Глава 10. Черная кошка

Николай посмотрел на доктора, седовласого, плотного телосложения мужчину, не сводящего с него глаз, потом на следователя - Федора Викторовича Дятлова.
- Когда шел на остановку, мне черная кошка дорогу перебежала, - вздохнул Синцов. – Хотел остановиться и подождать, когда кто-нибудь пройдет мимо и сорвет с моего пути ее «черную» нить. Но, как назло, никого нет, понимаете? То столько народу по этой улице идет, бежит, только остановишься, так тебе сразу же на ноги наступают, толкают, а здесь - никого! Удивительно! Словно все вымерли, - усмехнулся Николай. - И первая маршрутка прошла полупустой. Вторая за ней тут же подошла, тоже полупустая, на остановке никого! Плюнул на все эти предрассудки и побежал. Правду говорят, черная кошка к неудаче дорогу переходит.
- Вы так думаете, Николай Иванович? А я с вами не согласен, дорогой, - улыбнулся Дятлов. - Помните, вы мне рассказывали историю про вашего соседа. Он был еще молодым, учился в техникуме. Утром торопился на защиту своей дипломной работы. Бежал на остановку, и ему черная кошка дорогу перешла. В то утро в автобусе он познакомился с красивой девушкой, на которой и женился потом через некоторое время. Так было, не ошибаюсь?
- А это про Яковлева дядю Володю я вам рассказывал. Помню, помню.
- Так защитил он диплом в тот день, ваш знакомый?
- Да. На «отлично»!
- Вот, а вы, Николай Иванович, все о предрассудках думаете, боитесь черных кошек.
- Рассказ о черной кошке, перешедшей дорогу, был связан с другим контекстом, Федор Викторович, - откашлявшись, сказал Синцов. - Та девушка, с которой в автобусе познакомился дядя Володя, на третий день его пригласила к себе домой, что-то ему в чай подлила, и он уснул у нее в комнате. Через час ее родители пришли домой и застали их вместе в постели. А через две недели эта девушка заявила, что беременна от него. Когда дядя Володя на ней женился, она, - Синцов, посмотрев, сначала на доктора, потом  на следователя, продолжил. - Извините, оказалась «целкой». То есть у нее женская плева не была разорвана, а забеременела она только через восемь месяцев после свадьбы с дядей Володей. Обманула его.
- И что, они плохо живут? - поинтересовался доктор.
- Дядя Володя с ней хотел развестись после пятнадцати лет совместной жизни, и рассказал нам с его сыном эту историю.
- И что, развелись они? – доктор вопросительно смотрит на Синцова.
- Нет, - пожал плечами Николай. – До сих пор живут, старенькие уже совсем стали. И все у них хорошо, и дети живут рядом с ними, и внуки у них есть. Счастливы? Всякое у них бывало, но, сколько не хотели, так и не развелись.
- А вы мне, Николай Иванович, говорите «черная кошка», «черная кошка», - Дятлов встал, подошел к окну и, не поворачиваясь лицом к Синцову, продолжил свою речь. - Вот она вам дорогу перебежала, а вы назло все предрассудкам докажите, что это  все только к добру, как у вашего Яковлева произошло.
Вы представляете, вот осталась семья Александра Васильевича Киреева, одна, - обернулся к Синцову Дятлов, - хотя его дети живут рядом, в этом же городе. Пока родители работали, дети с них все тянули и тянули  себе: за их счет квартиры купили, машины. А когда родители пенсионерами стали, то торопят их к смерти. Ведь все это, скорее всего, со спецовками, запугиваниями, их рук дело, и я этой версии буду придерживаться. Вот вам, Николай Иванович, нужно войти в доверие к этому человеку и разузнать, ошибаюсь я в этом или нет. Вы же это умеете, Николай Иванович. И доктор, извините, Сергей Сергеевич, меня поддерживает, и предлагает вам, как журналисту, его дух поддержать. Поддержать, чтобы человек вернулся к жизни, а не затухал, как свеча.
- Да, да, - согласился со следователем Сергей Сергеевич, - очень тяжело смотреть, как гаснет этот человек, хотя физиологическое состояние его организма говорит о том, что ему еще жить и жить. Если вы, Николай Иванович, сможете  на него как-то положительно воздействовать, то я полностью поддерживаю Федора Викторовича. Попробуйте, а. Он сорок лет, как и ваш отец, проработал на химкомбинате. Может, они друг друга даже и знали. Попробуйте, а, Николай Иванович?

