из моей группы (я учился в Историко-Архивном институте и в РГГУ), составляя мне в 1992 году гороскоп, "напророчил" мне образ великого певца, "такого, как Джо Дассен". Хотя астрология - бесовская наука!
Моника. Вспомним о стихах! (улыбается)
Михаил (вздыхая). Моим первым "печатным" стихотворением было "Мы друзья с ним, каких не видали...", мне было 13 лет, я посвятил его моему другу Мише Бруну. Дальше я писал лет до шестнадцати только песни (лет в шестнадцать, помню, я написал стих "Весна зовет..."). Хотя, возможно, я неправ. Например, ты издашь мои стихи "Как подлещик, стадо блещет..." 1984 года и "Осень, как рыжая девка..." 1986 года. Но серьёзно к поэзии я вернулся в 17 лет, когда стал учиться в МГИАИ на первом курсе. Ведь о песнях отдельно поговорим?..
Моника. Отдельно! Как ты считаешь, когда ты стал настоящим поэтом?
Михаил. В 18 лет. В конце января 1988 года, на верхней полке купе в поезде в Волгоград, ночью я написал стихотворение "Милое место", ставшее моим первым "взрослым" стихотворением (оно, как и первое мое "печатное" стихотворение, о котором я тебе говорил, входит в сборник "Хочу слова спасать!", который я завершу чуть позже).
Из стоящих стихов осени-зимы 1987 года могу назвать такие, как "Плачет поэт по несбывшимся жизням...", "На пустых площадях покупаем цветы...", "Памяти А. Галича". Последнее, кстати, я написал по поводу вывешенной Эрлихманом газеты памяти этого барда и "поэтической дискуссии", возникшей вокруг этой газеты. Меня возмутил дрянной советский опус Игоря Гиркина с нашего курса (Гиркин стал "большим человеком", это все знают!). Так вот, я написал на занятии стихотворение и повесил на стене рядом с гиркинским. Ты ведь знаешь, Моника, что МГИАИ во главе с ректором Юрием Афанасьевым стал одним из центров советской демократии, вернее, демократии, разрушавшей советский строй и советское сознание...
Моника. Да, я слышала... Процитируй, пожалуйста, это "историческое" стихотворение!
Михаил. Вторая строфа (всего было три):
"Вперемешку с детскими всхлипами
Прорывался сердитый старик.
Поростает искусство липами,
Пошлякам непонятен крик!"
Моника. Давай целиком!
Михаил. Дай вспомнить... Кажется так:
"Не ругайте сопливого мальчика,
Что красиво цветёт лебеда.
Я не буду писать про Галича:
Это в сердце и навсегда!
Вперемешку с детскими всхлипами
Прорывался сердитый старик.
Порастает искусство липами,
Пошлякам непонятен крик. ("Пошляком" здесь явно назван Гиркин).
Как трагична меж нами разница,
Как пленительна неба синь...
А искусство - сестра-проказница
Для того, кто остался один."
Стыдно за "сестру-проказницу"!
Моника. Ничего, это - для истории литературы! Что ещё можешь вспомнить из непечатанного?
Михаил. Кстати, я сделал свой первый поэтический рукописный сборник "Холодное и тёплое" ко дню рождения матери (1 января 1988 года). Мать моя с юности собирала книги, собрала большую библиотеку, со второго класса привлекла меня к библиографическому описанию этой библиотеки, ей я был обязан книгами, которые читал в детстве и отрочестве в изобилии, поэтому естественно было подарить ей свою первую книгу. В неё, кроме указанных, входили стихи "Спартак", "Как вы смели меня пристраивать...", "Холодное и теплое" ("А зрители, женщины в белых хламидах, кидали мне кольца в стакан лимонада..."). Вот для тебя я уже его вспоминаю...
"Я шёл, не оставив дороги застолбленной,
Забыв о спине, устремляясь к новому.
И было мне жарко в холодном погребе,
И было мне холодно в жаркой комнате.
А зрители, женщины в белых хламидах,
Бросали мне кольца в стакан лимонада.
Я мог, но не сделал, забывши обиды,
Оставшись под сенью кипящего сада."
И вот, специально для тебя вспомнил своё лучшее:
"На пустых площадях покупаем цветы
И кладём под копыта ленивым коням.
Отпускаем мы птиц неземной красоты
И уходим в леса по зелёным камням.
Мы влюбляемся в дам, леденящих глаза
И бежим от безумства людской суеты,
Не боясь ни обидеть, ни спеть, ни сказать,
Без надежды кладём под копыта цветы".
Это октябрь 1987 года.
Моника. Как ты считаешь, что больше всего повлияло на развитие твоего поэтического творчества?
Михаил. Не песенного, а именно поэтического?
Моника. Именно.
Михаил. Любовь к моей одногруппнице, поэтессе Оле Сумачёвой. В течение трёх с половиной лет она была моей невестой... Фанатка Джона Кеннеди, крошечного роста, со зрением минус восемь, тоненькая, больная и, признаться, развратная. Она меня вдохновила быть поэтом кроме того, что я в шестнадцать лет стал "профессиональным" менестрелем. Кстати, на её лучшее стихотворение "Я люблю так бросать, чтобы не до конца..." я сочинил впоследствии песню, вошедшую в посвященный Сумачёвой альбом "Тишина" (ноябрь 1989 года). Ей я посвятил своё первое "большое" стихотворение "Нумизматика", которое, надеюсь, уже всем известно. Я написал его разом на паре, в институте. Твоему читателю скажу, что с двенадцати лет я коллекционирую иностранные монеты. Теперь мы вместе с тобой, Моничка, их коллекционируем!
Моника. Как служба в армии повлияла на твое поэтическое творчество?
Михаил. Незадолго до армии я написал стих "Не могу я от вас уходить, оставив вас без себя, ведь нарушится теплообмен, я заплачу в безсмысленном сне...
Я не буду больше тебя украшать, моя Москва, потому что не будет меня в тебе до поры, до весны...". Стихотворение стоящее, хотя и не сохранившееся.
При перевозке в войска я влюбился в юношу по имени Петя Ефремов (оказалось, что он родился в один день со мной). Ему я посвятил такой стих:
"Ты застынешь на краю перрона,
По скамейкам спустишься к ручью,
Мой розовоносый оленёнок,
Трогающий статую мою.
Влагу носа с нежностью побега
Сочетает счастье бытия.
Подожди, понюхай льда и снега,
Оторвись от тёплого питья.
Не взрослей, пожалуйста, не надо,
Не расти ни лосем, ни конём.
Но куда ты денешься из стада,
Что тревожит воздух за углом?" (конец июня 1988 года).
А армии я писал много писем, много читал, написал такие стихи, уже напечатанные тобой, как "Нюхая соль и сталь...",
"О чём написать бы Вам на память...", "Не надо сердечно-парадных фраз, я умер..." и, наконец, "Рассвет" (я позже спел этот стих как песню). "Рассвет" писал в наряде по КПП в ГДР, в местечке Хоенляйпиш ("Высокие сосны"), где находилась наша ПРТБ ("передвижная ракетно-техническая база"), на рассвете, глядя на стволы огромных сосен, воодушевленный близким отпуском, в апреле 1989 года.
После отпуска я придумал необычный образ поэтического цикла: на немецких бланках из сбербанка я написал 20 стихотворений и посылал по мере написания эти автографы своему товарищу Лёше Виноградову (сборник этот пропал!). В твой сборник из него вошло стихотворение "Конец визита" ("Следы отпечатков пальцев глядят с папируса..."), было там стихотворение "Эпилептики", было к сожалению потерянное стихотворение со словами "Пальцы любят сидеть на басовых струнах, словно ласточки на проводах и качаться...". Да, вот ещё: в отпуске я написал "Холодно церкви стоять по колено в воде...".
Кстати, став "старым" солдатом, я ничего не написал. Успокоился и опустился... Но после досрочного увольнения студентов из армии моё поэтическое творчество снова расцвело!
Моника. Что ты думал о публиковании своих стихов?
Михаил. Да ничего! Где, как, каким путём? Пытался после армии отдать на рецензировании ряд своих стихов, но это была платная услуга, а мне было неловко просить денег у родителей (безденежье, дороговизна и дефицит наступили уже в 1989 году). Писал стихи наряду с песнями, записывая их в специальную книжку. Сама понимаешь - для творческого общения нужно иметь печатные тексты, желательно сборники...
Моника. Как ты стал печатать свои сборники? Их было три...
Михаил. История такая. Под влиянием Юрия Мамлеева (я познакомился с ним сразу же после армии), сказавшего на встрече в театре МГУ (теперь там малый храм) , что русский литератор должен быть православным, и книги Николая Бердяева "Истоки и смысл русского коммунизма", в момент тяжелого душевного кризиса я покрестился 7 августа 1990 года и, не желая принимать душу свою всуе, решил стать профессиональным литератором, для чего выбрал на семинаре по источниковедению у профессора Владимира Кабанова тему для доклада "Источники по биографии Марины Цветаевой", стал его готовить и входить духовно в большую литературу. Я стал молить Бога о Марине, сделал на двери вот этой вот комнаты шпингалет, запирался и рыдал (точнее, выл, доводил себя до горьких слёз) о ней. Стихи второго сборника я написал в этот период. Кстати, стих-песня "Две собаки" ("Я помни, мы играли, смеясь, как лая...") также была навеяна её любовной связью с Софией Парнок.
В это же время моя бывшая пионервожатая Света Казёнова предложила напечатать на своей машинке сборник моих стихов. В то же время я отдал в ремонт старую немецкую машинку своей матери и второй сборник напечатал уже на ней. Через год, по настоятельному требованию моей новой знакомой Васильевой Жени, я "издал" третий сборник "Затянувшееся прощание" (название, наверное, связано с затянувшимся прощанием со своей бывшей невестой Олей Сумачёвой). Тогда я уже был признанным поэтом, дипломантом Всесоюзного конкурса молодых поэтов, прошедшего осенью 1991 года под руковоством известного литератора, моего товарища Дмитрия Кузьмина.
Но давай прервёмся, может быть, перекусим, ты устала, родная?
Моника. Признаюсь - устала; никогда так не строчила на коленях со времен лекций в университете.
Михаил. Перекусим, выпьем чего нибудь?
Моника. Давай. А потом - гулять!
Михаил включает песню Джуни Руссо "Атмосфера" на "рабочем столе" компьютора и идёт за чаем и бутербродами.
Сцена на крутом берегу Москвы-руки в Строгинском парке. Зима, без снега, довольно тепло для декабря. Михаил и Моника идут по тропинке вдоль берега, взявшись за руки. Они приходят на крутой обрывистый берег, откуда открывается поразительная картина окрестностей, с Тушинским аэродромом, стадионом "Спартак", жилым комплексом "Алые Паруса". Отсюда видна и Астрофизика на Трикотажной, и район Сходненской, и железнодорожные пути с едущим поездом, и дома на Щукинской, и башня ФМ на Октябрьском поле, и Гранд-палас, и даже Останкинская башня - довольно отчётливо, освещенная фиолетовыми огнями. Об этом говорит диктор голосом серьёзным и вдохновенным.
Михаил. Моничка, тебе здесь нравится?
Моника. Очень. Я люблю Строгино, Москву, Россию...
Михаил. Сюда мы постоянно ходим с сыном, он тоже любит это место. Там, у поворота реки, возле разрушенного причала живёт колония уток. Представляешь, зимой они тоже здесь есть, немного правда, остальные куда-то улетают. Как они достают пищу зимой?
Моника. Где-то берут. Бог не даёт погибнуть!
Михаил. Прошлой зимой, когда были морозы, посреди реки, у поворотов, почему-то оставались промоины, и на этих промоинах мы видели уток...
Моника. Любишь уточек?
Михаил. Люблю. С детства к ним привык: у нас в Кузьминском парке было море уток, я их как-то сфотографировал и мою фотографию, представляешь, поместили в школе на выставку... А ещё были белые лебеди!
Моника. Люблю лебедей. Самые красивые животные!
Михаил. Не красивые, но прекрасные. Ты знаешь, ведь есть разница. Прекрасное - это красивое с духовной гармонией в основе.
Моника. А я прекрасная?
Михаил. Ты самая красивая женщина в мире. Красота - это исключительная ладность в мире, от мира и для мира, а прекрасное сходит свыше. После рождения Евушки ты стала прекрасной. Я не красив, но немного прекрасен.
Моника. Ты прекрасен, эти огненные глаза... Но ты и красив!
Михаил. Твои глаза прекрасны, Моника. Они выдают в тебе ангела Божия! Сладкие и уникальные глаза! Задумчивые, весёлые, серьезные и любящие.
"Твои, любимая, глаза,
Любимые твои глаза
Да минет горькая слеза..."
Моника. Мишенька, как прекрасно ты назвал меня "своим лепестком"! Лепесток - это сама красота!
Михаил. Мало кто обращает внимание на красоту и великую гармонию лепестка...
"А я хожу и мну цветы..."
