Палата синопсис

    Дежурный врач Константин Иванович, чертыхаясь, искал в коридоре корпуса психбольницы палату с указательной табличкой «Синопсис». Задачу поиска осложняло то, что все двери палат на ночь в целях предосторожности раскрывали нараспашку, и надпись развернули к стене. Эту табличку приделали сами пациенты палаты из картонки от обувной коробки, расписав фломастером. Но не забавы ради. Им надоели шумиха и бесконечные расспросы, – в какую палату поселили грека Синопсиса? К нему-то на вызов и спешил наш доктор.
Разумеется, этот больной никаким греком не был. Однако, не для обитателей психушки, как бы не старался Константин Иванович в их присутствии громко звать того настоящим именем. Конечно, этот пациент был не без странностей. Но и сам доктор временами бывал не без них. Не зря же говорят, что великое искусство психиатра даже не в том, чтобы вылечить пациента, а не стать им самому.
Вот и сейчас другой бы дежурный врач увидел в кажущейся бесконечности, непролазности мрачного при ночном освещении коридора больницы лишь недоработку архитектора и дизайнера. Константину Ивановичу же Овидиево превращение коридора зловеще вещало: «У Михаила рецидив…»
Он невольно вспомнил его предысторию. О ней ему, как лечащему врачу Михаила, рассказала его подруга Света, которую тот звал моя Маргарита. Понятное заимствование. Он был не только тезкой автора знаменитого романа, но и себя тоже видел писателем. Ну, пусть начинающим. А для работы над своим первым романом Михаил снял однушку в хрущевке с окнами, выходящими на безлюдные заросли заброшенного парка. Подальше от столичной суеты и назойливой опеки предков. Но независимость требовала средств. Пришлось ему подрабатывать ночным беллбоем в гостинице, перетаскивая грузный багаж ее постояльцев. Эти упражнения отнимали не только силы, но и много драгоценного времени.
И все же в один из весенних дней Михаил закончил писать свой роман «Туннель назад». Это событие он со своей Маргаритой отметил распитием дешевого шампанского. Правда, не обошлось и без горечи к бокалу. Ведь работа над романом стоила начинающему писателю еще вылета из «Бауманки». Но все равно он был счастлив.
Потом Михаил снова сел за комп писать к своему роману синопсис. Текст под таким названием ввели в обиход древнегреческие философы. Это были информационные обзоры философских трактатов, пособий. Философы писали также такие тексты, но более краткие в виде заявок темы на участие в дискуссиях. А спустя много веков, синопсис позаимствовали литиздательства, приладив тот под свои цели. И стали требовать от авторов прикладывать к своим рукописям синопсис, коим и занялся Михаил.
На следующее утро Света проснулась, а ее кумир все еще сидел за компьютером. Она поняла, что он провел за ним всю ночь. На кровати его подушка была не смята. Она подошла к нему. И в ужасе отпрянула, словно задело током. Так ее поразил безумный взгляд кумира, бормочущего лишь одно слово: «Синопсис, синопсис, синопсис…» Она очень испугалась и ничего не придумала лучше, как вызвать психиатрическую неотложку.
Так Михаил оказался в психбольнице, где даже на вопрос сопалатников, как его зовут, отвечал – синопсис. Те подумали, что к ним поселили грека по имени Синопсис. Новость мигом разлетелась по психушке. Буйные и те, переваривая ее, притихли на пару дней. Так появилась на двери палаты соответствующая надпись. И эта картонная табличка прижилась. После санитары и медсестры, докладывая врачам, к примеру, говорили, что в «Синопсисе» больного Лысакова надо вязать, буянит. Возможно, из-за такой паленой своей популярности начинающий писатель ни с кем в палате не подружился, а в дни посещений даже отказывался от встреч со своей Маргаритой.
Но Константину Ивановичу нравился этот больной. Когда тот быстро преодолел свое бредовое состояние, то стал спокойным и рассудительным пациентом. С надеждой на скорое выздоровление. А теперь могли спутаться все карты.
