Надежда Глава II

                Глава II
                Война
                1
Под монотонный стук колёс успокоился Алёшка и она словно задремала.  Как, вдруг, раздался сильный грохот. В первое мгновение она даже не поняла, что такое случилось, но следом раздался второй, а потом третий взрыв. Это немецкая авиация бомбила эшелон, увозивший в эвакуацию стариков, женщин, детей. Состав остановился, толпа рванула к выходу. Хорошо, что она сидела у самых дверей, людская волна подхватила её и вынесла из вагона. Одной рукой она прижимала к себе Алёшку, а другой успела ухватить их чемодан. Как она только спустилась по крутым ступенькам из вагона и не поломала ног?! Вместе с другими пассажирами злополучного поезда она кинулась подальше от железнодорожного полотна. Еле, еле добежала до глубокого оврага и не спустилась, а скорее скатилась вниз. Вражеские самолёты продолжали бомбить состав, мирному эшелону ответить им было нечем. От очередного взрыва содрогнулась земля, Надя упала, прижала к себе сынишку и ей хотелось одного, зарыться в эту сухую землю с невысокой, но ещё по-июньски зелёной травой. На мгновение страх сковал полностью, а потом любопытство взяло верх, и она не обращая внимание на то, что ободрала до крови коленки и локти, осторожно приподнялась, осмотрелась. Несколько вагонов горели, вокруг метались люди, кто-то истошно кричал, кто-то звал, потерявшихся в этом аду близких, раненные корчились от боли. И вдруг на фоне этого безумия она увидела ребёнка. Ещё совсем небольшой мальчишка совершенно один бесцельно брёл среди этого хаоса. «Что за люди, почему такой малыш один и без родителей, без присмотра,» - мелькнула мысль. Просто на автомате Надя положила на траву сынишку, быстро выскочила из оврага, подбежала к малышу, схватила его и так же стремительно вернулась обратно. Она успела вовремя, потому что в следующее мгновение раздался ещё один мощный взрыв. Женщина прижала к себе сынишку и спасённого мальчика, они пролежали на дне оврага ещё какое-то время, но этот взрыв был последний. Немецкие самолёты, сделав своё чёрное дело, улетели, оставив после себя раскуроченный состав, горящие вагоны и изуродованную снарядами землю. Люди стали постепенно выбираться из своих «укрытий», вылезли из своего оврага и они.
- Как тебя зовут? – спросила Надя спасённого малыша.
- Сяся, - ответил тот.
- Ах, Саша, - догадалась она, - какое хорошее имя. А, как твоя фамилия?
- Сяся, - вновь ответил малыш.
- А, как зовут твою маму, ты знаешь?
- Сяся, - вновь упрямо повторил кроха.
После пережитого, даже взрослые были не в себе, а что спрашивать маленького ребёнка! Он ещё какое-то время повторял своё имя, словно прятался за него от страшной реальности: «Сяся, Сяся, Сяся,» - но потом успокоился и прижался к Наде, словно ища у неё защиты от превратности судьбы. Когда, оставшиеся в живых, пассажиры собрались у разбитого состава, Надя стала искать потерявшуюся мать ребёнка.
- Товарищи, кто потерял ребёнка? Чей это мальчик?
- А, ничей, - ответила ей старуха, не поднимая головы от своих вещей и продолжила копаться в своём чемодане.
- Как это ничей? Гражданочка, что вы говорите!
- Погибла его мать, - промолвила старуха, - вон в том горящем выгоне погибла. Мы вместе ехали. Как это всё началось, поезд остановился, толпа к выходу кинулась, образовалась такая давка, ну не выбраться! Так она успела ребёнка через окно спасти. Окошко приоткрыла, а тут мужик какой-то с мешком бежал, так она его позвала, он-то и подхватил ребёночка, пробежал с ним немного от вагона, да тяжело видать стало, мальчонку на землю поставил. Мешок у него был большой, тяжёлый. Ну, а мать так и не успела из вагона выбраться. Как бабахнуло, прямо в вагон, вон одни рожки, да ножки от него остались. Жалко женщину, такая молодая, в аккурат как ты, да видишь какая судьба – погибла.
Надя на секунду опешила от этой информации, бедный ребёнок, потерял родную мать. Она прижала кроху к себе, а он прильнул к ней и кроме привычных слов: «Сяся, Сяся,» - вдруг сказал ей: «Мама».
Через некоторое время к людям, пострадавшим от налёта немецкой авиации, пришла помощь. Разбитый состав убрали с рельсов, восстановили   железнодорожное полотно, а пассажиров пересадили на другой поезд. Вновь вагон, только уже не общий, а плацкартный. За окном мелькают то поля, то какие-то перелески и Наде на миг показалось, что весь пережитый кошмар – это лишь страшный сон. Но, это было не совсем так. Вместе с ней и с Алёшкой теперь ещё едет чужой мальчик по имени Саша. Ему где-то два с половиной года. Откуда он и куда ехал она так и не узнала. Его мать погибла в разбомбленном вагоне, а про других родственников никто ничего не знает. Все попытки расспросить малыша оказались тщетны. Он ещё плохо говорил и не мог ничего о себе рассказать.  Возможно пережитый стресс, потеря матери тоже сыграли своё дело. Малыш, как бы закрылся от прошлого, а может быть он просто ещё действительно слишком мал. Надю он принял как маму. Он крепко держал её за руку и даже во сне вдруг начинал хныкать и как тогда, при первой встрече, твердить своё имя: «Сяся, Сяся!»
Надежда прикидывала в уме сколько времени должна занять дорога, да только всё это было напрасно. Состав то мчался, а то стоял на запасном пути, пропуская поезда с войсками: солдатами и военной техникой – спешащими на запад, в сторону боевых действий.
С продуктами стало проблемно. С начала войны с полок магазинов раскупили почти все, что только было можно, а на основные продукты питания были введены карточки. Съестные припасы, которые ей щедро собрали свёкор и свекровь, таяли на глазах. Наде было необходимо хорошо питаться, так как она кормила грудью сынишку, а теперь ещё нужно было кормить и подобранного ребёнка.
Как-то раз, пока поезд застрял на запасных путях очередной станции, она выбралась на вокзал. За детьми она попросила присмотреть соседку по вагону. Надя очень нервничала, так как невозможно было предугадать, когда поезд тронется. Иной раз они стояли больше суток, а иногда трогались сразу же, как проходил военный эшелон. В тот раз ей повезло, она прикупила немного продуктов и успела вернуть в свой вагон, но от волнения нервы были на пределе. Передохнув, Надежда взяла у проводницы кипятку для чая (в их вагоне чай больше не предлагали), накормила Сашку, покормила Алёшку, напилась своего чая и крепко заснула «богатырским» сном. Ей снился Егор. Они вместе шли по пустынной дороге, но не рядом, а каждый как бы со своей стороны, протягивали друг другу руки. Однако, дорога была широкой, и как бы они не старались, но не могли дотянуться друг до друга. Вдруг, ей показалось, что она вот-вот коснётся своими пальцами его руки, она потянулась к нему и проснулась, чуть не упав с полки. Спросонья она огляделась, как бы недоумевая: «Где это я нахожусь?» Надя потянулась, горькая реальность возвращалась в её сознание. Вагон медленно раскачивался. Под монотонный стук колёс крепко спали Саша и Алёша. Она отодвинула шторку и посмотрела в окно. Там была ночь. Где-то вдали мелькали огоньки, но рассмотреть было ничего не возможно. «Интересно где это мы сейчас?» - подумала она и решила всё разузнать у проводницы.
- Скажите, ну хоть приблизительно, когда мы приедем в Орёл? – спросила она.
 От Орла автобусом они легко могли бы добраться в городок, где жила мама и отчим.
- Какой Орёл? – удивилась проводница. – А, вы что же не пересели?
Оказывается, ещё на прошлой станции всем объявили, что мол те, кому нужно ехал в московском направлении, должны покинуть вагон и пересесть на другой поезд, а их вагон присоединили к составу, идущему на юг, аж в Ташкент! Надя так крепко спала, после дневных приключений с вылазкой на вокзал, что проспала и объявление, и саму пересадку.
От неожиданности она расплакалась. Как же так! Спешила домой к маме, а вместо этого, оказывается, ехала в совершенно другом направлении.
- Да, ты не расстраивайся, - успокаивала её проводница, - оно может и к лучшему. Ты только послушай какие сводки с фронта. Наши войска отступают и отступают. По радио, конечно, не всё передают, сообщают, что мол войска перегруппировываются, укрепляются, держат оборону, а хорошего о победах каких, так ничего, молчок. Оно гляди того и под Москвой немец окажется, - переходя на шёпот сказала она.
- Ну, что вы такое говорите, немцы Москву никогда не возьмут! – возразила Надя.
- Взять может и не возьмут, а подойдут близко, - вздохнула проводница. – В Ташкенте то безопаснее будет.
Надя вернулась к малышам, они уже проснулись. Она посмотрела на детей и подумала: «Какие они у неё маленькие. Ну куда ей с такой обузой! Может проводница, действительно, права и им нужно ехать в Ташкент». Впрочем, большого выбора у неё и не было.
 Так совсем неожиданно для себя она оказалась в столице Узбекской республики – городе Ташкенте.
                2
Поезд затормозил, они приехали. Соседи по вагону помогли Наде добраться до здания вокзала, тут эвакуированных встречали, распределяли по квартирам к местным. Она нашла свободное место и пристроилась вместе со своими малышами. Люди заходили в здание вокзала, проходили мимо неё, косились на двоих маленьких детей. Брать к себе на квартиру женщину с такими крохами никто не спешил. И вдруг, перед ней остановилась женщина. Она была немолодая, одета в тёмную юбку, светлю блузу. На её голове был простенький беленький в маленькие цветочки платочек. Внимательно посмотрев на них она вдруг спросила:
- Это что, оба твои будут?
- Мои, - ответила Надежда.
- Молодая больно, а уж двое деток, - удивилась незнакомка и без паузы, сразу добавила, - пойдёте ко мне жить?
- Конечно пойдём, - обрадовалась Надя.
- Ну, тогда давай познакомимся. Меня Аксиньей Тихоновной зовут.
Надежда назвала своё имя и представила своих малышей.
Аксинья Тихоновна не стала долго ждать, подхватила Надин чемодан, свободной рукой взяла за ручку Сашу, и они отправились к дому хозяйки.
Ташкент – город, которому уже было более двух тысяч лет, очаровывал восточным колоритом. В древнем городе было много районов частного сектора, маленькие глиняные домики, огороды с бахчевыми культурами и непривычными южными деревьями. Надя поначалу даже не запомнила дорогу к дому хозяйки. Здесь были небольшие домики и арык. Они подошли к зелёной калитке: «Вот мы и дома,» - промолвила женщина и открыла замок.
Дом был небольшой, но какой-то уютный, палисадник, огород – вот и всё хозяйство. Они вошли во внутрь.
- Вот ваша комната, - промолвила хозяйка, - я уже всё приготовила.
- Спасибо, большое спасибо, - поблагодарила Надя.
- Ты сначала осмотрись, всё ли устраивает.
Надя, действительно, внимательно осмотрела комнату. Она была небольшой, но, как и сам домик очень уютной. Большой раскладной диван, стол, пара стульев, шкаф – всё что нужно для жизни. «Ой, у тебя же ребёночек грудной, ему-то где спать,» - всплеснула руками хозяйка и куда-то отошла. Она вернулась через минуту с большой плетённой корзиной. «Вот тебе и люлька для малыша,» - предложила хозяйка. Надежда вспомнила колыбельку в доме свёкров и улыбнулась, корзинка ей понравилась. Так началась их жизнь в эвакуации, жизнь в Ташкенте.
Вечером, когда уложили детей спать, женщины уселись почаёвничать и поговорить о жизни. Надя вкратце рассказала хозяйке свою историю. Рассказала, как вместе с мужем приехали на его малую родину – погостить у родителей, как отпуск супруга окончился, и он уехал в свою часть, а её оставил на год у родных. Началась война и она решила уехать к маме в Орловскую область, как бы подальше от опасности. Подробно пересказала хозяйке о том, что произошло в пути. Их состав разбомбила немецкая авиация. Там –то она подобрала осиротевшего Сашу и по случайности вместо Орла оказалась в Ташкенте. Хозяйка слушала внимательно, охала и ахала от всех приключений и в особенности, когда она рассказывала про Сашу. «Ах, ты бедненький, это же горе какое – мать потерял,» - сочувственно вздыхала хозяйка. Саму Надю очень удивило, что Аксинья Тихоновна Была местной жительницей, хотя и не узбечкой. И, хозяйка рассказала ей свою историю.
                3
В непростые годы гражданской войны она осталась совсем одна. От тифа и голода умерли все родные. Однако, ей повезло встретить хорошего человека, она вышла замуж, родила сына – Федю. Муж Аксиньи Тихоновны был красноармейцем и их отправили в Среднюю Азию воевать с душманами. В горных районах Узбекистана сформировались целые банды из разных «недобитков», как говорили в то время. Это были представители местной знати, потерявшие своё богатство, бежавшие на юг белые офицеры, примкнувшие к недовольным советской властью. Они нападали на горные аулы, убивали местных активистов, мешали строить новую жизнь. Красная армия вела активную борьбу с ними. В одном из таких сражений погиб муж Аксиньи Тихоновны. Горю бедной женщины не было предела. Она уже подумала было возвращаться на свою родину, но куда? Родных никого у неё не было, помочь было некому, а тут сослуживцы мужа не оставили без поддержки. Как вдове бойца Красной армии, павшего в бою с душманами, ей выделили пустующий домик. Прежние хозяева исчезли в неизвестном направлении и хоть дом был в плачевном состоянии она решила, что от добра, добра не ищут и осталась в Ташкенте. Ей помогли со стройматериалами, а однополчане мужа подсобили с ремонтом. Кто-то из красноармейцев в прошлом был плотником, кто-то знал столярное дело, а кто-то умел перестилать крышу и пол. Дело заспорилось и через какое-то время дом был готов к жизни. Помогли ей и с работой. Так и стали они с сыночком жить поживать. Она работала, сынок подрос и пошёл в школу. Федя окончил десятилетку и поступил в техникум. Мать не могла нарадоваться своим мальчиком. В сорок первом году он окончил учёбу, получил диплом, а тут война. Сына сразу призвали в армию, а она осталась одна, ждать весточек с фронта от единственного сыночка.