Моника. Бывают минуты прозрения, не только у поэтов, поверь мне... Но лепесток! О, как это здорово сказано!
Моника прижимается к Михаилу, он целует и гладит её голову, сердце замирает в любви. Они стоят некоторое время.
Моника. Пошли домой?
Михаил. Идём.
Они уходят тем же путём по берегу, шагая быстро и уверенно, почти что в ногу.
Ночь вторая.
Моника в розовой ночной рубашке сидит на постели. Михаил садится рядом, он в узких чёрных трусах.
Моника. Раздень меня, родненький мой!
Михаил. Обожаю тебя, Моничка!
Ласково поднимает ночнушку с её великолепного тела.
Моника. Ласкай меня...
Он трогает и сосет её грудь, гладит попу, проникает рукой между ног. Она начинает сильно дышать.
Моника. Возьми меня, Мишенька!
Михаил. Как всегда? И так и так?
Моника. И так, и так, и так!
Она стягивает с него трусы и бросает красивым движением на стул.
Моника. Бери меня!
Камера гаснет.
День второй.
Моника. Миша, расскажи о конкурсе молодой поэзии.
Михаил. Дело было после августовского путча, накануне которого я вернулся из паломничества, из Польши. Состоялась первая панихида по Марине Цветаевой в храме Большое Вознесение. Была запрещена и распущена коммунистическая партия. И вот мой товарищ с курса Паша Михайлов, любивший мои стихи, показал мне номер "Московского комсомольца" с объявлением о предстоящем Всесоюзном конкурсе молодой поэзии, который готовил литератор Дмитрий Кузьмин на базе Гуманитарного фонда имени Пушкина. В жюри конкурса входили маститые поэты Левитанский, Кушнер, Жданов, Кривулин, Аронов (последний вёл поэтическую рубрику в "Московском комсомольце") и другие - их фамилии были перечислены на моем дипломе. Я послал Кузьмину три стиха (помню, что там было стихотворение "Любовь врывается форточкой в бурю..." из цикла "Скорпион"). Вскоре мне пришёл ответ и приглашение явиться на фестиваль в библиотеку на Преображенской площади. Я вместе с другими дипломантами фестиваля читал стихи со сцены перед битком набитым залом, выступали перед нами Аронов и Жданов. Через этот фестиваль, через Дмитрия Кузьмина я оказался связан с сообществом молодых литераторов "Вавилон", в котором участвовал мой одношкольник Алексей Мананников, писавший стихи по типу японских. Помню одно:
"Луна как обкусанный ноготь.
Наверно, у Бога сдали нервы."
У меня был машинописный сборник "Вавилона", который я показывал знакомым ценителям поэзии. Я участвовал, созваниваясь с Кузьминым, в заседаниях "Вавилона" в той же библиотеке, там пел песни, там прочел с триумфом "самую короткую поэму в литературе" - "Анабазис. Преображения". Ходил туда со своей знакомой Женей Васильевой.
Моника. Была ли эта организация официальной?
Михаил. В апреле 1992 года состоялась презентация "Вавилона" в Центральном Доме Литераторов, я выступал со стихами вместе с другими участниками сообщества. Был известный поэт и общественный деятель Евгений Бунимович. Кузьмин сперва приглашал меня спеть там свои песни, и я с ним встретился в верхней, большой аудитории нашего института и час пел ему. Ему понравилось, но до выступления дело не дошло. Так я стал участником этого сообщества.
Моника. Но всё же - тебя печатали?
Михаил. Всего три публикации... Вскоре после презентации Кузьмин сообщил мне, что нужно выступить на концерте в театре МГУ (ныне - храм мученицы Татьяны) на новой презентации - некого журнала графоманов, в котором страничку занимали поэты "Вавилона". Среди стихов был мой "Душа моя, Марина Мнишек..." Я пригласил на выступление Женю и мою любимую подругу Лену Боброву. Вавилонцы устроили скандал на этой презентации: Максим Скворцов прочёл мерзкое стихотворение "Всё - говно...", а завершил концерт друг Кузьмина - негодяй Ярослав Могутин с содомским стихом, после которого многие зрители демонстративно вышли из зала, и я оказался предметом нападок моих знакомых, как будто знал о предстоящем скандале! Впрочем, Хлудов давно предупреждал меня, что в "Вавилоне" правят содомиты и с ними не надо иметь дела, чтобы не осквернить своего имени. Но Могутина я встретил впервые! Хотя уже на фестивале в ноябре 1991 года один из вавилонцев читал содомский стих "Мой друг Горацио...". Кстати, Могутин стал редактором двухтомника Евгения Харитонова - известного драматурга-содомита, написавшего блестящую пьесу "Дзынь". Я оказался на презентации двухтомника в ЦДЛ, где купил книги и взял автографы у Могутина.
С Кузьминым же вышел неприятный казус, после которого я перестал посещать заведания "Вавилона". На празднике газеты "Московский комсомолец" в Лужниках в июне 1992 года, куда меня со знакомой девушкой пригласили поиграть бесплатно в дартс и попить пива, я наткнулся на эстрадку для выступления поэтов, под контролем Кузьмина. Я попросил его о выступлении (хотел прочесть новоиспечённый стих "А если глубже её раздеть...", написанный 22 июня 1992 года), но он, увидев, что я хмельной, отказал мне в довольно нехорошей форме.
Так у нас с ним разладилось.
Впрочем, я ещё раз столкнулся с "Вавилоном". Уже работая на истфиле в РГГУ и готовясь в аспирантуру, я, занимаясь в библиотеке РГБ, в апреле 1994 года, в воскресенье, наткнулся на объявление о Втором фестивале молодой поэзии, который вот уже начинался в тот момент на большой сцене Центрального Дома Работников Искусства (ЦДРИ). Я пришел туда, меня встретил Кузьмин и дал альманах "Вавилона" с напечатанным в подборке моностихов моим "Пахнет насекомыми" (это третья моя поэтическая публикация). Пригласил выступить на сцене. У меня с собой были новые стихи, я увлекался тогда "поэзией ужасов", занимаясь Фёдором Сологубом. Стихи эти у меня не сохранились, позже расскажу почему. Помню концовку одного из прочитанных стихов:
"...Я часто хожу в тот дом,
Где умерли все, кто жили.
Я вижу своё ничто,
И ужас мне тянет жилы."
Так вот, я читал со сцены перед полным залом, был благодарен Кузьмину за выступление и публикацию. Кстати, о Дмитрии Кузьмине можно много чего прочесть в "Википедии". Он издал в журналах антологию моностиха (конечно же, мои "Насекомые" туда тоже вошли), он защитил кандидатскую диссертацию по моностиху, он стал самым "скандальным литератором-геем", по словам одного издания о геях в искусстве и литературе. Но у меня есть информация, что он имитирует содом, на самом деле являясь натуралом. На это хочу надеяться...
Моника. А вторая публикация?
Михаил. Той же плодоносной зимой 1992 года я оказался на практике и сблизился с журналисткой серпуховской газеты "Совет", чрезвычайной любительницей и знатоком русского рока Таней Черновой. Она понесла для публикации в "Совете" подборку моих духовных стихов из третьего сборника размером в лист (с двух сторон). Так вот, редактор Николай Дубинкин как бы небрежно взял для публикации вторую страницу листа, пропустив главное стихотворение "Чёрны тучи, за здравие...". Взял наименее "проблемные" на его взгляд стихи, поступив по-хамски. Примерно в дни публикации "моей" газеты он внезапно умер 7 июля 1992 года, на Рождество Иоанна Предтечи.
Устала, Моничка?
Моника. Немного, мягко говоря. Давай ещё один вопрос: если зашла речь о Кузьмине, скажи, как ты относишься к гомоэротической поэзии и гомоэротизму вообще. Сейчас геи заявляют о себе всё громче...
Михаил. Любой значительный поэт внутри себя - андрогин, оба пола слиты в нём в гармоническом единстве. Только в таком смысле бисексуальность меня и привлекала. Я тоже любил некоторых особ мужского пола, но отнюдь не испытывал к ним эротического чувства. О такой любви написано в первой половине моего сценария "Белая - белая крыса", которую продиктовал мне Ангел Божий. Гомоэротизм, содом - грешнейшее, стыдное, бесовское по большому счёту дело. С такими вот негодниками из "Вавилона" я не имею ничего общего, мне противны певцы и художники-геи. Даже Чайковского я в глубине души презираю вместе с его творчеством.
Передохнём?
Моника. Давай полежим, лапостный мой!
Моника откладывает свою исписанную уже тетрадь, ложится на покрывало. Она одета в свои любимые джинсы и черную майку, он в серые домашние штаны с завязками и серую светлую майку. Он гладит её по попке, щупает это заветное и любимое её место, они целуются нежно в губы. Он всё настойчивей щупает попку сквозь джинсы, она щупает его пенис, который поднимается. Явно готовясь к совокуплению.
Моника. Давай?
Михаил. Давай! Я подопру дверь столиком, чтобы не вошли.
Моника. Подпирай!
Они раздеваются догола и ложатся в постель. Начинается "праздник" любви. Камера гаснет.
Они уже одеты, уже подмылись, она уже попила своего любимого зелёного чая, он - кофе с молоком.
Моника. Продолжим?
Михаил. Продолжим!
Моника. Миша, было ли у тебя реальное поэтическое общение, творческие контакты с поэтом, как, например, у Марины Цветаевой была творческая переписка с Рильке или Пастернаком?
Михаил. Такую переписку я имел с Димой Афониным, учившимся на моем старом курсе и ушедшим почему-то из института, уехавшим к себе в Ногинск (Богородск). Он сблизился со мной на почве моих песен, когда я пришёл из армии. Уходя из института, он оставил мне подборку своих стихов с условием никому не показывать их. Он был старше меня, внешне похож на Геннадия Хазанова, пел песни под гитару и научился писать стихи, хотя стихи его были надуманными, игровыми... Я не удержался и издал в своём "издате" сборник его стихов со своим предисловием, размножил, как обычно на ксероксе (ксерокс стоял в офисе, где я работал ночным сторожем), раздал близким его друзьям, послал ему с увещеваниями не падать духом и писать. Мы стали с ним переписываться, рассуждая в числе прочего о творчестве, о поэзии и песне, я несколько раз ездил к нему в Успенское, в большой деревянный дом на краю леса, где он жил один. Кстати, я сочинил песню на его стихотворение "Голубые танцовщицы" с музыкой из песни Булата Окуджавы. Песня, должно быть, осталась на альбоме 1993 года, который я записал для Тани Черновой.
Афонин писал мне толстенные письма-дневники, будучи сопроводителем почты на поездах, ходивших в Прибалтику, запечатывая их, как в старину, множеством сургучёвых печатей. В моих письмах к нему, которые он во время неожиданного разрыва по его инициативе в ноябре 1992 года мне выслал вместе с подаренными ему книгами, сохранились лучшие мои стихи "Ледовитое небо..." и "Строки, как нервы, как американская горка...". Последнее, очень точно изображающее соединения поэтического слова и чувства, я написал специально для него.
Моника. Тебе известно такое понятие, как "творческий кризис"?
Михаил. Кризис был искуственен. Певчую птицу сразил один негодяй, которого я до этого считал своим "другом". Он втёрся ко мне в доверие, "любил" меня и сразу после второго моего паломничества в Польшу, в Ченстохову в августе 1992 года он изменился, стал приходить ко мне на работу, оставаясь там на ночь, стал "развенчивать" моё творческое "самомнение", мои стихи, мои сборники, стремясь к тому, чтобы я "начал новое творчество" и приучился заниматься наукой. Я видел в нём влюбленного в меня душевнобольного содомита, который ввиду невозможности взаимности стал садистом, получает удовольствие, издеваясь над поэтом. Он был библиофилом, знал литературу, поэзию, философию, писал за деньги дипломные работы, втёрся ко мне в доверие, продавая и даря мне редкие книги. О нём говорил мне Афонин, что у Хлудова единственного была "пятерка" за вступительное сочинение на тему о современной поэзии.
Признаюсь, я повёл себя с ним недостойно для поэта. Нужно было не выслушивать его "интеллигентно", а послать куда подальше, как только он начал "растлевать" моё творчество. В результате, когда он написал обо мне мерзкий опус и предложил написать за меня дипломную работу (тема у меня была такая: "Восприятия романа Ф. Сологуба "Мелкий бес" как исторические источники"), я указал ему на дверь. Это было уже слишком! Но стихов я не писал после этого почти год, а год спустя стал писать уныло, стал учиться "новому", потерял стержень своей авторской гениальности, которая вернулась ко мне лишь в 1994 году.
Лучшие стихи периода "кризиса" - опубликованные в книге "Стихотворения" "Лишь бы осень не кончалась..." и "Посиди перед забвеньем...". Они действительно упадочны, глубоко печальны, хотя по-своему прекрасны...
Моника. Что было дальше? Ты говорил мне, что перестал писать стихи и заниматься художественным творчество, как только пришёл в Церковь. Что с тобой случилось?
