Десять негритят

Дело было в семьдесят забытом году. Как раз в те самые дни в США на реке Огайо собиралась взорваться атомная электростанция «Тримайл Айленд», и американцы бегали быстро-быстро. Но мы были, хвала богам, не на реке Огайо, а в городе Ялта, где снимали комнату в частном секторе.
Приехали мы в Крым покупаться в мутных водах Черного моря и (внимание!) поплавать в тех же водах на резиновой надувной лодочке. Лодка, надо сказать была французского производста, и потому была, конечно, не резиновая, а пластиковая, но в то время любое надувное плавсредство было принято именовать резиновым. И было нас трое.
Так вот, прихватив оранжевый пакет с лодкой, мы отправились на прогулочном теплоходике по маршруту Ялта – Ласточкино Гнездо, намереваясь вернуться обратно уже посредством весла, попутного ветра и крепкой морской дружбы. Ласточкино Гнездо любители кино должны помнить по фильму «Десять негритят». Именно там он и снимался, помните такой смешной замок на скале? А вокруг ходили изображаемые нашими артистами англичане и тихо убивались по-разному… Это в кино, а в жизни было другое.
Выгрузились мы на пляже Ласточкиного Гнезда, разложили на гальке свою резину и на глазах у примерно ста с лишним загорающих начали ее надувать. Вы пробовали когда-нибудь по жаре нагнать с помощью ножного насоса давление в полторы атмосферы? Ах, не пробовали!? Что же вы так? Много потеряли. Короче, качаем мы воздух из атмосферы во французскую надувную лодку, качаем. Потеем, как десять негритят. При этом на нас с нескрываемым интересом смотрят утомленные солнцем граждане, и никто ни жестом, ни словом ничего нам сообщить не хочет. А что они должны были нам сообщить, спросите вы? В свое время мы поговорим и об этом. 
И вот весь необходимый воздух перемещен куда нужно и лодка весело загорцевала на мелкой прибрежной волнишке. Грузимся, отталкиваемся веслом от берега и начинаем выгребать в сторону буйков, где меньше плавающих и ныряющих. Легко сказать выгребать! Да! Забыл сказать, лодка была двухместная, а нас, если вы не успели забыть, трое. А если на французской лодке написано, что она двухместная, то она именно что двухместная, а не, например, трехместная. Да и одному в ней не просторно. Мы же на беду были приучены к тому, что в двухместной палатке отечественного производства может укрыться до шести человек, а военное время до полувзвода, поэтому французам не поверили, мало ли какую глупость немчура напишет. И зря не поверили. Лодка осела в воду намного ниже ватерлинии и долго шкрябала по дну, пока не вышла на оперативный простор. Но вышла все-таки, и мы начали, как уже было сказано, выгребать. Лодка перегружена, как последний пароход на Константинополь, грести невозможно, так как невозможно просто хоть какое-нибудь движение произвести не уперевшись в чьи-нибудь кости или, наоборот, в мягкие ткани. А черноморская волна, она и в зоне купания остается черноморской волной. Так что мы гребем, как… как… как десять негритят (вот ведь привязались!), а нас все время сносит обратно. Тем не менее, все очень весело и, в целом, приятно. 
Примерно через час, мы добираемся до буйков. До берега метров пятьдесят. Редкий пловец отваживается уходить на такое расстояние в море, и мы принимаем решение двигаться в сторону Ялты, не покидая зоны купания. Не без труда нам удается развернуться носом на восток, берем, так сказать курс на Ялту. Взять-то мы его, конечно, взяли, но кто ж его нам так просто отдаст? Слышим, с берега кричат в мегафон. Ну, качество звучания у мегафона, прослужившего на спасательной станции лет десять, словами описать можно, но слова все какие-то получаются такие, знаете ли, поразительные. Ну, мы и гребем себе. Мало ли кто, что кричит. Всех слушать – ушей не хватит. Плывем в сторону Ялты. Да нет, подождите, что это я говорю? Плывем! Это по-лягушачьи плавают или, к примеру, на спине, а мы, моряки, должны говорить: «Идем!» Так вот идем мы к Ялте. Прошли уже метра три и только тут начинаем понимать, что кричат-то вроде бы нам. И кричат, что-то совершенно невероятное. Чтобы мы, дескать, к берегу пристали. Пытаемся ответить, что мы, мол, не для того полтора часа корячились, чтобы к берегу, значит, причаливать. Но у нас же мегафона нет, а в снастях, сами понимаете, ревет зюйд-вест, и нас не слышат, натурально. По берегу, смотрим, мечется мужик в шортах и с этим самым мегафоном, машет руками и делает вроде бы попытки кинуться в воду. Ну, думаем, надо помочь. Все-таки живое существо, не хомячок какой. Поворачиваем к берегу. 
