Сония Ахатовна, Дуйсенова, баянист и мерзавцы

Теперь его зовут Вячеслав Александрович. Тогда, 55 назад, он носил подпольную кличку "вячик" - и всем пацанам было понятно о ком речь. Мы учились в шестом классе недавно достроенной двумя "боковушками"- шесть классов и спортзал - школы №66 на Казачьем бугре, точнее, на центральной улице посёлка вокруг судоверфи им. Кирова в Астрахани, и жили в кирпичном доме, в соседних подъездах, я на первом, а он - на втором этаже, в коммуналке. Его отец, подполковник Александр Яковлевич Скрипка был полным тёзкой моего отца, командовал подготовкой кадров для судоверфи, директорствуя в "ремеслухе"№7, слыл примерным семьянином и серьёзным человеком, каковым и своего сына единственного видеть хотел. И даже, для развития мальчика и поддержания семейной традиции, отдал Славку учиться в музыкальную школу по классу скрипки. Ещё бы! Все в его роду были заядлыми скрипачами в родном полтавском селе - и дед, и прадед, сам Александр Яковлевич иногда баловался, даже, говорят, на войне был с инструментом. И ездил бедный Славка в музыкальную школу в центр города, что была аж за кировским мостом, дважды в неделю, пиликать. Пару раз я его сопровождал - чтоб ему было не скучно. А  каково мне - тоскливо его дожидаться? Короче - убитый ни на что день. А потом ему ещё приходилось, кроме школьных уроков, обыгрывать свои этюды скрипичные! Кошмар! Что он был бедный, я точно знаю, ибо ему больше хотелось заниматься более серьёзными делами с уличными пацанами-одноклассниками: играть в шакалики или в буй-мяч, когда на пару команд народу набиралось, бегать на рыбалку - до Казачьего Ерика было 10 минут ходу, а то и в альчики резаться - это были коленные чашечки свиней и овец, торговались между нами по паре за копейку. Иногда мы за ними ходили толпой на свалку, не меньше 3 километров на восток от города - но это же событие, поход целый! Однажды я притащил оттуда настоящую каску - чуток ржавую, зато с перевязью - надел на голову, бей не хочу, а голове не больно, каска-то на ремнях держится, они амортизируют! Как он мне завидовал... Куда она потом исчезла? Не ведаю.

А в школе Сония Ахатовна Гарифова распиналась перед классом о пользе немецкого языка, Гёте, мол, с Шиллером, Моцарт на нём шпрехали - не всем было понятно, о ком речь, но именно биографии этих великих немцев нам предстояло освоить на уроках немецкого. После недавней войны, даже не разговаривая с безногими калеками, шнырявшими на улице, мы все дружно фашистов ненавидели, но ввиду всеобщего и обязательного образования обязаны были, даже пытались, одолеть этот чёртов язык, для галочки в отчёте.
- Ну что тут сложного? - суетилась немка. Я же задала простую вещь:
  "Айн, цвай, драй, фир, ин дер шуле гейен вир,
  ин дер шуле гейен вир унд бекомен фюнф унд фир"*.Кто переведёт?
И тут Славка тянет руку вверх...Ну, шутник, хочет подлизаться, мы ему потом...
Сония Ахатовна вызывает его, не чувствуя подвоха, и вячик выпалил свой перевод:
- Дети в школу собирайтесь и в пути не размножайтесь!
Девчонки взмахнув косичками, попадали на парты, пацаны хохотали в голос, а пунцовая учительница подскочила к Славке, схватила бедного и с классным журналом полетела прямиком в кабинет директора.
- Я тебе покажу уроки срывать!..

Директор, Эфраим Михайлович Ревзин, эдакий низенький, худенький, со щёточкой усов, предпенсионный, занимал узкую комнатку на торце школы и был известен всему городу. Ещё бы! Он был делегатом съезда комсомола в 1922, лично слышал и видел самого Ленина, часто сообщая об этом на всех собраниях. Очень спокойно выслушав филиппику возбуждённой учительницы, он обратился к Славику.
- У тебя три возможности исправить свою глупую ошибку: извиниться перед учительницей и всем классом, запись в дневнике или - директор многозначительно поднял большой палец - я звоню Александру Яковлевичу прямо в ремесленное училище(домашних телефонов ни у кого не было!)
Понятно, что вячик выбрал самый безболезненный, первый: это хоть и било по самолюбию, но не так больно, как отец - по заднице. Всё равно свои пять минут славы Славик честно заработал.

