Миниатюра Весна

Он рос домоседом и это ничуть его не смущало.
Возможно благодаря мачехе, окружившей его заботой с самого детства, несмотря на отсутствие кровных связей.
Будучи ещё совсем мал, он как-то серьезно приболел, но ярким воспоминанием того времени был не визит незнакомца в белом халате, щупавшего ему где-то за ушами и под горлом в поисках воспалённых лимфатических узлов и заставлявшего зачем-то показывать язык.
Ему запомнились тёплые руки мачехи, гладившей его, трясущегося в ознобе, с особенной заботой и нежностью.
Именно тогда он и признал ее мамой, окончательно и бесповоротно.
Детство, отрочество и юность пролетели как-то до обидного однообразно. Частная школа, ради которой приходилось-таки покидать родные пенаты особо не впечатлила, но наградила все же прочными знаниями, в том числе, а то и в первую очередь, по части светского этикета.
Началась взрослая жизнь, но и она не принесла ничего нового.
Ежедневные дела конечно заставляли покидать их уютную квартиру, но возвращаться домой было так приятно. У него было два любимых занятия – крутиться возле большого зеркала в гостиной, прихорашиваясь, оценивая очередную модную стрижку, это если мамы не было дома. А если была, то он усаживался в своё любимое, слегка потертое кожаное кресло, она на диван – с книгой в руках и мама читала вслух любимые книги, переворачивая страницу за страницей. Джека Лондона, Булгакова, Пастернака…
Размеренный темп прозы сменялся стихотворным ритмом, чаще всего лирическим, а иногда задорным. Как правило это был Есенин, иногда Евтушенко, ну или Маяковский.
Одно было неизменно – уютный, убаюкивающий голос мамы, наполнявший гостиную.
Как-то утром, проснувшись, он обнаружил, что из прихожей отчётливо тянуло сквозняком.
Опять оставила открытой дверь, догадался он. Впрочем, это случалось периодически, когда маме спозаранку приходилось спешить на работу. Потянувшись, он зевнул, собрался было ещё полежать, но все же решил подняться. Причина была даже не в делах, которыми безусловно надо было заняться. Какая-то щемящая грусть, вдруг всплыла в его сердце, всплыла и исчезла, растворилась казалось бы без следа, но в голове неожиданно зазвучали вчерашние разудалые строки – я московский озорной гуляка…
Гулякой он не был никогда, столичным жителем тоже. Может, причиной всему стала весенняя капель, струившаяся за окном? Как бы то ни было, он взглянул на себя в зеркало, вышел на лестничную клетку и торопливо спустился вниз. Как истинный джентльмен, пропустив мимо себя какую-то даму с коробками ( кажется соседку с четвёртого этажа) он неторопливо вышел на улицу и осмотрелся по сторонам. Весеннее солнце потихоньку плавило слежавшийся грязный снег, в кустах чирикали воробьи, из водосточной трубы доносилось веселое журчание. Но что там вид и что там звуки – в воздухе определенно пахло весной и ее свежий аромат забирался в ноздри и будоражил сердце. Ему вдруг захотелось пробежаться и он поддался этому безотчетному желанию и затрусил сначала вдоль стен залитого солнцем дома, а затем, выбравшись из двора, по тротуару неширокой улицы, ведущей к находящемуся в полуквартале продуктовому магазину.
Возле магазина стояли двое, один повыше, плотно сбитый, с мутным, но уверенным в себе взглядом. Второй – плюгавый, низкорослый в каком-то нелепом кофейного цвета жилете, явно из прошлой жизни и абсолютно заросшей мордой лица.
Перейдя на шаг и перестав вдруг ощущать себя Форрест Гампом, наш герой остановился и ещё раз бросил взгляд на бомжеватого вида парочку. В голове снова всплыли есенинские строки. Вдруг созрела шальная мысль сообразить на троих с незнакомцами. Откуда она взялось было совершенно непонятно, но и преодолеть это желание казалось практически невозможным. Почему-то хотелось отметить именно этот весенний день в настоящей мужской компании.
В витрине магазина был виден неаппетитный ряд изрядно запылившихся уже разнообразных бутылок, а вот колбаса, сосиски и большой круг сыра, напротив, выглядели свежайше.
Подойдя к незнакомцам, он уже было собрался озвучить своё предложение стать третьим в их компании, но мученический взгляд плюгавого остановил его. Что-то было не так. И вот что именно – амбарный замок, угрюмо висевший на двери и приклеенный на скотч листок бумаги, на котором фломастером кто-то вывел зловещую фразу: закрыто по техническим причинам.
Было видно, что завсегдатаям, неприветливо смотревшим на нежданного компаньона, все это было не по душе. Не будь замка и объявления – они бы может и приняли его в свой круг. Но сегодня – нет, совершенно неподходящий случай.
Завтра приду, вдруг отчетливо решил он, развернулся и направился к дому. Парочка проводила его равнодушными взглядами.
Подойдя к подъездной двери он снова наткнулся на отворившую дверь соседку, теперь уже без пакетов, зато с мусорным ведром в пухлой руке. Изображать из себя джентльмена больше не хотелось, он грубо протиснулся мимо неё в подъезд, поднялся на свой этаж и проскользнул в родную квартиру, дверь которой по-прежнему оставалась открытой. Пройдя в гостиную он неожиданно остановился, почувствовав на себе незнакомый взгляд. Из зеркала на него смотрел он сам, но это был уже не вчерашний лощеный франт – домосед, а тот самый озорной гуляка, про которого ему читала мама. Улыбнувшись в зеркало, он вдруг почувствовал странный зуд, сначала в районе спины, потом чуть ниже, быстро перемещавшийся по телу. Завертевшись перед зеркалом отчаянным колесом он погнался за этим зудом сначала где-то около хвоста и наконец настиг его в районе подмышек. Расправившись с уличной гостьей, он снова уселся перед зеркалом, высунув длинный розовый язык и очередной раз убедившись в том, что он уже не тот домашний пудель, каким был вчера. Дверь скрипнула, в коридор вошла мама…