32. Без Ваших главных песен, всё потеряет смысл

Дальше рассказ Леонида Жуховицкого приближается к кульминационному моменту этого вечера:

«Что это были за песни, говорить не стану — нынче настоящий, не урезанный Галич хорошо известен, а там был именно настоящий, «избранный» Галич, вся его классика.

Помню, лишь одна песня прозвучала бледно: единственная о любви.

Что поделаешь — в большинстве своём даже очень крупные поэты не универсальны.

У кого некрасовский талант, у кого — есенинский...

Мы молчали. И не только потому, что после отточенных песенных слов любые свои прозвучали бы убого.

Было невозможно представить себе только что услышанные стихи на официальной советской сцене.

Видимо, Галич тоже почувствовал это и решил нам помочь.

— Смотрите, ребята, — сказал он, — песен много, можно выбрать те, что поспокойнее.

Я не мог поднять глаза на лидеров «Интеграла». Нам-то что, как приехали, так и уедем, а им, организаторам, тут жить и работать — если оставят на работе...

Президент «Интеграла», худощавый кандидат наук Толя Бурштейн (ему тогда было тридцать три) наконец заговорил обычным своим тоном, ровно и слегка нудновато:

— Видите ли, Александр Аркадьевич, если вы не будете петь свои главные песни, всё, что мы организовали, просто потеряет смысл.

Тем и решилось».

Обдумывая ещё и ещё раз ситуацию с репертуаром Галича, пытаясь представить себе Анатолия Бурштейна в те критические минуты, я понимаю, что, он проявил большое мужество, но не сказать этих слов не мог, потому что противное – противоречило его морали. Он сознательно «шёл на эшафот».

Так было вечером 7 марта, но утром 8 марта Анатолий Бурштейн говорил несколько иначе.

В своих воспоминаниях Евгений Горонков рассказывает о позиции Анатолия Бурштейна на установочной встрече в 4 часа дня 7 марта в холле гостиницы «Золотая Долина»:

– Бурштейн, – пишет он, – просил, по крайней мере вначале, исключить из репертуара остросоциальные песни.

Теперь, когда ты, мой читатель, познакомился с версией Леонида Жуховицкого о прослушивании оргкомитетом репертуара Галича 7 марта на квартире Геры Безносова и прочёл приведённую им героическую фразу Анатолия Бурштейна, когда прочитал и мою реакцию на эту ситуацию, я вынужден огорчить тебя.

Скорее всего, это событие протекало не совсем так. Но что-то подобное было. Не на пустом же месте строит свои воспоминания Леонид Жуховицкий.

А что было?

Я спросил об этом у Валерия Меньщикова, и вот его ответ:

«Не было никаких прослушиваний! Тут Жуховицкий просто сочиняет.

Владимира Меньщикова в квартире Безносова 7 марта не было, у него была тысяча других неотложных дел.

И оргкомитет не устраивал официальных прослушиваний. Галич просто показывал свои песни тем, кто оказался тогда дома у Геры Безносова.

Сам Гера Безносов написал лишь о визите Галича в его дом и об инциденте с оставленной сумкой с деньгами. А о прослушивании не сказал ни слова.

Добавлю от себя: Если бы было прослушивание Герман Безносов обязательно о нём бы написал.

А он написал так:

«Галич расчехлил гитару и начал петь».

И было ли это прослушиванием или нет, теперь сказать трудно.

Далее, Валерий Меньщиков приводит слова Анатолия Бурштейна:

«Перед выступлением Галича мы устраивали посиделки на квартире Геры Безносова. Я прослушивал его репертуар и пытался выбрать удобоваримые песни для концерта. Он соглашался на все, а потом вышел на сцену и спел все, что хотел».

– С кем слушал Толя песни Галича? – задаёт вопрос Валерий Меньщиков.

И отвечает:

– Возможно, один или ещё с Герой? Но оргкомитет или другие члены нашего клуба в этом не участвовали.

Таким образом это не было, по крайней мере, официальным прослушиванием.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/08/28/193