Глава 17. Новый след

 

- Ой, - Синцов вскрикнув, резко отвернулся от лежавшего на полу человека с вздувшейся буро-синего цвета кожей на шее.
Расталкивая впереди стоявших людей, он выскочил из дома и кинулся к кустам, но, полицейский, находившийся там, перегородил ему дорогу и протянул  ему маленькую стеклянную баночку.
- Понюхайте, и вам станет легче, - сказал он.
Николай так и сделал и, открыв рот, пытаясь выгнать из носоглотки неприятный запах нашатыря, начал вдыхать в себя холодный утренний воздух, смешанный с кислинкой гниющей листвы, устилающей землю.
Дятлов появился минут через пять. Мельком взглянув на Синцова, буркнул: «Можешь идти, сегодня не до тебя». Николай, хорошо расслышавший эту недлинную фразу, и, сделав вид, что она была обращена не к нему, а к кому-то другому, закрыв глаза, подставляя лицо несильному холодному сквознячку, гуляющему между голых веток деревьев, остался стоять около полицейского сержанта.
- Вы слышали, что вам сказал следователь? – обратился к нему сержант.
- Да, да, но мне сейчас плохо, так что я лучше постою без движений, а потом уйду. Хорошо?
- А вы кто? – поинтересовался  полицейский.
- Детектив.
- А-а-а, - улыбнулся тот коллеге. – Думаете, что-то пропустят?
- Всякое может быть. Можно, я присяду? – спросил Синцов у сержанта и, не дождавшись ответа, сел на синюю скамейку.
Полицейскому было не до Синцова, он с интересом следил за действиями Дятлова, внимательно осматривающего куст сирени, землю под ним. Что он искал в опавшей листве, наверное, даже сам Дятлов не знал. Тропка, по которой Вертилов ходил в этот домик, была правее, хорошо протоптана в лежащей на земле листве. Она проходила не через калитку забора, под которым росла сирень, а через широкий проем в заборе, которого даже Дятлов, позавчера внимательно осматривавший двор Вертиловых, не заметил, как, кстати, и Синцов.
Дочку Вертилова вывели из времянки две женщины. Лицо ее было очень бледным, шла, опустив глаза в землю. А когда поравнялась с Синцовым, остановилась.
- Вы меня не бросайте, - прошептала она сержанту или Синцову, непонятно.
- Пойдемте, пойдемте, Верочка, - обратилась к ней женщина, одетая в черную монашескую рясу. – Не будем мешать людям…
Николай, встав со скамейки, ничего не нашел лучшим, как подальше отойти от Вертиловой.
- Пойдемте, пойдемте, - шептала монашенка,  силой уводя из этого маленького дворика Веру Сергеевну через кустарник к  стоявшему за забором дому Вертиловых.
Нет, Синцову теперь не хотелось больше встречаться с этой обманщицей, водившую их с Дятловым вокруг пальца. И вот итог, ее отца убили, или он сам наложил на себя руки от испуга.
Второе, что не меньше удивляло Синцова, как они скрывали от них то, что два небольших дома, стоявших слева и справа от двухэтажки Вертилова, тоже принадлежали ему, только были оформлены под другие фамилии, Ивановой и Скунцевой. А хозяйкой этих фамилий была сама Вера Сергеевна Вертилова. В своей молодости она влюбилась и вышла замуж за кузнеца, работавшего на химкомбинате, но через несколько месяцев развелась с ним. Лет через пять после этого повторно вышла замуж за бухгалтера химкомбината и тоже развелась. Вот, в те времена ее папа и выкупил сначала один соседний домик, потом – второй и оформил их на свою дочь, носившую фамилии своих бывших мужей.
Жили они скрытно, поэтому соседи, живущие даже напротив них, о Вертиловых ничего и не знали.
- Николай Иванович, - окликнул Синцова Дятлов.
- Да, да, - повернулся к идущему к нему Федору Викторовичу Синцов. И еще раз пожав следователю руку, спросил, - все закончилось с Вертиловым?
- А с этим у нас ничего и не было, - на лице Дятлова появилась ярко выраженная ухмылка. – И не смотрите на меня так, Николай Иванович, это не Сергей Петрович.
- В смысле?
- И Вера Сергеевна делает вид, что это - ее папа.
