30. Грешники и праведники

НА СНИМКЕ: слева направо – Анатолий Бурштейн, Светлана Воропаева, Александр Галич и Нина Борисова


Дальнейшие события этого дня снова красочно описывает Леонид Жуховицкий.

Пересказывать их – значит потерять колорит обстановки, сохранившийся в его памяти.

«Организаторы фестиваля, как это принято повсеместно на нашей благословенной земле, решили обсудить все тревожные вопросы за столом в домашней обстановке.

Собрались на квартире у одного из молодых учёных, если не ошибаюсь, Геры Безносова.

Из, так сказать, прессы позвали нас с Шатько. Из бардов — пригласили Александра Аркадьевича [1].

Довольно широко был представлен и актив фестиваля, состоящий из молоденьких, очень симпатичных девушек, на которых я, вопреки моему мудрому обыкновению, внимания почти не обращал, ибо смотрел в основном на Галича»/

Сначала, – пишет Леонид Жуховицкий, – обсудили проблемы, связанные с организацией фестиваля. <…>

С алкоголизмом тогда ещё не боролись, боролись с алкоголем, в основном путём его прямого уничтожения, и наш коллектив к этой битве подготовился неплохо: вина хватало, водки хватало, и даже коньяк был в те годы по карману кандидатам наук.

Тем не менее, собрались отнюдь не ради питья и даже не ради обсуждения проблем — все ждали, когда, наконец, Галич возьмёт гитару. Он, однако, не торопился, и не потому, что набивал себе цену — и так было выше некуда.

Просто великий бард был занят иным.

Как человек грешный, я всегда боялся праведников — уж очень жестоко они подчёркивали моё собственное безнадёжное несовершенство.

Александр Аркадьевич праведником явно не был, и это успокаивало.

Он не пропускал ни одного тоста и не хмелел, а словно бы освобождался, на лице появилось выражение довольства и покоя, полного приятия действительности.

Мы страстно обсуждали завтрашние проблемы (их характер был ясен уже сегодня), однако чуть погодя я заметил, что голос Галича в этих разговорах не слышен.

Оглянувшись, я понял причину его общественной пассивности.

Александр Аркадьевич удобно сидел в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.

На подлокотнике устроилась одна из активисток, стройная темноволосая девушка. Галич, отдавая должное её фигуре, пытался изучать её по Бройлю, то есть на ощупь.

Девушка, символически отстраняясь, что-то шёпотом выговаривала поэту и в такт словам нежно похлопывала его обеими ладошками по щекам.

Александра Аркадьевича подобный ход событий явно устраивал, ибо её руки, поднятые на уровень плеч, никак не мешали и даже способствовали его исследовательской деятельности.

К сожалению, кто-то из кандидатов наук воспринял происходящее иначе и, под каким-то предлогом отозвав девушку, стал грозно вопрошать, как она смела поднять руку, и т. д.

Бедная активистка страшно перепугалась и принялась шёпотом кричать, что это просто игра, что она никогда бы себе не позволила, что она понимает всё значение Галича для поэзии и демократии, что если это так выглядело со стороны, она готова немедленно...

На что она была готова, я так и не узнал, ибо Александру Аркадьевичу всё же вложили в руки гитару».

Многие вспоминают, об этом эпизоде. Со временем застёгивание молнии на женском сапожке превратилось в исследование фигуры по Бройлю, похлопывание по щеке – в полученную Галичем пощёчину.

У Леонида Жуховицкого этот эпизод произошёл 7 марта на квартире у Безносова.

У Гриши Яблонского и Валерия Меньщикова, которые слышали от кого-то о пощёчине, – в ТБК на дискуссии, а у той, которая и «осмелилась» – в Доме учёных.

Предоставляю слово участнице этого эпизода, которая утверждает, что всё было не так и не там. Но было.

Итак, рассказывает Светлана Воропаева, с которой я переписывался в 2017 году, когда она уже была женой Анатолия Бурштейна и жила с ним в Израиле.

В это время (август-сентябрь 2017 года) Толя уже был очень болен и потерял память, а Светлана самоотверженно ухаживала за ним.

Я ей задал вопрос об этом эпизоде и привожу её ответ.

«Про пощёчину – не слухи. Но всё было не так драматично, как пересказывал, наверняка, кое-кто из присутствующих.

Я помню, краем уха слышала тогда, по-моему, Сашу Нариньяни [1]: «Как она могла?! Это же Галич?!» Или что-то в этом роде.

Только мне кажется, что это было не в ТБК, а в Доме учёных. Впрочем, я могу ошибаться. Но это и не важно.

Помню, я наклонилась застегнуть молнию на сапоге после очередного концерта, а там внизу мне её уже кто-то застёгивает.

От неожиданности я и смутилась, и разозлилась, но услышала от Галича что-то вроде «Yу, дай мне за это по физиономии».

Т.е. «просьба» об этом была точно.

Вот я и откликнулась на просьбу.

Правда, после этого инцидента мы мирно под руку с ним пошли по Морскому в сторону моря, а небольшая толпа из «свидетелей» потопала за нами.

Помню, как Галич начал что-то декламировать из Цветаевой (он её очень любил), а я к тому времени просто «болела» ею и тоже знала много её стихов наизусть, так что через секунду его соло превратилось в дуэт, что нам обоим было очень приятно.

Так что, вся эта история с пощёчиной очень раздута.

Это была, скорее, некая женская вольность, а вот пострадавшего от неё уж точно не было», – заканчивает свой рассказ Светлана Воропаева.

Примечание:
1. Это был, возможно, Александр Нариньяни (1937–2010), работавший в ВЦ СО АН, министр юмора клуба «Под интегралом»». На фестивале бардов был, наряду с Владимиром Давыдовым, фотокорреспондентом. В то время он ещё не был кандидатом наук, защитился в 1972 г.

Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/08/28/201