Если бы мы только знали, что в это время творилось на берегу! Если бы мы только это знали. Но мы не знали. А зря.
На берегу происходило следующее. Как только нас засекли матросы спасательной станции, один из них тут же ринулся к мегафону, а другой – к телефону… О! Стихи получились! И рифма какая редкая – «мегафон-телефон». Простите, отвлекся. Просто у меня нечасто стихи получаются. Так вот, один начал призывать нас к берегу, а другой в это время сделал звонок на пограничную заставу. Почему на берегу моря оказалась погранзастава, удивится кто-то? У нас еще будет повод об этом вспомнить и поговорить. Как бы то ни было, по этому звонку застава была поднята в ружье, и на «газике» по извилистой горной дороге мчалась к морю тревожная группа во главе с майором Васюкевичем. Ау, Михаил Петрович! Как вы? Удалось ли выйти в подполковники? Впрочем, о чем я? Сорок лет прошло… Н-да…
На спасательную станцию мы прибыли почти одновременно. Со стороны моря мы, конвоируемые вооруженным мегафоном мужиком в шортах, а со стороны суши – майор Васюкевич с группой молоденьких и очень серьезных солдатиков и нервно зевающей служебной овчаркой. 
И был допрос. За дистрофичным столиком восседал майор Васюкевич. На столе стояли телефон и неопределенного цвета алюминиевый чайник с покусанным носиком. По другую сторону от стола на шатких стульях сидели допрашиваемые. Мы то есть. Перво-наперво нам было объяснено, что мы задержаны при попытке (внимание!) ни много ни мало пересечения государственной границы. А когда мы выразили сомнения в том, что буйками была обозначена именно эта граница, майор Васюкевич, несколько раздражаясь, пояснил, что буйки тут ни при чем, зато непосредственно за ними, на расстоянии двенадцати морских миль и находится государственная граница, а за ней… за ней нейтральные воды, где задерживать нас уже было нельзя. И там нас вполне могли подобрать суда недружественного нам военного блока. Так что, спасибо хлопцам-спастелям. Пресекли на корню. Наши заявления, что при скорости пятьдесят метров в час мы должны были бы достичь государственной границы примерно через двадцать дней в расчет приняты не были на том основании, что, во-первых, у нас собой был даже запас продовольствия. Запас действительно был – по дну лодки каталось три маленькие круглые дыни-колхозницы. Купили по дороге на свою голову. А, во-вторых, в Черном море вообще запрещено плавать не только на надувных лодках, но даже и на надувных матрасах. По словам майора Васюкевича, это известно каждому. У меня перед глазами в диком темпе сменили друг друга две картины. Первая, в Черном море я, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, не видел ни одного надувного матраса. Значит, действительно, все знают, кроме нас? А вторая… Мне вспомнились те сто пар любопытных глаз, которые наблюдали за нашими приготовлениями. Сто человек видели и не предупредили! И моя вера в людей несколько поколебалась. Не в первый раз. Правда, и не в последний.