- А кто же?
- Брат Сергея Петровича. Похожи, очень похожи на друга. Но у брата на шее слева есть большая родинка, на левой части груди татуировка Ильича и Сталина. Недавно ее попытались удалить, но не получилось. И чем, вы думаете? Раскаленным утюгом.
- Это же больно.
- И ничего не дает. Поэтому Сергей Петрович Вертилов недавно обратился в салон и сделал себе легкие штрихи портретов вождей на груди.
- То есть, вы хотите сказать, что к убийству своего брата…
- …Александра.
- То есть, он к убийству его готовился заранее? А почему мы не знали об этом брате раньше?
- Значит, мы не должны были о нем знать.
- Понятно.
- А о брате вы узнали когда?
- Неделю назад, как и то, что он очень скрытно живет.
- Вы позавчера говорили, что свет горел во времянке.
- Я времянкой назвал не тот небольшой домик в их дворе, а этот. Я хотел проверить, к какому дому Вера Сергеевна побежит.
- То есть?
- Вы меня невнимательно слушаете?
- Просто, Федор Викторович, сразу столько новостей, и все сразу нужно понять, осмыслить. А, погодите-ка, Вертилова говорит, что это ее отец был повешен?
- Она просто плакала, но к трупу даже и не подошла ближе полутора метров. Это меня и забеспокоило, - вздохнул Дятлов. - Так любила своего отца и… Проверил, это не ее отец, а брат его, Александр. Родинка и стала первой подсказкой этому, второй - свежий шрам от утюга на его груди. Недельный, может, двухнедельный, медэкспертизу проведем и все узнаем.
- А кто вас вызвал сюда?
- Она же. Говорит, что в соседнем доме горел свет, она пошла туда, а там отец повесился, но веревка, привязанная к тепловой трубе, видно не выдержала его веса и порвалась, и он упал на пол. Спросил ее, чей это дом? И вы знаете, она так на меня посмотрела и в истерике закричала: сколько раз вам об одном и том же говорить, что это - мой дом. Даже перед прокурором не знал, как себя после этого вести.
- А он?
- Дмитрий Кузьмич, прокурор? Это - не кабинетный человек. Кстати, на этом химкомбинате в свое время тоже много лет проработал.
- Что-то нашли там в кустарнике? – Синцов посмотрел в глаза Дятлова.
- Позавчера, да, - и показал небольшую прямоугольную коробочку, величиной со спичечный коробок. - А сегодня только удостоверился.
- В чем?
- Коля, помните, вас испугало какое-то приведение в доме Порошенко?
- Да.
- Вот позавчера, когда вы засиделись у Вертиловых, меня оно тоже испугало. И, что не менее интересно, оно по описанию совпало с вашим рассказом.
- Тень, которая двигалась по улице у дома бабы Полины?
- Нет, ту тень создавал полиэтиленовый кулек, прицепленный к кабелям. Его ветром носило то туда, то сюда. Кулек черного цвета, и свет фонаря, попадая на него, давал тень. Вот, она вас и испугала.
- А что же еще?
- Рычание собаки.
- Вы видели эту собаку?
- Нет, это всего лишь звонок прибора, его еще называют «хохотунчик» или «рычалка».
Дятлов показал черный пластмассовый коробок, лежавший в полиэтиленовом пакете и надавил на большую кнопку, расположенную посередине. Раздалось тихое рычание собаки.
- Фу, ты! – вздрогнул Синцов.
- Батарейка подсела, а так очень громко рычит.
- Это все? - с интересом рассматривая коробок в руках Дятлова, спросил Синцов.
- Главное другое, тень приведения. Вот она по той дорожке от забора до двора Вертиловых сюда ушла. Я не полез туда, мало ли чем это могло бы для меня закончиться.
- Да-да, - согласился Синцов. – вы правы. Она была человеческой?
- Трудно сказать. Вроде бы нет, но что она была черного цвета и остановилась где-то в этом месте, да.
- И вы долго там простояли?
- Стоп, - Дятлов, вглядываясь в небольшую группу людей, стоявших за забором на улице, сделал несколько шагов в их сторону, всматриваясь в кого-то из них.