- 2 –

В палате тишину нарушает муха, бьющаяся в стекло, пытающаяся преодолеть эту невидимую преграду и вырваться на просторы осеннего парка, покрытого золотисто-рубиновыми красками. И еще разрывает эту тишину скрип кровати, в которой никак не может найти удобное место для себя пожилой, седовласый человек с осунувшимся лицом. Это и есть тот самый Александр Васильевич Киреев.
Николай Синцов, сидевший рядом с ним, не торопит этого человека с ответом, а, поглядывая в свой блокнот, что-то записывает, давая возможность человеку, у которого он хочет взять интервью, собраться с мыслями.
- Я на этот цех, бромэтиловый, пришел после армии. Вернее, вернулся в этот цех, - махнул ладонью Киреев. - Я после института отработал на нем аппаратчиком пятого разряда, аж, целых три месяца(!) и был призван в армию, - рука Александра Васильевича белесая, с редкими пигментными пятнами, лежит на черной футболке, и своими длинными пальцами ухватилась за ворот, оттягивая его вниз. – А когда вернулся я из армии, так сразу же на завод, администрация издала приказ назначить меня начальником смены этого цеха.
Я, когда об этом узнал, сразу же отказался, мол, у меня знаний не хватает, а опыта тем более. А директор по столу как стукнет, да мы в твоем возрасте, говорит, полками командовали. Потом вечером вызвали меня на партбюро завода и приказали, чтобы я был настоящим комсомольцем, будущим коммунистом и занялся ответственным делом, - с трудом Киреев приподнялся с кровати и, усевшись на нее, тяжело дыша, спросил. – А вы-то, зачем пришли ко мне сюда? Писать обо мне в газету будете?
- Вы же ветеран комбината, - кивнул ему в ответ Синцов. О вас столько хорошего люди говорят.
- Нет, нет, - отмахнулся Киреев. – Тогда и слова от меня не дождетесь больше.
- Да, Александр Васильевич, в принципе, и не о вас я прошу рассказать, а о людях, которые с вами работали, - сразу же нашелся Николай. – Мы же хотим создать историю комбината, каждого его цеха, участка. Эти рассказы будут размещены в музее, в книге о заводе. Вы награждены медалью «Столетия Владимира Ильича Ленина». Это - очень важная награда, ею награждались только лучшие передовики производства…
- Нет мне там места в музее вашем! - опустил глаза Александр Васильевич. – Нет, да и за мной уже они пришли, фу-у, - вздохнул он и, ухватившись за перила кровати, и, упершись в них, лег на спину. – Нет, они уже туда меня зовут. Все. А у меня уже и сил нет, чтобы бороться за свою жизнь, видно, время мое пришло уже. А как не хочется туда идти, ведь я сначала по незнанию, а потом уже подхваченный этим коммунистическим фанатизмом, старался равняться на Стаханова, перевыполнял плановые задания, обязательства…
Александр Васильевич закашлялся и снова погрузился в раздумья.
Синцов старался сейчас ему не мешать и, молча, смотрел куда-то в окно, то на бьющуюся о стекло муху, то на потолок, краем глаза наблюдая за Киреевым. Но тот, похоже, делал то же самое.
И что же в таком случае делать? Да, проще извиниться перед больным человеком, встать и уйти, оставив его наедине со своими мыслями, противоречиями. Но опять же он считал такой  поступок непрофессиональным для журналиста, тем более в его положении, когда сам лечащий врач попросил Николая дать выговориться этому человеку, который замкнулся в себе и постоянно усугубляет свое здоровье самоедством, не давая возможности своему организму, подчиненному карательным мыслям, восстановиться.
- Кто «они», Александр Васильевич? – спросил Киреева Синцов. – вы перевыполняли план. Это же здорово.
- Но я не был рабочим! А производство в нашем цехе было опасным, так как все оборудование было старым, текло, в трубах были свищи. А соляная кислота, к примеру, представляете, если вам на кожу попадет, то, что будет?
- И вы их заставляли работать в таких условиях?
- А они, думаете, думали о безопасности?
- Кто? – не понял Синцов.
- Да люди, которые были в моем подчинении. Некоторые из них были такими же героями, как Островский, как Стаханов. Они тоже бросались в эту кутерьму, теряя здоровье, а некоторые по моему недосмотру погибли. Не прощу себя за это никогда.
