Жизненные уроки. Урок 1

ЗАПИСКИ НЕПРОФЕССИОНАЛА. КНИГА 1. ЖИЗНЕННЫЕ УРОКИ

УРОК 1. ЗАБУДЬТЕ ВСЁ, ЧЕМУ УЧИЛИ В ШКОЛЕ...

     Это сегодня, с высоты своего жизненного опыта и прожитых лет, автор так рассудителен, а в те свои юношеские годы я, как и большинство сверстников, мечтал поскорее закончить порядком надоевшую школу с её академическими замашками, нимало не беспокоясь о качестве закладываемого в голову багажа знаний. Они вливались туда сами собой, кое-что оставалось в "сухом остатке", но основным девизом было скорее бесшабашное пугачёвское "А знаешь, всё ещё будет...". Тогда нас ждали институты и светлое советское будущее. Сам я мечтал либо о Таганрогском радиотехническом – не попал туда, как и в армию, по зрению, либо о радиофизике – не попал по семейным родительским обстоятельствам, либо, на крайний случай, об институте иностранных языков – не пошёл туда потому, что всё-таки был больше "технарём", нежели гуманитарием. В результате этакого "плюрализма" в голове, "завалил" устную математику при весьма самонадеянной попытке поступления в Смоленский филиал Московского энергетического института (МЭИ), хотя школу закончил твёрдым "хорошистом". Буквально через неделю после своего бесславного возвращения домой, аки Наполеон после Бородино, по грозному настоянию матери, работавшей в тот период секретарём директора Моздокского горторга, с 18 августа 1970 года вышёл на работу в качестве грузчика этого благословенного предприятия. Недолго, правда, на этом месте задержался и буквально через неделю мамиными заботами был переведён экспедитором на фруктово-овощную группу.
     И вот тут тётка-жизнь преподала моей романтической персоне первый урок. Я был послан за арбузами на колхозную бахчу. Благополучно с верхом загрузив трудами тамошних рабочих кузов машины полосатыми ягодами, привёз их в горторговский двор, где мне надлежало сдать груз по накладной разбитной продавщице мадам Соловьёвой – в углу двора справа от въездных ворот был оборудован сетчатый павильон, откуда горожане снабжались дарами природы в обмен на свои кровно заработанные советские рубли. На бахче, как положено, машина была прогнана через весы дважды. Вес тары при въезде и вес брутто при выезде – разница между этими двумя цифрами, сами понимаете, значилась в накладной в качестве веса нетто, который я и должен был подтвердить взвешиванием на наличествующих в павильоне напольных 100-килограммовых весах и сдать вышеозначенной продавщице под роспись, как говорил известный персонаж из "Бриллиантовой руки": "Сдал – принял, подпись – протокол". Организовав, как и положено, дежурных грузчиков через заведующего хоздвором, я вместо того, чтобы своим бдительным присутствием исключать всяческие поползновения кого бы то ни было к возможным припискам и хищениям, зачем-то ничтоже сумняшеся потащился на второй этаж, где находились горторговские апартаменты и отсутствовал достаточно продолжительное время, поскольку когда вернулся, машина была уже разгружена, а продавщица, руки в боки, встретила меня злорадным сообщением, что я не довёз ей буквально половину означенного в накладной количества арбузов. Воспитанный школой на примерах жизни замечательных литературных героев, а именно: Овода, Андрея Болконского, Павки Корчагина, шевалье Д'Артаньяна и т. п., но не принимая при этом во внимание гоголевских персонажей, начиная хотя бы с Павла Ивановича Чичикова, молодой человек и мысли не допускал, что хитромудрая продавщица походя надругалась над его верой в светлое, доброе и вечное, иначе просто заставил бы её перевесить арбузы по новой. Вместо этих вполне закономерных действий я, вспомнив о надёжных тылах на втором этаже, двинул к родительнице за советом. Та, имея уже достаточный опыт работы среди хищников торговли, выслушав меня, зашла в кабинет директора и доложила ему мою версию сложившихся обстоятельств. Директор, Георгий Арсентьевич Саркисов (царство ему небесное – в 1991 году во время мутных событий в Чечне, а попутно и в Моздоке, был зверски убит бандитами), тут же вызвал нахальную продавщицу и за закрытыми дверями "вставил" ей что надо и куда надо, после чего принял истинно Соломоново решение: недостачу покрыть обоим "fifty-fifty", то бишь пополам. Матери моей при этом объяснил, что отпрыску её впредь наука будет, чтобы знал, что такое есть незамысловатая отечественная торговля. Ну, и в качестве моральной компенсации меня тут же перевели на должность экспедитора общепита на пивзавод с зарплатой в семьдесят рублей, которую я несколько месяцев видел лишь частично, отрабатывая нечаянно свалившийся на юную голову долг. И стал я возить по городским общепитовским точкам пиво и лимонад, составляя по вечерам часов до одиннадцати отчёты, в которых нужно было до копейки сводить приход с расходом. Тогда и научился лихо щёлкать на конторских счётах. И не нужна была мне алгебра – на этом поприще вполне достаточно было знания четырёх действий арифметики. И физика нужна была в весьма ограниченных пределах, не говоря уже о географии, биологии, литературе и прочих школьных науках.