Ещё раз он прославился уже на математике, об этом в учительской шептались(знаю это от матери-училки). Нина Арсентьевна Дуйсенова дистанцию и класс держала неплохо, но временами срывалась с математических высот прямо на минное поле, в класс, состоявший из не всегда вменяемых охламонов. То есть юношеские обиды могли вызвать пустяковые и справедливые требования учительницы, которые гипертрофировались в унижение личного характера... Сейчас даже трудно понять, что произошло на том злополучном уроке алгебры, какие иксы с игреками попутали вячика встать и книжкой огреть по "шарабану" соседа по парте сзади, что-то он там про девочку, нравившуюся вячику, Таньку Фролову, брякнул, отчего та густо покраснела.
- Слава, дай дневник!- потребовала Нина Арсентьевна, подойдя к его парте.
- Ничего я не дам, я не виноват!- отрезал мальчик, встав.
- А я говорю с математической точностью, что дашь!-взвизгнуда математичка. И тут произошло что-то невероятное: вячик в запале громко, с ненавистью крикнул:
- Да иди ты поссы!..
Нина Арсентьевна опешила. Почему кто-то должен решать за неё, когда посещать ей туалет, да ещё и в такой оскорбительной форме? За что её "послал" какой-то сопляк? Она молча взяла журнал и вышла из класса, почти плача... Через пять минут в класс ворвалась Мария Максимовна, словестник и классный руководитель, известная нам крутым нравом, и потребовала дневник...
На следующем уроке математики Дуйсенова, только войдя в класс, бросила Славке:
- Пока не придёшь ко мне с отцом, мои уроки для тебя не существут. Свободен! Где прятал вячик дневник от родителей - покрыто мраком до сих пор, так продолжалось неделю, месяц - до конца четверти, пока не пришлось таки подполковнику явиться в школу для объяснения. Итоговую контрольную за четверть вячик с трудом вытянул на тройку, хотя числился в твёрдых хорошистах. А что произошло с его задницей, он не рассказывал, хотя все предполагали замечательную порку.

Иван Иванович преподавал у нас музыку. Подорвавшись на мине, он, среди прочих ранений, потерял 95% зрения и был инвалидом второй группы, долго лечился и потом, выучившись на слух играть на баяне в кульпросветучилище, пришёл в школу, постукивая палочкой - работать учителем пения. Что только не делали маленькие пакостники, пользуясь его инвалидностью! И журнал со стола воровали, и слова интересные на доске писали, в том числе про него, и шум посторонний создавали, стуча крышками парт - точно зная, что он физически не может опознать тех, кого он пришёл через войну учить прекрасному, развивать детей. Простое появление этого человека в классе должно было приводить в трепет сердца мальчиков и девочек, а они... Они, жестокие дети, занимались мелкими гадостями, ведая, что творят... Вот Иван Иванович держит страницу журнала, выискивая краешком глаза нужную фамилию. Трах! Пробивая страницу журнала, в его пиджак ударяет бумажная "пуля", выпущенная из рогатки, резинки на пальцах...
- Староста, кто это сделал?- отрывает голову от листа баянист. С задней парты второгодник Изместьев показывает кулак Милке Лузиной - мол, ей лучше помолчать.
- Я не видела, извините!-Изместьев согласно кивает головой. Урок продолжается.
"И берёзку молодую, и кустарник и траву,
беззаветно всё люблю я, всё я родиной зову,
ветерок взметнулся разом облаков прорвав кольцо
и ромашка жёлтым глазом смотрит солнышку в лицо..."
Ба-бах!- кто-то кинул капсюль с гвоздём и тот взорвался...
- Откуда стрельба? Почему?- Иван Иванович растерянно озирался, прекратив петь, а в ответ ему гремел хохот. А за что пакостники отвечали? Им было скучно, когда сами ничего не делали, по инерции бездельников.

...Мы сидели в кафушке на Селенских Исадах, случайно столкнувшись через десятки лет, узнали друг друга и обнялись - он был копией своего отца.
- Как там Александр Яковлевич?- ляпнул я неосторожно после первой рюмки.
- От аппендицита скончался. Я как раз в рыбвтуз поступил. Ты помнишь, в конце школы мы в центр переехали, отец в милицию перешёл работать. И как-то сразу...
- Да, напасть такая,- кивнул я головой,- у нас профессор Аламдаров от той же    болячки помер, завкафедрой нервных болезней в институте, лучшие силы лечили...
- Давай выпьем за всех наших учителей, светлая им память!- мы опрокинули рюмки. Какие же мы все были мерзавцы!- с выражением добавил он. Я мгновенно согласился.
Мы встали и разошлись...

*- 1-2-3-4 -мы идём в школу получать пятёрки и четвёрки.
25.8.2018