«Вот, так дела, - подумал Синцов. – Где-то у кого-то я уже видел такую «Рычалку-кричалку», - и стал рассматривать собранную кем-то под деревом кучу собачьего помета.
Что его заинтересовало в ней? Вонь, исходившая от неё? Да, некоторые из кусков этих «колбасок» были свежими и достаточно толстыми, похожими на кал взрослого человека. Но это, судя по их разновременному состоянию, говорило о том, что это не человеческий кал, а собачий помет: основная часть из них была белого цвета, как мел, некоторые уже рассыпались, а это значит, что их складывали сюда уже давно.
Николай посмотрел на дерево, под которым был собран собачий помет. Яблоня. Нет, это не груша и не абрикос, а яблоня, на некоторых ветках еще висели маленькие, ссохшиеся плоды.
«Фу, знал бы, чем удобряют это дерево, даже в руки не взял бы яблока с него», - скривившись, сплюнул образовавшуюся слюну, вызывающую во рту рвоту. Николай брезгливо, отряхнув с брюк пыль, вернулся к полицейскому, стоявшему у дома.
Разговаривать с этим человеком, порывающимся затеять с ним беседу, не хотелось. Почему? А потому, что тема, затронутая сержантом, снова касалась этого собачьего кала, ссыпанного под деревом.
- У нас дома был такой же совок с крышкой и такого же цвета, зеленого, - говорил сержант. – Только им мама не убирала собачий и куриный помет на улице. Она убирала листья. А здесь столько листвы, такое впечатление, что ее уже несколько лет не убирают, - и, сбив ногой с земли первый слой опавшей листвы, указал носком на второй слой, уже гнилой, напоминающий каштанового цвета опил.
- А почему вы думаете, что в этот совок собирают именно собачий кал? – поинтересовался Синцов.
- А вы посмотрите на слой фекалий на железе совка. Фу-у, могли хотя бы его счищать, такой в квартиру и заносить не то, что противно, а и опасно.
- Вы правы. А почему вы думаете, что его заносили в квартиру?
- Так, хозяйка выставила веник с этим совком сюда из дома. Ну, с полчаса назад, когда следователи приехали.
- Из дома? – удивился Синцов.
- Так посмотрите, вон, сколько налипло собачьих фекалий, что на венике, что на совке.
- Верно, верно, - согласился Синцов, рассматривая эти инструменты. – А когда она их выставила?
- Ну, я же вам говорю, когда следователь с криминалистом в дом зашли, она - за ними, и где-то, ну, через минуту, выглянула, попросила меня посмотреть туда, - полицейский махнул рукой в сторону кустарника, - что-то ей там привиделось. Я посмотрел, говорю, что ничего на ветках кустарника нет, обернулся, а ее уже нет, она вернулась в дом. Сделал полшага назад и наступил вот на это, - сержант указал подбородком на совок с веником. – А их не было до этого, значит, она их выставила. Потом, когда следователь вышел во двор и стал осматривать кустарник, она снова выглянула, взяла веник с совком и хотела пойти к забору, но ее окликнул следователь и она, снова здесь же, оставив совок с веником, пошла к нему.
- Хорошо.
- Что хорошо? – переспросил полицейский у Синцова.
- А вы, товарищ сержант, собаку здесь во дворе видели или, хотя бы, лай ее слышали?
- Нет, товарищ детектив. В дальних дворах где-то там гавкают, но это далеко отсюда. Я здесь уже два часа, как стою, не было вроде. Извините, не знаю вашего имени отчества, звания.
- Синцов, - Николай протянул сержанту руку и пожал ее.
- Знаю писателя такого. Наш городской вроде. Интересные детективы пишет. Не ваш ли однофамилец?
- Да, да, - улыбнувшись, соврал Синцов и направился к стоявшему у забора Дятлову.

- 2 –

Дятлов не дал Синцову вытащить «рычалку» из полиэтиленового кулька. Но и прозрачности кулька было достаточно, чтобы хорошенько рассмотреть этот прибор.
- Ну, что, Николай Иванович, она?
- Очень похожа. Правда, я тогда посмотрел на нее мельком. Ну, Федор Викторович, сами поймите, старик, у которого, похоже, уже есть старческая забывчивость и для него важна каждая такая игрушка. Все это от безысходности. Он никому не нужен, но есть память, архивные папки. Вот эта рычалка, по его представлению, может напугать какого-нибудь грабителя или хулигана, который нападет на него.