Михаил. В 1994 году, как только я устроился в деканат на истфиле и начал готовиться к поступлению в аспирантуру на истфил, факультет Галины Андреевны Белой, известного литературоведа России, я воспрял духом. Я много читал и писал, посещал лекции и семинары на истфиле, написал такие "перлы" как "Крыс из города музыкой выведешь..." и "Данте. Ад", как и другие стихи. Я пытался писать даже пьесы.
Как ты могла понять из сказанного выше, начиная с 1990 года я верным, хотя и непрямым путем шёл к Церкви, и Бог меня встречал на этом пути. Например, мои обязательства перед Олей Сумачёвой упразднил в паломничестве, в поезде перед Варшавой старик, не понимавший нас по-русски, но сказавший мне с глазу на глаз на чистом русском языке, что Оля тебе в жены не годится, с чем я согласился и после этого стал "свободным" от нее вместе со всей дрянью, с ней связанной. В этом старике я узнал святителя Петра, когда впоследствии попал в алтарь Успенского собора и увидел фреску возле мощей этого Святого.
На обратном пути из Ченстоховы, в переполненном паломниками с фестиваля молодежи, мне предложила погадать по руке белокурая девушка из МГУ, едущая с подругой. Взяв руку, она едва глядя на неё, сообщила мне мои заветные тайны, мои взгляды на собственную жизнь. Это были два Архангела, встречу с которыми я описал в стихотворении "Кровая Мэри..." из третьего сборника.
Во время второго паломничества, в Кракове, где я работал на строительстве дома, в подвале мне приснилось 13 августа 1992 года, как Архангелы в образе космонавтов забирают меня на маленьком "космическом корабле" (я вхожу к ним, подлезая в некую землянку после взрывов, под качающимися соснами, и после на ярко-черном небе мне явилась Ченстоховская икона Девы Марии с Младенцем).
После того, как я начал поститься 4 декабря 1993 года, на Введение, я заболел тяжелыми гнойными язвами по рукам и ногам, которыми страдал вплоть до принятого мной Таинства Елеосвящения в апреле 1994 года. (Как я понял, меня околдовала моя недавняя знакомая с работы в Ценре детского творчества).Тогда же я захотел причаститься в Казанском храме на Красной площади, на Вербное Воскресенье, не был допущен, узнав от священника, державшего чашу, что нужно исповедываться и получить допуск к причастию.
В июле 1994 года (дня не помню) я проснулся и ощутил, что меня сильно сковалала невралгия. В боли и удушьи я упал на ковер и понял, что могу так погибнуть - боль увеличивалась, я задыхался. Я возопил к Богу своей молитвой: "Господи, дай исцелить забывших Тебя" и до меня тут же дошло, что нужно, толкаясь пятками о ковёр, тереть о него спину. Так, скованный, я стал растирать спину, и невралгия стала проходить. Так я уверовал в Бога, в Его теснейшее участие в моей нынешней участи. Вскоре Вадим Моисеевич Гаевский, знаменитый русский театровед, сотрудник истфила, которого ты теперь знаешь лично, попросил меня посодействовать в исцелении его лучшей студентки и поэтессы Алёны Полюшкиной (летом 2016 года я сочинил на её стихи две песни) - у неё появилась саркома ноги. Я стал молиться за неё, стал часто бывать в церкви, стал слушать проповеди. 23 февраля 1995 года ей срочно отняли больную ногу, но она всё равно умерла 13 сентября 1995 года, в день освящения Влахернского храма в Кузьминках, на моей "малой родине".
Последним же шагом на пути к Церкви и покаянию стала моя семинарская работа по философии в аспирантуре "Глубинная психология и религия", в которой я разоблачил фрейдизм в самом его происхождении (работу для экзамена я написал только год спустя со святым великомучеником Пантелеимоном - его мощи были в Москве, и я явственно ощущал его присутствие рядом с собой и помощь в написании сложной работы, за которую меня фактически выгнали из аспирантуры летом 1996 года). Поняв, что все знания, вся наука 20 века, обозначенная фрейдизмом, все гуманитарные науки в основе своей содержат ложь, и во лжи лежит весь современный мир, я потерял всё, что удерживало меня от исповеди своих грехов и воцерковления. Творчество моё, и поэзия и песня, увиделись мне пустыми и тщетными (за исключением, конечно, шедевров, которые у меня всё же были), я написал последнее своё стихотворение:
"Слова я молча довожу
До возраста переживанья.
Потом восторженно гляжу
В Божественное их сиянье.
Легко мне, словно кораблю
С немыслимым уловом.
Надеясь, верить я люблю:
С Твоим я буду Словом." (февраль 1995 года).
Я подвёл итог своему прежнему творчеству и направил мостик в своё будущее духовное творчество. То горькое, что я сделал, можно назвать вопиющей ересью. Рассматривая поэтическоле творчество 20 века как создавание "идола самого себя" (не без влияния идей "кумиров" в искусстве), я стал смотреть на свои сборники и магнитоальбомы как на "идолов". Я уничтожил свои сборники, сжёг плёнки с песнями, зная, впрочем, что мое творчество не уничтожено, оно остается у моих знакомых. Я сложил все черновики и распечатки стихов в отдельную папку и стал создавать новую филологию без фрейдистского вранья, без фрейдистской фикции, стал вплотную изучать подтекст "Мелкого беса" под руководством Ангела, стал овладевать знаниями Священного Предания, что привело меня к открытию, связанному с подтекстом "Мелкого беса" (моя единственная опубликованная тогда научная работа - тезисы конференции в Новгороде, в Антонове под названием "Дискурс Священного Предания в романе "Мелкий бес"".
Вот так вот! Поэзия и песня мои закончились на несколько лет. Но творчество продолжалось.
Моника. Глупец, ты сжег свои сборники! Как ты мог так обольститься?
Михаил. Еретиком был, и получил уже за это по мозгам! Не горюй...
Моника. Нельзя оставлять своё заветное, нельзя терять себя...
Михаил. Нельзя. Нравственная ересь также наполняет Цероквь...Ну что, второй день подходит к концу? Закусим и погуляем?
Моника. Закусим и погуляем. Что? Сын звонит? Он пойдёт с нами? Прекрасно.
Михаил. Сходим в "Вегас", ему что-то нужно купить. Купишь?
Моника. Купим, любый мой, купим. Будем ждать Лёву.
Михаил, Моника, Лёва (он может сыграть сам себя) идут по "Вегасу", покупают Лёве новый рюкзак, новые зимние ботинки, они идут в Крокус-Сити Холл, где Лёва показывает Монике "место для отдаха" с мягкими креслами и лампами, где он с отцом когда-то занимался немецким языком и читал книги, показывает дорогие машины, стоящие между пальмами и фонтанами. Моника с презрением смотрит на "элитные" бутики, в которые никто не ходит, в которых скучают в полусне накрашенные некрасивые девушки. Они приходят к ресторану с роялем, на котором лысый мужчина играет популярные в былые годы мелодии.
Они возвращаются в "Вегас" и ужинают в "Крошке-Картошке" печеным картофелем и постным капутсным салатом. Все трое постятся: идёт Рождественский, Мариин пост. Они идут дальше и восполняют свой голод суши. Они любят суши, хотя это и дорого.
Моника. То, что мы сейчас съели, согласись, Миша, не похоже на фаст-фуд!
Михаил. Фаст-фуд был в "Макдональдсе", когда этот деятель еще не постился и в Бога уже не верил!
Моника. Как ты поверил в Бога, Лёва, ведь ты долго был активным безбожником?
Лёва. Ваша великая любовь, ваша связь через Ангелов, через Бога, ваша встреча заставили меня поверить отцу и поверить в Бога, в то, что Он существует, печётся о нас, что есть Ангелы, что они могут связать двух разговаривающих людей на расстоянии в две тысычи километров, в то, что по воле Божией Ангел может совершить зачатие на расстоянии, как это произошло с вами и вашими детьми. Отец долго готовил меня к такому вот преображению, наговаривал мне кучу "больной чуши", бесил меня, верящего только своим глазам и науке, которые на самом деле не заслуживают столь щепетильного доверия... Я читал отцовскую работу о фрейдизме...
Моника. Уверовать можно и путем размышления, но всё же к Богу люди приходят чаще всего, убеждаясь в "мистике" на собственном опыте. Пошли домой?
Михаил. Пошли, родная! Пошли.
Идут мимо множества людей у "Макдональдса", спускаются по эскалатору, выходят на улицу. При плюсовой температуре идёт снег и тает.
Михаил. Некторое обновление!
Моника. Да, обновление в нашей книге!
Ночь третья.
Михаил моется под душем, вытирается, выходит из ванной, входит в комнату. В квартире темно, все уже спят. Моника лежит голая на боку поверх одеяла и читает книгу на планшете. На ногах её теплые носки, скорее для вида, чем для тепла (в квартире хорошо топят, а на улице - ночная температура минус один). Она знает, что Мишу возбуждает голая Моника в тёплых носках. Трусы Михаила оттопыриваются, когда он видит голую попку своей возлюбленной.
Михаил. По-русски или по-итальянски?
Моника. Что, любить будем друг друга?..
Михаил (смеется). Читаешь - по-итальянски?
Моника (поправляет). На итальянском, мне так комфортней и проще, и быстрее, и легче усваивать и справляться со сложными словами и оборотами! Но ведь я хорошо говорю и пишу по-русски?
Михаил. Отлично! Прильнём друг к другу?
Моника (продолжая читать). Давай (поводит попкой, как бы предвкушая его прикосновения).
Он снимает трусы, одевает "для верности" теплые носки и прижимается сзади к Монике. Они наслаждаются скольжением их тел, он нюхает её густые роскошные волосы, гладит попку внутри, потом пенисом водит там же и упирается в анус. Она выключает планшет и гладит его руками из-за спины по бедрам и ляжкам.
Моника. Возьми глицерин...
Камера гаснет.
Михаил просыпается и будит мирно спящую на спине Монику.
Михаил. Хочу тебя спереди! Ведь у тебя безопасные дни?
Моника. Да. Полижешь?
Михаил. Конечно. Вылезай из под одеяла!
Моника. Нет, ты залезай ко мне под одеяло. Так интересней, как в детстве в домике...
Михаил залезает под одеяло и Моника блаженно улыбается. Лампа на столе включена и светит прямо на них.
Камера гаснет.
День третий.
Моника. Приступим?
Михаил (восседая за столом и дослушивая на компьютере песню "Дип Пёрпл"). Приступим!
Песня заканчивается и Михаил выключает свою "машину" - чтобы отдыхала покамест.
Михаил. Ну, спрашивай!
Моника. Поговорим о твоем понимании поэзии! Что такое поэзия?
Михаил. Поэзия - это сочетание образного слова с символизируемым образом.
Моника. Что такое символ?
Михаил. Это - образо-знак, обладающий многозначностью как в создании, так и в восприятии. Имеется в виду художественный символ.
Моника. Понимаю! Может ли быть прозаическая поэзия?
Михаил. И в положительном, и в дурном смысле! Могут быть прозаические стихи, может быть и поэтическая проза. Взять хотя бы стихотворения в прозе. Но многому в поэзии служит ритм. Впрочем, ритм может быть и в прозе. В расстановке и смене предложений, в следовании образов, в общей композиции.
Моника. Как ты относишься к белому стиху, к верлибру?
Михаил. У этих поэтических форм больше возможностей, чем у обычной ритмизованной и рифмизованной поэзии. Они свободны, а поэтому к ним отношение более объективное.
Моника. Как ты объяснишь понятие "моностиха"?
Михаил. Это самая простая и самая адекватная форма поэзии размером в одно предложение, словосочетание. Могут быть полимоностихи, состоящие из двух или нескольких маленьких предложений, составляющих одну словесно-образно-символическую формулу. В моностихе наиболее точно, просто и объективно выполняется то, что ты записала как определение поэзии.
Также моностих обладает свойством знаменования. Простой пример - эмблематическое значение моностиха.
К тому же, моностих - это квант как крупного поэтического проиведения, так и своего собственного восприятия.
Моника. Какая роль игры в поэтическом творчестве?
Михаил. Скажу так: поэзия - это игра с серьезным лицом и веселящимся сердцем. Хотя часто сердце и плачет, но сам кураж, само поэтическое вдохновение предполагает то ли возбуждающие "пузырьки в голове", то ли "бабочек внизу живота". Игра в слова - это обычный поэтический навык, в крупной поэзии это - лишь элемент, составная словесной грамотности.
Моника. Какое значение изображения реальности в поэтических произведениях?
Михаил. Большое, решающее, хотя импресьон также значителен, но - как элемент, а не как принцип. Принцип - это реальность. В поэзии - реальность прежде всего внутренняя, в прозе - прежде всего внешняя. Отделить такую реальность от собственного импресьонированного бытия - признак поэтической зрелости. То есть уйти от образного слова (во всём своём бытии!) к символизированному образу. Это - как тело и дух. Дух животворит! Тело - образы, дух символы!