Первым делом Надя решила разобраться с тем, что же ей делать с Сашей?! Она не знала куда ей обратиться и по совету своей хозяйки отправилась в ташкентский детский дом. Аксинья Тихоновна подсказала адрес этого учреждения и в ближайшие дни, вместе с ребёнком, она отправилась туда. Её сразу проводили в кабинет заведующей. Немолодая женщина в старенькой поношенной кофточке сидела за потёртым письменным столом и занималась какими-то бумагами. Она отложила свою работу и внимательно выслушала Надежду.
- Что ж, мы можем оставить мальчика у себя, только всё что вы мне сейчас рассказали, нужно подробно изложить на бумаге. Где и при каких обстоятельствах вы подобрали этого малыша.
Надя на мгновение опешила и растерянно посмотрела на женщину, а та нежно потрепала Сашу по макушке и произнесла:
- Эх ты, «потеряшка», «потеряшка». Сколько вас тут таких.
- Почему «потеряшка»? – удивилась Надя.
- Мы у себя в детском доме так называем малышей, которые свою семью потеряли, - ответила заведующая. – Детки постарше хоть что-то рассказать о себе могут: имя, фамилию, про родителей, где до войны жили. А, такие! Такие крохи ничего не могут, иногда даже имя своё не говорят. У нас ведь есть помладше вашего найдёныша.
- Знаете, а я могу оставить мальчика у себя, я смогу его усыновить, - вдруг на одном дыхании выпалила она.
Заведующая внимательно посмотрела на неё и неожиданно улыбнулась.
- Конечно можете. Ребёнку лучше в семье, чем, пусть даже очень хорошем, детском доме. Потерянных детей сейчас очень много и лично я всегда радуюсь, если ребёнок может обрести новую семью. Только как ваши близкие отнесутся к такому решению?
- У меня муж – очень хороший человек. Я уверена он меня поймёт и примет ребёнка. Он кадровый военный, сейчас на фронте, воюет.
- Ну, тогда я подскажу вам куда обратиться, что для этого будет необходимо. И, желаю удачи.
Они крепко пожали друг другу руки и вместе с Сашей она покинула детский дом. Они шли обратно и Надя, впервые за это время, вдруг ощутила радость. На душе стало так спокойно, так хорошо! Саша крепко держал её за руку. Он иногда поднимал голову смотрел на неё и молча семенил своими ножками, стараясь не отставать. Во время всего разговора, он сидел на низеньком стульчике в углу большого кабинета и разглядывал игрушки, которые ему дала заведующая. Вряд ли малыш понимал о чём они беседовали, но как только она встала со стула, он не задумываясь бросил новые интересные игрушки и крепко уцепился за её руку. Весь его вид словно говорил: «Погостили, погостили в незнакомом месте, да пора бы домой».         
Надя рьяно взялась за оформление документов. Ей пришлось подробно описать, как и где она нашла малыша. Пришлось указать, что со слов других пассажиров, она узнала о гибели матери ребёнка. Ещё им пришлось пройти всех врачей. Медики подтвердили примерный возраст найдёныша – два с половиной года.
- Что ж, мальчик родился где-то в январе 1939 года, - сказал старый опытный детский врач, которого они посетили на последок.
- А, дату рождения как указать? – спросила она.
- Ну, выбирайте сами, вы же его нашли, вам и карты в руки. Выбирайте после двадцатого числа, не ошибётесь.
- Пусть у него будет день рождения 25 января 1939 года, - предложила Надя.
- Вот и хорошо, пусть будет по-вашему, - согласился доктор.
Наконец то все документы оформили. Она дала ему отчество по имени своего супруга и их фамилию. Так появился Кораблёв Александр Егорович, родившийся 25 января 1939 года. Пусть из всего этого подлинным было лишь имя, а всё остальное придумано, но ведь у человека должны были быть – дата рождения, фамилия и отчество. А, как же иначе!
Вся эта бумажная волокита отняла много времени, но теперь можно было с чистой совестью написать маме и мужу. Она не писала им так как не знала, как рассказать о найденном мальчике. По началу она испытывала сильную жалость и сострадание к этому ребёнку. Ещё бы, фактически у него на глазах погибла мать, а он остался сиротой. А, потом, за время долгой дороги в эвакуацию, она привыкла к чужому малышу и полюбила его. Он больше не был чужим, он стал родным, он стал для неё сыном и старшим братом её Алёшке. Теперь всё определилось, мальчик усыновлён, и она очень надеялась, что близкие поймут её.
Их жизнь в эвакуации шла своим чередом. Малыши росли, взрослели, особенно это было заметно по Алёшке. Ему уже шёл седьмой месяц, он сильно изменился, подрос так, что корзина-люлька скоро станет ему маловата. Но, было и плохое. Первое – жизнь в эвакуации была сильно голодной. У неё было три иждивенческие карточки, да ещё детям до года была положена молочная кухня. Молока сынишке у неё не хватало, и она получала на молочной кухне - молоко, кефир и творог, который по-братски делила между мальчишками. Но, этого было мало, ох как мало! Аксинья Тихоновна жалела детей и чем могла делилась со своими постояльцами, но её возможности были не безграничны. Второе – это сводки с фронта, они были не утешительны. Немецкие войска рвались к Москве, и от этого ей вдруг становилось холодно в знойном Ташкенте. «Как там Егор, как там мама, что с ними?» - эти мысли не давали покоя. Она отправила письма маме и мужу, описав в них все свои «приключения», и стала ждать ответов. Каждый раз, увидев почтальона, она спешила к почтовому ящику, но там либо лежали газеты и письма для хозяйки, либо было пусто. Аксинье Тихоновне письма от сына приходили регулярно и в эти моменты на женщину было приятно посмотреть. Она вся святилась изнутри от радости и счастья. Но, вот письмо пришло и для неё. Поначалу она обрадовалась, а потом внимательно рассмотрев треугольник (так в войну без конвертов отправляли письма) поняла, что это вернулось её собственное письмо. Третьего октября 1941 года Красной армией был оставлен Орёл. В город, где жили мама и отчим тоже вошли немцы. Связь с оккупированными территориями оказалась потерянной. Её письмо не дошло до адресата всего-то за несколько дней, как наши войска покинули город. Надо было ей не тянуть с письмами. От мужа тоже не было никакой весточки. С мамой было хотя бы всё ясно, а почему молчал Егор! О его судьбе она делала запросы в военкомат, но и оттуда тоже не было никакой информации.
                4
Конец октября. В Ташкенте ещё было тепло, но зарядили дожди, а говорят, что в Узбекистане двести пятьдесят дней в году на небе ни облачка. Вот и верь метеорологическим прогнозам.
 На фронте ситуация была тоже сложной. Немецкие войска рвались к Москве. На московском направлении шли тяжёлые бои, оборона была яростной и сердца всех граждан бились особенно учащённо, когда люди слушали сообщения особым ни с чем не сравнимым голосом Левитана.
Но вот, после долгих ожиданий, и ей пришло письмо. Это было не частное послание. Надя развернула его и буквы, словно пьяные, запрыгали перед глазами. На мгновение в глазах потемнело, закружилась голова, а во рту появился какой-то металлический привкус: «Ваш муж, Кораблёв Егор Петрович – пал смертью храбрых…», - и так далее, но читать она больше не могла. Она откинулась на спинку дивана и замерла. Все е силы в мгновение иссякли. «Наденька, что там такое,» - поинтересовалась Аксинья Тихоновна. Она подняла письмо, выпавшее из рук молодой женщины. Одного взгляда хватило понять, что же такое произошло. Эта жестокая в своей безысходности фраза: «Ваш муж пал смертью храбрых…», - перевернула всю жизнь.
Потом, немного отойдя от первого шока, она горько плакала, прижимала к себе перепуганных малышей. Аксинья Тихоновна достала из шкафчика водочки, заставила выпить. Но, хоть Надя никогда водки не пила, алкоголь не брал её, она не пьянела и продолжала плакать. Наплакавшись она притихла, не потому что боль отпустила, а потому, что даже горевать не стало сил.   
- Вот что, Наденька, - сказала Аксинья Тихоновна, - уж кому как не мне тебя понять. Сама мужа потеряла, осталась вдовой с малышом на руках. Знаю, больно это, да только думать нужно не о себе, а о ребёнке. Вот и я, стала жить для Феди. Замуж больше не вышла, всё свою жизнь сыну посвятила. А у тебя на руках их двое, вот и живи для них.
Конечно, не сразу, но Надя нашла в себе силы жить дальше. Она спрятала свою боль в глубь сердца, забота о детях стала главным делом. Теперь на аттестат Егора рассчитывать не приходилось, все проблемы нужно было решать самой. Надя поняла, что ей нужно найти работу, зарабатывать, так как иначе им просто не выжить. Сначала она попыталась устроиться по специальности – учительницей младших классов, но это оказалось очень сложно. В Ташкент, в эвакуацию, съехалось множество народа, в основном это были женщины с детьми, бежавшие от войны. Так что с педагогическими кадрами проблем не было. Работу искали опытные учителя. Педагогический стаж у многих был по десять лет и более, а у неё всего-то несколько месяцев до декрета. Махнув рукой на специальность, она стала искать любую работу, лишь бы взяли. И тут ей повезло. Она устроилась рабочей по кухне в городскую больницу. В её функции входило мытьё посуды, полов, кухонных столов и любая другая приборка. Мыть тарелки и чашки после больных было легко, а вот отмывать большие кастрюли и котлы, в которых готовили пищу на всю больницу, было совсем непросто. Основным моющим средством, которым боролись с жиром и копотью, была сода. От горячей воды и соды у неё покраснела и воспалилась кожа рук, но выбора не было, нужно было кормить детей. К тому же работа на кухне имела свои плюсы. Брать домой продукты было категорически запрещено, а вот питаться было можно. На кухне голодной не будешь, всегда можно чем-то перекусить. Мальчишек удалось пристроить в ясли. Так каждое утро она вставала ни свет, ни заря, наспех завтракала, собирала детей, отводила их в ясли, а потом сама неслась на работу. Опаздывать было нельзя! Иногда её выручала хозяйка. Она отводила малышей в ясельки или наоборот забирала. Так каждый день: дом, ясли, работа и снова ясли, дом. Но, в таком цейтноте было своё преимущество, ей некогда было задумываться о происходящем, не было времени страдать и плакать.
Ночь. Надя давно уложила спать детей. В корзинке спит Алёшка, на диване у стенки мирно посапывает Сашка, а она всё не может заснуть. Она вертится с одного боку на другой, не спится. Воспоминания! Они преследуют не давая покоя и все они про Егора. Как мало они были вместе, как мало простого житейского счастья выпало им! Она вспоминает их первую встречу на дне рождения однокурсницы. А потом, те несколько прекрасных дней, когда они бродили по городу, по осеннему парку. Их любимая скамейка! Цела ли она? Он уехал в училище и завязалась переписка. Наивные и добры письма летели от Нади в военное училище и возвращались ответами от Егора. В апреле он приехал к ней, на один день, и они отправились в ЗАГС, расписываться. Кажется, строгая работница ЗАГСа не хотела их регистрировать, Наде тогда только, только исполнилось восемнадцать лет. Потом, она окончила педагогическое училище, вернулась к себе домой и к ней туда же приехал Егор. Им устроили свадьбу! Пусть свадьба была очень скромной, но какой весёлой! Как им кричали: «Горько!» Это было в сороковом году. А в марте сорок первого у неё родился малыш, их ребёнок, сын Егора. Они свиделись, когда Алёшке было около трёх месяцев. «Какой он маленький,» - сказал тогда Егор, а ей сынишка казался уже подросшим. А дальше, они отправились на малую родину супруга, в деревню по названием Корабли. Интересно, сколько всего они были вместе? Если посчитать по дням, то наберётся ли с месяц?  Вряд ли, а может и наберётся. Но всё равно, как это мало! За этими воспоминаниями сон настигал и её. Наплакавшись в подушку она крепко засыпала и спала, пока «предательский» будильник не начинал пронзительно звонить, поднимая к новому трудовому дню. Жизнь продолжалась. Снова работа, грязная посуда: тарелки, чашки, ложки, кастрюли и котлы, а потом возвращение домой.
                5
Новый 1942 год. В яслях малышам устраивали Новогодний праздник, выдали подарки – мешочки с урюком, курагой и орешками. Дома они ничего не отмечали. Надя так намаялась на работе, что просто тупо отсыпалась, да и выходным был всего один день – первое января. Сводки с фронта были не утешительные и причин для радости не было. Так что дни после праздника полетели такие же, как и до него.
Вечером четырнадцатого января они с хозяйкой уселись на кухне почаёвничать. «Сегодня Новый год по старому стилю,» - как бы между прочим, произнесла Аксинья Тихоновна. Детей пораньше уложили спать, а сами как обычно, засели на кухне за женскими разговорами. В таких случаях Аксинья Тихоновна доставала из своих запасов хороший довоенный чай, и они баловали себя в прикуску с небольшим кусочком сахару. Вдруг Надя встрепенулась и произнесла:
- Аксинья Тихоновна, кажется в калитку стучат?!
- Да, что ты, некому стучаться, ты в окошко только посмотри, погода то какая! В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, не то что людям бродить.
- Нет, точно, кто-то стучится, я сейчас взгляну.
Надя быстренько накинула пальто и вышла во двор. Погода на улице была отвратительной, дождь лил, что из ведра, а ещё говорят, что в Средней Азии, дожди за редкость. Но, она была права в калитку стучали.
- Кто там? – спросила Надежда.
- Откройте пожалуйста, - отозвался женский голос.
Надя распахнула калитку. Перед ней стояла молодая женщина. Незнакомка куталась в платок и пальто, но вид её был плачевный, под этим проливным дождём она вымокла до нитки.
- Я эвакуированная из Ленинграда, - сказала женщина, - мне дали этот адрес.
- Ошибочка вышла, - из-за Надиной спины выглянула Аксинья Тихоновна. – Живут у меня уже эвакуированные, больше места нету.
Незнакомка закрыла глаза застонала и кажется заплакала. Сильный ливень не давал разглядеть, что это – слёзы или дождевая вода. Казалось, она сейчас потеряет сознание и упадёт. И вдруг, Надя увидела, что женщина прижимает к себе и прикрывает от дождя маленький свёрток.