- И он пришел, с одышкой, подстерег его, накинулся и задушил кашне этого, еще достаточно сильного, человека.
- Чем? – не понял Синцов.
- Ну, шарфом, узким таким, который в наши старые времена носили не под курткой, пальто, а под пиджаком. Шарму прибавляло.
- Но рычалка-то его? Может, он, как видел меня, прикидывался слабым и больным?
- А зачем? – удивился Дятлов.
- Я же у него стянул два дела про…
- Навряд ли он вас позвал для того, чтобы вы украли именно эти дела. Их там уйма, вы же сами мне об этом говорили.
- Это верно, - согласился Николай.
- Ну, ладно, - глубоко вздохнув, Дятлов медленно поднял глаза на Синцова, - а если так, то шарф этот слишком короток, и нужно обладать огромной силой, чтобы, сделав на нем короткую петлю, задушить человека. И, более того, Николай Иванович, - повысил голос Дятлов, - его надели на повешенного после того, как его задушили веревкой, она разорвалась. Сверху нее и натянули это кашне, чтобы додушить человека или прикрыть веревку. А кашне, вот, он такой длины, - и следователь, вытащив из кармана веревку, обернув ее вокруг рук, стянул удавку и протянул ее Синцову. – Наденьте ее в таком состоянии себе на шею.
Николай, накинув петлю себе на голову, попытался ее опустить ниже, но свободный конец веревки, как он его не удерживал, все же выскочил из петли.
- А я вам о чем! – и, резко осмотревшись по сторонам, похлопав Синцова по плечу, повел его к дальнему забору.
- А вы собачий помет видели? – спросил Синцов.
- Видел, видел, как и шерсть собачью на венике. Она черная, длинная, как у весеннего спаниеля, но не у питбуля.
- Ну, даете, все видите.
- У меня работа такая, Николай, все видеть, - усмехнулся Дятлов.
- А причем здесь питбуль?
- Те женщины, что на улице стояли, сказали мне, что у Вертилова есть такая собака, и она черного цвета. А это, вы знаете, очень сильный боец и хороший телохранитель.
- И что?
- А «что, что», если бы она была сейчас где-то здесь, то она сделала бы все, чтобы оказаться у трупа своего хозяина или гавкать, рычать, выть и так далее. И убийцу бы она не упустила, порвала бы на части.
- Значит, ее нужно срочно найти?
- Правильно думаешь, Коля. Нужно ее найти. Но, что самое интересное, веник с совком находились в доме, где найдено тело убитого Вертилова. Дальше, в той комнате стоит спертый запах, и не трупный, а собачий. Ее кал был разбросан по всей комнате, местами даже присох к полу.
И еще, что не менее интересно, - Дятлов приблизил свои губы к уху Синцова, - это - не отец Веры Сергеевны. Она заблуждается. Вот это, особенно интересует меня, кто она в этой игре.
- А Столяров, Кораблев, Киреев? – поднял голову Синцов.
- Непонятная история. Но отказываться от этой версии нельзя, так как в ней, мне кажется, и заключена сама развязка.
Николай сделал шаг назад от наступающего на него Дятлова, и тут же невольно вскрикнул, когда почувствовал, что его нога неожиданно провалилась в землю.
Федор Викторович вовремя поддержал его за локоть, не давая потерявшему равновесие Синцову упасть.
- Что там? – спросил он, притягивая Николая к себе.
- Да, нога провалилась.
- А что здесь? – Дятлов присел и стал внимательно осматривать то место. – О-о, Николай, а вот здесь и наш питбуль! Не верю, что ошибся, - и, схватившись руками за траву, потянул ее на себя и вытащил наружу большой кусок дерна. За ним – второй, третий, четвертый, складывая их в стороне, и прошептал, - а вот и собачья голова. Крупный пес, отравлен каким-то мощным ядом. Свежий труп только начал каменеть.
Синцов немножко отступил в сторону и через плечо Дятлова, глянул на труп собаки. Морда у нее была крупной, зубастой, со свисающим языком. Хватает одного взгляда на оскалившуюся морду собаки, чтобы содрогнуться с испугу, а вдруг сейчас это животное придет в себя и набросится.
