Яблоко

Трагический рассказ о первой любви, которая не случилась,
но через много лет неожиданно всплыла в памяти героини.
* * * * *

Начало сентября. Наконец-то дети разошлись по классам и уже не станут неожиданно выскакивать на просёлочные дороги, из-за кустов – прямо под колёса!..
Дачи опустели, несмотря на ещё тёплые солнечные дни и буйство Флоры в садах и огородах. Невостребованные внуками, плоды жаркого лета вынесены бабулями к шоссе, в надежде продать за небольшую плату, что будет потрачена на новогодние подарки перекочевавшим в городские квартиры сорванцам.

Притормаживаю у стайки улыбчивых торговок, утопающих в букетах осенних цветов, и выбираю самые длинные, почти в метр, стрелы гладиолусов с огромными колоколами цветов у основания и лишь зарождающимися бутонами на концах. К розовым подбираю пару бордовых, а на контраст – зеленовато-белые. Не удержалась и купила пышный букет жёлтых, словно золото осени, хризантем с тёмными хрусткими листьями. Все цветы срезаны лишь пару часов назад в холодном утреннем тумане, что оставил на цветах и листьях свои слезинки о несбывшемся…

Довольная цветочница протянула мне яблоко, как подарок, и я взяла его:
– Наверняка оно – волшебное!..
– Но без яда, – подыграла мне старушка, и впрямь чем-то похожая на волшебницу.
Я улыбаюсь то ли дарительнице, то ли напоминанию о детстве, то ли просто солнечному свежему утру и, хрумко с удовольствием, кусаю!.. Сплющенное, словно репка, жёлтое, словно мёд, с розовыми и бордовыми «меридианами» по тонкой и лоснящейся, как шёлк, кожице, крупное яблоко оказалось и на вкус подобно мёду – приторно сладкое с лёгкой горчинкой. Сок свежестью наполнил рот и пузырится на надкусье, оголившем шоколадные зёрнышки…
Визг!!! Визг тормозов – за спиной! От неожиданности, я прижимаю к себе охапку цветов, слыша хруст ломающихся стеблей!.. По асфальту катится надкушенное яблоко…

*  *  *  *  *

После окончания начальной школы меня перевели в другую, школу-десятилетку, что была совсем близко от дома, если через забор!..
Высокое белёного кирпича здание в два этажа «покоем», буквой «П», охватывало утоптанный множеством детских ног школьный двор со спортивной площадкой. С четвёртой стороны двор от жилых домов соседней улицы отделялся дощатым забором, в котором то тут, то там выламывались неизвестно кем две-три доски так, чтобы ребёнок мог протиснуться, а взрослый – уже нет. Если вечером лаз заколачивался школьным трудовиком, то утром дыра появлялась на новом месте. Может быть потому, что в доме за забором жили задиристые близнецы, сыновья школьного дворника…

Мне было бы, как большей части ребятни, удобнее лазать через дыру, но я ходила кругом, по Советской улице. Слово «Гимназия» над чугунным кружевом козырька главного входа, бледно проступающее кусочками смальты сквозь толстый слой побелки, многими незамечаемое – меня обязывало! По словам бабушки, здание гимназии было построено её дедом, точнее – на его деньги, для детей когда-то большой дружной семьи и их друзей. Вот эта легенда, или быль, заставляла меня «вести себя достойно!» и держать нос выше, чем следовало, никому не сообщая о причине своего зазнайства. Из-за этого зазнайства, вероятно, у меня не сложилось дружеских отношений с новыми одноклассниками, но я этого достаточно долго не понимала. И холодок в отношениях лёг тенью и на саму школу – она мне не нравилась.