- У вас ребёнок! – осенило Надю.
- Да, дочка, я родила по дороге, одиннадцатого января.
- Аксинья Тихоновна, у неё такая кроха, всего то от роду три дня. Нужно её принять.
- Да, конечно, заходи, дорогая, заходи, - пригласила незнакомку в дом хозяйка. 
Они завели молодую женщину в дом и началась суета. Аксинья Тихоновна поставила на плиту большую кастрюлю с водой. Новой постоялице надо было помыться. Надя принесла для женщины сухую одежду и пелёнки – распашонки для ребёнка. У неё осталось много детских вещей от Алёшки. Детки до года растут быстро, поэтому она собрала вещи, оставшиеся от сына, перестирала их и подумывала: «Кому бы всё это отдать?» А, они вот и пригодились. Нежданная гостья переоделась в сухую одежду, напилась горячего чая и молодую женщину просто разморило. Она притулилась к стене и задремала прямо за кухонным столом.
- Вода нагрелась, - сообщила хозяйка. – Ребёночка искупать бы надо.
- Не будите её, намаялась видать в дороге, - попросила хозяйку Надежда, - я сама выкупаю малышку.
Она взяла корыто в котором купала своих детей, подготовила водичку и распеленала девчушку. Какой она была маленькой! Её Алёшке уже исполнилось десять месяцев и по сравнению с этой крохой он был «большой». Осторожными, но привычными движениями она опустила ребёнка в воду. Тёпленькая вода ей по-видимому понравилась, и она улыбнулась Наде своим беззубым ротиком. 
Выкупав ребёнка, она вытерла её мягким полотенцем и запеленала. После всех гигиенических процедур, малышка почувствовала голод и смешно зачмокала своим ротиком.
- Мамку будить надо, ишь какая, кушать хочет, - весело произнесла Аксинья Тихоновна.
Спросонья молодая женщина не поняла, что к чему.
- Молочка хочет наша девочка, - ласково произнесла хозяйка.
Женщина нежно взяла на руки ребёнка и стала кормить.
- Вы уже дали девочке имя? – спросила Надя.
- Да, - ответила она, - я назвала её в честь своей мамы – Леночкой.
 Наевшись кроха мирно заснула на руках у мамы. Надя принесла плетённую корзинку и в неё уложили ребёнка.
- Спасибо вам! Что бы я без вас делала! Не гоните меня, позвольте тут остаться.
- Да, уж не прогоним, не звери же, всё понимаем, - ответила хозяйка.
Так новая жиличка появилась в домике Аксиньи Тихоновны. У неё было редкое и претензионное имя – Изабелла. Может быть поэтому она чем-то походила на испанку. Когда непрошенная гостья согрелась, отмыла дорожную грязь, они увидели, как она необычайно красива. Высокая, на целую голову выше Нади, стройная с прекрасной фигурой, молодая женщина больше напоминала старинных дам из прошлого, чем современницу. У неё были правильные черты лица, очень выразительные синие глаза и длинные каштановые волосы. Она была совсем не готова к передрягам и испытаниям, выпавшим ей по дороге, и потому обрадовалась помощи и заботе со стороны совсем незнакомых людей.
                6
Изабелла была коренной Ленинградкой. Вся её семья ещё со старых времён жила в Санкт-Петербурге, затем Петрограде и вот в Ленинграде.
Понаблюдав за новой постоялицей, Аксинья Тихоновна как-то сказала Наде: «А, Белушка то наша будет из «барынек», белой кости». Надежда не обратила внимания на эти слова, хотя доля истины в них безусловно была.
Изабелла родилась в творческой интеллигентной семье. Почти все у них в роду были музыкантами или как-то связанные с искусством. Дедушка преподавал пение в консерватории, бабушка когда-то была певицей, но оставила сцену ради семьи. Отец был дирижёром симфонического оркестра, а мать тоже пела, хотя, как и бабушка, при выборе между семьёй и карьерой предпочла – семью. С рождения девочка жила в атмосфере творчества. И не смотря на трудное время, с раннего детства стала заниматься музыкой по классу фортепиано. Она оказалась очень талантливой и после средней школы поступила в консерваторию, которую впоследствии блестяще окончила.
Конечно, в такой семье, женщины не занимались домашним хозяйством. До революции в доме был целый штат прислуги: горничная, кухарка, няня для ребёнка. После трудных лет гражданской войны, с установлением мирной жизни, их семья вновь зажила в привычном ритме, ну насколько это было возможно. У них появилась домработница, которая стала занималась хозяйством. Она ходила за продуктами, готовила, убирала в доме. Бельё сдавали стирать в прачечную и по мере надобности приглашали полотёра, в квартире были паркетные полы. Изабелла совсем не разбиралась в домашних делах, да они ей были и не нужны.
Как-то раз в консерватории проходил отчётный концерт. Лучшие студенты исполняли известнейшие классические произведения. Изабелла блистала у рояля и со сцены не увидела, что в зале, в пятом ряду, сидит молодой военный и не спускает с неё восторженных глаз. После концерта он встретил её в фойе, преподнёс роскошный букет цветов. Военный был лётчиком, а в то время, в СССР, эти мужественные люди были популярны не меньше, чем известные артисты и звёзды эстрады. Лётчикам благоволил сам Сталин, кстати, его младший сын Василий, тоже служил в авиации. Что же говорить о молоденькой девушке. Изабелла влюбилась в молодого лётчика, тем самым нарушив семейную музыкальную традицию. Но, что значат все традиции, по сравнению с любовью!? Они встречались больше года. Были расставания, а после радостные встречи. На свидания лётчик приносил пышные букеты цветов: алые розы, роскошные георгины, нежные астры, хризантемы. Во время белых ночей они гуляли по набережной Невы, по улицам Ленинграда. А, после была красивая свадьба. Но, возможно, что жизнь действительно похожа на «зебру» и в ней белые полоски сменяют чёрные. Через три месяца после свадьбы скончался дедушка. Он был уже далеко не молод, но его потерю в семье пережили тяжело. Бабушка сдала, стала часто прихварывать. А, ещё через полгода началась война. Муж-лётчик сразу же отправился на фронт, а отца-музыканта записали в артистическую бригаду и вместе со своим оркестром он стал выступать перед военными, защитниками Ленинграда. Ехать или не ехать в эвакуацию – вопрос риторический. Мама не хотела уезжать и тем самым оставлять в городе одного отца. «Вернётся он с передовой уставший, измученный, а в квартире никого, - говорила она дочери. - Нет, я лучше останусь в городе и буду ждать мужа. К тому же сильно разболелась бабушка. Мы её сейчас не довезём, не дай бог умрёт по дороге». Изабелле нужно было уезжать в эвакуацию одной, но она всё медлила и даже не говорила маме про своё «интересное» положение, пока это не стало заметно. Таким образом драгоценное время оказалось упущено, кольцо блокады сомкнулось и выбраться из осаждённого города стало практически невозможно. Наверное, она так и осталась бы в блокадном городе, но однажды к ним зашёл военный. Это оказался хороший знакомый мужа, тоже лётчик. Супруг отправил друга разузнать адрес жены, он то думал, что она давно в эвакуации. Каково же было его удивление, когда он увидел воочию молодую беременную женщину.
- Вы почему не покинули город? – возмутился военный.
- Так получилось, - весьма легкомысленно ответила она.
- Вам, в вашем положении, оставаться здесь нельзя, нужно выбираться из города!
- К сожалению, я просто не знаю - как!
- Я постараюсь что ни будь для вас сделать, - пообещал мужчина.
Он не подвёл. Уж, как и с кем он договорился, каким образом уговорил «начальство» - сказать трудно, но ей нашлось местечко на борту военного самолёта, перевозившего из блокадного Ленинграда в Москву партийного руководителя. В Москве её приютили родственники того самого лётчика, они же через несколько дней, посадили её на поезд, идущий до Ташкента. 
Так она отправилась в мирный южный город подальше от войны, а родные остались в блокаде. Она не доехала до Ташкента всего-то несколько дней, как начались роды. Но и тут ей повезло. В её вагоне ехала, тоже в эвакуацию, врач акушер-гинеколог, которая и приняла у неё роды. Попутчики сбросились кто что мог дать для молодой мамочки. Кто-то отдал простыню, кто-то пелёнки и чепчик от своего ребёнка, кто-то старенькое одеяльце, так с миру по нитке и собрали скудное приданное для новорожденной. Ну, а дальше Изабелла оказалась в Ташкенте, а затем в доме Аксиньи Тихоновны.
Изабелла, действительно, была не приспособлена к житейским трудностям. Наде пришлось за руку отвести её оформиться на молочную кухню, для малышки было положено получение молочного прикорма, помочь с получением иждивенческих карточек. Но, после всех волокит, жизнь потекла по привычному руслу. Каждое утро Надя отводила Сашу и Алёшку в ясли и бежала на работу в больницу. Вечером, сильно уставшая, она возвращалась домой, где её ждали дети (их часто из яслей забирала Аксинья Тихоновна), Изабелла с Леночкой и сама хозяйка.
                7
Как-то раз она пришла с работы и увидела странную картину. На кухне за столом сидела новая квартирантка и горько плакала.
- Может ещё раз проверишь? – тяжело вздохнула Аксинья Тихоновна.
- Нету, нету, вот я всю сумочку обыскала, - сквозь слёзы ответила Изабелла.
- Да, что такое случилось? С Леночкой всё в порядке? – испуганно спросила Надя.
- С Леночкой всё хорошо, а вот карточки!
- Карточки она потеряла! – в сердцах рявкнула хозяйка.
- Украли, украли, прямо из сумочки вытащили, а ведь впереди целый месяц, - утирая слёзы добавила молодая женщина, - как я теперь жить буду, ума не приложу.
- Да, без карточек – беда! – подвела итог всего разговора хозяйка.
- Вот что, не будем понапрасну рыдать, карточки этим всё равно не вернуть, - вставила своё слово Надя.
- А, как я буду жить, - не унималась Изабелла.
- Хлебом поделюсь, а ещё буду с нашей больничной кухни что-нибудь приносить.
- Ох, если поймают, неприятностей не оберёшься, - посетовала хозяйка.
- Волков бояться в лес не ходить, - смело заявила Надежда.
Со своим заявлением она явно погорячилась. Несколько дней она исправно приносила своей соседке еду из больничной столовой, а на третий день её вызвали к начальнику, курировавшему кухню. Она поняла, что на неё уже донесли и даже догадалась, кто бы это мог быть, но виду не подала и смело пошла «на ковёр».
Он сидел в маленьком, заваленном какими-то папками и бумагами кабинете. Уже немолодой с уставшим лицом и узкими плотно сжатыми губами. Весь его вид уже не предвещал для неё ничего хорошего.
- Вы берёте с кухни продукты. А, вы знаете, что это подсудное дело, - не глядя на неё строго промолвил он.
- Это не совсем так, - смело ответила она. – Я посудомойка и уборщица, к свежим продуктам никакого допуска не имею. Я действительно беру, но объедки, то что не съели или не доели пациенты. 
- Свинью что ли откармливаете? – поинтересовался он.
- Что вы, ну какая свинья! Я эвакуированная, живу с детьми на квартире и своего подсобного хозяйства у меня нет. Это для человека. Со мной на квартире живёт молодая женщина из блокадного Ленинграда. У неё украли продуктовые карточки, а месяц только начался. К тому же она ещё и кормящая мать, её ребёнку всего-то месяц отроду. Нельзя же допустить, чтоб она умерла с голоду!
- Что же вы человека объедками кормите? – вдруг поинтересовался он.
- А, голодать, что ли лучше? Я беру первое блюдо, в баночку наливаю и приношу, а дома мы его доводим до кипения, так безопасно. Ещё беру кусочки хлеба. Мы их обрезаем и в печке делаем сухари. Знаете, сухарики с супом – это совсем неплохо и с голоду не умрёшь!
- Вы говорите правду? – неожиданно спросил начальник.
- Правду, - смело глядя ему в глаза, ответила Надя.
- Что ж, кормящей матери помочь нужно, - как бы самому себе, вдруг промолвил он. – Я дам указание и до конца этого месяца повар, для вашей соседки, будет вам давать нормальный суп и немного хлеба. И пожелайте ей лично от меня больше не терять карточки!
От неожиданности Надя просто обомлела. Вот и слушай после этого людей. О начальнике говорили, что он очень строгий и даже суровый человек. Все повара его как огня боялись и вдруг такой человечный поступок!
Она летела домой, словно на крыльях и с порога бросилась рассказывать о своём разговоре с начальником.
- Теперь можно супчик просто разогреть, а не кипятить, да и хлеб так есть, а не делать из него сухари, - радостно сообщила она Изабелле.
- Ух, и боевая наша Надежда! – заметила хозяйка. – Другая бы спасовала, а она молодец-то какая не растерялась, нашла что ответить.
Так до конца месяца Изабелла не голодала, а с новым месяцем она получила новые карточки, но проблемы на этом не закончились.
Их «детско-бабье царство» настигла – ветрянка. Первым заболел Саша. Ему исполнилось три года и его из ясельной группы перевели в детский сад. В новой группе и возникла проблема, ввели карантин на ветряную оспу. Но, ветрянка на то и ветрянка, что разлетается быстро. Следом за Сашей заболели Алёшка, крохотная Леночка и Изабелла. Надя переболела этой болезнью ещё в детстве, Аксинья Тихоновна, тоже болела, а вот Белушка, как звала её хозяйка, ветряной оспой в детстве не болела и свалилась вместе с детьми. Пришлось Наде оформить на работе больничный и выхаживать своих мальчишек, и соседку вместе с маленькой дочкой. Хорошо, что хозяйка ей в этом активно помогала. Ветрянка болезнь коварная! Малыши переносят её намного легче, чем взрослые. Алёшка, Саша и даже Леночка болели легко, а вот с Изабеллой дело обстояло хуже. Она сильно температурила. Температура доходила до сорока градусов, очень ослабла, к тому же у неё «перегорело» молоко. Спасибо молочной кухне, Надя брала там для малышки молоко, кефир и творожок и этим кормили девчушку. Алёшке исполнился год, но с этими хлопотами, даже это событие прошло совсем незаметно. Зато как радовались все, когда болезнь победили и лишь зелёные горошинки на теле остались, как воспоминание о ней. Впрочем, по выздоровлению для детей устроили «домашнюю баню» и отчаянно оттирали следы зелёнки.