- Да, да, вы правы, Федор Викторович, Кораблеву даже вместе с Киреевым и Столяровым убить такую собаку не по силам.
- Может, и так, - мельком глянул на него следователь. – Хотя, смотря, чем ее убивать, возьмите в пример случай с Киреевым. Забыли?
- А он изрубил свою собаку топором.
- Лежавшую без движения, - напомнил следователь.
- Неужели, сама Вера Сергеевна?
- Отравить могла, но убить отца, повесить…
- Но вы же сказали, что это - не ее отец, - удивился Синцов, - значит, она об этом знала.
- Знала, верно, говоришь. Но, Коленька, между ними кто-то стоит. Кто?
- Любовник, - сразу предположил Синцов.
- Это ближе к телу. Еще?
- Ее отец.
- А зачем?
- Ну, может, дочку он в чем-то подозревает.
- Значит, любовник говоришь? – поднялся с земли Дятлов.
- Но я сторонник первой нашей версии, - встал с колена и Синцов.
- Вторая легче, - улыбнулся Дятлов. – Правда, и она имеет множество своих направлений. Так что, боюсь, Николай Иванович, концовка вашего детектива будет совсем не той, которую вы задумывали. Хотя, вам же не обязательно ждать окончания этого следствия.
- Да, да, время поджимает, через неделю нужно детектив сдавать.
- Так, не тяните время. А когда разгадаем это убийство, то по-другому эту историю и напишете, - и, прощаясь с Синцовым, следователь пожал ему руку. – Да, еще, вы только без меня в это дело не лезьте, пожалуйста, а то мало ли, что может произойти. Так, договорились? – заговорщицки посмотрел на журналиста Дятлов.


Глава 18. Вертилов-два, Вертилов-три
 
 Повезло. Маршрутка остановилась прямо перед носом Синцова, взвизгнув тормозами. Николай, невольно с испуга сделал полшага назад, вглядываясь в машущего ему рукой водителя, и тут же, узнав в нем старого знакомого Степана, открыв дверь, быстро залез к нему в кабину.
- Приятная встреча, - протянул ему руку улыбающийся толстячок. – Или тебе ехать не нужно?
- Нужно, нужно, - крепко пожал руку водителю Николай. – Спасибо тебе большое, - и, удобнее усевшись, сказал. – Поехали!
- Прямо, как Гагарин! – засмеялся водитель. – Здесь мне частенько голосует один старичок. Ему, уже, наверное, тяжело идти на остановку, так мне не трудно, торможу.
- Спасибо тебе за это, - похвалил Степана Николай. – Им такое внимание очень важно.
- Да, ты прав, - согласился с ним водитель и разгладил рукой свои длинные усы. – Я только начинаю рейс, в пять утра, и здесь, где-то в пять – двадцать пять или семь проезжаю, так, он голосует.
- У-у, - и прямо на этом месте, где ты меня подобрал?
- Так, он из того же двора выходит, из которого ты сейчас вышел. Кто он? – поинтересовался водитель.
- Так, могут выходить разные люди. Старик лет семидесяти пяти, в строгом пальто, на лицо такой суровый…
- Во-во, он самый, - перебил Николая Степан. - А кто он?
- Пенсионер, отец моего товарища.
- Ну, сегодня от него так воняло псиной, - мотнул головой Степан.- Весь автобус носы закрывал.
- Так, у них сука живет,  у нее течка, - соврал Николай.
- Я так и подумал. Такой тухлятиной несло, как будто она померла и завонялась.
- А меня товарищ и вызвал, говорит, отец куда-то ушел, волнуется. Собака бесится.
- Да врет все твой товарищ! – хлопнул ладонью по рулю Степан. – Я его часто больно в это время встречаю, а когда во вторую смену работаю, часто его высаживаю здесь, когда последним рейсом иду.
- Во сколько это?
- Так, где-то в половине двенадцатого ночи, на пять-десять минут раньше-позже.
- А где он садится?
- В последний раз на Гоголя, на второй остановке оттуда садился.
- Это когда? – поинтересовался Синцов.
- Да три дня назад. Да, да, три дня. Только, что интересно, я его два раза в пятницу подвозил, - резко затормозил свою машину водитель.
