Дом

          Он помнил каждый свой дом, каждую квартиру, хотя бы что-то одно: какую-то деталь, какую-нибудь мелочь. Кроме, конечно, роддома. Он потом уже, через много лет, проезжал как-то мимо – ничего не шевельнулось внутри, ни одна жилочка не дёрнулась, ни одна венка не запульсировала быстрее. Здание как здание. Обычная советская постройка.
          Первым его земным приютом была хата в селе, у самого леса. Окна выходили в сад. А там: и малина, и клубника, и смородина, и крыжовник, и сливы с яблонями – в общем, полное раздолье. А в самом углу стоял раскидистый клён. С него можно было прыгать прямо на улицу – и через дорогу – в лес. Потом с клёна свалился его младший брат, да так неудачно, что пришлось ставить в руку штырь. После этого никто на клён не решался лезть. А позже клён спилили…
          Ещё был дом в степном посёлке. Вернее, полдома. С другой стороны жили старики Воробьёвы. У соседей была бричка с лошадкой. Зато у них был, опять, сад. И бычок Борька, который питался, исключительно, арбузами – благо этого добра было навалом.
          Мать с отцом работали и он целыми днями был предоставлен сам себе. Всё бы ничего, но вечерами было плохо. И страшно. Он садился напротив будильника и беспрерывно смотрел на медленно ползущую секундную стрелку, подгоняя её силой мысли. Иногда в глазах темнело и он придумывал себе, что умер. Один раз родители забыли завести будильник, он пришёл с улицы, увидел, что будильник показывает десять часов и понял, что его бросили. Тихонько собрали вещи, забрали из детсада младшую сестру и уехали. Обратно. В то село, в хату возле леса. Через полчаса родители вернулись, конечно, но он им не простил этого до конца жизни. Предательство не прощают…
          Они, через несколько лет, действительно, возвратились в хату на краю села. С ним и с сестрой. А ещё через год переехали в город. У него после всех этих переездов возникла мысль «а не цыгане ли они?» Он приглядывался к родителям: нет ли у них во рту золотых фикс, не воруют ли лошадей, не собирают ли втихаря металлолом. Вроде, нет – ничего подозрительного, ведут себя как все обычные люди. В городе сначала жили во времянке, которую снимали у родственников. Чуть позже, как многодетной семье, город выделил им две комнаты в коммуналке, а потом и отдельную трёхкомнатную квартиру. Он учился в третьем классе. Школа была недалеко. Если не спеша идти весной или осенью, то получается двенадцать минут. Если зимой – восемь – потому что холодно. И квартира хорошая. На первом этаже. Ничем от дома не отличается. Гоняешь в футбол, мать позвала поесть, забежал на несколько минут, выбежал обратно, гоняешь мяч дальше. Красота.
          После школы он поступил в военное училище, и на пять лет казарма стала его домом. Потом несколько лейтенантских лет провёл с молодой женой и сыном в съёмных квартирах и по общежитиям. Ещё несколько лет (а если быть точным то не несколько, а целых тринадцать) он прожил под одной крышей с тестем и тёщей. И только после этого, подкопив на своё жильё, удалось переехать в собственную «двушку» на краю города. И город был другой, да и страна была другая, но это никак не омрачало праздник. Свой угол – это важно. Пусть и к сорока.
          Сейчас он мечтает о домике в деревне. Чтобы недалеко от речки. Но можно и без. Поначалу будет приезжать только на выходные и в отпуске. Потом, дай Бог дожить до пенсии, можно будет переехать и насовсем. А квартиру оставить внукам. О них он, тоже, мечтает.