Выздоровела и Белушка. Настоящим подарком для неё стало письмо с фронта от мужа. Она написала ему о себе и вот пришёл долгожданный ответ. Вечером примостившись на маленькой кухоньке она десятый раз перечитывала Наде и Аксинье Тихоновне всё письмо и особенно слова благодарности за участие в судьбе его жены.
- Я ему подробно обо всём написала: как вы мне помогли, как в дом приняли, как с потерянными карточками выручили, - сообщила она.
- Ну что ты, мы поступили, как и любой советский человек. Нужно же друг другу помогать особенно когда такое время.
- Да, я то что, вот Надя – молодец! Это она тебя кормила, сама чуть не пострадала. Это хорошо, что начальник всё понял и так поступил, а мог бы и по-другому.
                8
Кроме писем, которые Изабелле стали приходить с фронта регулярно, супруг прислал ей свой аттестат, а это означало, что она смогла снимать с его счёта деньги, а у лётчиков зарплата высокая. 
Тепло в Ташкент приходит быстро, а к маю наступила настоящая жара. В воскресный день молодые женщины оставили на свою хозяйку всех детей и отправились на Алайский базар.
Наде и раньше приходилось посещать продуктовый рынок, но она не любила туда ходить. Зарплата у неё была маленькая, денег не хватало, а цены на рынке «кусались». К тому же ей просто делалось нехорошо от того изобилия, которым поражал Алайский базар. Ах, чего тут только не было, просто восточная сказка! Надя проходила мимо торговых рядов, стараясь не смотреть на это богатство, и брала понемногу то одного, то другого, чтоб только подкормить детей. Покупала то пяток яиц, то немного рису или сливочного масла, и спешила домой к детям.
Но этот воскресный день – особенный! Они идут на рынок с Изабеллой, а у той много, много денег! Изабелла привыкла жить на широкую ногу, покупки делать не торгуясь. Надя с трудом уговаривает её не спешить, пройтись по рядам, прицениться и объясняет, что на восточном базаре просто принято торговаться. Они покупают рис, хорошую баранину, восточные специи, Аксинья Тихоновна умеет готовить вкусный плов, берут овощи и домашний сыр из овечьего молока.
- А, дальше что? – спрашивает Изабелла.
- Дальше ряды вещевого рынка, - ответила Надя, - люди свои вещи продают, ну то что уже не нужно.
- Давай пройдёмся, посмотрим.
Нагруженные авоськами с продуктами они бредут среди шумных продавцов.
- Купите пальто, хорошее, добротное, - предлагает какая-то женщина.
- Ботинки, ботинки, мужские ботинки, - не унимается длинный, словно жираф, старичок. 
- Наденька, ты только посмотри вон туда, - говорит Изабелла.
Надя посмотрела в указанную подругой сторону и просто обомлела. Там стояла женщина и продавала шифоновое платье, очень похожее на то мамино, которое она подарила сестре Егора. Продавщица не кричала, не шумела. Ей, по-видимому, было очень непривычно и неудобно торговать, но жёсткая необходимость подтолкнула к такому шагу. Женщины подошли к ней поближе. Платье было редкого сиреневого цвета, фасон был похож, но юбка была подлиннее и качество пошива значительно лучше. Своё платье мама шила сама, а это безусловно шилось профессионалом.
- Девушки, купите платье, - тихо и нерешительно предложила она.
- Это платье скорее для тебя, - сказала своей спутнице Надя, - на высокую.
- Нет, платье как раз на вас будет, - уточнила продавщица. – Это выпускное платье моей дочери. Знаете, она мечтала стать актрисой! С детства стихи читала, а в старших классах посещала театральный кружок. Руководитель кружка её очень хвалил, говорил, что мол редкий талант. Вот она и решила по окончанию школы ехать в Москву, поступать в театральный. Мы для этого специально и сшили это платье, ну чтоб сразу «двух зайцев убить», и на выпускной был наряд, и для поступления. В лучшем ателье заказывали. Юбка специально длинная, как для сцены. Она так хотела удивить, поразить приёмную комиссию и своим талантом, и внешним видом.
- Что ж, поступила ваша дочь? – вдруг зачем-то спросила Надя.
Женщина грустно покачала головой.
- Война началась, дочка добровольцем ушла на фронт.
- А, может вы зря продаёте платье, - промолвила Надя, - вот окончится война, вернётся ваша дочка с фронта и снова захочет в актрисы податься.
- Не вернётся! – сухо промолвила продавщица. – Погибла дочка, нет её больше.
На мгновение зависла пауза. Женщина с трудом взяла себя в руки, она по-видимому уже смирилась с неизбежным и научилась жить с этим горем.
- Купите у меня это платье, пожалуйста купите! Мы тут в эвакуации вдвоём с младшим сыном. Ему двенадцать лет, мне надо его кормить, а это платье нам ни к чему!
Изабелла без лишних слов расплатилась. Продавщица аккуратно свернула платье и положила в специальный холщёвый мешочек.
- Носите на здоровье, пусть хоть вам оно принесёт счастье, - тихо промолвила она.
- Наденька, это для тебя. Пусть это будет мой тебе подарок! Не отказывайся и не говори ничего, ты так много для нас с Леночкой сделала. Я перед тобой в неоплаченном долгу, так пусть платье – это такая малость, будет моей благодарностью тебе.
Конечно, после рынка, они зашли в коммерческий магазин. Такие магазины стали очень популярны в годы войны. В них продавалось практически всё. Вокруг голод, нехватка продуктов, а в коммерческом магазине, как будто в волшебной сказке, – изобилие, словно коммунизм уже наступил. Правда, цены в таких магазинах «кусались» и для обычных граждан товары из них были практически недоступны. Обычно Надя пробегала мимо такого магазина, стараясь даже не смотреть на витрину, чтоб не расстраиваться. Но сегодня, с «капиталами Белушки», девчатам - всё нипочём! Они заглянули в такой магазинчик. Неприметный с виду, внутри он хранил несметные продуктовые сокровища. Изабелла привыкла хорошо жить и не экономила. «Гулять, так гулять!» - сказала она Наде. Они купили бутылку дорогого грузинского вина, конфеты, шоколад и другие сладости для детей. А, дома их уже ждали. Аксинья Тихоновна первым делом осмотрела покупки и конечно – мясо.
- Хорошую баранину взяли. Молодцы. Сейчас за плов примусь.
- Ой, конфеты, конфеты! – захлопал в ладоши Саша.
- Конфеты детворе! – словно военачальник скомандовала Изабелла.
Пока хозяйка возилась у примуса, они накрывали на стол. Застелили красивую скатерть, поставили тарелки и рюмочки.
- Девчата, а что мы сегодня празднуем? Вроде бы праздника никакого нет, - поинтересовалась хозяйка.
- Нет, так пусть будет! – радостно произнесла Изабелла.
- Ну могут женщины хоть раз устроить себе праздник! – поддержала подругу Надя. – Повсюду столько горя, а душа по чему-то светлому стосковалась.
Девчата устроили себе маленький «сабантуй», ну что тут плохого! Аксинья Тихоновна принесла большой котелок с готовым пловом, помучились, но открыли вино и начали «праздновать». Аромат горячего восточного блюда немного дурманил, Надя так давно не пробовала ничего такого вкусного. А, вино!
- Наденька, надень платье что мы для тебя купили.
- Покажи обновку, - попросила и Аксинья Тихоновна.
Надя не заставила себя долго упрашивать. Она достала из чемодана свои любимые бежевые туфельки, надела новое платье, прибрала волосы. Взглянув на себя в зеркало, она поправила непослушную прядь волос и вышла на «суд».
- Ай да платье, как тебе идет, - восхитилась хозяйка.
- Ну не прогадали, платье тебе очень подходит, - добавила Изабелла.
Платье было длинное, почти до самого пола. Молодая женщина закружилась по комнате, демонстрируя свой наряд. Его пышная юбка развивалась и казалось, что она плывёт или летит по воздуху.
- Эх, музыку бы нам сейчас, - вздохнула Изабелла, - вот хоть какой-нибудь инструмент или патефон с пластинками.
- Ну, была, не была, - произнесла Аксинья Тихоновна, - ай да девчата за мной. Может быть и будет нам музыка.
                9
Прихватив детей они вышли из калитки и обойдя несколько домов, перешли на соседнюю улочку, идущую параллельно той на которой стоял домик Аксиньи Тихоновны. Надя шла осторожно по неровной дороге, по крупным кочкам и, словно старинная дама, придерживала длинную юбку своего нарядного платья.
- Пришли, - сказала хозяйка и постучалась в калитку.
По сути это был соседний дом, только выходил он на другую улицу, а от их домика его отделял большой забор и густо разросшийся кустарник. Хозяйке пришлось долго стучать в калитку, но наконец-то дверь скрипнула и открылась. Аксинья Тихоновна ещё пошепталась с кем-то, а затем махнула рукой, мол заходите, разрешение получено. Всей компанией они ввалились во двор соседского дома. Здесь царил хаос, за участком, садом, огородом давно никто не присматривал. Молодые женщины вошли во внутрь домика. Как и во дворе тут тоже царил беспорядок. Они прошли в большую комнату, служившую по-видимому – залом. Здесь они увидели саму хозяйку. Её звали Марией, или по-свойски все называли - тётей Машей. Трудно было сказать какой у неё возраст. Женщина была абсолютно седая. Она давно не следила за собой, как и за своим жилищем. На ней была надета какая-то невзрачная одежда, которую, однако, было сложно рассмотреть, так как на её плечи, не смотря на лето, был наброшен чёрный длинный шерстяной платок. Она шла впереди, а оказавшись в комнате извинилась за беспорядок, раздёрнула тяжёлые тёмно-бардовые шторы и сняла кружевное покрывало и мраморных слоников с инструмента. Пианино! Это было настоящее пианино! У Изабеллы даже участилось дыхание.
- Вот, можете поиграть, - предложила хозяйка, - только на нём давно никто не играл и года полтора, как настраивали.
Они расселись полукругом. Аксинья Тихоновна взяла на руки крохотную Леночку, Саша и Алёша пристроились рядом с Надей, тут же присела сама хозяйка.
 Изабелла подошла к инструменту. Её тонкие пальцы коснулись клавиш, она осторожно пробежала по ним. Заиграла. Музыка! Легко, по памяти, ведь за плечами консерватория, молодая женщина исполняла на немного расстроенном инструменте, настоящую классику, а они, позабыв обо всём, наслаждались чудесной музыкой. Она играла Бетховена, Моцарта, Чайковского и со звуками музыки душа уносилась куда-то в заоблачные выси. Она играла и играла, а они слушали и слушали, кажется так могло продолжаться очень долго. Но, даже хорошему наступает конец. Они распрощались с хозяйкой инструмента. Надя и Изабелла попробовали уговорить женщину присоединиться к их пиру, но та отказалась. «В другой раз, обязательно загляну, а сегодня – нет. В другой раз, - повторила она. – Вы лучше ещё приходите, поиграете, я буду ждать».
Какой это был необыкновенный день! Они шли переполненные эмоциями, радостью и ещё чем-то светлым. Уже наступил вечер, на смену дневной жаре пришла вечерняя прохлада, дышалось легко, а в голове крутились мысли о том, что жить на свете прекрасно!
В домике их ждал переполненный яствами стол. Аксинья Тихоновна принялась разогревать остывший плов и развлекать своих постоялиц разными житейскими байками, в основном про свою соседку.
- Мы с Марией давно соседствуем, - сказала она, - и судьбы у нас чем-то похожие. Обе рано овдовели, только у меня супруг в бою с басмачами погиб, а у неё от «испанки» умер. Да, вот ещё у меня сынок Феденька, а у неё дочка Светочка, чуть помладше моего Фёдора будет. Наши дети в один детский сад ходили, а потом в одну школу. Когда детки помладше были, так мы с Марией шутили, вот мол вырастут дети, так мы их поженим. Жених и невеста – и смех, и грех. А, надо сказать Светочка у Марии была не девочка, а настоящий ангелочек. И собой миленькая и характера спокойного. Такая тихая, скромная, в школе хорошо училась и матери ни в чём не перечила.
Вот, как-то решила соседка выучить дочку игре на пианино. Оно понятно, для девочки такое умение – не плохо. Сказано – сделано! Инструмент купила, учительницу нашла и пошло дело. Стала Светочка заниматься музыкой. Только одного желания матери для этого по - видимому маловато. Занятия девочке давались тяжело. Часа по три, а иногда и больше сидела Машина дочка за инструментом. Она играла гаммы и какие-то упражнения, сбивалась, начинала снова и опять сбивалась. И так каждый день. Однажды даже мой Федя не выдержал и сказал: «Мама, ты поговори с тётей Машей. Пусть она перестанет Светку музыкой тиранить, ну ни у всех же способности к этому имеются». Я сына послушала и действительно подошла с разговорами к соседке. Представьте, она так на меня психанула, что потом почти месяц не здоровалась. Обиделась!
Потом Светочка окончила школу, но занятия музыкой не оставила, мать требовала заниматься дальше, а девочка не смела противиться ей. Ну, а тут началась война. Моего Феденьку в армию призвали, а Светочка как-то приходит к матери и говорит: «Я ухожу на фронт добровольцем!» Ух, как разошлась Мария. Характер, как вы поняли, у неё был – ой, ой какой! Уж ругалась она, ругалась, шумела, шумела: «Никуда ты не пойдёшь, - кричала на дочку, - я не разрешаю! На войну собралась! Не отпущу!» А, тихая Светочка, вдруг как стукнет кулачком по столу. «Я так решила!» - только и ответила матери. Вы только подумайте, никогда матери не перечила, впервые по-своему поступила, ушла на фронт. А, через месяц пришла «похоронка». В первом же бою девчонку убили.
Мы с соседями думали Маша от горя с ума сойдёт. Она почернела, но не кричала, не шумела, а ушла в себя. Мы даже дежурили возле неё, не оставляли одну, думали: «Как бы чего с собой не сделала». Да ничего, обошлось. Пару дней прошло и только потом начались слёзы, стоны, как у всех. Только замкнулась она в себе, от всего мира отвернулась. Даже эвакуированных брать к себе отказалась. Хотя понять её можно – потерять единственную дочку! Это не просто!