Полупустые, от недостатка мебели, классные комнаты с высоченными потолками казались обувными коробками с мурашами-школярами на дне. На мраморной лестнице, с медными «шишечками» на перилах, ступени были стёрты многими поколениями этих школяров – того и гляди поскользнёшься и скатишься, переломав руки-ноги. Залитые слепящим солнцем широкие коридоры приглашали не к чинным прогулкам парами, а к игре в «пятнашки», потому беготня, визг и писк не затихали в перемены ни на секунду! И вваливались потные всклокоченные игроки в класс без малейшего желания и физической возможность сидеть смирно, весь урок ёрзали на партах и по звонку вырывались из надоевшего класса раньше учителя, в восторге сбивая с ног всех, не успевших прижаться к стене!..

Но больше всего мне не нравилась «раздевалка» в полуподвале, в контраст роскошному актовому залу над нею. Почему-то всегда мокрый кафельный пол полутёмного помещения источал острый запах кошек, которых никто никогда не видел. Мерцающие тусклым золотом медные крючки были закреплены столь высоко на дубовых стойках, что мне приходилось подпрыгивать, чтобы повесить или снять верхнюю одежду, и регулярно обрывать вешалка у воротника, что чрезвычайно сердило маму.
Словом, у меня были причины после занятий торопиться на высокое беломраморное крыльцо «гимназии» – прочь от вони и гвала школы, но не торопиться домой – с опять оборванной вешалкой на куртке...

Я подолгу стояла у массивной входной двери на широкой площадке мраморной лестницы, с удовольствием вдыхая запах улицы как аромат свободы! По тротуару подо мной спешили или прогуливались прохожие. Наблюдая за ними, я старалась представить, чем они были заняты до того, как появились из-за угла школы, и угадать куда пойдут, направо или налево, перейдя улицу по «зебре», что как раз напротив школьного крыльца.
Сквозь крону старой липы время от времени хмурился красный «глаз» светофора. Жёлтый и зелёный для меня, из-за близорукости, сливались с пестротой листвы, и чем дальше, тем «акварельнее» становился пейзаж! Мне нравилось наблюдать как человек, пересекающий улицу в мою сторону, словно проступает из небытия, и напротив, удаляясь, растворяется в пространстве и становился бестелесной тенью на фоне неподвижных силуэтов домов…

Меня не волновало, что подолгу неподвижно стоящая у входной двери, я казалась странной! Мимо меня «слетали» и «скатывались» по ступеням осчастливленные свободой школяры, разбегаясь в разные стороны моей подслеповатости, и самые долго удаляющиеся из них будили самые яркие фантазии! И ужасно мешал воображению тот, кто, притормозив рядом, заговаривал со мной. Тогда я делала вид, что оглохла и ослепла, впрочем, в какой-то степени так оно и было. Но однажды!..

*  *  *  *  *

Дождливый сентябрь подходил к концу. От холодных туманов трава возле потемневших от сырости стен домов пожухла и полегла. Воздух наполнился запахом прели. Потемневший мрамор школьного крыльца облепили жёлтые листья липы, да так крепко, что их не в силах была отодрать лысая метла дворника, и приходилось ступать по «золоту чьих-то сердец»…

Тяжёлая дверь школы то и дело хлопает, и из неё выскакивают поодиночке и стайками не обременённые фантазией радостные школяры! Некоторые останавливались на ступенях в ожидании друга или подруги, и я старалась догадаться – кто из них недавно клал в капюшон моей куртки «мусор», пока я в задумчивости наблюдала за размытым пейзажем противоположной стороны улица, не замечая, что творится рядом.

Волосы мне мама стягивала бантами в пару локонов, и капюшон куртки по утрам не позволял замёрзнуть ушам, но после занятий становился в тягость. И я, приходя домой с непокрытой головой, стала приносить как в сумке кенгуру то золотистый лист клёна, растущего в школьном дворе, то алую кисточку рябины со спортивной площадки, то полу-увядший цветок, явно сорванный на подоконнике одного из классов, а однажды – конфету в серебристом фантике! Были эти подарки не каждый день, и я замечала их лишь дома, снимая куртку. А когда из капюшона выпал сложенный листок из школьной тетрадки «в клеточку», мама заставила меня задуматься...