Наконец, доктор нашел нужную табличку на двери палаты, которая официально числилась Палатой первого психотического срыва. Поэтому большинство лежащих в ней пациентов были в возрасте от 18 до 25 лет. Константин Иванович остановился перед входом в палату, чтобы отдышаться. К своим сорока пяти он уже перестал бороться с перевесом, и подъем по лестничным пролетам, быстрая ходьба по коридору дали о себе знать. Да и едкий запах в больнице из смеси табачного дыма, мочи, хлорки и лекарств также не способствовал легкому дыханию. Наконец, переведя дух, доктор с опаской вошел в палату. Однако, Синопсис встретил его не бормотанием пугающего всех слова, а радостным восклицанием:
– Константин Иванович, сдирайте табличку с двери нашей палаты – психа Синопсиса уже утром здесь не будет! Я окончательно выздоровел, выписывайте меня из больницы, – потребовал он, вскакивая с койки, стоящей у стены слева от входа в палату.
– Смело, – заметил подошедший доктор.
Он, прищурившись, внимательно изучал больного, благо ночник в палате светил ярко. Синопсис же с высоты своего роста смотрел на доктора ясными и счастливыми глазами. Это порадовало Константина Ивановича. И он уже по-дружески у него поинтересовался:
– Михаил, ты меня провоцируешь? Клюну ли я на набившую оскомину субрепцию наших пациентов: самим решать, когда их выписывать. Они часто идут на такую нечестную уловку – давить на психиатра.
Константин Иванович видел, что рецидива у больного нет. А его ложную тревогу на счет рецидива породили летняя жара, ночной вызов и сюрреальный вид коридора. Значит, он оправдано ранее отменил своему пациенту уколы аминазина.
– Никакой субрепции, доктор, – возразил Синопсис, невольно теребя пальцами руки кончик воротника своей изрядно помятой фланелевой пижамы в крупную черно-голубую клетку. Он в ней рядом с Константином Ивановичем в отутюженном белом халате смотрелся довольно комично, зависимым. Чтобы избежать этого ущемляющего чувства, он снова сел на кровать.
– А вот мы сейчас проверим, готов ли ты на самом деле нас покинуть, – весело предложил доктор. – Мой любимый тест пациенту на выписку таков. Я попросил санитара налить полную ванну воды. Тебе нужно опустошить ее емкость как можно скорее. Выписка – дама капризная, не заставляй ее долго ждать. В тумбочке у тебя есть ложка и кружка. Твои действия?
– …вытянул со дна ванны пробку, – ответил Синопсис.
– О, да ты готов даже возобновить учебу в «Бауманке». Но помни, если мы тебя выпишем из психбольницы, это еще не значит, что мы тебя вылечили. Просто на этот момент ты стал всего лишь похож на тех прохожих, что снуют мимо нашего забора, – со смешком резюмировал Константин Иванович.
Он окончательно успокоился и присел к Синопсису на кровать. Затем изменив тон, он спросил:
– Теперь серьезно. Обострения у тебя, Михаил, нет, зачем же ты меня ночью вызвал?
– Ночью меня осенило! И мне нужно высказаться. Это важно.
– Что ж, такое бывает. Я внимательно тебя слушаю.
– Доктор, я четко следовал вашей установке: считать себя с ума сшедшим до тех пор, пока не пойму при-чи-ну этого схода. И вот я догнал! Она в том, что я замахнулся сделать невозможное, – умозаключил Синопсис, уверенный, что он, наконец, разгадал природу своего весеннего срыва.
– Во как! Признаюсь, в нашей психбольнице такого самодиагноза еще не слыхивали. Ты сам к нему пришел или кто подсказал? Наши пациенты обычно все валят на голоса, черта, психотронное оружие, слежку телеэкрана иль на говорящий топор, – не удержавшись, подтрунил над визави Константин Иванович, но скорее от непонимания, куда тот клонит.
– Доктор, если честно, то подсказали, – сознался Синопсис и, заминаясь, добавил, – Свыше…
– Ну, началось… – испуганно подумал вслух Константин Иванович.
Но его пациент без внимания на реплику продолжал, вскидывая вверх длинные мосластые руки, запальчиво гнуть свою линию:
– Ну, не мог в нашу палату на дурака свалиться такой разговор Студента с Литературоведом, моим соседом по койке.