К Светочкиному инструменту с тех пор больше никто не прикасался. Так и стоял он, пылился под кружевной накидкой. Странно, что она смилостивилась и разрешила нашей Белушке поиграть. Да, играла Изабелла чудесно, я такого раньше не слышала, кажется и Марии понравилось, раз пригласила заходить ещё.   
Аксинья Тихоновна закончила свой рассказ. Было трудно поверить, что такая тихая и печальная тётя Маша, некогда была деспотичной матерью и вот потеряв свою единственную дочку, она живёт, схоронившись от всего света, словно похоронила себя заживо вместе со своей погибшей Светочкой.
Ночью, лёжа на своём диванчике, Надя ворочалась не в силах заснуть. Она вспоминала насыщенный событиями прошедший день и вдруг осознала, как много ребят, девчат оплачивают своими молодыми жизнями победу над врагом, оплачивают их будущую жизнь. Погиб её муж Егор, погибла Светочка, дочка тёти Маши, погибла незнакомая Наде девушка, мечтавшая стать актрисой, роскошное сиреневое платье которой они приобрели. А, сколько их, незнакомых и никому, кроме своих близких родственников, неизвестных молодых людей сражаются и остаются на поле брани, защищая свою родину, свой родной край?!
После этого шумного воскресенья, Надя и Изабелла подружились с соседкой. Молодые женщины стали проведывать её, заходить в гости. Белушка, как обычно, садилась за инструмент. Она играла классику, а иногда играла и одновременно пела старинные романсы и популярные советские песни. Голос у неё был великолепный, приятного бархатного тембра. В последнем случае ей подпевали все слушатели: Надя, тётя Маша, Саша, Алёша и даже маленькая Леночка забавно улыбалась, слушая это пение.
                10
Пятого августа 1943 года Советские войска освободили Орёл, а следом и всю область. Как только освободили городок, в котором жили мама и отчим, Надя отправила им письмо. Она описала свою жизнь в эвакуации и рассказала о том, как нашла и усыновила Сашу. Не смотря на войну, письма приходили исправно, только очень медленно. Наконец-то ей пришёл долгожданный ответ, но вместо маминого письма она получила своё же письмо с пометкой: «Неверно указан адрес получателя». Надя оказалась в полном недоумении. «Как же так! Почему письмо не дошло к адресату и вернулось? Уж адрес то она хорошо помнила». Она конечно же опечалилась, но не на долго и решила ещё раз попытать счастье и отправила второе письмо. Через определённое время вернулось и оно, с иной пометкой: «Дом под таким номером не значится». Вот тебе и на! Надя хотела написать и отправить ещё одно письмо, но определённые события полностью отвлекли её от этих писем.
Изабелла получила письмо из Ленинграда от какой-то хорошей знакомой их семьи. В нём сообщались печальные для молодой женщины вести. Почти сразу, после её отъезда умерла бабушка, а следом пришло известие о гибели отца. Он возвращался с передовой, где они давали концерт, машина с оркестрантами попала под вражеский налёт. Из всех артистов погибли: дирижёр и «контрабас». Как мать пережила это известие можно было только догадаться. Ослабшая от голода женщина перестала выходить в бомбоубежище. И вот однажды бомба попала в их дом, оборвав все её мучения.  Печальный конец.
Изабелла плакала. Надя сочувствовала ей. Она сама ничего не знала о своих близких и понимала, как горько получить такое известие. Только по прошествии времени Белушка успокоилась и хоть боль от потери родных никуда не ушла, но жизнь продолжилась.
Снова осень. Поздняя осень сорок третьего года. В Ташкенте холодно и сыро. Вновь зарядили дожди. В Москве уже лежит снег, а здесь «разверзлись хляби небесные». И откуда только берётся эта влага?! Надя спешила, она задержалась на работе. Кто-то потихоньку сообщил, что будет проверка кухни, так они сегодня остались и драили, отмывали всю кухонную мебель: столы, шкафы где хранится посуда, полки. Вот и задержалась. На улице моросит нудный дождик, но ей всё нипочём. У неё новый зонт и резиновые сапожки – подарки от Изабеллы. Вот и дом, а там тепло, там дети и люди ставшие почти родными. Надя вошла в дом и увидела, что у них в гостях тётя Маша. Соседка и Аксинья Тихоновна сидели за кухонным столом, но вид у них был невесёлый.
- Ох, Наденька! – встретила её хозяйка.
- Что-то случилось? – спросила она.
- Случилось, случилось! Опять у нашей Белушки неприятное письмо, на этот раз с фронта, - сказала соседка и протянула Наде военный треугольник.
Надя механически развернула его и прочла несколько строк: «Ваш муж, капитан Самарцев В.А. пал смертью храбрых». О, Боже! Как она только перенесла это? Сначала известие о гибели отца, смерти матери и вот снова такое послание!
- Где Изабелла? Что с ней?
- Так ушла! – ответила Аксинья Тихоновна. – Я думала вы вместе придёте, встретитесь по дороге. Уж несколько часов нет её.
- Ни платка, ни шапки не надела и сапоги вон в коридоре стоят, как была в туфельках, так и ушла, - пожаловалась тётя Маша.
- Почтальон приходила днём, принесла «похоронку». Она как прочитала, ну сама не своя сделалась. Сначала расплакалась по-бабьи, все мы на слёзы горазды, а потом пальто лёгонькое демисезонное на плечи накинула и ушла, даже ничего не сказал, - сквозь слёзы добавила хозяйка.
- Ладно, пойду её искать, - промолвила Надя и, не снимая верхней одежды, пошла на улицу.
Правда идти далеко не пришлось. Только она выглянула за ворота, как увидела свою подругу. Молодая женщина шла по их маленькой улочке, она сама возвращалась домой. Вид её был плачевный. Женщина шла не обращая никакого внимания на дождь, а дождевые потоки струились по мокрым волосам, по лицу, по намокшей одежде. Она вымокла с головы до пят, да к тому же сильно продрогла.
 - Изабелла, - позвала Надя, подбежала и накрыла зонтом. – Давай быстрее домой, ты же после такого заболеешь.
- Наденька, Наденька, - сквозь слёзы осипшим голосом зашептала Белушка, - он погиб, понимаешь он погиб, погиб!
Они вместе вернулись в дом. С Изабеллы буквально силой сняли мокрую одежду, заставили надеть сухое, потом напоили горячим чаем с водкой, для согрева. Алкоголь в кипяток – хорошее средство поддержать тепло в теле. Изабелла безропотно переносила все манипуляции с собой. Надя растёрла ей ноги водкой и уложила в постель.
- Авось обойдётся, водка средство народное, - сказала она. – Ты зачем под дождём без калош гуляла? Так ведь заболеть можно!
- В, одном французском романе, не помню имя автора, я до войны читала, так вот молодая женщина любила гулять под дождём. Она считала, что дождь всё смывает, вода уносит все проблемы и беды. После такой прогулки можно начать жизнь с чистого листа, - тихо прошептала Изабелла. – Гулять по ночным улицам Парижа, по мокрым тротуарам, где в лужах отражается свет уличных фонарей.
- Может гулять по Парижу и неплохо, - согласилась с ней Надя, - но у нас от такой прогулки ничего хорошего не жди. Дай то бог чтоб не разболелась!
Их опасения оказались не напрасны. Уже на следующий день у Изабеллы начался сухой кашель, а к вечеру поднялась температура.
На работе Надя обратилась к доктору с просьбой заглянуть к ним и осмотреть подругу. Абрам Семёнович был хорошим врачом и если кто-то нуждался во врачебной помощи, то никогда не отказывал пациентам. Соседи, знакомые, сотрудники часто обращались к нему с такими просьбами. Он не поленился и пришёл к больной. Стоило ему осмотреть молодую женщину, как он дал команду: «Немедленно в больницу! Воспаление лёгких, да ещё и двухстороннее!»
Так Изабелла оказалась в той же больнице, где на кухне трудилась Надя. Теперь она, после рабочей смены, заходила к своей Белушке и проведывала её. А, дома Надю ждали обе хозяйки: тётя Маша и Аксинья Тихоновна – волновались и ждали рассказов о здоровье квартирантки–Ленинградки. Накинув на плечи белый халат, Надя заглядывает в палату. Палата большая на десять коек. Здесь лежат женщины разных возрастов, разной национальности, эвакуированные и местные, но приблизительно с похожим диагнозами. Надя подсаживается на деревянную табуретку к приятельнице и начинает выкладывать на тумбочку гостинцы.
- Тебе привет от тёти Маши, она интересуется, когда ты вернёшься домой и придёшь к ней в гости играть на пианино, а то без твоей музыки скучно.
Изабелла улыбается и отвечает:
- Попала я в переплёт, уж не знаю, что и сказать?
- А, ты ничего не говори, а поправляйся побыстрее. Вот пирожки от Аксиньи, а это Саша и Алёша нарисовали тебе рисунки. Саша нарисовал танк, а Алёшка – самолёт.
Изабелла берёт в руки детские рисунки, улыбается этим милым детским каракулям.
- Как Леночка? – голос Изабеллы дрожит и слабеет.
- Молодцом, - отвечает Надя. – Иногда начинает спрашивать: «Де мямя? (Это означает: Где мама?»  - но мы стараемся её отвлечь, книжку почитать или поиграть во что-нибудь, так она и забывает, маленькая ещё.
Почти каждый день Надя заходила к подруге. Первые дни, как Белушку положили в больницу, казалось, что вот - вот и она пойдёт на поправку. Но, чудо не происходило. Тогда Надежда подошла к врачу, к тому самому, который осматривал больную ещё дома.
- Абрам Семёнович, скажите мне честно. Что с моей подругой?
- Я вам уже говорил, у неё воспаление лёгких.
- Но, она уже больше недели лежит в больнице, а её состояние прежнее. Нет улучшения!
- Знаете, может быть это выглядит не научно, но мой профессиональный опыт мне говорит, что пациенты выздоравливают быстрее, если у них позитивный настрой, они борются со своей болезнью. А, ваша приятельница опустила руки. Она лежит и медленно тает, словно Снегурочка из сказки.
- У неё погиб муж, а ранее в блокадном Ленинграде погибли родители.
- Да, горе, горе, вокруг столько горя. Будем надеется, что молодой организм справится с болезнью.
Этот разговор Надя несколько раз пересказывала обеим тётушкам: Марии и Аксинье Тихоновне. Обе женщины слушали и гадали, как бы им помочь больной.
-  Может быть нужно лекарство хорошее достать, - предложила тётя Маша.
- Эх, куда хватила. Доктор бы сказал о лекарстве, а так главное, чтобы силы были. Ты ей, Наденька, передай от меня, чтоб получше кушала – это главное! 
 Вновь знакомая палата. Белые простыни, тонкое одеяло. Изабелла бледная словно эти самые простыни. Последние дни она совсем плохо ест, похудела и кажется действительно таит на глазах. Её прекрасные глаза, кажется стали меньше, хотя нет, она их просто немного прикрыла. Но, как только в палату вошла Надя, больная ожила, и робкая улыбка появилась на её губах.
- Тебе привет от всех наших. Как твоё самочувствие?
Надя старается говорить бодро, нужно вселять оптимизм в больную, нельзя раскисать перед ней. Но, это лишь игра. Она сама невольно пугается, хоть и старается не показывать этого, от внешнего вида Изабеллы. Та ещё больше похудела и кажется стала совсем эфемерной.
- Наденька, мне надо поговорить с тобой. Хочу, чтоб ты знала, я так благодарна судьбе за встречу с тобой. Ты очень хороший человек, ты так много для меня сделала, а это моя последняя к тебе просьба – когда меня не станет, позаботься о Леночке. Не спорь, послушай! Ты же усыновила Сашу, так удочери и мою малышку. Я понимаю это непросто, у тебя на руках будет трое детей, но ты сильная, очень сильная, ты справишься. А, я, у меня нет больше сил. Прости мне мою слабость, но нет сил жить, нет сил бороться со всеми трудностями.
Из её прекрасных глаз потекли слёзы.
- Не смей так говорить! – твёрдо произнесла Надя. – Я вот тоже вдова, похоронку на мужа получила ещё в сорок первом. Я тоже горевала, но взяла себя в руки и вот живу! А, у тебя дочка, ты ей очень нужна! Ты должна поправиться, слышишь должна!
Но, Белушка уже ничего не слышала. Она закрыла глаза и кажется задремала. Надя ещё несколько дней навещала подругу, но тут наступили выходные. Они хотели все вместе пойти в больницу, но плохая погода изменила их планы, всё воскресенье просидели дома, читали детям книжки.
В понедельник Надя, немного проспав, спешила на работу. Нужно навестить больную, но от работы отлынивать никто не позволит. Она крутилась, как белка в колесе, а мысли были лишь об одном: «Как там Белушка?» Только после обеда, когда они прибрались с посудой, и кухня сверкала чистотой, она отпросилась навестить подругу. Она прошла в больничный корпус, поднялась на второй этаж, вот и знакомая палата. Надя вошла и на мгновение обомлела. На кровати, где лежала Изабелла, никого не было, лишь скрученный матрас, говорил о том, что пациентки больше нет.
- Рано утром умерла, нянечка подошла, а она уж мёртвая, - сказала женщина лежавшая справа от Изабеллы.
- Да, наверное, часа в четыре утра, - добавила другая соседка по палате. – Я водички попить вставала, а она сердечная как-то вздохнула и обмерла, притихла, ну я-то не поняла, что к чему. Уже потом нянечка подошла, она то и обнаружила.
Надя присела на знакомую табуретку и заплакала. На мгновение силы покинули и её. Несправедливо, как несправедливо, такая молодая, такая красивая, ну почему она?
Она стремительно вышла из палаты и тут же наткнулась на доктора. «Зайдёмте в ординаторскую,» - предложил врач. В ординаторской было безлюдно. Они присели. Надя не могла сдержать слёз, боль, нестерпимая боль, как тогда в сорок первом, когда она получила похоронку на мужа.
- Не знаю, чем вас утешить? Несправедливо. Когда умирают старики - это правильно. Конечно, родного человека всегда жалко, хочется, чтоб ещё пожил, но это вполне понятно. А, тут! Молодая, красивая, маленький ребёнок на руках! Знаете, я сам эвакуированный, из Киева. У нас до войны была большая семья. Когда началась война, я сказал Риве (Рива – это моя жена): «Надо уезжать!» Мы забрали наших троих внуков и уехали сюда в Ташкент, а мои невестки остались. У меня два сына и две невестки. Что с ними сейчас? Живы ли они? Не знаю.