Вспомни, в нашем сборнике есть заметка 1998 года о том, что я стремился в поэзии из-под "ткани синей" к настоящему голубому небу (голубое небо пропитано золотым солнечным светом!). Как раз вернулся в поэзию я после четырехсполовинойлетнего перерыва с духовным багажом, не позволившим мне уйти под "ткань синюю". Как словесничество, так и игра в слова стали лишь элементом перед главной целью изображения реальности в её одуховненном аспекте. А теперь из ткани я шью как портной, как модельер...
Итак, реальность - главная цель в поэзии. Реальность собственного восприятия - в том числе, но восприятие должно быть при этом объективным и символизированным.
Моника. Какова роль песенного в поэзии?
Михаил. Для меня это - важнейший вопрос. Я ведь - менестрель, я ищу достойные поющиеся стихи, порой сами создающие мелодию звучанием слов, ритмом, даже образами. Поэзия родилась из песни - это знает всякий. Песня - величайшая художественная форма, сочетающая знак, образ и символ музыки с образом, символом и знаком поэзии. В таком случае именно уникальные песни менестрелей являются верхом художественного творчества.
Моника. Как ты расцениваешь народную песню?
Михаил. Не всяк монах, на ком клобук, как говорил Навернабис. То же можно сказать и об элитарной песне. Но, что ни говори - шила в мешке не утаишь. Великое непременно должно быть народным!
Моника. Наконец скажи мне, Мишенька, как ты расцениваешь свою поэзию? Почему Бог назвал тебя величайшим поэтом?
Михаил. Сила, певучесть, красота, простота, правдивость, величие, во многом - гениальность. Совершённость в Боге. Величайший - конечно же по значению в изображении реальности. Без моей поэзии после "духовного послушания" не было бы этого величия.
Моника. Интересно, а какое из твоих стихотворений Бог называет лучшим?
Михаил.
"Саван саванны
утопшего в грязи слонёнка
Воды размоют - и он
поплывёт к своей маме
Словно в беге толкаясь
в воде ногами
Лев наблюдающий пустит
слезу и гриву свою взъерошит
Чуду порадуюсь
Я не грущу о прошлом"
Моника. Прекрасно. Это действительно величайшее. Это будет знать каждый ученик начальной школы! Ты упомянул слово "гениальность". Что оно обозначает?
Михаил. Можно считать, что исключительные способности, способности творить принципиально новое, связь с духом в акте творчества. Действительно, ведь гений это - изначально помогающий дух. Но гений - это поэт-дух. У него всё получается лучшим. В отношении же специфики поэзии скажу, что талант тяготеет к словесно-образной связи, гений же - к символическо-образной. Так что, гениальность изначально заложена в творческом призвании поэзии.
Бог говорил, что я стал гением в 1993 году...
Моника. Прекрасно! Миша, ты говоришь о своих лучших стихах, которых нигде, во всяком случае, пока - нет. Что с ними случилось? Что произошло с твоими черновиками, как известно, несущими в себе печать духовного общения, творческой энергии, неповторимой информации о творческом процессе?
Михаил. Знаешь, Моника, по воле негодяя-иерея я стал поэтом-самоубийцей, за что немало настрадался от Бога и Ангелов. В 1997 году, когда я уже работал учителем в школе, дворником на Патриаршем подворье в Зарядье, "левитом" при подготовке патриарших служб в Кремле, стеклопротирщиком и чистильщиком в бывшей фирме "Заря", мой духовный брат Андрей Ротов, друг Патриарха, посоветовал мне исповедовать грехи своего творчества. Для этой цели я даже купил самый дешевый компьютер - первый Айбиэм 1981 года выпуска с монитором ЕГА, венгерского производства, купил, хотя семья голодала, у меня был новорожденный сын. Купил и стал писать исповедь - исследовательскую работу о своем творчестве с точки зрения христианских заповедей. Написал за полтора месяца и пошел к "своему" иерею - Георгию Крылову, прослывшему за "учёного" священника. Так вот он, прочитав мою объёмную работу, стал оскорблять эту исповедь, после чего я впал в уныние и его речи о тщетности и ненужности моего творчества привели меня к "роковому" вопросу: "Что мне делать с текстами?" - "Сожги", - посоветовал иерей, и я, навечно сделавшись глупцом, взял свою "заветную" папку и на помойке ночью стал жечь остававшиеся у меня стихи. Ко мне подошла бродяжка с овчаркой и горько сказала: "Каешься..."- Я сразу почувствововал, что это "неуспокоенная" Марина Цветаева. Потом Ангел, спустя много лет, объяснил мне, что Бог попустил это самоубийство для спасения и возвеличения "погибшей" Марины.
Но иерея Крылова, ныне настоятеля строгинского храма, бывшего благочинного, единоверца, Бог в 2014 году приговорил к скорой мучительной смерти "за убийство боксёрским ударом в переносицу духовной поэзии".
Моника. Горько это... Но Марина!
Михаил. Спрашивай дальше. Может передохнём?
Моника. Давай выпьем моего любимого гранатового сока!
Наливает из бутылки сок и крупными глотками они пьют, почти синхронно.
Михаил. Не люблю смаковать питье!
Моника. Я тоже! Продолжим?
Михаил. Дай отдышаться!
Смотрит задумчиво на выключенный монитор - такие воспоминания его снова и снова огорчают. Они опять начинают работать.
Моника. Расскажи, как ты вернулся в поэзию?
Михаил. В 1998 году я захотел писать детские стихи для Лёвы, получились только православные сказки для "Лёвушки". Единственный кое-какой детский стих - "Жили были два тюленя..." Дальше. Когда я с женой и пасынком уезжал в Дивеево в августе 1999 года, когда чеченцы напали на Дагестан и к власти пришёл Владимир Путин, я впервые оставлял двухлетнего Лёву без своей защиты, без своего контроля, с бабкой и дедом. Я чуть не плакал и по ночам писал ему стихи (одно стихотворение - "Слава Богу, ты родился..." - в нашем сборнике). Также осенью на День Учителя на концерте выступала моя одиннадцатиклассница Ксения Фомина, читая осеннее стихотворение под музыку Чайковского. В автобусе я вдохновился и написал ей стихотворение "Густая осень снова наступила..." В 2000 году меня "прорвало" весной, перед и после Пасхи, духовными стихами. Прямо изобилие было! К сожалению, не сохранилось стихотворение "Взыскание погибших".
Ещё один этап - песенный сборник "Аминь" из 19 песен проповедническо-эсхатологического характера (в сборнике тексты "Ива Иова" и "Темнеющий ангел"). Знаешь, я готовился к смерти в конце лета 2001 года. В течение полугода постоянно писал и работал в библиотеке. Писал я богословско-публицистические работы "Число Соломона" (о числе 666 и об Антихристе), "Портретное сходство" (о Владимире Путине как "точном образе" Арнольфини с известной картины Ван Эйка), "Псевдобогослов" (о Псевдодионисии Ареопагите и его "Ареопагитиках"), "Терновый венец для Антихриста" (о Кирсане Илюмжинове как носителе образа ожидаемого Антихриста), работу о "евангельском" содержании романа "Мастер и Маргарита", ставшую первой частью моей будущей книги. Работал с огромной энергией и тексты песен написал где-то за месяц.
К счастью, альбом этот сохранился к некоторых моих знакомых, в их числе - у иерея Димы Недумова, моего однокурсника.
К счастью, я остался жив, а главное событие вместо моего "ухода" - это атака на башни-близнецы 11 сентября 2001 года и начавшаяся война в Афганистане. Я стал исследовать роман "Мастер и Маргарита", вскрывать его подтекст, постоянно ездил в Историческую библиотеку и дома писал, работал вплоть до июля 2003 года, когда уже "познакомился" с тобой, моя сладкая, и с твоими фильмами, когда полюбил тебя и исследовал фильм "Необратимость", в течение полутора месяцев написав работу "Необратимость "Необратимости" и послав ее тебе во Францию, надеясь на дружбу. Но полюбил тебя очень и ждал 13 лет! Много чего случилось - мы ведь все тайны раскроем в книге "Моя жизнь", которую я тебе скоро надиктую.
Моника. Но о стихах то, о стихах...
Михаил. Большущее стихотворение "Сыну" я сочинял, когда посылал тебе письмо, когда сына увозили в Германию, и я собирался "исчезнуть" в Италии у тебя, готовился на время оставить сына, записал для тебя сборник "Юные песни". Осенью, зимой и весной 2003-2004 годов я писал стихи для тебя и о тебе, собрал их в сборник "К ней" (посвящается Монике Беллуччи) ("Слоненок", "Лев смотрит на слонов...", "О, интересная страна..." и другие стихи в книге). Я многое перенес за это время, а закончилось это горестно - Бог вместе с Иисусом посетил меня и сделал меня юродивым, чтобы обрести мне святость уже в этой жизни. Я попал в психушку с "тяжелой формой голосов", но никогда не скрывал, что разговариваю с Богом и Ангелами (в больнице написал "Реквием" - "Саванна - саван на...", после нее, спустя месяц - стих-песню "Подожди меня у края, у крайнего..."). С тех пор я много раз побывал в "Ганнушкино" (Бог делал из меня "сумасшедшего", руководя моими действиями), я потерял работу, я стал инвалидом, до сих пор мне делают уколы как безсрочному инвалиду, живущему на пенсию в 16 тысяч рублей. Но уже в 2014 году (7 июля) Бог сделал меня Ангелом, дал мне тебя, дал мне величие...
Моника. Как и что ты писал в период своего юродства?
Михаил. Меня пичкали таблетками под угрозой отлучения от сына, я не мог выспаться, я был заторможенным. Какая мерзость! Как глупы люди, верящие преступникам-психиатрам! Ведь я всегда говорил, что разговариваю с Богом, Который хочет, чтобы я был юродивым Его ради. Не верили, гады! Не верят! Голоса, шизофрения! А когда обильное творчество налицо - мания, уколы, клопиксол, от которого как кол во всём организме и "потолок" для вдохновения (так было весной 2008 года, когда я написал 6 сценариев для тебя в течение 10 дней, сценариев конца 2008 года - 3, общей сложностью 9 сценариев под псевдонимом "Божий").
По порядку: с августа 2004 года по октябрь 2006 года я занимался переложением ритмом для пения Псалтири (книга такая уже вышла, на диске "Лучшие песни" есть спетый псалом 50). Наряду с этим, работая в архиве сети магазинов "Копейка", я изучал творчество Блока, Цветаевой, ища в книгах стихи для песен. Кстати, после сочинения всех песен на стихи Марины мне приснилось, как она, сверкающая, золотоволосая, молодая, красивая приобщается к Ангелам Небесным. Это было осенью 2006 года. Стихи 2006 года навеяны чтением стихов Марины ("Он говорил: я умираю...", "Когда влюбляются...", "Мы бежим с тобой по полю..."). Расскажу еще об одном знаменательном событии. У нас в гимназии 1519, где я работал учителем истории и обществознания, в конце ноября 2007 года был открытый урок 11 класса, посвящённый Марине Цветаевой, проходивший в библиотеке. Я предложил спеть свои песни на её стихи (кассета, которую ты уже имеешь, под названием "Песни 1986 - 2007 годов" была тогда уже записана, песни я петь мог и "умел", только вот слов я запомнить не могу - это моя слабость, я пою и записываю по написанному, ты ведь знаешь, вместе записывали). Я должен был спеть три песни - "Никто ничего не отнял...", "Знаю, умру на заре...", "В синее небо...". Текста песни "Знаю, умру..." полностью запомнить не мог, но как только сел за парту напротив известной фотографии Марины, она громко и очень согласно с образом на фотографии стала со мной разговаривать, "своим" глубоким голосом. Я заплакал, она обещала мне "петь вместе со мной", если буду путать слова. Такая вот была встреча у меня с ней!
Последние стихи мои до почти что семилетнего перерыва в творчестве - "Ды" и "Еве". Они оба - о Еве, девочка с альбомом - это тоже Ева, моя дочь! В январе 2008 года, когда я был в психушке, Бог запретил мне сочинять стихи (причины - в книге "Моя жизнь"), но сценарии и песни я ещё сочинял. И чудо было: в своих записях на сложенных листах я обнаружил стихотворение весны 2008 года, написанное "моей" рукой, в моем стиле, но я его не писал и не мог, так как был под запретом. Это Бог написал Сам стихотворение "Деревце ты моё, деревце..." обо мне и Еве и вложил в мои бумаги. Ещё одно Божие "моё" стихотворение - "Мой ум - безпризорник..." весны 2004 года.