На клочке бумаги простым карандашом были нарисованы два человечка: один с весёлой улыбкой, а второй – с парой бантов на голове и улыбкой «наоборот». И главное – человечки держались за руки… Мама, повертев рисунок в руках, сказала: «Похоже на объяснение в любви, жаль, что нет подписи».
Ах, как мне стало стыдливо-неловко… и любопытно! Захотелось непременно узнать, кто этот таинственный даритель! Но… резко похолодало, и куртку с капюшоном мне сменили на пальто и шляпку, над которой потешались мои одноклассницы в вязаных шапках. Удивительно, но из-за моей шляпки одноклассницы разбились на две группы, как у Свифта – на «остроконечников» и «тупоконечников», и я между ними была одинока как Гулливер! Как он среди лилипутов, я была «лучше»! И поэтому в меня был «влюблён»… Не важно кто! Раз влюблён – значит я достойна! И эта мысль помогала держать осанку и смотреть на насмешниц искоса и свысока, не прислушиваясь к их ехидному шёпотку за спиной.
И всё же было любопытно – кто он? Но без капюшона подарки класть стало некуда, и они прекратились.

Я по-прежнему, и даже дольше обычного, стояла после уроков на продуваемом ветром крыльце, но теперь обращая внимание на то, кто рядом – стараясь уловить заинтересованность во взгляде, пробегающих мимо или останавливающихся на ступеньках. Возможность обретения друга радовала меня и волновала… По рисунку нельзя было понять – кто, мальчик или девочка, держит меня за руку! Да и я ли, с бантиками, была нарисована? И неожиданно слова «объяснение в любви», сказанные мамой в шутку, отравили моё сердечко, заставив его тревожно биться и, подкатившись к горлу, замирать при виде каждого остановившегося рядом мальчика!..

Неожиданно распогодилось, и наступило запоздалое «бабье лето», со свежими утренниками и тёплыми днями, с плывущим по ветру серебром паутинок и золотом монеток, неторопливо слетающих на черноту асфальта. Листва на липах возле школы так поредела, что у светофора стали чётко видны все три фонаря...
И я вновь надела курточку и целую неделю косилась по сторонам, в надежде подкараулить не зная кого, а придя домой проверяла не только капюшон, но даже карманы... Но тщетно!

А в «тот» злополучный день в куртке оказалось холодно и захотелось вернуться, чтобы переодеться в пальто, но, побоявшись опоздать на урок, я вприпрыжку и, чтобы согреться  размахивая своим рыжим портфелем, прибежала в школу!..
Небо ещё с утра заволокло свинцовыми тучами и казалось, что они цепляют своим сизым подбрюшием верхушки старых лип на Советской улице. Уже во время первого урока закрапал реденький нудный дождик, а к концу занятий он набрался сил и укрыл всю округу полупрозрачной шепчущей кисеёй, сотканной из почти невидимых нитей…

Укрытые от дождя широким козырьком с чугунным кружевом, владельцы зонтов торопливо раскрывали их и сбегали вниз по ступеням. И я сегодня, успев продрогнуть лишь выйдя на крыльцо, торопилась раскрыть заевший зонтик. И вдруг… почувствовала тяжесть в капюшоне! Раздражённо передёрнула плечами, но тяжесть не пропала, хотя и была невелика. Сунув так и не раскрывшийся зонтик подмышку, попыталась достать то, что оттягивало капюшон… И достала яблоко! Сплющенное, словно репка, жёлтое, как мёд, с розовыми и бордовыми «меридианами» по лоснящейся кожице. Удивлённо посмотрела на него и наклонилась за упавшим зонтом… Моего портфеля, что должен стоять возле ног, не было!.. Я растерялась, с яблоком в одной руке и зонтом в другой… А какой-то мальчишка уже бежал с моим рыжим портфелем мимо светофора! Или не моим?.. Да нет же, с моим! Его ранец подпрыгивает на спине!..
Пока я, в недоумении не двигаясь с места, хлопала глазами, «воришка» перебежал улицу и остановился на той стороне. Помахал мне рукой, открыл свой и, превратившись в гриб с серой шляпкой, зашагал вниз по улице.