– Я не замечал, чтобы наш студент был начитанным. Ну, о чем же он мог говорить с нашим без пяти минут кандидатом наук, – с сарказмом толи спросил, толи уточнил Константин Иванович.
– Я же сказал, что все было устроено Свыше. Иначе Студент не оказался бы в нужное время, в нужном месте и с нужной вещью в руке. А именно – сегодня в тихий час он подошел к койке Литературоведа с книгой «Братья Карамазовы» и попросил того кратко изложить суть сего романа. Ему типа лениво самому тот читать, больно он толстый.
– О, я представляю, как мгушный препод вправил за «лениво» студенту мозги, – не оставлял своего сарказма доктор.
Пациент по прозвищу Студент из дневного стационара бал РВКашником, то есть мнимым больным, косящим от армии. Конечно, Литературовед, как величали его в психушке, был более колоритным и авторитетным пациентом. А попал он в эту палату прямо со своей публичной защиты диссертации «Достоевский в западноевропейском литературоведении». Тогда он уже почти в конце своего доклада вдруг прервал его и закричал на члена диссертационного совета, который в это время забавлялся с шаром глобуса, стоящего перед ним на столе. Чтобы тот, чертенок не подкручивал планету: ибо у него кружится голова. Затем он потребовал от председателя диссовета, чтобы тот вообще удалил из зала этого хвостатого... Председатель попытался успокоить и образумить диссертанта, вернуться к своему докладу. Но тот упорно настаивал на своем. И, не дождавшись выполнения своих требований, начал буянить, раскидывать по залу листки своей диссертации. Дело дошло даже до стульев. Добраться же до мебели у стены он не успел, подоспевшая психбригада увела его из зала.
И каково же было удивление Константина Ивановича, когда он узнал, что, оказывается, никто не вправлял мозги нерадивому студенту. Напротив, Литературовед был с ним мягок. Он, словно извиняясь, признался тому, что невозможно выполнить его просьбу: кратко изложить суть «Братьев Карамазовых». Дескать, это будет профанацией романа писателя. Затем Литературовед привел Студенту слова другого известного классика, что «если суть художественного произведения можно кратко изложить, то незачем его писать».
– Вот, чтобы я услышал эти слова классика, и был затеян весь этот разговор. Понимаете, доктор, затеян специально для меня, – веско закруглил Синопсис.
Но доктор все еще не видел в сказанном Литературоведом какого-то моста к окончательному выздоровлению Михаила. На чем тот упорно настаивал. И Константин Иванович в ответ лишь недоуменно пожал плечами:
– Ну, как вы не догоняете, доктор. Все ясно. Я же в тот злосчастный для меня день сел за комп профанировать свой роман – писать к нему синопсис. Это та же попытка кратко изложить суть художественного произведения. Значит, я взялся, как сказал наш Литературовед, за невозможное. Вот почему я всю ночь то и дело писал свои синопсисы заново, пугаясь, что за ними, как за деревьями, не видно леса... Я даже пытался образно представить, что синопсис – это своего рода настольная модель собора Нотр-Дам де Пари. Или что я ваяю Венеру Милосскую по мерке Дюймовочки. Но, к каким бы параллелям я не прибегал, все было тщетно – леса было невидно… Под утро я был никакой. Мои пальцы рук онемели и не могли даже стучать по клаве, – на этом слове он споткнулся, сомневаясь в нужности такой детали в своем рассказе.
– Затем меня словно бес попутал, – продолжил он после короткой паузы. – Вообразить напоследок, что я занимаюсь переложением Девятой симфонии Бетховена для балалайки. Я из последних сил снова придвинул к себе клавиатуру. Стал выстукивать на ней новый текст. Но мой комп заглючил, как мне тогда казалось. Экран монитора заполнялся по всем строкам будто вирусом одним лишь словом – синопсис синопсис синопсис…
Он никогда не рассказывал об этих подробностях Константину Ивановичу. Но тот сам догадался почему: без слов классика они были бы лишь разрозненными пазлами.
– Выходит, ты, Михаил, ранее интуитивно наотрез отказывался рассказать мне, о чем твой роман, – предположил доктор. – «Туннель назад» ты позволил прочитать в рукописи лишь своей Маргарите. Но запретил распространяться о том, что в ней написано.