     Приобретённый за годы ученичества багаж знаний, являющийся, как-никак, признаком общей культуры, был если и востребован, то в мизерной доле, поскольку в мои задачи входило, в числе прочих обязанностей, следить за тем, чтобы подчинённые мне грузчики не напились в течение рабочего дня и не попадали с деревянного заднего борта кузова ГАЗ-51, ведомого крепкими руками опытного шоферюги – рыжего осетина Юры Букреева, в который загружалось сто двадцать стандартных или обрамлённых металлическими уголками "московских" ящиков, в каждом из которых громыхало по двадцать пол-литровых бутылок со сладким или слабоалкогольным содержимым. Оставалось лишь чуть более полуметра кузовного пространства для двух архаровцев, придерживавших сзади ящики на ухабах. А на бой допускалась одна бутылка на тысячу, и то нужно было в этом случае в подтверждение отсутствия злого умысла сдать горлышко разбитой бутылки с уцелевшей не снятой кронен-пробкой.
     Бывало, вестибулярный аппарат грузчиков становился, мягко выражаясь, малоуправляемым после принятия "на грудь" и занюханной рукавом половины пивного бокала на брата семидесятидвухградусной лимонной эссенции, которой заводчане рассчитывались с ними за "шабашку" – погрузку полного трала бочек с пивом для отправки в Орджоникидзе. Мне тогда приходилось во избежание греха отправлять их домой, а самому, пересев с начальственного места в кабине в кузов, развозить заключенную в стеклянную посуду продукцию по заказчикам до конца рабочего дня. А что оставалось делать, если эти подчинённые в отцы годились мне, семнадцатилетнему пацану? И как ко всему этому применить "мильон терзаний" Чацкого и размышления о смысле жизни того же Пьера Безухова в его спорах с Андреем Болконским? Тут разве что подошли бы идеи Раскольникова относительно старухи-процентщицы!
     Проходя торгово-жизненные университеты, я познавал, как ушлая буфетчица какого-нибудь кафе "Юность" при зарплате в 80 рублей могла поиметь в летнюю пору с полученной через меня по её заявке и проданной за смену 96-литровой бочке пива лакированные сапоги-чулки стоимостью 35 рублей за пару, а колоритно-вальяжный усатый хозяин гостиничной пивнушки Феликс подтрунивал над моим максимализмом, говоря, что при случае научит меня делать деньги из простой воды, которой он самым бессовестным образом разбавлял привозимое мною бочковое пиво. А ещё говорили, что ушедший благополучно на пенсию мой предшественник на экспедиторском поприще на двенадцатикопеечных пустых бутылках себе дом построил. Я же на свою первую зарплату ещё грузчика купил в родительскую хату полированную тумбочку под телевизор, чем был весьма горд...
     Где-то через полгода, когда с долгом я уже рассчитался, меня повысили по торговой службе, накинув к моей зарплате червончик и переведя опять же экспедитором на культтоварную группу, где я занимался уже не извозом пива с лимонадом, а доставлял на горторговские склады с оптовых баз Орджоникидзе и Грозного парфюмерию, ковры, бытовую технику, посуду и прочие ценности. Здесь уже действовал другой распорядок дня: в шесть утра за мной заезжал пожилой водитель дядя Петя Шашлов, а я, ещё не совсем проснувшийся, нырял в кабину и тут же пытался заснуть, уткнувшись затылком в угол, за что получал выговор от водилы: "Кончай ночевать! Ты же меня соблазняешь – мне ведь тоже спать хочется! Лучше поговори со мной". И всю дорогу, по крайней мере, до Чермена – там мы завтракали в придорожной забегаловке, приходилось молоть всякую чепуху. Поначалу я обижался на старика, а потом привык, и с тех пор ранний подъём и жизнь по пословице "Кто рано встал, тому Бог дал" вошли в привычку.