Как бы то ни было, преступление было налицо. Вернее, попытка его совершить. Особенно возмущала майора, та наглость, с которой мы действовали. Среди бела дня, на глазах у трудовой общественности! А ведь нас еще и дети могли увидеть! Стыдно! Стыдно и нехорошо! Закончив обвинения, майор Васюкевич перешел к формальностям. К выяснению личностей. И тут настал его звездный час. Потому что выяснилось, что у нашего друга Юры была не только вполне еврейская внешность, но и фамилия и самое национальность тоже были таковы. А принадлежность к еврейскому народу могла при попытке нарушения государственной границы считаться отягчающим обстоятельством. Майор Васюкевич понял, что в его руки попала нерядовая рыбешка. Но он еще не знал главного. А главным был факт моего рождения в столице отнюдь не дружественного государства. Минутку, Сейчас будет лирическое отступление автора…
...Помню, когда я в положенное время получал паспорт, в нем обнаружилась довольно обидная ошибка. Или опечатка? Короче, в графе «Место рождения» вместо слов «город Пекин, Китайская Народная Республика» я с изумлением обнаружил запись «город Пекин, Монгольская Народная Республика». Может быть, кому-то это и покажется ничтожной мелочью, но мне стало очень обидно за свою малую родину, и я, не поленившись, вернул документ обратно в паспортный стол и даже, помниться, какое-то легкое возмущение высказал. Дескать, что же это вы, товарищи. Пекин – это наш исконно китайский город. Кстати, отношения между двумя моими родными странами были в то время гаже некуда. Так что настаивать, на том, что я родился именно в Китае… «Не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть» (цитата). Паспорт забрали, выправили и выдали новый. Может быть зря? Я знаю, как высоко ценят, например, филателисты марки с типографским браком, а еще лучше, с опечатками. А у меня был целый паспорт с ошибкой! Возможно, уникальный. Продать бы коллекционеру! Хотя паспорта, кажется, собирают не коллекционеры, а совсем-совсем другие специалисты. Конец лирического отступления. Так вот…
И когда майор Васюкевич это узнал, он понял, что нити тянутся далеко, и пахнет здесь международной… не знаю чем, но чем-то международным, а значит и особо ядовитым точно пахло. И в глазах майора заиграли полковничьи звезды. 
И вот тут-то произошло то, ради чего я уже довольно давно морочу вам голову. Знаете, как в старых, годов пятидесятых прошлого века, фильмах показывали допрос шпиона? Я напомню. За столом сидит представитель правоохранительного органа и таким, знаете проницательным-проницательным взглядом буравит скорчившуюся напротив шпионскую гадину. Он (не она - гадина, а он - представитель) сидит расправив широкие плечи, спокойно постукивает пальцами по столу, курит папиросу и держит долгую-долгую паузу. А потом неожиданно задает гадине вопрос такой невероятной разоблачительной силы и сокрушительной неожиданности, что шпион тут же начинает торопливо сдавать всю агентурную сеть. Так вот, друзья мои, это не выдумка киношников! Так оно все и бывает на самом деле. Видимо, их этому учат! 
Майор Васюкевич буравил меня проницательным взглядом, барабанил пальцами по столу, правда, не курил, держал долгую-долгую паузу, в конце которой родил вопрос невероятной разоблачительной силы и сокрушительной неожиданности. Можно сказать нервно-паралитический вопрос. Он произнес. Медленно и весомо. Так, что каждое слово звучало приговором: «Значит вы родились в Пекине? (Пауза) Могу я из этого сделать вывод… (Пауза) …что вы в то время находились (Пауза) за границей?» Это был последний вопрос, который я готов был услышать, и, видимо, не я один - на соседнем стуле отчетливо заржал Юра. Вообще-то ничего смешного в нашем положении не было. Что б вы знали в те времена факт нахождения за границей тоже был отягчающим вину обстоятельством
И хотя я ответил на этот вопрос утвердительно, то есть фактически сознался, все кончилось хорошо. Как все было дальше, рассказывать неинтересно, но если кто захочет… А в двух словах – нас отпустили… И поэтому майору Васюкевичу, да и всем матросам спасательной станции я очень благодарен. Не заверни они нас, скорее всего мы бы еще пару часиков по корячились с веслами, да и пристали бы себе к берегу в тихой гавани. Смотали бы снасти, вернули воздух в атмосферу и пешком побрели бы к шоссе. А там – автобус на Ялту. А так — получилось целое приключение, благодаря которому, я могу козырять фразой: "Когда меня задержали при попытке нелегального перехода государственной границы…"
Ну, а про Ялту... Это совсем другая история.