Но Синопсис не откликнулся на слова доктора. Оба замолчали и даже замерли. Этой минуты расслабления было достаточно, чтобы на бодрствующего в палате тут же надвинулись и окружили громкие вздохи, храпы в полную грудь, свободные бредовые фантазии и экстазы рукоблудия от души с постелей пациентов. Они словно говорили, смотри, какая у нас вольница, Запорожской Сечи такая не снилась. Нам по барабану кого изберут мэром, президентом. Они уходят и приходят, а мы остаемся. По барабану нам и пенсионный референдум. Мы живем в полной беззаботице. Нас одевают, кормят, хотя мы не тянем ни бурлацкой, ни солдатской лямки. Даже афинская и новгородская демократии рядом с нашей не стояли. Где ты еще сможешь говорить, писать что и как хочешь. Только здесь по-настоящему раскроют, оценят твой талант. Мы все нашли себя здесь. Лишь глупцы не догоняют, как замечательно квартироваться в нашей дурке.
Константин Иванович невольно забеспокоился, что в такой двусмысленной какофонии Михаилу от чувства идиотии синопсиса – всего шаг до чувства вселенской абсурдности… Сознание врачебного долга вновь вернулось к нему. Он встрепенулся и поспешил ободрить начинающего писателя.
– Ничего, Миша, когда твой роман опубликуют, я сам его прочту. Обязательно, – пообещал доктор.
Но Синопсис опять ничего не сказал в ответ. Видно, задумался о своей будущей жизни вне стен больницы, подумал Константин Иванович. И решил, что в таком случае не помешает подготовить его к ней, слегка наставить:
– А еще я тебе, Михаил, советую простить Свету. Конечно, она в то злосчастное утро поступила не как настоящая Маргарита. Но ты пойми и ее: она тогда была очень напугана твоим психотическим срывом.
Однако тот снова никак не откликнулся на речь доктора. А лишь сидел, понуро опустив голову, и что-то тихо шептал губами. Константин Иванович в тревоге склонился к нему, чтобы услышать, что. И до его уха донесся уже до боли ему знакомый монолог начинающего писателя: «Синопсис, синопсис, синопсис…»
Конечно, Константин Иванович ждал не такой развязки своего ночного визита к пациенту. Он резко поднялся с кровати и вышел в коридор, который уже не казался ему сюрреальным. Доктор направился к дежурной медсестре распорядиться, чтобы срочно кололи аминазин больному с психотическим рецидивом в палате... В его голове вдруг всплыла указательная табличка на ее двери с надписью «Синопсис». Та словно на что-то намекала. Тут не надо быть большим психиатром из Фрайберга, чтобы понять на что. Табличку не стоит сдирать: она еще послужит, и долго, мысленно согласился Константин Иванович. А пройдя еще несколько шагов по коридору, он ответил вслух своему воображаемому коллеге из Фрайберга:
– Да, Миша – это первая ласточка. Новые греки… еще поступят в эту палату.

P.S. С таким синопсисом я отправил свой сборник пьес в две издательские редакции с небольшими комментариями:
r.e.shubinoy@gmail.com Господа редакторы РЕШ, на что я рассчитываю, не играя по вашим правилам, выслать вместо синопсиса пародию на него. Сейчас пик имиджевого сезона отпусков. Все редакторы разлетелись, разъехались на моря и дачи. На «вахте» остался один редактор, судьба которого уходить в отпуск зимой. Коллеги зовут его в лучшем случае чудаком, а чаще лохом за его упертость всегда читать рукописи авторов… Ему я и высылаю один из своих сборников пьес.
rg@astrel.spb.ru Я главного редактора издательства «Астрель-СПб» за язык не тянул. Он сам в одном из интервью заявил: «Я публикую сетевых авторов». Мой первый сборник пьес  размещен в сетях ЛитРес, OZON.ru и других (размещенный там же второй сборник пьес я не хочу издавать, есть предчувствие, что его пьесы растащит на сценарии Hollywood). Посмотрим, слова А.Прокоповича были редакторской стратегемой или по делу?
Конечно, сетевым авторам не нужно прилагать к произведениям синопсис, а «Палату Синопсис» я высылаю так, для расширения редакторского кругозора.