Самое страшное на войне это не гибель бойцов, нет! Мужчины уходят на фронт, защищают свой дом, сражаются и естественно погибают. Их смерть - это боль для близких и вообще для всего человечества. Но, у войны есть и другая сторона – это гибель женщин и детей! Мирное население не должно быть заложником военных действий, а на деле. Гибнут женщины, гибнут дети. Я знаком с доктором Гуревичем из детской больницы, так он рассказывает, что ежедневно умирают по несколько детей. Уж как они стараются, выхаживают, но всё напрасно. Измученные голодом, болезнями, потерей родных - малыши угасают на руках медперсонала, а им бы жить и жить. Что вам ещё сказать? Крепитесь.
                11
Надя шла домой. Она шла медленно, ноги не слушались. Она несла эту страшную весть в их маленький дружный мирок. Не только тётя Маша, хозяйка, но и другие соседи восприняли это известие, как страшное горе. Договорились пока скрывать смерть матери от Леночки, впрочем, это не было сложным делом, девочка ещё мала, ей нет и двух лет.
После похорон Изабеллы, Надя взялась за оформление документов на удочерение Леночки. У малышки не осталось больше родственников. Оформила документы она довольно быстро. Шла война, сирот было много, поэтому никто не мешал тому, чтоб хоть у одного ребёнка появилась новая семья. Сама Леночка вообще ничего не заметила. Жизнь её была почти прежней. Она проживала в том же доме. Её окружали хорошо знакомые люди: Надя, Алёшка, Саша, Аксинья Тихоновна, тётя Маша, лишь матери больше не было рядом. Она ещё не разговаривала, но что-то лепетала на своём детском языке: «Мамя, мамя, мамя?» Её старались отвлекать как умели, и девочка постепенно успокоилась. Как только она подросла и стала говорить, то, как и Саша, она стала звать мамой – Надю.
На девятый дней, после смерти, они помянули Изабеллу втроём, а на сороковой день, пригласили соседей, хоть и скромно (время то военное), но традиции соблюли. Прибирать в доме, после поминального застолья, Наде и Аксинье Тихоновне осталась тётя Маша. Хозяйка на кухне перемывала посуду и вдруг тяжело вздохнула и произнесла:
- Ох, Надежда, трое детей, да без мужа, как же ты жить будешь?
- Да разве я одна такая, - ответила Надя, - сколько вдов сейчас, у многих даже не трое, а и побольше детишек.
- Так то оно так, - не унималась хозяйка, - так ведь у них хоть свои, а ты чужих набрала.
- Они мне теперь не чужие. Знаете, Саша меня так быстро стал «мамой» звать, ну как было его в детский дом сдать?! А, Леночка! Я впервые взяла её на ручки, когда малышке было три дня отроду. Да, и Белушка меня просила позаботиться о её дочке. Разве я могла бы поступить иначе?
- А, я Надю поддерживаю, - промолвила тётя Маша, - ничего, вырастит детей. Зато потом будет у неё трое взрослых помощников. Хорошо ведь как!
- Да, я же не против, мне лишь Надежду жалко. С такими «хвостами» замуж никто не возьмёт, а как же личная жизнь. Одиночество. По себе знаю, не радостно это.   
 Но Надя о личной жизни совсем не думала. Прошло время, после похорон, и началась обычная жизнь со своими хлопотами и заботами. Надя оформила Леночку в тот же детский садик, который посещали мальчишки. Теперь они отводили в сад и забирали вечером всех детей вместе. «Всем скопом,» - шутила Аксинья Тихоновна.
Работа, детский сад, домашние хлопоты и снова работа, и конечно сводки с фронта. Их ждали, слушали затаив дыхание, а ещё ждали писем. Её квартирная хозяйка – Аксинья Тихоновна получала письма от сына. У многих сотрудниц по работе на больничной кухне, на войне были отцы, мужья, сыновья, они тоже ждали писем от своих родных. А у Нади – никого! После всех бед с Изабеллой, она вновь собралась и написала письмо маме, но и оно вернулось обратно с прежней формулировкой. Что тут поделать?!
                12
Прошло время, наступил сорок четвёртый год. Было ощущение, что война не окончится никогда. Конечно, всему приходит конец, и эта страшная война должна же была когда-то закончиться, но так долго они жили с этим, что чисто на эмоциональном уровне не верилось, что всё, когда-нибудь пройдёт.
Декабрь сорок четвёртого года. Вот ещё один военный год подошёл к концу. Перед Новым годом Надя устроила большую стирку. Она трудилась всё утро. Грела на печке воду, перестирала уйму вещей, отполоскала и вышла во двор повесить бельё. Вдруг в калитку постучали. Она отставила тазик с чистым бельём и пошла открывать, это могла быть почтальон.
Она открыла дверь, перед ней стоял мужчина в солдатской форме. Незнакомец был очень худой, длинная шинель болталась на нём, как на вешалке, бледное не бритое лицо, синяки под глазами. Мужчина стоял пошатываясь и опирался на костыли. Он был инвалидом, без одной ноги. «Наверно, подаяние будет просить,» - мелькнула мысль. В военное время развелось немало попрошаек. Кто-то действительно стал инвалидом и не мог иначе заработать на хлеб. Она хотела спросить незнакомца: «Что ему нужно,» но не успела, он опередил её:
- А Аксинья Тихоновна где? Она здесь живет? Где она?
- Аксинья Тихоновна, - закричала Надя, - тут вас спрашивают.
Хозяйка выглянула из дома и подошла к калитке. И вдруг истошно, словно на пределе всех мыслимых эмоций она завопила: «Федя, Феденька, сынок, милый мой!» - и кинулась мужчине на шею. Она целовала его заросшее лицо, обнимала за худые плечи.
- Вернулся, вернулся, живой, живой! – повторяла она.
- Подождите, мама, я такой грязный, вот после госпиталя, почти месяц к вам сюда добираюсь.
- В, дом идём, быстрее в дом, - позвала она долгожданного гостя.
Вдруг, женщина заметила удивлённую Надю и радостно сообщила ей:
- Сыночек мой с войны вернулся, радость то какая, – а ему мимоходом она сказала, - постоялица это моя из эвакуированных, я же писала тебе на фронт. Познакомьтесь.
Они ушли в дом, а Надя осталась во дворе, ей нужно было развесить бельё, но от удивления она ещё несколько минут не могла прийти в себя. Так в их бабьем царстве (мальчишки не в счёт) появился мужчина, по сути хозяин дома, а Надя его чуть за попрошайку не приняла.
Ближе к вечеру, когда Надя уложила детей спать, к ней в комнату тихонько постучалась Аксинья Тихоновна.
- Составь, Надежда, компанию, посидим, отметим возвращение Феденьки.
- Хорошо, сейчас подойду – согласилась она и чисто по-женски взглянула в зеркало. Поправив причёску и поменяв домашнюю одежду на юбку и блузку, она вышла на кухню.
На кухне уже был накрыт стол. Хозяйка постаралась собрала все что только нашлось у неё в доме, даже выставила купленную по случаю в коммерческом магазине водку. За столом сидел Федя, а Аксинья Тихоновна суетилась, сновала между примусом и печкой.
- Может вам чем-то помочь? – спросила Надя.
- Нет, не надо, я уже всё приготовила. Ты присаживайся за стол, не стесняйся.
Но Надя, неожиданно для себя, действительно немного стеснялась. Фёдор уже привёл себя в порядок: помылся, побрился, переоделся в чистое бельё. От него больше не пахло железной дорогой и грязным давно не мытым телом, но лицо всё равно было бледным и утомлённым.
- Давай, сынок, открывай «поллитру», чего на неё смотреть! – скомандовала мать.
Фёдор не заставил себя долго упрашивать, открыл бутылку и разлил водку по рюмочкам для Нади и Аксиньи Тихоновны.
- Ну, мать, ты и поставила рюмки, что напёрстки! – возмутился он. – Для баб ещё ничего, а мужику одна насмешка.
Хозяйка не стала спорить с сыном и, забрав рюмку, подала Феде гранённый стакан.
- Вот это по-нашему, по-фронтовому, - оценил сынок и провозгласил тост, - ну так за Победу, за победу над Германией!
Они все дружно выпили, но Надя лишь пригубила свою рюмочку.
- Э, так не пойдёт, - заметил её отлынивание Фёдор.
- Мне завтра очень рано вставать, на работу идти, детей в садик отводить, - пояснила она.
- С, детишками я помогу, - включилась хозяйка, - утром сама подниму и отведу в детский сад. – А, ты ешь, закусывай хорошо, так не опьянеешь.
Они ещё пили за Федю, за его фронтовых друзей, чтоб им сопутствовала фронтовая удача, поминали тех, кто уже в сырой земле. Фёдор достал махорку, скрутил самокрутку, закурил. Непривычный, резкий запах ударил в нос. Надя закашляла.
- Ты бы на улице курил, а то в доме всё-таки дети, - сделала замечание сыну хозяйка.
Федя затушил самокрутку. Аксинья Тихоновна крутилась у примуса, заваривала свой заветный чай, а Надя и Фёдор остались за столом одни.
- Эх, мать расхлопоталась, - усмехнулся Федя.
- Она рада, очень рада вашему возвращению. Она всё это время только про вас и говорила. Когда долго не было писем, то очень переживала.
- Да, я понимаю, я тоже рад вернуться домой, хотя обидно, что вернулся вот с этим, - Фёдор тяжело вздохнул и указал на костыль. 
- Главное живой! – поддержала его Надя, - а вот я ничего не знаю про свою маму, - с горечью в голосе произнесла она. И, в общих чертах обрисовала сложившуюся ситуацию, как отправила в тот городок, в разное время три письма, но все её письма возвратились оттуда с пометками о том, что больше нет дома с таким номером и такая гражданка, по такому адресу, больше не проживает.
- Знаешь, во-первых, давай на «ты», а во-вторых не унывай. Три письма вернулись ни с чем, так напиши четвёртое! Я по фронту знаю, кто не падал духом, держался молодцом, тот даже из самых трудных ситуаций выкарабкивался, а кто ныл, тот погибал не за понюшку табака.
Надя только улыбнулась, слушая советы Фёдора. К слову сказать, она действительно отправила четвёртое письмо, только на другой адрес, адрес маминой близкой подруги - тёти Тамары. Долго вспоминала, где та жила, раньше ведь не думала, что этот адрес мог бы пригодится, но всё же что-то вспомнила и отправила письмо, решив: «Была не была,» - в общем будь, что будет!
                13
Вновь потянулись однообразные дни. Наступил 1945 год. Январь. Наши войска бились где-то под Будапештом, а у них всё шло по-старому. Хотя это не совсем так. Надя заметила, что утром она спешит, собирается на работу, а тут Фёдор крутится. Ну, чего ему не спится?! Вечером, заберёт детей из детского сада, спешат все вместе домой, надо малышей ужином кормить, а тут снова он. Ходит по двору, поджидает, курит свои самокрутки. И не лень ему?! Сначала их разговоры были о том, о сём, в общем ни о чём, а потом Фёдор явно осмелел и заговорил про их отношения:
- Вижу, как ты одна маешься, с тремя детьми нелегко! Выходи за меня замуж, а что без ноги, так это ничего, я протез поставлю. Вон Мересьев без двух ног – летает, немцев сбивает, а я без одной, да не в воздухе, что ж по земле не похожу?!
- Федя, ну что вы такое говорите, даже не думайте об этом, такому не бывать! – строго отвечала ему Надя.
Но, её упорство и категорические отказы – только распыляли «кавалера».
 В комнатах хозяйки на стенах висели семейные фотографии. Тут были сама Аксинья Тихоновна с мужем (оба ещё совсем молодые), мать и сын, просто фотографии одного Феди. На одних он был ещё совсем крошка, на других школьник в белой рубашечке с пионерским галстуком, а вон на той по-видимому с друзьями из техникума. И на всех фотографиях у него было такое доброе выражение лица, какая-то «детскость» во всём облике. В жизни он оказался совсем другим. Словно на войну ушёл «мальчик», а вернулся видавший виды мужик, прошедший, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Эти разительные перемены бросались всем в глаза и только Аксинья Тихоновна не замечала их. «Сыночек, Феденька, мой мальчик,» - обращалась она к сыну. Но, дело было не только в обращении, в словах, она продолжала видеть его тем самым юношей, который по призыву ушёл на фронт, ушёл защищать Родину.
Как-то раз Надя вышла на кухню, увидела хозяйку и поздоровалась с ней. Но та лишь сурово взглянула на свою жиличку, поджала губы и ничего не ответила. «Что такое случилось?» - всполошилась молодая женщина. Ждать ответ на этот вопрос пришлось не долго. Хозяйка сама завела с ней разговор:
- Эх, Надежда, не думала я, что на всё моё добро, ты так-то мне ответишь!
- Аксинья Тихоновна, я вас не понимаю! Что я плохого совершила, чем вас обидела?
- Ты зачем Феденьке голову морочишь? Он и так с войны вернулся калекой, а тут ты!
- Да, я то чем провинилась? – спросила Надя.
- Думаешь я не понимаю, думаешь ничего не смекнула? А, я то всё сообразила! Хорошо поняла! Ты детей-то нахватала, трое их теперь у тебя, а потом за голову схватилась: «Как их растить? Как кормить, обувать и одевать?» Вот тут –то и решила мужа себе добыть. Только не подходящего себе человека нашла. У Феденьки-то душа, что рана кровоточащая, после этого ада ему нелегко. Куда ему на шею такую ораву! Не по силам ему чужих поднимать, шея больно тонка.
- Аксинья Тихоновна, я вас уверяю, что у меня даже мыслей таких не было, чтоб за вашего сына замуж выходить. Да, детей у меня трое и растить их непросто, но ни на чью шею я свои проблемы и трудности перекладывать не собираюсь. Это ваш сынок мне прохода не даёт. Ему конечно скучно, после фронта, тут одному дома сидеть, вот он и насочинял себе про любовь, а у меня забот полон рот.
