Двойной праздник

День Конституции в 1975 году пришёлся на пятницу и праздник растянулся на три дня. Накануне вечером, прихватив собак и ружьё, еду к брату в деревню. Васю дома не застал.

– Догоняй, только что ушли с Красильниковым в баню, – сунула мне в руки полотенце Васина теща.

Мужики в предбаннике, дверь в баню – настежь. В нос шибануло распаренным веником, прокалённым деревом, знойный воздух выжал пот.

Зашли в баню, Вася плотно закрыл дверь. Коля резким взмахом плещет ковш кипятка на каменку, та в ответ шипит змеем.

Тысячи сухих раскаленных языков лижут тело со всех сторон. От жара закручивает уши, валюсь на лавку. Мужики стонут, охают, взвизгивают, в два веника хлещутся на полке.

Жгучий воздух, как живой, гуляет по бане. Нечем дышать. Трещат и вот-вот вспыхнут волосы. Не выдержав, скатываюсь с лавки на пол и на четвереньках ползу к двери.

 – Не выпускай жар, будь мужиком, – простонал братец.

Лежу у бочки с холодной водой, без конца поливая свою худосочную шевелюру...

Как новорожденные телята, на дрожащих ногах, мужики покинули пекло. Два таза холодной воды – на голову, и вылетаю следом за ними в предбанник.

Два ошпаренных мужика, завернутые в простыни, полулежат на лавке, и дышат, как загнанные кони.

Молча оделся, и не выдерживаю:

– Чтоб вас, дьяволы, разорвало, чуть заживо не испекли.

– Что ты смыслишь, городской плебей, в прелести русской бани? – с презрительной ленцой бросает братец.

Вдохнув полной грудью свежего уличного воздуха, докрикиваю через дверь свои пожелания деревенским патрициям.

В ответ хохот.

Тихий зимний вечер. В свете уличного фонаря порхают белые майские ночные мотыльки – это медленно кружится в безветренном вечере снег, прежде чем коснется земли. Завтра – на охоту.

Утро. По свету вышли с Алексеевичем из дому. Снегу мало, в полях видна щетка стерни.

Течет речушка Деринога меж холмистых полей, крутые берега ее заросли неширокой полосой смешанного леса. Держится здесь белка, залетают и глухарь с тетеревом поклевать мелких камушков в береговых осыпях.

Движемся с Алексеевичем по разным берегам.

Проходит время, а собак не видно и не слышно. Стою у опушки, взгляд рассеянно скользит по полю.

Впереди, метрах в сорока, на копне соломы стоит лиса, на белом фоне почти огневка. Лиса внимательно смотрит вперед. Вероятно, выслушивает собак.

Дрожащими руками переламываю ружьё, в стволы ложиться полёвка. Мушка пляшет, но все же выцеливаю. Выстрел сбросил лису с копны, и вот она рыжей молнией мелькает заснеженным полем к лесу. На вскидку по стволам бью вторично, лиса, не сбавив хода, врезается в кусты... Смазал. Дважды.

– Лиса, лиса, – ору, что есть мочи.

Толкаясь о стволы берез, ещё катилось «са…са», а за речкой трижды кашлянул дробомёт.

– Дошла, дошла, – слышу радостный крик.

Весело повизгивают собаки, с шумом, напролом идёт Коля с лисой на плече. Невнятно оправдываюсь, показываю где стоял, и как лиса уходила…

– Угораздило же тебя, вечно мандражишь. Схожу, гляну, как легла дробь, – и Алексеевич зашагал к копне.

По-зимнему, в полгоризонта ползёт солнце, блестит свежий снежок. Крутятся возле добычи собаки, отгоняя друг дружку. Присев, разглядываю лису. Что-то маловата, да и не так красна.
– Смазал, говоришь? – на Колиных плечах, свесив голову и пышный хвост, роскошным воротником лежит матёрый огненно-рыжий лисовин.

– Ловко ты его, двумя дробинами в голову наповал. А вот эта лисёнка за копной стояла и после выстрела пошла. Вот по ней и смазал. Не проверь я, пропала бы добыча, – журит меня друг. – Нам с тобой удача, бабам по воротнику. Кругом двойной праздник.

Автор фото: Наталья Сорокина.

12.05.1987 г.