Порррядок!

Не всегда замечаем, как близки по языку славянские народы. Хотя в русской глубинке кличут мужчин (с их детства) «на болгарский манер»: Петко (Петька), ИвАнко, ВасИлко, ИгнАтко, МихАлко или Минко, и даже АлексАндро (на итальянский «манер»).
Моего героя звали Михалко, а поскольку он к любому «месту» вставлял слово «порядок!», то именовали его ещё и «Миша-Порядок». В 1941 году ему исполнилось десять лет, отца забрали на фронт, и он не вернулся. А Миша вскоре уже работал на колхозной ферме коновозчиком и скотником (работа в коровнике по уборке навоза, раздаче кормов, выгону и загону скота). Короче, в жизни научиться он успел только держать вилы, и держал их до самой пенсии. Ну и, повторюсь, слово «порядок!» стало его неким организующим моментом. Расскажу про этот его «порядок» и начну как раз с вил.
8 марта какого-то года (60-е), деревня «распределилась» по компаниям, отбражничала, на следующий вечер отец посылает меня:
- Я, знать-то, часы у Михалка оставил. Сходи принеси...
Отец продолжил изготавливать валенки, а я дошёл до дома Михаила (жена-доярка была на ферме, дочери где-то у девок). А Михаил, подготовив коровник для дойки, поспешил домой похмелиться каким-нибудь «одёнком» и прилечь. Его вид буквально поразил меня:
Я вошёл в избу. Справа на кровати лежал Миша-Порядок головой к двери, в телогрейке и ватных штанах, пимы в навозных калошах один был на суконном одеяле, второй застыл в воздухе этаким «ножным навозным кулаком», левой рукой он держал вилы, приставленные у изголовья к стене, правой сжимал две рукавицы; он крепко, глубоко спал, но его биологический будильник вскоре поднимет его, чтобы опять пойти на ферму. Он не оставил вилы даже в своём дворе (дольше ставить их, быстрее взвалехнуться на лежанку, не выпуская  вил. Все равно скоро с ними же в путь, да и гарантированно не сопрут...)
Я взял со стола отцовские часы «Победа», пошёл на выход. Хозяин Михаил, видимо, как-то почувствовал  мой добрый визит и не просыпаясь проводил меня машинально:
- Порррядок!..

В другой раз, тоже в какое-то «пьяное» воскресенье, по пути с фермы Миша зашёл к нам (мать была его «кузиной»), выпили с отцом, и мне было велено проводить гостя до дома, так как была пурга. Я уже полутайно покуривал, и на улице закурил, идя за «дядей Мишей» в двух шагах. Когда я бросил окурок в сторону, в снег, в метельный вихрь, он мгновенно обернулся, хмель с него словно смело пургой:
- Нельзя!.. Сано, ты почто бросил?.. Затоптать надо...
- Дядь Миш, так ведь снег кругом, по пояс, какой пожар?..
- Нет, нельзя!!!..
И мы стали ладошками рыть снег в поисках моего окурка. Мне удалось его найти, конечно, потухший ещё «в зубах», и я демонстративно растоптал папиросный мундштук. И Миша стал хвалить меня, ну, и обстановку:
- Порррядок! Вот, порядок, Сано! Вот...

После войны Миша отслужил положенное «в пехоте». Однажды, опять же в застолье вечером, разговаривали фронтовики мой отец с приятелм, а Миша уже приклонил голову и задремал. И тут у мужиков мелькнули слова «как тут не пойдёшь?» Миша понял по-своему и сквозь сон откликнулся:
- Не пойду!
Мужики переглянулись и стали подначивать:
- Пойдешь!
- Нет, не пойду! (При этом «собеседник» продолжал дремать).
- Пойдёшь, пехота!!! Прикажут — и пойдёшь!..
- Ни х.. не пойду!..
Про этот «диалог» узнало близкое окружение, стали подшучивать: «Пойдешь, пехота? Или не умеешь?..» И вот однажды в ноябре, за полночь, у моего дядьки (тоже «кузен» Михаила) раздался громкий стук в ворота.
- Кто там? - спросил выскочивший на крыльцо хозяин.
- Открывай, открывай быстрей, смотри!...
Мой дядя потом рассказывал, что подумал, что Миша-Порядок убил жену Нинку, вот и прибежал. Но дело было в другом. Когда хозяин вышел за ворота — увидел «кузена» Михаила в одних кальсонах, босиком, слякоть по щиколотку.
- Смотри! - Михаил развернулся, «щёлкнув» пятками, и строевым шагом пошлепал в сторону своего дома, брызги в стороны! При этом он задиристо выкрикивал:
- Смотри, как русская пехота ходит! Смотри!.. Порррядок!!!
Когда шлёпанье удалилось в проулок, в ночном ноябре послышалась песня «Катюша».

А вот уже по рассказу директора совхоза. Дело было в аванс. Выстояв очередь у кассы, Миша, как обычно, купил две бутылки водки (одну себе, другую Нинке). А идти нужно было три километра с центральной усадьбы в свою деревню, на дворе январь. Путь пролегал, известное дело, мимо поселковой котельной, в которой кочегарили разные наказанные за пьянку трактористы и другие. Миша зашёл погреться перед «дальней дорогой», но дальше кочегарки этой никуда не ушёл. Там его встретили с объятиями...
В четыре часа ночи директор проснулся от зябкости, протянул руку к батарее: едва тёплая. Быстро оделся и пошёл в котельную. Котлы почти погасли. На куче угля, раскидав руки, спали два кочегара, рядом валялись прустые бутылки. Вокруг кучи ходил Миша-Порядок, озирая стены: он никак не мог увидеть какую-нибудь дверь, чтобы выйти. Тем не менее постоянно приговаривал своё: «Порядок!.. Порррядок!..» Потом он остановился, ум постепенно возвращался. Миша похлопал себя по нагрудному карману под распахнутой телогрейкой:
- Порядок! Так!... Денег нет... Порррядок!..

Миша умер через неделю после смерти его матери, «тётки Натальи», или «тёты», как звала её моя мать. В ту неделю я встречался с ним. В его глазах вседневно стояли слёзы, и он сообщал каждому, что мамка его умерла, что «мамка-то умерла!..» А отходя от человека, он подструнивал себя: «Порядок!..» И смахивал рукавом слезу.
Я, конечно, рассказал не все истории об этом человеке-трудяге. После его похорон слово «порядок", казалось, продолжало звучать там и сям, и восклицал его сам Миша-Порядок.