Дождю надоело шептать, и он забарабанил крупными каплями! По лужам поплыли пузыри, дробя отражение красного светофора… Мой зонт, как ни странно, легко раскрылся! С его радостной пестротой  в одной руке и дареным яблоком в другой я, не переходя дорогу, заспешила параллельным с воришкой курсом…
Кто он? Знаю его? Он из моего класса? Я тщетно старалась рассмотреть, но моя близорукость не позволяла! Так мы и шли: «серый гриб» – помахивая рыжим пятном моего портфелем, и я – под радостным куполом зонта кусая ароматное яблоко. И шли мы, не замечая луж и ручьёв проливного дождя!..

Я не носила очки, потому что мама считал – они нужны лишь тем, кто натыкается на проезжающие мимо машины; а бабушка говорила, что видят не глазами, а мозгом и лишь то, что хотят видеть, и раз не видишь – значит это и не нужно. Но мне сейчас так хотелось видеть! Вспомнилось сказанное мамой «Объяснение в любви…». И  гордость своей избранностью, предвкушение чего-то необычного, и страх ошибки – кружили голову! А вдруг мальчик лишь глупо шутит надо мной! И мама не права. Может и подарки в капюшон клал вовсе не он…
Мурашки волной пробежали по спине – от затылка до самых пяток! Впервые я испытывала такое сложное и непонятное чувство, похожее на вкус яблока – сладкое с лёгкой горчинкой… Захотелось вот так идти долго-долго, не узнав кто этот таинственный незнакомец; наслаждаясь ранее неведомым зыбким предчувствием счастья, которое может и не сбыться!

Но… уже следующий светофор, пока красный. Ещё немного – перейду дорогу и узнаю, кто и зачем утащил мой портфель!.. Я успела схрумкать яблоко лишь наполовину, оголив его шоколадные косточки, но от волнения больше не могла есть, вглядываясь в размытую фигуру с акварельным рыжим пятном. Мне так не терпелось пересечь призрачную реку мокрой улиц! Но всё ещё горел жёлтый светофор…
И вдруг зыбкая тень мальчишки полетел мне навстречу! Чернотой зонта прикрываясь от косого дождя!.. Визг!!! Тормозов юзом скользящей машины!.. Яблоко, подпрыгивая и разбрызгивая лужи, катится под колесо – к рыжему портфелю!..

Мокрая до нитки я очнулась в аптеке, что возле перекрёстка. Меня напоили каким-то вонючим лекарством и не отпустили, пока ни пришла мама, вызванная с работы по телефону. Своим шёлковым шарфом она завязала мне глаза и, словно слепую, повела за руку домой... И я не увидела ни злополучного перекрёстка, ни аварии, ни сломанного во время моего падения любимого зонтика, ни того мальчика.
То ли от страшного потрясения, то ли от тяжёлой простуды, я поправилась лишь когда было уже совсем холодно. По утрам на лужах саваном белел тонкий ледок. Кусты и деревья превратились в свои скелеты. Повсюду были видны «могильные» холмики их листвы. В воздухе пахло тленом. Мне было холодно и неуютно в тёплом пальто и вязаной шапке. Я сутулилась и избегала бывать на улице. А в школу ходила через дыру в заборе, что отгораживал школьную спортплощадку от жилых домов. Этот путь был короче.

*  *  *  *  * 

– Вы ж чуть даму не сбили! – хором запричитали на обочине торговки.
– Пардоньте! – нелепо извинился грузный мужчина, появившийся из-за капота пыльного джипа, – Позвольте вам подарить букет… Или может быть ведро яблок?..
Но я с охапкой переломанных цветов уже шла к своей машине. Бросила искалеченный букет на соседнее сидение и замерла, с обмякшими на руле руками...
Неожиданно для себя я вдруг поняла «первопричину» своих подростковых проблем!.. Более того – стала понятна причина избегания не только преддверия, но даже лёгкого намёка на нежные чувства. Нет, это не страх, а видимо верность первой любви, которая не случилась!