     Припоминаются два случая. Как-то привёз из Орджоникидзе полную машину холодильников "Орск-3" – семнадцать штук, кажется. Приехали рано, минут за двадцать до обеда, когда базовские грузчики уже собрались захваченные из дому "тормозки" разворачивать. Я попросил их разгрузить машину, чтобы не задерживать водителя и отпустить домой в автоколонну – горторг платил почасовую арендную плату. Работы-то было максимум на полчаса, но грузчики, мягко выражаясь, послали меня подальше и уселись трапезничать. Я плюнул, молча открыл задний борт и начал выгружать холодильники один, аккуратно кладя изделие в деревянной обрешетке на бок, а затем перетаскивал его себе на спину и, согнувшись пополам, тащил холодильник метров за двадцать на склад. Злость придавала силы. Перетащил пару штук, а вот третий холодильник при разгрузке сполз с кузова и вырвал мне ребром обрешётки на левом запястье кусок шкуры с мясом, да так, что в глубине раны виднелась голубоватая кость. Кровь хлынула ручьём. Грузчики перепугались, перетянули мне руку жгутом, сделали кое-как перевязку, а затем, матерясь на тему того, что откуда им на голову свалился этот упрямый зас...нец, в пятнадцать минут разгрузили машину. Рана у молодого зажила как на собаке – только шрам остался на всю жизнь. Ну, да как говорится, мужчину шрамы украшают.
     В другой раз, наоборот, я приехал поздно, часов в шесть вечера, на машине с будкой, доверху нагруженной всяческой душистой парфюмерией. Горторговская база была уже закрыта. Что делать? Машину надо было отпускать, но не с товаром же! Недолго думая, пригнал её домой, где часов до семи вечера разгружали всей семьёй содержимое будки в летнюю кухню, забив небольшое помещение всяческими пахучими коробочками до самого потолка. Ну, и женская половина семьи ещё пару часов после разгрузки разглядывала и перебирала флаконы с духами, коробочки с пудрой, тюбики помады...
     Утром, когда я был в очередном рейсе, приехал старший товаровед с грузчиками, которые часа полтора перегружали содержимое кухни в машину, а товаровед, возя пальцем по накладным, ставил карандашные крыжики и брюзжал, мол, вот опять этот…, плям-плям-плям, придумал проблему на его голову, а вдруг недостача, что тогда делать? Правда, впоследствии вышестоящие товарищи его поправили в том смысле, что молодой-то сообразил, как выйти из положения и не обременить родное предприятие на дополнительную оплату машины, а вот что сообразил бы в этой ситуации он? В летней же кухне долго ещё стоял приятный запах парфюмерно-туалетных принадлежностей.
     Прокантовавшись на ниве торговли без нескольких дней год – ну, не моё это дело!, в августе 1971 года я перевёлся в Архонскую геологоразведочную экспедицию по протекции работавшего там буровым мастером друга моих родителей дяди Лёши помбуром 2-го разряда. Они бурили артезианские скважины в Моздокском районе где-то между кумыкским селом Кизляром (не путать с его дагестанским городом-тёзкой) и селом Киевским. Зарплату мне положили аж сто семьдесят рублей, сумасшедшие по тем временам деньги – инженеры столько не получали! Работать надо было неделю через неделю, то есть мы уезжали на неделю в поле, а потом неделю отдыхали.

     "В суету городов, и в потоки машин
     возвращаются все – просто некуда деться.
     И спускаемся мы с покорённых вершин,
     оставляя в горах, оставляя в горах своё сердце..."

     Строки песни Высоцкого из кинофильма "Вертикаль" всплывали в памяти каждый раз, когда ехал в попутном автобусе с буровой после вахты. Плечи уже не оттягивали ремни полупустого рюкзака – не то что неделю назад, когда рюкзак был полон продуктов.
     В первый же рабочий день попытались научить меня пользоваться тяжеленным, как показалось с непривычки, трубным ключом, которым закручивались и откручивались буровые штанги при опускании и подъёме инструмента. Глядя, как в руках коллег-мужиков накинутый на штангу ключ сам по себе защёлкивался, попробовал повторить фокус, но ничего не получилось – ключ только клацнул по ней своими звеньями и повис в моих моментально обессилевших руках. Так первые дни и пользовался им, обнимая трубу и вручную замыкая непослушный инструмент, чем вызывал перемежаемые матюгами беззлобные насмешки мастера. Но уже к концу первой недели ключ начал кое-как защёлкиваться сам по себе. Точно так же, быстро научился при подъёме хватать нижний конец открученной стодвадцатикилограммовой штанги на 2 и 7/8 дюйма, оттягивая его на себя кидать на левое плечо и – бегом по покатым мосткам, пока крюк лебёдки опускает верхний конец, чтобы с грохотом сбросить штангу в невысокий штабель её близнецов тут же сбоку помоста.