Там, в цехе, такие аварийные ситуации бывали, если бы вы только знали, что и описывать их страшно. А начальству на все это было наплевать: есть ли у людей противогазы, обслужены ли они, есть ли у рабочих спецодежда, подходит ли она для работы с соляной кислотой. А куда я смотрел? Чуть что, брал под козырек и с лозунгами «Вперед к коммунизму!», «Слава партии!» лез вперед, на новые вершины перевыполнения планов, плюя с высокой цистерны на всех, кто надсмехался надо мною. А на некоторых даже такие петиции писал, что им потом места не было не только на химкомбинате, а и в городе работу не могли найти.
А там, в цехе, молодой человек, такие люди были(!), великие, я вам скажу. Старики сталинской закваски! И им было все равно: лезть в цистерну в противогазе или без него; тряпкой лицо укутают и чистят изнутри цистерну. Вот, какие люди были! Герои!
- Вот, про них и расскажите мне, - попросил Синцов и тут же замолчал, ругая себя за несвоевременную реплику, сбившую человека с размышлений.
- А-а, вам бы только цацочки. Что вы понимаете об опасности? Привыкли там ручкой бумагу марать, а вы пошли бы в тот цех работать, и узнали, что это такое. А то сидите здесь!
Николай невольно заерзал на стуле, чувствуя, как лавина черной и холодной ненависти Киреева, пронзает все его тело.
- А-а, испугались! – теперь, приподнявшись, Киреев со злостью смотрел на своего гостя. – А я в вашем возрасте уже цехом командовал! И, более того, мы сократили штаты и работали экономно в две смены, а не в три, как было до этого. И поэтому я был награжден той медалью Ленина, а их было выделено всего три на наш пятитысячный завод. Их получили генеральный директор, главный химик и я. Не секретарь парткома, не председатель профсоюза, а я! – и снова закашлялся Киреев.
Когда он перестал кашлять, в палате восстановилась тишина. Муха, лазающая по стеклу, остановилась. Она тоже, видно, с большим вниманием прислушивалась к громко говорящему старику, а, может, и потому перестала биться в стекло, что боялась перебивать глас этого передовика производства, который мог бы ее тут же раздавить о невидимую преграду.
Нажав кнопочку выключения диктофона на своем мобильнике, Николай не спуская с нее пальца, которым должен был в любую секунду нажать ее снова, чтобы продолжить запись речи Киреева, ждал.
- Александр Васильевич, а за что же вы так себя сильно обвиняете? – разорвал тишину тихим шепотом Синцов.
Тот, сморщившись, посмотрел на Николая. В его старческих, потерявших свою цветовую гамму, глазах появилось столько ненависти, что Синцов тут же невольно вздрогнул.
- А, что вы так на меня смотрите, молодой человек? Да если бы те Мещеряковы, те Семеновы, настоящие коммунисты были рядом со мною, вот бы я вам рассказал, что такое передовики, что такое герои труда! А после прихода Мишки Горбачева все поменялось. Все! И люди пришли нытики, нюни развесили, плакаты наши порвали, им, видите ли, комфорт нужен, спецодежда новая, да не простая, а ту, которую в кислоте можно выстирать, и она после этого не то, что не порвется, а и не пропитается ею. Да, кто ж такую видел тогда спецодежду-то?! А еще на партсобрание вызвали меня, и давай меня, председателя цеховой организации(!), тыкать носом в недоделки. А кто их допустил? Я вас спрашиваю! Что молчите?!
Николай невольно привстал.
- Садитесь! С вами потом будет разговор, - в приказном тоне сказал Киреев.
Муха испугалась старика и снова стала биться о стекло. И зря. И откуда только у этого чахлого, болезненного старика вдруг взялась такая сила, что он, стащив сзади себя висящее на спинке кровати полотенце, скомкав его в ладони, с силой бросил его в окно, в бьющуюся об стекло муху. 
- Ненавижу их. Особенно Столярова. Ненавижу! – и грохнул кулаком с силой по матрацу, на котором лежал. – Ненавижу, - но теперь с его грубым и громким голосом что-то произошло, будто дырка появилась в надутом шаре. Голос стал ослабевать, в нем появился свист, и он угасал.
Когда Николай, испугавшись, ухватился за колокольчик, стоявший на тумбочке, чтобы вызвать врача, то Киреев, тут же остановил его:
- Сразу же вспомнили об охране труда. Они же, кто со мной лез на эти баррикады планов, в штыки пошли на меня, на своего начальника, понимаете? – и старик замолчал. Его лицо снова осунулось, руки упали на кровать, и даже создалось такое впечатление, что он ими удерживает свое тело на матраце, боясь, что оно сейчас соскользнет с него, как на раскачивающемся на волнах судне.