Моностихи я начал писать вместе с Ангелом весной-летом 2014 года. С конца лета 2014 года Бог разрешил мне писать, когда я вдохновился в психушке повестью Тургенева "Записки мёртвого человека" (так вроде?) и написал сыну стихотворное послание о цели жизни как жизни для Бога. Потом я написал стихотворение о старшей медсестре Наташе, которая призналась мне в любви, а также стих о своём пенисе и импотенции (в сборник "Хочу слова спасать!" они не входят). С октября 2014 года я постоянно писал работы для Церкви. По ходу дела и стихи, совершенствуясь в моностихе и в новом образе простых и ёмких произведений о главном. Всё это - в "Новых стихах", если говорить о традицонной форме, ты можешь это прочесть, но издаю я из этого лишь немногое. Раскрою тебе тайну: Виноградов, предложив мне опубликовать мои стихи в портале "Стихи. ру" после выхода в свет моей первой книги "Избранное" тиражом 57 экземпляров, околдовал мою поэзию, "располовинив" три стиха и сделав ещё некоторые гадости с текстами. Наверное, он надеялся, что я не найду этой публикации (у меня в доме тогда не было Интернета) или не замечу, или не пойму. В августе 2016 года я буквально заставил его опубликовать эти стихи, как надо (в портале - Михаил Аблаев 3), и колдовство своё он сам же и устранил, после чего со мной перестал общаться. И слава Богу, Который гада без кары не оставит! С этого времени я начал возрождаться как поэт, много писал, "набивал руку", часть этих стихов осени 2016 - весны 2017 годов войдёт в сборник. Ещё одно значительное событие - смерть Евгения Евтушенко в начале мая 2017 года. Охватив своими антологиями и лекциями едва ли не всю русскую, прошлую и современную поэзию, этот колдун поставил "преграду" для Божиего духа в поэзии, напустил бесов на всех современных российских поэтов. Но со смертью колдуна колдовство проходит, если не иметь в виду колдовства текстового, художественного, оставшегося в произведениях, в книгах или фильмах (по нему я едва ли не единственный специалист из честных людей на Земле). Но надеюсь, что такого, как сделал Виноградов, Евтушенко себе не допускал и колдовал другими доступными ему способами. Впрочем, остались его антологии, которыми я займусь в ближайшее время, и ты работу издашь. Результат налицо: у меня появился сильный дух, поэтический ум, умные поэтические вдохновения, в чём ты можешь убедиться на примере стихов начиная с мая 2017 года. В определённом смысле я снова дошёл до вершин, написав поэму "Русское величье".
Моника. Третий день нашей книги закончен! Поедим и пойдём гулять.
Михаил, оставшись один в комнате без Моники, перед иконой говорит:
- Боже мой, как я счастлив! Благодарю Тебя, Боже, за Монику и за творчество моё, за славу мою, за все предстоящие славные дела мои! Боже мой, любимый, хорошо, я буду сдержан, как Ты просишь, я буду сдержан и трезв..."
Михаил и Моника идут за руку на крутой берег Москвы-реки по нововыпавшему снегу, по подмороженной земле, как по белому листу бумаги.
Моника. Новая тема - и вот, чистый лист на земле! А может, облегчение после трудных воспоминаний?
Михаил. Мне не было трудно, но стало легко. О песнях говорить легче и меньше. Может, придётся растягивать наши тексты до шести дней и больше любить друг друга. Моника смотрит ему в глаза своими прекрасными "миндалинами" и очень добро улыбается. Молчит.
Михаил. Я тебе уже рассказывал, как после того, как я стал постоянно разговаривать с тобой после 3 сентября 2015 года, мы с Лёвой увидели здесь яркую радугу, выходившую "из земли" оттуда, где живут утки, от причала, и входившую "в землю" напротив нас, на заброшенном аэродроме. Такое вот это благословенное место. Я позже расскажу тебе о нем важную тайну, хорошо?
Моника. Хорошо, любимый! Ты мой, ты мой, Миша, ты мой муж и спутник в вечности и в этой долгой нашей жизни!
Она прижимается к его груди и он гладит её голову поверх платка.
Ночь четвертая.
В темноте они, голые идут, вместе подмывшись, в обнимку по тёмному коридору (в кадре слышны лишь их тихие голоса). Он входят в освещённое лампой пространство и залезают под одеяло. Выключают свет. В темноте - голоса.
Михаил. Тебе хорошо? Как я тебя вылюбил?
Моника. Славно вылюбил, очень радостно мне!
Михаил. А знаешь, Моника мы ведь будем заниматься этим до глубокой старости!
Моника. Как уж нас хватит...
Михаил. Наш эрос очень важен для мира. Так нам Бог с тобой говорил. Помнишь?
Моника. Помню. Мы действительно любим друг друга очень бурно - представить только, в нашем возрасте спустить два раза в сутки! Кто-то говорит - угасание чувств, раз в неделю супругам в сорок два, а я в свои пятьдесят три два раза в сутки кончаю во время совокуплений по шесть-восемь раз!
Михаил. "Мы молоды, пока мы живы..." Помнишь - "Стань богом...".
Моника. Как же забыть? Это ты во время кризиса творчества написал?
Михаил. Да, написал, и спел, и записал в 1993 году. По поводу "пока мы живы": я только в этом году понял вопрос Девы Марии, заданный мне в декабре 2007 года, накануне наших с тобой первых встреч: "Не отвратишься ли ты от сморщенной, старческой женской задницы?" Только теперь понял, что наша с тобой эротическая любовь будет продолжаться едва ли не до конца. Как у Сарры с Авраамом.
Моника. Как у Адама с Евой!
Они засыпают в обнимку, и им обоим снится ангельское пение. Оно звучит в кадре.
День четвертый.
Моника. Расскажи мне, любимый мой, о первых своих песнях.
Михаил. Первые песни - естественно, без пения и гитары, - были написаны в 1980-1981 годах, когда мне исполнилось 11 лет. "Зачем на белом свете высокие дома, и маяки, и мачты, зовущие в туман..." - первая, написал в постели, болея. Вторая - "Берёза" на музыку "Баньки" Высоцкого - о питье березового сока. Написана была на даче, поздней весной. Когда отец купил новый магнитофон в 1981 году, то он сочинил песню про доктора Айболита, и мы с ним её спели и записали несколькими вариантами. Я играл на подаренной мне мандалине (на одной струне), а отец стучал ритм на чемоданчике.
Вернулся я к песне в сентябре 1983 года, в тринадцать лет, в 7 классе, на новой квартире, когда сблизился с Егором Никитиным, жившим в соседнем доме и ходившим в мою школу, в мой класс в другой микрорайон. В первый же день от подрался с одноклассником из-за шпажки для сыра и ходил с разбитой губой, за что получил прозвище "Блямбула". Я стал называть его проще, удобней - "Бля". Так вот, дежуря на первом этаже школы, на дверях, на уроках, мы с ним решили создать ансамбль для исполнения "блатных" песен, назвать его "ПАС" ("Памяти Аркадия Северного"). Мы тогда написали тексты для двух песен. Он стал учиться играть на гитаре у моего брата (старше меня на пять с небольшим лет, твой ровесник, Моничка, 1964 года рождения). У меня тогда дома были две братовы гитары, брат увлечённо играл и пел. Так вот, в январе 1984 года, на зимних каникулах, мы с Блёй записали альбом песен, не совсем приличных, не совсем, мягко говоря, хороших, но вот две песни на мои слова на нём были хорошие: "Листья осенние" и "В тени давно минувших лет...", вошедшая в мой альбом "Я - менестрель". Итак, я только пел. Он играл и пел. Я выучился у него основам игры на гитаре и стал сам петь, играть и сочинять песни. Первая моя "сольная" песня - "Песня о буревестнике" А. Горького, которую я таким образом "учил наизусть" к уроку литературы. Так же случилось со стихом А. Пушкина "Цветок". Мелодии - ни какой, зато ритм и увлечённое пение. Были песни той весны, такие как "Толстый бай" (летом мы исполнили и записали её на даче с группой "Дачники"), "Вечные переселенцы", "Проносятся годы, и все мы стареем...". Первая удачная песня марта 1984 года - "В горах Афганистана". В июне месяце я сочинил песню "Слышишь, Мадонна..." (я любил девочку по имени Маша, так что образ Марии мог выкристаллизоваться из моего любящего воображения). Песня эта также записана в сборнике "Старые песни". В июле месяце на даче мы с компанией организовали группу "Дачники" (две гитары, ударник-шлем, творческий запал и вдохновение), заглавным хитом нашей тридцатиминутной записи стала песня "Гомо-мо" о гомосеках, которые собираются на площади Пушкина и предлагают "попить кофейку". Смысл припева я понял только недавно: "гомо-мо" - это человек Московской области, почти что "чмо", это мы, дачники, были "гомо-мо".
Мы пытались играть и в 1985, и в 1986 годах, но мой запал, мои новые песни "уходили в песок" лени и безразличия моих товарищей по творчеству. Может, у Ивана Рыбина, чей был магнитофон, на который писались песни, и сохранились эти раритеты - песни более умелые и серьезные. Кстати, мой альбом "Аминь" я хотел записать с новыми "Дачниками" (название символическое для эсхатологического "ухода из городов", где властвует Зверь) - то есть со старым институтским приятелем Ильей Александровым, но записал в одиночестве, хотя и на даче, в специально оборудованной "студии".
Из песен осени 1984 года вспомню "Ночную Москву" (слова из этой песни озаглавили ещё не написанный альбом песен о москве), "Я помню, как мне в детстве..." на стихотворение Андрея Дементьева, "Рулетку", которую мы неплохо записали в две гитары с Блёй.
Итак, в 1984-1985 годах началась школа творчества, я учился петь песни таких менестрелей, как Александр Розенбаум и Александр Суханов, многое воспринял от своего "учителя" Димы Тарутина, которого любил, друга и сверстника моего брата, пел "для мальчиков и для девочек", развивал голос. Осенью 1985 года я сочинил уже две серьезные, "взрослые" песни "Облако" и "Луноцветы" на стихотворение Игоря Кобзева (обе - на альбоме "Я - менестрель"). Как же: забыл упомянуть песню "Дни проходят, как сон..." ( сборник "Старые песни") и "Дети Ливана" - политическая песня мая 1985 года с красивой мелодией. Где-то в конце 1984 года я завел специальную "амбарную книгу" для текстов песен, наклеил туда свою прекрасную фотографию двенадцатилетнего возраста с дедовым ружьем, сделанную отцом осенью 1982 года, написал эпиграф: "Мне говорить, а вам - судить". Эту книгу я порвал и сжег, когда "разбирался", воцерковившись, со своим "недостойным" прошлым. Боже мой, каким глупцом я стал в Церкви, какой это вредный опыт - рвать с "греховным" прошлым. Как вредна монашеская идея для верующих людей, сколько отталкивающей заразы выходило и выходит из церковных, особенно монастырских, стен в мир, отталкивая ищущих людей! И всё эта Иисусова ересь "отвергнись себя", дополненная подделкой греков о ненависти к своей душе!
Моника. Успокойся, всё напишем в "Моей жизни"! Бог тебе велел!
Михаил. Бог велел... А ты знаешь, что Василий Розанов теперь оказался в Раю?
Моника. Да ну?
Михаил. Точно. Ну, спрашивай дальше!
Моника. Когда ты почувствовал себя состоявшимся менестрелем?
Михаил. Я понял, что стал "профессиональным бардом", в апреле 1986 года, в 16 лет, когда сочинил песню "Осень в деревне" (она в сборнике "Старые песни", если ты помнишь).
Моника. Помню, хороший мой, помню!
Михаил. В те же дни сочинил песни с красивыми мелодиями "Моцарт и Сальери", "Гражданская война", летом - "Дождь", "Серебряные пули", "Лес бледнел", "Скачешь ты прерией пыльной..." Последняя песня - плод драки с деревенскими вороновскими пацанами, приехавшими мстить нам за наших девочек Машу и Аню. Их было пятнадцать, нас трое, я ринулся в самую гущу гадов, бил наотмаш, после чего меня окружили и забили ногами восемь парней прямо посреди нашей дороги - Калужского шоссе (был вечер, в июле 1986 года). Мне повредили нос - ты меня прекрасно видишь и знаешь, - я был залит кровью, но мой "подвиг" оттянул силы нападавших от моих товарищей, которые отбивались и отступали, и по морде вовсе не получили. В результате оказались они в выигрыше и при достоинстве. Единственно, кто меня заметил и пожалел, была Маша, любимая моя девушка, с которой я к тому моменту уже разобрался и давно не имел на неё претензий. Но петь и сочинять-то я стал, наверное, из-за любви к своей любимой Маше Бирюковой, вот оно что!
Так вот, я пришел домой в окровавленной футболке и сочинил "ревущую" песню с стиле рок, напоминающую испанские мотивы, с баррэ и жестким вокалом.
"И та проучишь мерзавцев,
Что стоят на пути.
Смерти не надо бояться,
Еслит она впереди."
Вот так вот!
А осенью началось большое! Мы изучали в десятом классе поэзию "серебряного века". Я читал стихи и сочинял песни. Так появились "В дороге" (Анненский), "Белые ночи" (Блок), "А вы могли бы?" (Маяковский). Вот она, моя магистральная дорога в песенном творчестве - "осеменять" крупные произведения своей музыкой и своим исполнением. Вот на этом я и остановился летом 2016 года, записав 7 часовых альбомов песен на чужие, в основном, стихи.