Но, как бы Надя не уверяла свою хозяйку, та ей не верила. Федя домогался квартирантки, не давая ей прохода. Надя в свою очередь отказывала ему во внимании и давала, как говорится, от ворот поворот. Чем больше Федя психовал на неё за отвергнутые чувства, тем больше злилась хозяйка, считая, что это Надя соблазняет сына. Аксинья Тихоновна не желала видеть очевидное. Получился замкнутый круг и как не крути, а она – Надежда со всех сторон без вины виноватая!   
По ночам, закрывшись в своей комнатке на щеколду (чего раньше никогда не было), она вертелась с боку на бок и всё думала: «Как ей теперь жить?» Она уже стала подумывать проситься на постой к соседке тёте Маше, как и на её улице наметился праздник.
Надя вернулась с работы и в коридоре увидела Фёдора. «А, чтоб тебя, опять тут как тут,» - мелькнула в голове мысль. Но, он не стал, по обыкновению, говорить о своих чувствах, а протянул ей какую-то свёрнутую в маленький квадратик бумагу.
- Возьми, это тебе, - сухо произнёс он.
- Что это такое? – спросила она.
- Разверни и прочитай, - добавил он, так же сухо.
Надежда развернула листок. Это оказалась телеграмма и она прочла: «Выезжаю мама». От неожиданности она даже растерялась, а он заметив её состояние как бы пояснил: «Мать к тебе едет, жива она, значит всё в порядке!» От радости она хотела броситься ему на шею, но сдержалась. Такие эмоции были бы неуместны или неверно истолкованы и лишь искренне произнесла самое главное: «Спасибо! Спасибо вам».
После получения телеграммы, она жила как во сне. Все мысли были лишь об одном: «Неужели же к ней приедет мама?» Через недель пришла вторая телеграмма: «Встречай мама» - и указан номер поезда, время приезда.
Хорошо, что этот день совпал с воскресеньем. К назначенному времени Надежда отправилась на вокзал. Она нашла нужный перрон и стал ждать. Вот подошёл состав, остановился. Из него, словно горох из переполненного стручка, высыпал народ. Она высматривала маму, хотя понимала, что за эти четыре военных года, Любовь Николаевна могла сильно измениться. И вдруг что-то ёкнуло в сердце. Она увидела немолодую женщину, медленно выходящую из выгона. «Мама, это мама!» - даже не догадалась, а как-то осознала она. Женщина спустилась из вагона на перрон огляделась.
- Мама, мамочка! – закричала Надя и ринулась к ней.
- Наденька, - крикнула в ответ мать и помахала ей рукой.
Надя подбежала к маме. Они стояли друг напротив друга, мать и дочь и на мгновение словно застыли от переполнявших их эмоций, а потом кинулись обниматься и целоваться.
- Милая моя, родная, а я то ничего о вас не знала. Где вы? Может в деревне в оккупации?
- Нет, мы не в деревне, мы тут, в Ташкенте.
 Прервал этот поток слёз радости какой-то мужичок.
- Вот хозяюшка, твой баул, ух и тяжёлый.
- Спасибо, спасибо вам, - спохватилась мать.
- Мамочка, что это такое? - удивилась Надя.
- Машинка моя швейная, - ответила Любовь Николаевна. – Помнишь, ещё московская? Это Тамара предложила. Путь в Ташкент не близкий, а в дороге много чего может случиться, так чтоб не разбить машинку, мы сшили из крепкого брезента чехол, а внутри ватином отделали. Вот, довезла в полной сохранности. 
Стоять на переполненном перроне больше не было смысла. Подхватив мамину швейную машинку, Надя стала пробираться на улицу к трамвайной остановке. Мама с чемоданом и баулом следовала за ней. Машинка оказалась очень тяжёлой и когда женщины вышли из трамвая на своей остановке, то оказалось добраться к дому непросто. Частный сектор большой, к домику Аксиньи Тихоновны путь не близкий.
- Здравствуй, соседка. Проблемы какие? – услышали они.
- Ой, Гафур, добрый день. А, я вот маму встретила, - радостно сообщила Надежда. – Вот, незнаем как теперь к дому добраться.
- Да, это не проблема, давайте помогу.
Гафур подошёл и, словно пушинку, подхватил тяжёлую кладь. Мужчина был из местных и жил по соседству со своей большой семьёй. Он был демобилизованный по причине инвалидности (у Гафура не было одной руки), но продолжал ходить в старенькой стиранной-перестиранной солдатской форме. На груди соседа красовались боевые награды: медали и орден «Красного знамени».
Гафур донёс их груз почти до самой калитки. «Хозяевам своим привет передавайте,» - произнёс он на прощание. Надя поблагодарила его за помощь и когда он скрылся за поворотом сказала маме: «Вот, мамочка, тут мы и живём всю войну. Проходи, здесь наш дом».
В доме их появление ждали. Кто-то с трепетом, а кто-то с любопытством. Надя познакомила маму со своей хозяйкой, с её сыном – Федей и конечно же с своими детьми.
- Господи, это Алёшенька?! Как вырос и не узнать, - запричитала Любовь Николаевна.
- Что же ты хочешь, мама. Когда мы уезжали в деревню, в сорок первом году, Алёшке не было и трёх месяцев, а теперь скоро четыре года будет.
- Да, я бы его нипочём не узнала. Хотя, если повнимательней присмотреться, то похож на Егора чем-то, да и на Алексея немного, - заметила мама. – А, это значит Сашенька и Леночка. Ух, ты! Целый детский сад!
Надя очень волновалась – как мама отнесётся к её приёмным ребятам, но все страхи оказались напрасны. Мама приняла всем сердцем, как подросшего родного внука, так и приёмных детей, став им доброй бабушкой.
Вечером, когда малышей уложили спать, они уселись за столом, заварили себе крепкого чая и потекла застольная беседа. Двум женщинам, не видевшим друг друга почти всю войну, было что порассказать, чем поделиться. Надя подробно рассказала маме о своей жизни: как муж отправился к месту своей службы, а её с сынишкой оставил у своих родителей; как началась война и она пустилась в обратный путь к маме; как их поезд разбомбили немецкие самолёты и среди горящего состава, паники и смятения она подобрала осиротевшего Сашу; как уже здесь в Ташкенте взяла себе Леночку, дочку такой же эвакуированной женщины, умершей от воспаления лёгких. Мама слушала внимательно не перебивала, лишь тихонько плакала и вытирала глаза носовым платочком. А, потом свою историю поведала Любовь Николаевна.    
- Поначалу, я всё ждала от тебя весточки. Всё думала о том, где вы с Алёшкой, что с вами происходит? А, потом в наш город вошли немцы. Какой страшной стала жизнь. На центральной площади поставили виселицу, чтоб людей устрашить и всякое сопротивление остановить. Но, смельчаки всё равно нашлись, ну а мы жили тихонько. Кроме зверств фрицев, другой бедой стал – голод. Карточек больше не было. Как и где достать продуктов, решал уже каждый сам для себя. Работы в городке не было, разве что на немцев. Правда, Миткин тут проявил деловую хватку, оформил все необходимые разрешения у новой власти и поставил рядом с городским рынком будочку по ремонту обуви. Мастер он был отменный, руки золотые, а новую обувь купить было просто негде. Вот люди и латали старые башмаки, ставили новые набойки, меняли сбившиеся каблуки. Народу – польза, а ему – заработок и немалый. Каждое утро жители городка спешили на базар. Здесь проходила основная жизнь. Тут можно было заработать и на эти деньги купить хоть что-нибудь для еды, а значит – выжить! Особенно тяжело в это время было для моей подруги - Тамары. Муж на фронте, а на руках двое детей. Вот я и помогала ей как могла. В тайне от мужа давала продукты. Так и жили. Но, беда пришла и ко мне. У нас на фабрике, в фабричной столовой работала повариха по имени Зоя. Ты её, конечно, не знала. Такая крупная, толстомордая, красилась перекисью водорода в блондинку. До войны она в столовой работала и на Миткина никакого внимания не обращала, а как немцы пришли открыла пивную и как раз напротив мастерской мужа. Зойкина пивная была небольшой. В ней подавали: пиво, самогон и шнапс, а из закусок – салаты, сосиски и какую-то ещё снедь. Как и где она доставала продукты сказать затрудняюсь. Время-то какое было, но Зойка по-видимому была предприимчивой дамой. Правда, уровень пивной её скоро не стал устраивать, она мечтала открыть ресторан. Чтоб выступали артисты, посещала солидная публика, немцы, а не наши алкаши. Но, чтоб открыть такое заведение нужны деньги и не малые. А, где их взять? Вот тут-то взор её и обратился на Миткина. Они были знакомы по работе на фабрике, но тогда она искала для себя кавалера посолидней, а тут дамочка заметила сколько людей ходит к мастеру, а значит каков его заработок! Наверное, сначала она решила занять у него деньги на своё дело, так сказать «по знакомству». Но, занять – значит надо отдавать, а отдавать-то - кому хочется? И решила она Миткина на себе женить. Станут мужем и женой – значит одна семья, не надо деньги у него занимать, он сам ей, как своей половинке, средствами поможет. Но, тут-то помехой оказалась - я. И стала Зойка потихоньку его против меня настраивать. Дескать он трудяга, деловой, деньги зарабатывает, а я нахлебницей на его шее сижу, сама ничего не делаю. Мол, какой бы они были парой. Оба деловые, какие деньжищи заколачивали бы! К тому же она значительно моложе меня и ещё родить ему наследничка может, а я – нет. Уж не знаю, какие аргументы оказались решающими, только пришёл он как-то с работы и стал гнать меня из дома. Мол, этот дом мой, а ты мне боле не жена и уходи куда глаза глядят. Вот такой негодяй! Спорить я с ним не стала, только попросила до утра подождать, ведь в городе был комендантский час. Если в позднее время кого на улице застанут, то тут же – расстрел! Он сжалился, согласился до утра подождать. Всю ночь собирала я свои вещички, так горько было на душе, а вот слёз не было, не плакала. По утру пришла я к Тамарке, рассказала всё, ну и приняла она меня к себе жить. А, тут главная проблема – на что жить?! Ох, как мы с ней вертелись, как крутились, за любую работу брались. Бельё стирали, на рынке торговали, даже полы мыть в какую-то контору ходили. Только не всегда нам был успех, а значит и еда у нас была не всегда. Мы-то взрослые ещё терпели, а вот Тамарочкины дети совсем ослабли. Помню, младшенький, сынишка, так есть просил: «Дай мамочка ну хоть хлебушка корочку. Я её буду долго жевать, больше ничего не попрошу, только дай!» А у нас ничего нет! Томка плакала, каково это для сердца материнского, а взять было негде. Не выдержала я тогда и пошла к Миткину. Правильно рассчитала, что его краля, в это время, у себя в пивной заправляет. В общем застала дома его одного. Стала я его просить дать мне каких-то продуктов. Говорю ему: «Мы столько лет вместе прожили, не дай смертью голодной помереть. Не по-божески это. Я с тобой не ссорилась, дом твой по первому требованию покинула, так уважь, дай хоть чего ни будь!» И, знаешь, он как-то поморщился, но не отказал. Набрал мне полный мешок картошки, немного моркови положил, консервов немецких добавил и главное – дал целую буханку свежего хлеба. «Донесёшь?» - спрашивает, а я так рада радёшенька, отвечаю ему, мол своя ноша не тянет, донесу конечно. Вышла я из своего бывшего дома сама не своя, а там возле забора, меня Тамарка поджидала. Ух, как мы вместе дотянули свой бесценный груз, сама то я бы не осилила, ведь тоже от голода ослабла. Это был настоящий пир! Правда, мы разделили продукты и готовили понемногу, чтоб на дольше хватило, да и нельзя нам после голода сразу много, а не то бы заворот кишок случился. Спас нас тогда этот мешок картошки, просто спас! Ну, а там скоро, Красная армия освободила наш город от немцев. Бои за город шли очень тяжёлые, мы самые опасные дни в подвали пересиживали, и артиллерия по нам лупила, и авиация нас бомбила, ой страшно вспомнить! Вот в эти дни авиационная бомба попала в дом Миткина. Они оба: сам хозяин и его новая жены были дома и оба погибли. Тамара потом ходила посмотреть. От дома вообще ничего не осталось, лишь одна огромная воронка и больше ничего, даже сад и огород пострадали. Чья бомба попала в дом? Наша или немецкая – кто его знает, да это и не важно. Только вот был человек и его больше нет! Я с Тамарой смотреть на дом Миткина не ходила, больно это всё, лишь думала: «Как так бывает, вот выгнал он меня, и я жива осталась, а не выгнал бы, так погибла бы вместе с ним». Вот такие дела. Ну, а когда наши город взяли, мы новые документы оформили, и я поменяла фамилию, вернулась на прежнюю. Я теперь снова – Петрова Любовь Николаевна. Значит живу я у Тамары, как вдруг стучится к нам почтальон, такая молодая, но очень серьёзная девчонка, и спрашивает меня:
- На ваш адрес пришло письмо некой Миткиной Л. Н., а я знаю, что такая жиличка в квартире не проживает. Так кому бы это могло быть?
А, я как на адрес отправителя взглянула, увидала фамилию и инициалы – от Кораблёвой Н. А., так чуть сознание не потеряла.
- Это письмо для меня, это от моей дочери, - говорю ей.
- У вас же фамилия Петрова, а письмо для некой Миткиной, - не унимается упрямая почтальон.
Стала я ей объяснять, что фамилию поменяла, что с бывшим мужем мы разъехались, только погиб он и развод теперь оформить стало невозможно. А, фамилию я всё равно сменила на прежнюю. Да, только она мне не верит. Молодая, а такая упрямая и вредная, так и не отдала письмо! Пришла Тамара, а я плачу, прямо рыдаю в три ручья. Рассказала ей про письмо, а она меня за руку и бегом на почту. Там то она всё объяснила! Тамарка молодец не растерялась, а я вся в слезах, слова сказать не могу. Хорошо начальница нашего почтового отделения умная женщина оказалась. Приказала она своей сотруднице отдать мне письмо, да на последок добавила, мол за чужое письмо человек так плакать и убиваться не станет. О, это было счастье! Я до дома дотерпеть не могла, прямо на почте развернула «треугольник» и прочитала письмо на ходу. Вы в Ташкенте, вы живы – это главное, что я поняла. Как о вас всё узнала, стала собираться в Ташкент. Тамара мне помогала, она посоветовала сразу телеграмму дать, мол еду к вам. Она то меня и на вокзал проводила, на поезд посадила. Долго мы добирались, да не так как в войну. На одной из станций, мы почти пол часа стояли, так я дала вторую телеграмму, о том, что вот буду у вас. И вот я здесь! Да, не ожидала я троих детей у тебя увидеть, да что с того, раз уж так случилось – будем растить, ничего выдюжим!