     Артезианские скважины бурились на глубину от 300 до 500 метров. Установка под названием УРБ-3АМ была смонтирована на шасси автомобиля МАЗ-500. Буровую колонну, приводимую во вращение ротором, похожим на большой горизонтально расположенный токарный патрон, с зажатым в нём "квадратом" – этакой семиметровой штангой квадратного сечения из особо прочной стали, весившей 700 килограммов, по мере проходки нужно было постоянно наращивать, для чего "квадрат" откручивался и ставился внутри вышки в специальное гнездо, а вверху крепился цепочкой. В мои обязанности входила в том числе и эта операция, для чего нужно было установить буровую колонну на роторе в мощную упорную вилку, отсоединить "квадрат" и поместить его в гнездо. Затем, поднявшись по туннельной лестнице на макушку вышки, накинуть на "квадрат" цепочку и закрепить его сбоку, отцепить гак, спуститься вниз, прицепить к гаку специальный захват для буровой штанги, зацепить им её, поднять, нарастить ею буровую колонну, отцепить гак, подняться наверх, прицепить его к "квадрату", снять цепочку, спуститься вниз, вывести "квадрат" из гнезда, накрутить его конус с резьбой на буровую колонну, снять колонну с вилки. И вот тогда мастер, приопустив "квадрат" и зажав его кулачками ротора, начинал проходку, а помбур мог чуть-чуть передохнуть – и так до наращивания следующей штанги. Проходка шла достаточно быстро и стоила, помнится, около 40 копеек за погонный метр скважины. А вот на скальных породах в горах она стоила уже 10 рублей за метр и метр этот бурили, говорят, порой всю смену – двенадцать часов.
Кроме всего прочего, пока мастер бурил, помощник должен был проверить состояние насоса, закачивавшего промывочный глинистый раствор в скважину, а при возникновении течи раствора по валу сменить сальниковую набивку из пропитанного графитом витого шнура. Кроме этого, ещё нужно было проверить уровень масла в картере дизеля и доливать вёдрами в бак солярку по мере её расходования. Одним словом, первое время после вахты еле добирался до вагончика и падал как подкошенный на спальное место. При этом 170 рублей зарплаты уже не казались великими деньгами – всё в мире относительно.
     Как-то, поднявшись в очередной раз для переустановки "квадрата", привычно накинул цепочку и, спустившись уже до половины лестницы, случайно глянул наверх. О, ужас! Цепочка висела не застёгнутой, а "квадрат" стоял себе, ничем не закреплённый и уже, как мне показалось, начал наклоняться. Пулей, не чуя под ногами стальных перекладин, взлетев назад, обхватил пытавшуюся выйти из равновесия семисоткилограммовую бандуру одной рукой, второй пытаясь втиснуть в звено цепочки крючок. Успел. Уже позже, спустившись вниз, облился холодным потом, представив разрушения от падения "квадрата", хотя позже сообразил, что тот не мог выпасть за пределы вышки, однако всё равно пришлось бы приложить немало усилий, чтобы вернуть его на место.
     Бригада состояла из четырёх человек: два мастера и два помбура, которые поочерёдно выходили на вахту по два человека. Вахты продолжались по 12 часов, затем следовали 12 часов отдыха и снова – в смену. Я работал, естественно, в паре с дядей Лёшей. Особенно тяжело было в ночные часы, и для того, чтобы меньше хотелось спать, курил самые крепкие сигареты "Охотничьи", обжигавшие лёгкие при затяжках, что твой горький перец.
     Однажды ночью, а было это, кажется, в конце сентября и дожди с осенними холодами ещё не наступили, при наращивании буровой колонны я не смог открутить штангу. Что только ни делал: и бил по ней по совету дяди Лёши кувалдой, и наращивал ключ двухметровым отрезком трубы подходящего диаметра – ничего не получалось ни у меня, ни у мастера, только ручка трубного ключа гнулась. Намучавшись, мы оба сели на инструментальный ящик под навесом и закурили. Ночь была тёплая, только комары донимали, кружась облачком в тусклом свете лампы под крышей навеса и периодически пикируя на нас с надоедливым писком. Дизель, практически никогда не глушившийся, молотил вхолостую, и задняя стенка будки за нашими прислонёнными к ней усталыми спинами подрагивала в такт его тарахтенью.