Также осенью 1986 года, в ноябре я написал программную свою песню "Я хотел бы улыбаться..." (тот же сборник "Старые песни"), в начале 1987 года - "Прощание с родиной" на мотив полонеза Огинского. Была также красивая песня "Я тебя украду" по поводу одколассницы Яны Юры, которую любил и которая любила и до сих пор любит меня. Ей я также посвятил своего "Дворника" августа 1987 года. В апреле 1987 года я написал еще одну крупную песню - "Мое обществоведение", написал на природе, за кольцевой дорогой, углём на бересте берёзы - так вот меня осенило!
Сейчас напротив этого места - магазин "Твой Дом", а тогда на месте "Крокус-Сити" было мякининское поле. Мы там катались на лыжах, и летом, и весной гуляли тоже.
Моника. Милый мой, Мишенька, забыли мы написать о твоей поэтической книге! Как она появилась?
Михаил. В ноябре 2012 года отец предложил мне издать за свой счёт мою книгу в маленьком издательстве при институте МЭИ. Я подготовил сперва книгу псалмов, которую ты издаёшь теперь в Италии, потом - "Избранные стихи" из подготовленных еще в 2008 году текстов и найденных на полке у отца моих трёх сборников. Завершающая статья "Мнемая земля" была написана в 2008 году, в марте, в психушке, в период необычайного вдохновения, когда я ждал тебя, любимая моя Моничка, ждал, что ты придёшь ко мне прямо туда, что тебе сообщат мой адрес, или Бог укажет, Ангел приведет, что ещё? Ждал тебя Моника, когда ты рыдала по ночам после наших декабрьских размолвок, рыдала и, зареванная, снималась в "Человеке, который любит". Тяжёлый фильм!
Так вот, отец издал сборник, почему-то названный каким-то негодником "Избранное", издал за двадцать шесть тысяч рублей, что было относительно недорого для тиража в пятьдесят экземпляров. Набирал я книги сам, на отцовском компьютере, мой "музейный" единица-двушка для этой цели не годился (он сгорел у меня в августе 2013 года, и я купил за свои пенсионные сбережения самый дешёвый, но прекрасный современный компьютор, которым пользуюсь и надеюсь еще пользоваться). Я раздавал книги родственникам и друзьям, и вот тогда Виноградов по требованию своей жены-поэтессы предложил пустить подборку моих стихов в Интернет, на портал "Стихи.ру". Ты ведь, родная моя, смогла прочесть у себя в Италии мои стихи, прочесть перевод их Еве.
Ну, что дальше?
Моника. Как появилась песня "Жираф"?
Михаил. Просто. В журнале я прочел стихотворение Гумилёва ( его я слышал и раньше в исполнении актрисы, моей любимой Евгении Симоновой), и тут же спел под "испанский" ритм и бой, которым я, как специально, до этого увлекся и овладел, спел 24 мая 1987 года, перед последним звонком, спел и записал на магнитофон, и пел всю оставшуюся жизнь вот уже тридцать лет. Даже в дни моей инвалидской горечи, когда Ангелы запретили мне петь, играть и сочинять песни осенью 2008 года, я пытался петь и играть Лёве "Жирафа", чтобы возбудить в нём интерес к любимой некогда песне, уважение к себе и к песне как таковой. Извинялся, каялся, но пел, пару-тройку раз "Жирафа"!
За день до "Жирафа" сочинил "Дождь со снегом", песню в стиле рок. История этой странной без предисловия песни такова: попав впервые на слёт КСП ("Клуб самодеятельной песни") - смотр гитарных школ, на котором собирался выступить с песней, для этого специально написанной - "Поэтическому собранию", - я услышал у нашего, вдовинского и евстигнеевского костра (Вдовин - кустовой Северо-Западного куста, Евстигнеев - руководитель гитарной школы МИСИСа (Московского Института Стали и Сплавов)), рассказ некоего молодого парня по прозвищу Клайпеда о том, что вот теперь, во время перестроечной конференции комсомола молодые люди собираются в центре Москвы у памятника Гоголю на Гоголевском бульваре и публично сжигают свои комсомольские билеты. Об этом я и написал песню спустя полтора месяца после слета гитарных школ, на котором я, не будучи позван для выступления со сцены (не было в списках школы 129!), в отчаяньи побрел с гитарой в лес и прибился к костру Димы Аксёнова - знатока и коллекционера авторской песни, который завел со мной знакомство (узнав, что и как я пою) с целью просвещать меня в отношении бардов и менестрелей и делать отменные записи моих песен на своих магнитофонах высшего класса. С кустовым Женей Вдовиным, который собирался взять меня солистом в ансамбль куста "Мышеловка", я в тот вечер разошелся и так больше ни разу не встретился.
Такая история. После экзамена по истории я сочинил песню "Записки сумасшедшего лакея" ( опять же сборник "Старые песни"). Не спорю - сперва, чаще всего, появлялась музыка, в лучшем случае фраза, а после писался текст, поэтому тексты моих ранних песен уступают музыкальному содержанию, устаревают и являются относительными достижениями в отличие от музыки. Такие вот песни пошли в крамс - для значительного поэта вспоминать и петь такое просто позор, стыдоба. Но моя яркая музыка внутри меня явно ждала большой поэзии для песен, подобных песням этого, 2016 года, лета.
Еще одна яркая песня, за которую мне, однако, стыдно и от которой я отрекаюсь - песня в стиле рок "Идолы горят". Вот её припев:
"Идолы горят.
Идолы стоят.
Полотняная печаль,
Руки тонкие обвей,
Унесу тебя в леса от людей.
На полянах колдовских
Срубим идолов своих,
Только что ж струится кровь
Из грудей?".
"Полотняная печаль" - это, конечно, Таня Калугина, восьмиклассница, по словам Божиим - "самая красивая девушка России", в которую я был сильно влюблён в апреле-мае 1987 года, перед самым своим выпуском и абитурой. "Идолов" я сочинил, готовясь ко вступительному экзамену по русской истории в МГИАИ, будучи вынужденным сдавать все экзамены взамен одного (как медалист). Серебряной медали мне по мерзкой безпечности (если им верить только!) школьного и классного руководства не дали, сообщив об этом только перед выпускным вечером. Представляешь, какая это травма?
Моника. За такую педагогику в тюрьму надо сажать!
Михаил. Возможно. Травма осталась во мне, как и многие другие тяжелейшие травмы в моей жизни. Я нервно-больной человек, ты, Моника, это знаешь. Меня надо беречь и тешить... Я прав?
Моника. И прав, и неправ! Ну да оставим это. Расскажи, выступал ли ты в это время?
Михаил. Я выступил с триумфом на концерте евстигнеевской школы у нас в сто двадцать девятой, в марте месяце 1987 года, спев для полного зала без микрофона "Я хотел бы улыбаться..." и "Осень в деревне". При выступлениях в неких замкнутых помещениях я слышал эхо от стен, будь то комната или зал. Вот так сильно, глубоко и объемно я мог петь, играя соответственно. Труды мои не прошли напрасно.
После этой "премьеры" наш школьный организатор, учительница истории Ольга Игоревна Волошина стала меня звать на слёты (об одном, самом "судьбоносном", на её взгляд, слёте я уже сказал). На московском слете я также ушел от становища "Мышеловки" к костру Димы Аксёнова глубоко в лесу и пел там довольно глупо, для трёх человек, и пробовал некую бурду из ведра над костром. Стыдно мне, что не стал я знаменитым человеком, потратив столько сил в своей жизни впустую. Волошина не успокоилась и стала меня связывать с молодёжным кустом, с которым выступала известная автор-исполнитель Марина Островская, шестнадцати лет, также жившая в Строгино (с ней я впоследствии связался и подружился, но она эмигрировала в Израиль осенью 1991 года). Так вот я участвовал в московском конкурсе молодёжной авторской песни, где спел, по совету Аксёнова, отнюдь не те, что нужно было бы, песни, и провалился, остался в безвестьи. Но с группой молодых менестрелей я выступил один раз в школе на Нахимовском проспекте, 7 марта 1988 года, и получил единственный кучу алых тюльпанов и книгу Маяковского в подарок, в ней расписались все мои товарищи по песне, они откровенно радовались моему успеху. Выступал перед одкокурсниками в совхозе, с которого началась моя учёба в институте, пел почти что каждый вечер часа по полтора, сочинял новые песни (например, "Белая княгиня", посвященная своей любимой красавице-"княгине" Лене Кочегаровой, или песня на стихотворение китайца Тао-Юань-Мина из альбома "Жираф" осени 1987 года и нынешнего альбома "Монике").
Помню яркое. В сентябре 1987 года пел песни на ступенях кассы Театра имени Вахтангова на Арбате. На песне "Жираф" собралась большая толпа слушателей и стала "мешать проходу по улице", как сообщил подоспевший милиционер, вежливо попросивший прекратить концерт.
В институте я пел на литературном кафе опять же с успехом, после чего Евгения Платоновна Маматова, преподаватель древнерусского языка, сказала, что таких "самодеятельных авторов-исполнителей нужно брать в консерваторию".
Выступал я и в армии на празднике осенью, когда провалился с песней "Военное прощание с детством" и с несуразным подпеванием моему товарищу Квачадзе. Меня в армии больше не звали петь, и я очень горевал от этого, ведь я был артистом, мне нужно было выступать!
После армии в институте я пел лучшие свои песни перед концертом группы "Детское питание", где играл на басу мой друг Денис Налитов. После этого выступления в ноябре 1989 года ко мне подошла Маша Герпеловская - родственница, потомок В. И. Ленина, и, сказав, что любит выдающихся людей, предложила мне свою любовь и дружбу, от которых я отказался "по умолчанию".
Еще я пел с "Детским питанием" 8 марта 1990 года на концерте рок-групп в общежитии МГИАИ на Кировоградской улице. Также я у них и с ними что-то впоследствии записывал из своих лучших песен. Не помню!
Пел песни (в основном - чужие) на улицах Ченстоховы в ночь Всемирного фестиваля христианской молодежи 15 августа 1991 года. Пел в Старом городе Кракова в августе 1992 года, но все заработанные деньги почему то пропали вместе с кошельком из моей сумки.
Вот вроде бы и всё, больше концертов с моей жизни не было. Правда, спел ещё для учеников летнего лагеря в июне 2002 года три песни, да "домушники" (домашние концерты для записи) давал с помощью Тани Черновой ( о ней я уже говорил). Вот и вся моя скудная история: согласись, что петь у костра и петь со сцены - это разные вещи. Но я всё же пытался "выбраться" - завёл близкие отношения с Мариной Островской после своего крещения 7 августа 1990 года (а она активно давала концерты, когда у неё это получалось). Хотел я с ней выступать, но не вышло.
Еще случай был: на первом курсе на литературное кафе в МГИАИ пришла редакция "Сельской молодежи" во главе с таким известным человеком, как Попцов. Он обещал предоставить мне время для выступления с песнями, но соврал и про меня "забыл" ( не до того было!). Кстати, с ними выступал Сергей Соловьев ( у меня есть две песни на его стихи). Читал: "Эта узкая улочка в теле твоём..." - стихотворение, опубликованное впоследствии в нашумевшем альманахе "Лица". Потряс меня тогда Сергей Соловьев и заставил меня себе подражать в "экстатичности" своей поэзии.
Вот вроде всё о концертах, Моничка! Что ещё?
Моника. Расскажи ка мне под запись о своих магнитоальбомах.
Михаил. Первый - более чем часовой альбом "Жираф" я записал в один из приездов из совхоза на выходные, в сентябре 1987 года. Записывал меня на свой качественный магнитофон сосед Володя Головкин, сфотографировал меня будущий работник телевидения, одноклассник Сергей Калугин, знаменитого "Жирафа" Пиросмани я перерисовал по клеткам сам, красиво и достоверно. Альбом стал событием на нашем и не только курсе, ходил по рукам, когда я был в армии. В него входили многие успешные песни моей юности, до восемнадцати лет.
Сразу после армии я собрал лучшие песни 1988 -1989 годов и записал альбом "Тишина" (качество записи было хуже), посвятив его Ольге Сумачёвой. В 1990-1991 годах я готовил альбом "Одиночество" в новыми лучшими песнями, писал на своей новой "Астре", пытался писать у Аксёнова, но он мне отказал!
Для уезжающей в Израиль Марины Островской записал подобие альбому из лучших и самых оригинальных песен продолжительностью в 1 час. У меня тогда осталась кассета, которую я предлагал слушать как свою "визитную карточку".
В 1993 году записал альбом для Тани Черновой, свои новые песни за период до весны 1993 года, там была и, возможно, до сих пор есть в архиве у Тани песня "Русалка", инструментальная композиция "В Россию", песня "Голубые танцовщицы", мелодия будущей моей песни 2016 года "Если бы мне сказали...".
В 2001 году, в августе я записал альбом "Аминь" и распространял его на кассетах по знакомым. Подобное же было с полуторочасовой кассетой "Песни 1986 - 2007 годов". Я сделал множество копий на двухкассетнике у себя в гимназии и дарил друзьям и знакомым.