- Да, и клеймо на мне из-за моей вины в их смертях и болезнях, да не одно уже стоит. Словно, только я во всем виноват. Видно, небесный суд уже прошел на Том Свете по моим людям, которые умерли уже, и приговор в отношении меня Господом уже принят, - глаза у Киреева стали наливаться кровью, снова появилась дрожь в руках.
- О чем вы говорите, Александр Васильевич? - спохватился Синцов.
- А в Ад моя душа направится. А там такое испытает, что и вам не советую долго сидеть рядом со мною, а то заразитесь, - то ли в шутку, то ли в серьез прошептал Киреев и, схватившись за грудь, дрожа всем телом, сотряс кровать, кашляя.
- Да что вы, что вы, Александр Васильевич. Медсестра, медсестра! – закричал Синцов, пытаясь удержать на кровати трясущееся тело Киреева.
Хорошо, тут же вошел в палату доктор. После укола Александр Васильевич успокоился и заснул.
Посидев еще несколько минут с уснувшим больным, доктор попросил Синцова зайти к нему в кабинет. Там их ждал Дятлов.
- Все слышал, слышал, Николай Иванович, не говори, - и Федор Викторович сел напротив Синцова. – Вот, такие вот дела, дорогой мой, вот такие. А у меня даже версии такой не было. Не было! Интересно получается, да-а, похоже, стоит этим делом заняться всерьез.
- Это же тот самый Киреев, о котором вы мне как-то давали информацию прочитать, - вспомнил Синцов. – Там было сказано о том, что семидесятипятилетний пенсионер И.К., живущий летом на дачном участке «Березовая роща», третий раз сталкивается с тем, что ночью, кто-то, усыпив его собаку, поменял на проволоке висевшую во дворе его стираную одежду, на рваную спецодежду...
- Он самый, - кивнул Дятлов. – Дело очень сложное, и, я вам скажу, тягомотное. Вот, мне по возрасту видно и подсунули его. Говорят, только благодаря вашему опыту, Федор Викторович, можно быстро найти ключик к нему.
- А заявление он писал в полицию или в прокуратуру, чтобы расследовали это дело? – не спускает глаз с Дятлова Синцов.
- Кто? – Дятлов с удивлением смотрит на Синцова. – Киреев, что ли? Так этого делать не обязательно. Участковый, проводя расследование этого дела, допросил соседку, которая Александра Васильевича, кем только не называла. И шпионом, и наркоторговцем. А этого вполне достаточно для возбуждения уголовного дела. Я-то с ним уже встречался здесь позавчера и вчера, и постоянно получаю от старика от ворот поворот. А с вашей помощью, Николай Иванович, уже удалось этот орешек вскрыть. Пусть немножко, но и в этом уже есть большой плюс…
- Н-не знаю, что и говорить, Федор Викторович, но здесь я столкнулся, как говорится, с двойным мнением: одно – героя, другое – его же самобичевание за какие-то просчеты на работе.
- Это говорит о том, что у него есть совесть, Николай Иванович, и теперь она его терзает. А, вот, кто масла в этот огонь подливает, нам еще неизвестно. Может, детки, которые хотят отправить отца в дом престарелых или в психбольницу, чтобы быстрее завладеть его дачей. А, может, действительно, души-то человеческие к нему приходят?… Хотя, эти души умерших людей не обладают физической силой, чтобы менять одежду на спецовки маляров, каменщиков. Мы это уже уточнили.
- О душах, - улыбнулся Синцов.
- Про них позже узнаем. Это я о спецодежде говорю. Кстати, - Дятлов встал и подошел к окну, - это не первый случай с Киреевым уже. Поэтому хочу попросить вас, Николай Иванович, и завтра сюда подойти. Его лечащий врач Сергей Сергеевич дал нам добро, чтобы с ним встретиться. Сердце у старика еще крепкое.
- Не знаю, не знаю, Федор Викторович. Вот, вы говорите, что разговоры о черной кошке – это предрассудки все, - вздохнул Синцов. - А на самом деле никак нет. Вот, вы мне сейчас настроение испортили и на завтра к этому же подталкиваете. А я дочке пообещал сводить ее в детский театр. У жены смена завтра, она в хирургическом отделении работает, в этой же больнице. Если уж так, то давайте пораньше, в девять утра поговорим с Киреевым, только вы мне вопросы составьте, а то я и не знаю о чем с ним и говорить-то.