Задремали. Через какое-то время я проснулся. Вдалеке над покатыми невысокими Вознесенскими горами небо уже начало краснеть, наливаясь утренней зарёй. Я глянул на сиротливо висевший на буровой штанге замкнутый трубный ключ. Вздохнув, поднялся и решил ещё раз попытаться открутить это чёртово коническое соединение. Привычным уже движением натянул ключ и, о чудо! – штанга сдвинулась с места и начала откручиваться. Так и не поняв, что это было, мы с дядей Лёшей облегчённо вздохнули и продолжили работу – до конца вахты было ещё час-полтора.
     Зима 1971/1972 года выдалась в Осетии на редкость морозной и снежной – температура в декабре опускалась порой ниже –30 градусов. Начались проблемы с соляркой, которая была, конечно же, летней, превращавшейся на таком морозе в жёлтоватую кашу, хоть ложкой черпай. Обычно в таких случаях дизтопливо разбавляют керосином, но кто ж его предусматривает на юге-то, где зима обычно – слякоть с редкими заморозками? Одним словом, пользуйся тем, что есть и применяй неотразимое оружие – жизненный опыт и смекалку, если таковые найдутся. Мы выходили на работу из обогреваемого котлом КЧМ на угле тёплого вагончика в подшлемниках, напоминавших, выражаясь современным языком, утеплённые "балаклавы" с круглым вырезом для лица. Пока мастер бурил, помощник бегал с факелом и отогревал то топливный бак, то медные трубки-топливопроводы, стараясь, чтоб ничего при этом не загорелось. Слава Богу, бензина на буровой не было. Невдалеке от помоста был разведён костёр, вокруг которого в вёдрах грелась солярка – не будешь же в бак кашу перекладывать. Одним словом, после вахтовой маяты в этой копоти моё лицо при возвращении в вагончик было похоже на лицо Феди из "Операции "Ы" после гонки за Шуриком вокруг чана с разогретым битумом – из зеркала на вагонной переборке на меня смотрела чёрная рожа, на которой так же блестели только глаза и зубы.
     Однажды, решив облегчить свою жизнь "факелоносца", водрузил на положенный плашмя пустой диск из-под МАЗовского колеса столитровую бочку со срезанным верхом и, натаскав её полную дизельной кашицы, развёл вокруг этого сооружения костёр, решив, что таким образом у меня будет хороший запас горячей солярки. Но как-то в беготне и смене инструмента на буровой зазевался, и разогретая в бочке солярка вспыхнула. Собственно, ничего страшного не произошло – ёмкость открытая, да и это ж не бензин! Я же, по неопытности изрядно испугавшись, вместо того, чтобы просто потушить костёр, а потом уже взяться за бочку, накинул на неё брезентовую робу. Но к тому моменту бочка уже достаточно разогрелась и её острые края попросту прожгли брезент. Не додумавшись ни до чего более оригинального, я с разбегу столкнул тяжёлую бочку с постамента. Представляете горящую столитровую лужу солярки, разлившуюся по всей территории? Хорошо, что огнетушители на пожарном щите оказались исправными и ящик был полон песка – буровую не спалил, но взбучку от мастера получил вполне заслуженную.
     Всякое случалось на буровой. То, пытаясь высвободить застрявшую УБТ – самую первую мощную буровую трубу, непосредственно на которой крепился режущий инструмент-шарошка, начали вращать её в обратную сторону и упустили, скрутив с резьбы. После напрасных попыток уловить и поднять эту тяжеленную штуковину, пробуренную наполовину скважину пришлось вместе с потерянной УБТ бросить и начать рядом бурить новую. То напоролись на глубине около ста метров на плывун – слой обводнённого песка, в который моментально ушёл весь промывочный раствор. Пришлось довольно долго заниматься тампонажем, то есть лепили всей бригадой из глины шарики и тупо кидали их в скважину, стараясь забить то место, куда ушёл раствор. Дело достаточно бесполезное, но, говорят, иногда помогало. Нам, хвала Всевышнему, повезло – скважину спасли. Пришлось наблюдать и работу геофизиков по расчёту места установки в обсадной колонне фильтров и определении дебета скважины, и участвовать в установке после окончания бурения обсадных труб – одним словом, за довольно короткое время хлебнул я из несладкой чаши буровика полной мерой...
За месяцы, проведённые в полевых условиях, научился готовить еду – не разносолы, конечно, но супчик какой-никакой, борщ, глазунью, картошку жареную, кашку сварить – тут проблем никаких не было. Это уменье ох как пригодилось в студенческие годы, которые были уже не за горами.

25.02...04.04.2016…15.08.2018