Записи 2014-16 годов уже не в счет: это уже не те альбомы, а все альбомы лета 2016 года включают в себя первые рабочие записи песен, что при создании альбомов недопустимо. Альбомы, которые я записывал с тобой и продолжил записывать без тебя, для издания на дисках, я к числу прежних моих альбомов не отношу...
Ну что, родная, может быть прервемся до завтра?
Моника. Прервёмся до пятого дня! Едим и идём гулять. Правильно?
Михаил. Правильно. Пошли!
Идут по слякоти вокруг квартала, в котором расположена бывшая школа, где учился и работал Михаил, теперь - лицей номер 86. Идут посолонь, путь неблизок, чтобы обойти всё, по дороге ездят машины. Они идут быстро, держась за руки, уклоняясь от машин.
Михаил. Вот бывший 36 универсам, старейший в Строгино. Здесь работала в овощном отделе мать моего приятеля Славки Соколина, с ним я дружил в 9-10 классах, он любил мои песни, его подружка, фанатка Гребенщикова, напечатала сборник моих песен году в 90-м примерно. Он также записывал мои песни, для него я пел с особым вдохновением. Мы разошлись с ним в 93-м, когда он вернулся из Штатов, когда он стал другим. Впрочем, мы встречались с ним и позднее, симпатия и взаимная признательность всё же остались. Славка стал работать и жить у ясновидящей, и после этого его мама сбросилась с балкона своей квартиры в доме напротив нашей школы. Бедная Таня! Соколин же стал адвокатом у сибирской лжепророчицы Анастасии. Секта издает книги с её бесовщиной о будущем России и мира, они её оберегают и снабжают деньгами. Так вот влип парень! Но маму его очень жаль!
Здесь в "Стоке" я покупал свои теперешние джинсы. Они тебе нравятся?
Моника. Хорошие, тебе очень идут, и ноские какие!
Михаил. Нашёл всего одни джинсы моего размера во всём магазине. Ангел постарался, принёс их сюда из другого места!
Моника. Здорово! Долго ещё идти?
Михаил. Долго, крепись! На той стороне улицы Катукова, вот там, за "Макдональдсом", расположена наша гимназия 1519. Славно я там поработал, и любил славно! Работал в музее "Дорога Жизни" и учителем истории и обществоведения. Как-то на замене уроков музыки пел в октябре 2007 года семиклассникам на трёх уроках подряд свои песни. Провел "уроки музыки"! Вот тебе ещё одно, да нет, целых три моих выступления, о которых я почему-то забыл... И не забудь урок памяти Марины Цветаевой!
Моника. Я запишу, я запомню...
Михаил. Хорошо.
Следующий кадр - они уже на Строогинском бульваре.
Михаил. Вот метро "Строгино" - его строили очень долго, долго собирались строить, стояли долгие годы ржавые метростроевские краны... Сдали метро к Рождеству 2008 года, а заодно и Храм поставили рядом с метро. Настоятелем там Крыл - негодяй Крыл, которому одна дорога... Вот и большой храм Новомучеников и Исповедников Российских, его стороили тоже довольно долго...
А вот по этой дороге мы возвращаемся со Львом из Храма по воскресеньям...
Идут дворами мимо здания полиции и бывшей школы 129. Идут быстро, обдуваемые тёплым зимним ветром. Снег тает, он уже почти весь растаял. Останавливаются и нежно обнимают друг друга у школы-лицея.
Пятая ночь.
Михаил и Моника лежат под одеялом при свете лампы.
Моника. Давай сделаем "это"?
Михаил. У меня не стоит. Устал я, наверное, или что другое...
Моника. Я ему помогу.
Влезает под одеяло и начинает делать миньет.
Михаил. Не встает. Дай, я тебя потрогаю за писю, за попку...
Не встает!
Лежат с огорчением и в нерешительности. Такое - в первый раз у них здесь. Михаил оживляется, сообразив нечто.
Михаил. Моничка, расскажи мне сказку по-итальянски!
Моника. С удовольствием!
Начинает рассказывать сказку про репку по-итальянски, с актёрским выражением, свойственным только ей, своим нежным и сладким, и в то же время строгим по-матерински голосом. Михаил поворачивается к ней лицом и смотрит на её губы.
Михаил. Знаешь, он напрягается.
Моника. Ты понимаешь, что это сказка про репку?
Михаил. Теперь понимаю! Он встает!
Начинает мастурбировать Монике, облизывая пальцы. Она в нетерпении договаривает сказку, и любовь начинается - правда, под одеялом...
Камера гаснет.
День пятый.
Всё та же комната, всё те же любимые джинсы и майка на Монике, всё та же "спецодежда" на Михаиле. Они садятся по местам и начинают.
Моника. Миша, расскажи, как появляется песня.
Михаил. Может возникнуть мелодия, может возникнуть строчка и тема, а мелодия подбирается, может послышаться прямо песня...
С чужими стихами так: часто я открывал поэтические книги на нужном стихотворении, находил сразу. Это от духа. Или намеренно ищешь подходящих поющихся, красивых и идейно-достойных стихов, музыку подбираешь по стиху, если она возникает... Так вот непросто, и в то же время вполне доступно для того, чтобы записать семь альбомов за одно лето. Нужно и хотеть, и мочь сочинить песню...
Раньше дело шло медленнее, по особому вдохновению я сочинял свои песни. Например, песня "Пуля" появилась в первый день паломнического "крестного хода" перед всемирным молодежным фестивалем в Польше, в Ченстохове. Под ритм шагов сравнивал это вот радостное и красивое с нашей советской чернухой времени 1991 года, и возник образ этой чернухи как горькая и поганая внутренность головы, в которую влетает пуля.
Как это возникает, как начинается и продолжается - песенные и поэтические вдохновения, идеи, образы - чаще всего от духа, с которым поэт учится разговаривать. Это внутренний голос, творческая интуиция, как её кто-то может назвать.
Когда я нашел в книге стихотворение Эдгара По "К Елене", внутри у меня возникла музыка морского прибоя, и я подобрал эту музыку. В песне на стихотворение Якова Гордина бывшая уже музыка (соло на первых струнах с басом) соединилась со словами - возник этот шедевр. Ища поющиеся достойные стихи Блока, Цветаевой на работе, в транспорте, я спевал песню без гитары, запоминал мелодии и подбирал аккомпанемент, придя домой.
Такие шедевры, как "Сомкни уста..." (на Блока), "Перед Твоей лампадою..." (на Сологуба), возникали прямо при чтении, на первых уже строках обнаруженных стихов. Ты ведь знаешь, что Бог назвал песню "Перед Твоей лампадою..." после её написания Своей любимейшей и величйшей в мире песней. Но теперь величайшая песня - "Посвящение самоубийцам", песня, сочинённая в начале октября 1994 года, перед поминками после похорон моего родственника, самоубийцы Руслана, но собственно написанная в марте 2017 года после прочтения рассказа Василия Белова "Весна". Тогда рука Божия была на мне...
В один из дней в конце сентября 2016 года Бог попросил меня написать для Него кантату, и я тут же перед Ним начал петь "Я славлю Бога моего любимого за то...". Так была заказана и возникла "Кантата о Боге" - по Его словам, песня уникальная.
На песню "Когда я был другим...", сынициированную простым наигрышем на первой струне, написал слова под возникшую музыку, простую, печальную, глубокую. В этой песне - стояние над бездной перенесенных страданий перед лицом Божиим и перед лицом своего счастья... "Заплакала душа от музыки такой...".
Что говорить - я могу вспомнить, как сочинял каждую из песен и нечто особенное есть в каждой из них. Но стоит ли?
Не стоит! Я наверное тебе уже объяснил...
Моника. Что означает "познать мелодию стиха"? Так говорил Александр Суханов...
Михаил. Во-первых - напевность стиха, во-вторых - аллитерация, вызывающая определенные музыкальные оттенки, наконец - образы стиха, предполагающие интонацию или даже музыкальные ходы, смену мелодии, например, или переход в другую тональность... Такова "мелодия стиха", но не забудь, что это прежде всего - мелодия менестреля.
Моника. Кому-то трудно предположить, как можно быть великим музыкантом, певцом, композитором, не имея элементарной музыкальной грамоты, не зная нот. Это о тебе, любимый!
Михаил. Да, я знаю только немного аккордов и имею поющую душу! Больше ничего в меня войти не смогло.
Вспомни: "В каждом видении ноты есть проткнутый шар...", "Музыку мы давим рифмами..."
Но - важен труд, важны старания, важен опыт, нужно иметь свой стиль в песне, свои песенные навыки, свой песенный голос... Труды - и лёгкость творчества, когда твоя "интуиция", питая ум, работает отменно, гениально. Когда Ангел направляет тебя, указывает книгу, поэта, стих - это называется моим творческим счастьем, это доступно разве что мне, хотя ещё большее счастье для меня - сделать что-либо самому, своим умом, своими способностями, под благостным взором Ангела или Самого Бога.
Скажу, что мелодия песни на стихотворение Дениса Давыдова со сборника "Избранное" мне приснилась с другими словами - это музыка Девы Марии, которую я присовокупил, припел к стиху поэта-гусара. Также во сне я сочинил песню "Во сне" - вскочил и записал её еле понимаемым почерком, долго его потом разбирал. Опять я вернулся к историям возникновения песен... Закончим об этом.
Моника (задумавшись, глядит в окно на оттаявший склон, на детскую площадку с королевскими коронами и императорскими лилиями на домиках-лесенках).
Миша, как ты считаешь, кто из авторов, певцов, музыкантов повлиял на твое творчество, у кого ты учился...
Михаил. Из бардов - Высоцкий, Галич, Окуджава, Визбор, Бережков; из менестрелей - Луферов, Розенбаум, Суханов. Двое последних особенно повлияли на мой стиль игры на гитаре, ведь я овладевал "большой" игрой, подбирая и исполняя их песни. Из русского рока - это "Машина времени", "Динамик", Александр Барыкин, "Телевизор" и "Аквариум". Остальное, наверное, уже моё. Но учителя в творчестве бывают, несомненно, у каждого. Конечно, нельзя забывать о влиянии итальянской песни 80-х годов, о Дассене. Большое влияние на меня оказали такие группы, как "Скорпионз", "Дип Пёрпл" и "Ю-ту".
Моника. Расскажи, любый мой, как появилось это чудо - сборник "Песни 1986-2007 годов", который я всё же надеюсь выпустить несмотря на не лучшего качества, мягко говоря, запись?
Михаил. После того, как меня уволили их архива "Копейки", когда я доделал "свою" Псалтирь, сочинил много новых песен, мне на день рождения подарили несколько "лишних" тысяч рублей, и вскоре, на праздник "Скоропослушницы" 22 ноября 2006 года я пошёл в АШАН и нашёл там единственный кассетный магнитофон с микрофоном - "Витёк", довольно недорогой. Я купил его, но до записи песен пока не дошёл - я пытался опубликовать псалмы и устроиться на работу. Меня пригласили редактором в православное издательство "Отчий Дом", расположенное в огромном храме Симеона Столпника рядом в Библиотекой Иностранной литературы. Туда устроиться не получилось, но скоро я попал в гимназию 1519... Много работал, но ещё занимался в библиотеке и дома за компьтером исследованием романа "Мастер и Маргарита" (об этом я уже рассказывал). Но вот жена Вадима Моисеевича Гаевского Ася Львовна попросила у меня послушать записи моих песен. Для Аси я и собрался записывать кассету; список песен в их очередности мне составил Бог, получилось 42 песни. Записывал я в три присеста, 19 - 21 мая 2007 года, пел с пивом, сидя на кровати, согнувшись перед микрофоном, чтобы запись получалась четче, громче и объемней, пел по теради с текстами песен - ты знаешь, что слов своих песен после перерыва 1995 - 2001 годов я не помню, нужен текст.
Так вот спел, сделал эту уникальную запись прекрасного качества, мне она очень понравилась. Но, не имея ещё техники для копирования этой записи, я имел неосторожность дать послушать кассету Свете Ботвиной, певшей когда-то в ансамбле у Малинина и имевшей знакомых музыкантов. Очень хотел я продвинуть свои песни, хотелось, чтобы люди их пели, в числе прочего - и на эстраде! Так вот, она вернула мне кассету с большим опозданием и повреждением на песне "А вы могли бы?", что "обезценивало" уникальную запись. Но ничего - в гимназии, работая летом дежурным учителем, я обнаружил отличный двухкассетный магнитофон, и просиживал за ним, делая копии на простых дешёвых кассетах, которые хранил у себя и дарил близким людям (в том числе - "учителю" своему Диме Тарутину, с дарственной надписью). Конечно, же презентовал и Асе Львовне... Подарил на день рожденья своей жене - песня "Два часа, за моим окном..." - о ней. Так она ведь не удосужилась даже послушать, положила в тумбочку под телевизором.
Моника. Как я поняла, жена тебя не жаловала как гениального поэта и менестреля?