Мама приняла Надиных новых детей усыновлённого Сашу и удочерённую Леночку всем сердцем, как родных.
                14    
С появлением мамы для Нади настало счастливое время. Мама взяла на себя все бытовые трудности. Утром Любовь Николаевна потихоньку будила дочку: «Вставай, Наденька, вставай доченька. Иди умывайся, водичку в рукомойник я уже налила, завтрак на столе».
- Мамочка, ну что ты так рано поднялась, я бы сама, - отвечает ей Надя, а самой конечно приятны мамины заботы.
- Хватит мне отдыхать. Я так счастлива, что вас живых и здоровых отыскала, что мне в радость помочь, а за ребятишек не переживай, сама отведу их в детский сад и вечером заберу.
Приятно понежится в постельке, но Надя встаёт, завтракает и собирается на работу. Рабочий день проходит в обычных хлопотах, и вот она возвращается домой, какое счастье там вся семья в сборе: дети и мама!
Домой, быстрее домой, она по привычке спешит, но так как ребятишек из сада мама уже забрала, то можно задержаться у громкоговорителя и послушать последние сводки с фронта. Наши войска теснят немцев по всем направлениям, это тоже поднимает настроение и ещё как! Дома на столе её уже ждёт готовый ужин. Они садятся все вместе за стол, ужинают. Теперь вечером больше свободного времени, можно детям почитать книжки. Детских книжек у них много, спасибо Изабелле! Как только у неё появились свободные деньги, она зачастила на Алайский базар. Покупала Белушка не только продукты. В той части рынка, где располагалась барахолка, с рук продавали одежду, обувь, посуду и даже книги. Кто-то умудрился увезти с собой в эвакуацию даже различную литературу. Книги отдавали недорого и скоро у них собралась целая детская библиотека: детские стихи, проза, любимые всеми поэты и писатели. 
Надя усаживается поудобнее на диванчик, Сашка, Алёшка и Леночка рядышком, и она читает им «Сказку о глупом мышонке» Маршака, «Мойдодыр» Чуковского, стихи Агнии Барто и конечно русские народные сказки.
Но, самое главное, теперь Надя почти не пересекалась с Федором и Аксиньей Тихоновной. На кухне больше управлялась мама, а Надя приходя с работы в дом, и сразу юрк на свою жилплощадь. С появлением Любовь Николаевны, Федя вообще присмирел. Он больше не донимал её своими чувствами, да и они теперь почти не виделись.
Так прошли несколько месяцев и пришёл победный май – конец войне, конец смертям и страданиям! Как все ждали этот день, как молились на него, как о нём мечтали и вот он настал! Незнакомые люди поздравляли друг друга, все обнимались, смеялись и плакали. Слишком дорогую цену заплатил народ за эту Победу!
В их частном секторе жильцы объединились и решили сообща отметить День Победы. Собрали большой стол, накрыли скатертью, принесли из своих домов табуретки, лавки, стулья, угощение тоже собирали в складчину. Местные варили плов в большом котле, как на свадьбу. Кто-то нажарил пирожков, кто-то приготовил салат, кто-то крупу маш с бараниной, а кто-то закуску. Потом сели вокруг стола, стали праздновать. Здесь были все: Аксинья Тихоновна со своим Федей, тётя Маша, Гафур (который помог донести швейную машинку) и его красавица жена – Зухра и множество других соседей. Возле стола кружились дети, им трудно долго усидеть на одном месте. Детвору заранее накормили, и они пустились бегать, играть, но взрослые в этот день на них за это не сердились. Пусть играют, на то они и дети.
Вся улица в сборе, настоящий пир! Во главе стола самый старый житель их улицы – дедушка Али, так его тут зовут и многочисленные родственники, и соседи. Сам дедушка Али, алкоголь не пьёт, он верующий мусульманин, но сегодня ничего не имеет против, что за Победу пьют другие. Почти в каждом доме, есть тот, о ком плачут матери и жёны, кто остался на полях сражений, кто отдал свою жизнь за этот славный день. Об этом говорят тосты, радуются и тут же поминают погибших, уж такой он этот праздник – День Победы. А, потом застолье запело, пели всем знакомые песни, грустные и весёлые. Засиделись до темна. Потом женщины собирали посуду, мужчины разбирали общий длинный стол, потихоньку улица угомонилась.
В Ташкенте жизнь шла в прежнем русле, разве что постепенно стали возвращаться домой фронтовики.
Как-то раз Надя вернулась с работы, и Любовь Николаевна заговорила с дочерью о будущем:
- Война окончилась, а мы ведь здесь в эвакуации как бы, так не пора ли нам уезжать. Здесь, конечно, хорошо, тепло, да не наша тут земля и дом тут не наш!
- Правда, мамочка, я сама об этом давно думаю, уезжать пора, - согласилась Надежда, - только вот куда? Хорошо бы вернуться в Москву!
- В Москву хорошо бы, да непросто, - посетовала Любовь Николаевна. – Чтоб вернуться в Москву, нужно иметь документ подтверждающий, что ты в эвакуацию приехала именно из Москвы, а иначе в столице не пропишут. Ну, а у нас такого документа нет.
- Тогда вернёмся обратно в наш город, там тётя Тамара в помощи не откажет, поможет обустроиться.
- Ой, нет, Наденька, обратно, туда, не хотелось бы. У меня такие неприятные воспоминания остались, - тяжело вздохнула мать.
- Тогда куда?
- Если честно, то я даже не представляю.
Они обе тяжело вздохнули. Такая большая страна. Самая большая в мире, а двум женщинам с детьми не было куда податься!   
После этого разговора прошла неделя и вдруг Надя, вернувшись с работы, радостно сообщила:
- А, я знаю куда нам поехать! Мы отправимся в Крым! – на одном дыхании выпалила она.
- В Крым? – удивилась Любовь Николаевна. – Почему именно в Крым? У нас там никаких родственников нет. И если конкретно, то куда: в Симферополь, Ялту, Керчь, Евпаторию или на ЮБК?
- Мамочка, в Крым потому что помнишь, как нам там было хорошо, тогда в тридцать седьмом году.
- Ну, отдыхать не работать, - скептически заметила мать.
- А, поедем мы в Севастополь! – Не обратила внимание на её слова дочь. Потом протянула ей газету и предложила, - Вот, почитай в газете написано, что есть решение правительства, чтоб такой героический город, был восстановлен в первую очередь. Так вот, мы поедем на восстановление Севастополя!
- Ну что ж, другие поедут, так почему бы и нам этого не сделать, - неожиданно быстро согласилась с дочерью мать.
Так они и решили отправиться в Севастополь на восстановление города. Правда, дела так скоро не делаются. На работе Надежда написала заявление об увольнении.
- Что ж, понимаю вас, - согласился начальник. – По закону я могу вас заставить отработать перед увольнением два месяца, но я не буду сильно задерживать. Отработаете дней десять, пока мы не подберём на ваше место другого сотрудника.
Что ж, Надя была не против. С этого момента они стали потихоньку собираться в дорогу, как говорится, в дальний путь.
Как-то раз она заглянула на кухню и неожиданно натолкнулась на Аксинью Тихоновну. С приездом матери, Надежда давно не сталкивалась с хозяйкой.
- Добрый день, - поздоровалась она и уже хотела улизнуть с кухни, как пожилая женщина неожиданно остановила её.
- И тебе день добрый. Подожди, ты куда-то спешишь или просто от меня бегаешь?
- Что вы, я от вас не бегаю, - возразила Надя. – Просто, сейчас мама у нас занимается хозяйством, я на кухню захожу редко, вот и не виделись давненько.
- Подожди, поговорить нужно. Тут мать твоя сказала будто вы уезжать собрались?
- Да собрались, - подтвердила Надя. - Мы ведь здесь в эвакуации, так пора бы в дорогу собираться, война то уже закончилась.
- А, куда путь держать будите?
- Знаете, у нас пока лишь одни планы, а окончательное решение ещё не приняли, - промолвила Надежда, не желая заранее выдавать их планы, как говорится, чтоб не сглазить.
- Да, - вздохнула хозяйка. – Не хочешь говорить, так не надо, но всё равно, вот вам от нас на дорогу!
Она положила на стол небольшой свёрток, сверху замотанный в газетную бумагу.
- Что это? – спросила Надя.
- А, ты разверни, вот и узнаешь.
Надя размотала газету, это оказались деньги, вполне приличная сумма.
- Что вы, Аксинья Тихоновна, я это принять не могу!
- Что значит не могу? Мы от чистого сердца!
- Всё равно, тут очень большая сумма, столько я не возьму! – стала настаивать на своём Надя.
- А, это не тебе, а детям. Мне ведь они не чужие и Сашка, и Алёшка твой, и Леночка Белушкина. Мы с Феденькой так решили. Мы то в своём доме, а тут и стены родные помогают, а вот вам предстоит дорога неблизкая. Деньги в дороге лишними не будут, всегда пригодятся. Возьми, не обижай нас!
- Хорошо, - сдалась Надя, - я возьму деньги и огромное вам спасибо, от всей души!
Вдруг хозяйка вздрогнула, её плечи затряслись, и Надя поняла, что она заплакала.
- Ой, Наденька, ты прости меня, прости! Помнишь, как раньше, мы душа в душу жили, все эти военные годы помогали друг другу, словно родные. Что произошло?! Виновата я перед тобой, да не суди меня строго. У самой мальчишки растут, вот повзрослеют, тогда узнаешь каково это. Как за сыночка своего душа болит!
- Аксинья Тихоновна, я не обижаюсь, наоборот за всё хорошее, что было, я вам искренне благодарна. Вы уж тоже меня простите, если что не так.
Они, наверное, ещё долго бы плакали и выясняли свои непростые отношения, но вдруг на кухню зашла Любовь Николаевна и обе женщины сразу как-то успокоились, и не стали продолжать этот непростой разговор. Надя забрала свёрток с деньгами, к слову сказать они, действительно, очень пригодятся им в дороге.
А, дальше всё было как во сне: Надю отпустили на работе, они купили билеты, собрали свои вещи. В день отъезда к ним зашёл сосед – Гафур. Он взял своей единственной рукой швейную машинку, «одетую» в свой дорожный чехол, женщины подхватили собранные вещи, как водится, посидели на дорожку и вместе с детьми двинулись к трамвайной линии, ехать на вокзал.
Аксинья Тихоновна и Федя проводили их до калитки. Хозяйка, конечно, плакала, Фёдор тоже был грустный. Выйдя на улицу, они двинулись по привычной немощёной дороге. Сколько раз Надя бегала по ней на работу! И вдруг, пройдя метров десять она резко обернулась. Мать и сын так и стояли у своей калитки, лишь Фёдор заметив её взгляд помахал на прощание рукой.
Вот и железнодорожный вокзал. Здесь так людно, что кажется вся страна отправилась путешествовать. Местные в национальной одежде, фронтовики в военной форме, на груди блестят награды, люди, люди, люди. Подали их поезд. Спасибо Гафуру, он помог, посадил в вагон. Без его помощи, да с тяжёлой швейной машинкой они бы сами не справились. Но, вот они заняли свои места и тепло распрощались:
- Передавай от нас привет Зухре, желаем, чтоб у вас родился сыночек.
- Хорошей вам дороги, - помахал он своей единственной рукой на прощанье.
Поезд тронулся, замелькал перрон, и они отправились в свой новый дальний путь! «Прощай, прощай Ташкент! Ты приютил нас в тяжёлые военные годы. Дал кров, работу, новых хороших друзей и знакомых, а теперь мы уезжаем, скорее всего навсегда, и потому – прощай!» - так думала Надежда разглядывая пейзажи за окном, а поезд ускорялся, набирал обороты.
Поезда, поезда, словно «артерии» важны для жизни огромной страны. Но, поезда, странствуя из одного конца в другой, отражают саму жизнь и саму страну. В мягком, комфортном вагоне они возвращались в Москву с юга, в тридцать седьмом году. В переполненном плацкартном вагоне она ехала в эвакуацию, в незнакомый Ташкент. Послевоенный вагон – шумный, до отказа набитый народом, а ещё какими-то шустрыми торговцами, музыкантами, попрошайками.
 Они только, только успели накормить детей, как в их вагоне появился инвалид. Ещё молодой мужчина был безногий, но ловко передвигался на небольшой тележке, отталкиваясь от пола странными приспособлениями чем-то похожими на «утюжки». Оказавшись в вагоне, он, не теряя времени понапрасну, начал своё представление. «Пока связист крутил катушку, танкист дружил с его подружкой,» - продекламировал он. Трудно сказать, что он подразумевал под словом – «дружил», но дальше он громко воскликнул: «Эх, ма!» Потом растянул меха своей гармошки, заиграл весёлую мелодию и запел матерные частушки.
- Мужчина, что вы, тут же дети, -забеспокоилась Надя.
- Возьми, голубчик, не обессудь, больше не можем, - произнесла Любовь Николаевна и подала музыканту мелочь.
Он хотел было обидеться, что его выступление явно не оценили, но вдруг заметил на верхней полке Сашу, Алёшу и Лену.  Дети с нескрываемым любопытством следили за странным дядей.
Извините, гражданочки, - произнес он и быстро, быстро покатился на своей тележке. И уже с другого конца вагона понеслось: «Пока связист крутил катушку, танкист «дружил» с его подружкой», - а затем понеслись маты, пере маты.
Так с приключениями и пересадками они добрались до Крыма. Проехали города Симферополь, Бахчисарай, ещё немного, и справа в окне вдруг показалась бухта.
- Мамочка, бабушка, смотрите, это море, - завопили дети.
- Чёрное море, - произнесла и Надя, а про себя подумала, - Чёрное море каким же ты будешь на этот раз? Как мы давно тебя не видели!
Тем временем поезд затормозил и остановился. Люди стали покидать вагон. Выбрались на перрон и они. Как приятно вдохнуть свежий воздух. В нём отчётливо чувствовался запах моря. Ветер обдувал их лица, шевелил прядями волос. «Ну, здравствуй – Севастополь!» - негромко произнесла Надя.