Михаил. Горе это - иметь такое у себя под боком, такое, каторое тебя не ценит, орёт на тебя, лжет тебе о самом главном. Обманом спровоцировала церковное венчание с помощью того же Крыла (вот такая фигура непотребная в Церкви!), а венчанный брак на всю жизнь! Так считают...Только секс и жалость. Ужас! Сделала меня она горьким, травмированным в личной жизни. Когда бы ты не приехала ко мне, Моничка, когда бы Бог нас с тобой не сочетал небесным браком, когда б не дал нам чудесных наших детей, я бы ждал тебя до самой смерти в своей неизбывной горечи...
Моника. Наговорились мы с тобой, родной мой, за эти пять дней. Я исписала уже полторы общие тетради, потом перепечатаю... Давай прервёмся и закончим завтра разговором о последних твоих песнях. Давай поедим что-ли, пока родители гуляют, и не нужно подбирать стариков для их ролевого воплощения...
Михаил. Спагетти?
Моника. Хочу спагетти, с соусом "Анкл Бэнс", кисло-острым.
Михаил. Родная моя, пойдем готовить!
Михаил на всю громкость включает диск избранных песен "Матиа Базар" и идёт вслед за Моникой на кухню. Она ставит кипятить воду в чайнике, на плите, достает пачку дорогих спагетти, соус из холодильника.
Михаил. Пока что выпьем чаю?
Моника. Выпьем. Мне зелёного... завари.
Он достает шоколад - большую двухсотграммовую плитку белого немецкого шоколада с кокосовой стружкой.
Михаил. Шоколад мне в знак благодарности презентовала моя родственница из Германии Аля, когда я этим летом вылечил ее руками от внезапно возникшей болезни головы и тела.
Моника. Ты целитель, любый мой, и люди должны знать об этом. Твои песни также целительны, ты мне об этом уже как-то говорил! Я об этом вспомню и напишу в нашем тексте шестого дня.
Электрочайник вскипает, Михаил заваривает чай в чашках, чай в пакетиках. Моника заливает кипяток в кастрюлю, пока они пьют чай, вода быстро закипает на плите. Моника кладет в эту большую кастюлю пучек спагетти - всю пачку, расталкивает их вилкой.
Моника. Вкусный шоколад. Подарила самое любимое своё. Хорошая женщина Аля!
Михаил. Хорошая. Простая, веселая и хорошая. Страдает почками. Я увидел ее жёлтое лицо, эти мешки под глазами, и пожалел ее, посетовал на такой её образ. И, представь, у меня заболела правая почка, в общем поясница, так что я не мог уже делать зарядку, пока она была в Москве. Они сходили к мощам блаженной Матроны, возможно, после этого почка и заболела. Так вот Бог мной её исцелил, мешки под глазами пропали, она стала весёлой, оживлённой, чуть не прыгала, когда мы с ней и с её сестрой Таней, моей крёстной дочерью, ходили вечером на наш с тобой и с Лёвой обрыв. Вот так!
Спагетти быстро сварились, Моника сливает воду, промывает спагетти и заправляет их соусом из банки. Спагетти накрываются крышкой, на стол ставятся бокалы и сок, глубокие тарелки и вилки.
Моника. Давай есть?
Михаил. Давай!
Моника раскладывает спагетти вилкой, оба садятся за маленький кухонный стол и быстро начинают есть.
Камера гаснет.
Михаил и Моника опять в парке, опять на крутом берегу реки, в том же самом месте.
Михаил. Моничка, помнишь я берёг напотом тебе важную тайну, касающуюся тебя, меня и этого самого места. Знаешь, Бог заберёт меня и после тебя живыми на Небо с этого самого места, с этого самого берега - на том самом летательном аппарате из сна, на Херувиме, заберут нас Архангелы, и будут наши старые тела лежать перед Богом и всеми Его духами на Небе, как лежат тела Еноха праведника и Илии пророка. Мы же будем духами 33 -летнего возраста, будем делать дело Божие: ты на Небе с Девой Марией, я в преисподней с тамошними Ангелами и Архангелами, буду спасать достойных людей-духов...
Моника. Неужели я заслужила такой исход? Что я такого великого сделала в своей жизни?
Михаил. Ты - святая, ты это знаешь. Ты - моя жена. Ты святая мать чудесных детей.
Моника (серьёзно и в умилении повернувшись и обратясь к небу). Боже мой, благодарю Тебя за здешнюю и будущую жизни мои, за моё долголетие, за мой славный исход! (крестится, и глаза её наливаются слезами ).
Оборачивается и обнимает Михаила. С неба начинает падать снег. Они, обнимаясь, стоят под снегом на крутом берегу Москвы-реки.
Последняя ночь.
Михаил и Моника совершенно голые стоя обнимаются на ковре посреди комнаты. Они слабо освещены лампой, стоящей на столе. Михаил гладит её по пышным красивым волосам, по стройной спине, по прекрасной её попке, по плечам. Она, замирая, дышит едва заметно и так же гладит своего Мишу.
Михаил (цитируя слова из песни "Интимное"):
"... Я - твоя девушка , ты мой парень,
Или - ты парень мой, я - твой муж.
Родненький мой, ты мне Богом подарен!
Сколько страданий, о, сколько же мук...
Как посещать тебя буду, ты знаешь.
Наши места заповедны, о да!
Знаю одно, что со мной не умаешься,
Мы не поссоримся никогда..."
Моника. Родненький мой, возьми меня в заповедное место моё. Пойдём в нашу постель!
Они ложатся поверх одеяла, он сзади, он щупает её драгоценные груди, щупает попку, проникая внутрь.
Моника. Не забудь, глицерин на столе, возле компьтора, где лампа!
Камера гаснет.
День шестой.
Моника. Миша, готов?
Михаил. Спрашивай!
Моника. Когда и как ты вернулся к песне после запрета осени 2008 года?
Михаил. В сентябре 2014 года. В психушке я стал заниматься со сборниками русских поэтов, выискивая духовные произведения, находил будущие песни - значительные стихи, которые пелись. Тогда же я сочинил первую свою песню после перерыва "Кенгура - это девушка...", вдохновившись стихотворением Гумилёва о кенгуру. В октябре был составлен целый список песен, которые нужно было записать, в основном старые. К ним добавлялись вновьсочинённые песни, я записывал альбом "Моя музыка" (по названию компьютерной папки) с ноября 2014 года по апрель 2015, записал два часа двадцать минут песен, старых и новых. К числу лучших новых песен могу отнести цикл на стихи символиста Юргиса Балтрушайтиса из пяти песен. Это - моя гордость, все песни эти входят в сборник "Избранное". В марте 2015 года я сочинил "программную" песню "Я - менестрель", давшую название сборнику лета 2016 года. Скажу, что песни я записывал на своём компьюторе, со своим простым микрофоном в перерывах между непрестанной работой - я писал для Церкви, посылая Патриарху, работы о подделках в Ветхом и Новом Заветах, о проблемных словах русского языка, о духовных произведениях русских поэтов.
Моника. Что случилось с тобой этим летом (в июне-сентябре 2016 года), что ты записал семь часовых альбомов новых песен, из которых 71 песня составляет "перлы" альбома "Лучшее лета 2016 года"?
Михаил. Я сочинял и тут же записывал (первой записью, первым исполнением) песни для тебя, моя любимая. Бог сказал мне: ты должен её удивить, и я не переставал всё лето удивлять тебя своим творческим изобилием. Скажу, что никто и никогда не сочинил, спев и записав, столько за три месяца. Это - моё необычайное "Болдинское лето", ведь я ждал тебя все эти месяцы, ждал твоего приезда. Порой я сочинял по пять песен в день, играл и записывал, пока пальцы левой руки не говорили своего "нет". Горькая особенность нового периода моего песенного творчества - мягкость и болезненность пальцев, зажимающих струны, что связано, я думаю, с масляными уколами, которые мне делают два раза в месяц как пожизненному инвалиду. Но Бог нейтрализует, сжигает мерзость, которая отупляюще должна действовать на мозги. Так что главная беда от уколов - мой большой живот...
Итак, для тебя, тебе, для нас с тобой делались эти песни. Мне было сказано, что эти альбомы меня прославят как лучшего менестреля мира. Я верю всему, что обо мне говорит Бог и Его Ангелы. Я готовлюсь к величию, но я - скромный человек, обладающий, тем не менее, огненным взглядом!
Моника. 70 избранных песен! Счастье моё, я выпущу МП-3 диск, когда все альбомы будут в продаже, когда в Интернете появятся лучшие твои песни. Расскажи мне о своих любимых песнях этого лета!
Михаил. "Перед Твоей лампадою..." ("Песня о Деве Марии") Фёдора Сологуба, написанная и записанная 6 сентября ночью, в день памяти святителя Петра Московского, моего протеже в Церкви (о встрече с ним в Польше я тебе рассказывал). В этот же день в 1995 году я попал на работу в Церкви, в Кремлёвских соборах, в алтарь Успенского собора, где лежат мощи святого Петра, познакомился с Патриархом Алексием 2, ставшим моим другом. Стихотворение это я взял из нового драгоценного сборника "Молитвы русских поэтов".
Песни на стихи Мацуо Басё. Музыку сочинять мне помогал Ангел. Петь хойку - это принципиально новое в песне!
Песня-коллаж на стихотворения-наброски Веры Павловой, из книги которой я надёргал пять маленьких стихов (возможно, лучших) и положил на музыку своей старой песни "Поэтическому собранию", о которой я тебе, хорошая моя, уже рассказывал.
"Спящий в ложбине" Артюра Рембо в переводе Павла Антокольского. Сердце замирает от этой песни!
"Если бы мне сказали..." - помню, ты назвала эту песню великой! Музыка и строчки текста не давали мне покоя с 1993 года, 23 года! Я напевал мелодию для глубоко-серьезной и печальной сосредоточенности. Я сочинил теперь совсем другой текст с другим смыслом.
"Симфония в желтом" Оскара Уальда. Чудесная получилась музыка!
Восьмой сонет Уильяма Шекспира. Драгоценная песня!
"Приди, любимая моя..." Кристофера Марло. Очень трогательная песня о любви пастуха к своей возлюбленной из двуязычного сборника переводов английской поэзии.
"Безотчётное" гениального Андрея Вознесенского из сборника 1982 года "Безотчётное".
Песни на стихи Сергея Сергея Соловьева. Люблю их!
Песня на стихотворение Рильке "Осенний день" - большой творческий успех!
"Май" Гийома Аполлинера - прекрасная музыка, красивая картина трогают!
"Творчество" Валерия Брюсова. Песня получилась очень сильная, люблю её. Её хорошо исполнять в стиле рок.
"Эмалевый крестик в петлице..." Георгия Иванова, песня, снабженная моими словами "Убиты людьми сатаны". Прекрасная песня об убитых царских детях.
"В лесу Фонтенбло" венгерского поэта Эндре Ади - прекрасная музыка и красивое стихотворение.
"В полдень" Алексея Апухтина - великая песня, спетая с плачем души, плач о русской земле.
"В горах Памира..." Олжаса Сулейменова, русскоязычного казахского литератора. Тоже великая песня!
"Не плачь, любимая..." - песня, реально написанная во время твоего неутешного плача обо мне и о нас.
"Кантата о Боге" с осеннего альбома "Туча". Песня, написанная, повторю, по заказу Бога Вседержителя, уникальная, по Его словам. Очень радостно мне, что Ему она очень понравилась!
"Не верю, Господи..." Льва Мея с альбома "Я жду тебя". В "Лучшее" она, к сожалению, не вошла сначала, но я исправил ошибку...
"Когда я был другим..." - песня, изображающая разговор о радостях будущей жизни над бездной своих прошедших страданий, оставивших болезненный след. Тоже с альбома "Туча".
Ну, и конечно - "Посвящение самоубийцам", этот крик, этот плач о погибших детях...
Это - самые любимые мои песни!
Моника. Миша, скажи мне честно: доволен ли ты собой, своим творчеством?
Михаил. Я очень доволен своими альбомами последних полутора лет! Я - счастливый автор-исполнитель...
Моника. Я тоже очень довольна, и довольна тем, что делаю их широкоизвестными! Кажется, всё? Кончаем?
Михаил. День шестой в нашей книге кончается! Что, послушаем любимые песни?
Моника. Включай.
Михаил на полную громкость включает песню "Посвящение самоубийцам", пока она звучит, Михаил и Моника лежат на застеленной кровати, прижавшись боками и смотрят в потолок. Дальше звучит песня "Перед Твоей лампадою...". Камера "ходит" по комнате, по полкам с книгами, скользит по Михаилу и Монике, заглядывает в окно... Останавливается на иконе Девы Марии с Младенцем... Вместе с окончанием песни камера постепенно гаснет.
Идут титры, под которые звучит песня на стихотворение Валерия Брюсова "Творчество". Она кончается вместе с титрами. В конце тихо звучит композиция "В Россию".
Конец.
Шесть дней, или Поэт. Сценарий
© Copyright: Михаил Аблаев, 2018
Свидетельство о публикации №218082600205
Свидетельство о публикации №218082600205
Рецензии