Синцов глянул на дорогу и, увидев, что никакой аварийной ситуации на ней не было, обернулся к Степану.
- А, извини, - сказал тот и тронул свою «Газель» вперед. – Точно, точно, в первый раз он садился где-то полпятого дня, второй раз... Нет, нет, где-то  в половине седьмого, а второй раз, как всегда, в половине двенадцатого ночи.
- Значит, куда-то еще по делам ездил, - предположил Синцов.
- Да, сколько хочет, столько пусть и ездит, мне то, что, старик нормальный, деньги за проезд платит, не кричит, не ругается, тихий. А-а, вот, что мне в нем не понравилось: когда вечером его подвозил, был такой, как всегда, а когда ночью, злой был, стал за моей спиной, от него так разило вонью, как от суки, о которой ты говорил. Со рта его такая вонь шла, видно закладывает частенько.
- Да, уж, - вздохнул Синцов.
- И еще, - вспомнил водитель, - он еще одет был по-другому, в каком-то замызганном плаще черном, но такое впечатление, что его не раз макали в лужи и не стирали.
- В каком, говоришь, плаще?
- Так, я вроде сказал, в черном. Да, вроде, в черном.
- А не помнишь, где они подсаживались тебе в пятницу?
- Во-о, я так и понял, что это разные люди.
- Так, помнишь, на каких остановках подсаживались к тебе?
- Я уже сказал, вроде. На Гоголя, третья оттуда остановка.
- Высадишь меня напротив нее?
- Та, пожалуйста. Там еще комбинатский автобус постоянно останавливается.
Синцов достал из кармана телефон, раздумывая, позвонить ли Дятлову и рассказать ему о том, что сейчас узнал от водителя о Вертилове или Вертиловых.
«Но он, в принципе, сейчас очень занят и к моему звонку отнесется, как к попытке ему мешать. Тем более, он просил не влезать в его дела. Стоп, стоп, сейчас выйду, осмотрюсь и уж тогда перезвоню ему».
- Степан, ты там говорил, что у вас водительские места бывают свободными.
- Не-е, сейчас все заняты.
- А в мастерской?
- Э-э, нет, не знаю. Это ты к мастеру обращайся или к нашему начальнику. А кто у тебя там есть?
- Электрик, - соврал Синцов.
- О-о, такой специалист нам нужен, их днем с огнем не сыщешь. Как только появляется, так его сразу же какая-то мастерская к себе перетягивает или салон автомобильный. А он опытный?
- Да, из Украины приехал, работу будет искать. Он там, в автобусной колонне электриком лет пятнадцать, если не больше, проработал, - стал рисовать биографию виртуального человека Синцов.
- О-о, то, что нужно. Я сам из Донецка. Блин, что там натворили эти нацисты, руки бы им поотрывал.
- А как на тебя выйти то?
- А я чего, тебе тогда свой телефон не оставлял? Оставлял вроде. Ну, ничего, братан, записывай, плюс семь, девять двадцать два…
Николай, пожав руку Степану, вышел из автобуса и стал осматриваться по сторонам. Этот участок улицы был ему хорошо знаком. Почему? Остановка – это точно, и та калитка, что находилась за ней в метрах пятнадцати-двадцати.
«Погоди-ка, погоди-ка, так это же дом Столяровых! – чуть не воскликнул Синцов. - Хозяин Максим Максимович, кажется, работал токарем на химкомбинате, а его сын Алексей, аппаратчиком в химцехе – персоли или бромэтиле, точно не помню. Стой, а почему «не помню», на бромэтиле. Там он семнадцать лет назад и погиб», - остановился у калитки Николай.
- Вам кого? – окликнула Николая пожилая женщина.
- Вас. Я к вам, - нашелся Синцов.
- Кто там? - появился на аллее пожилой мужчина.
Глянув на его одежду, черный костюм, у Николая что-то кольнуло в сердце.
- Вы, наверное, куда-то собрались?
- Да вспомнил я вас, - кашлянул Максим Максимович, - журналист вы.
- Да, да, - закивал головой Николай.
- Так, что стоите, проходите. Мы сейчас были у Леши на кладбище, сегодня годовщина, помянуть нужно. Проходите, - открыв калитку, Максим Максимович, пожимая руку Николаю, пропустил его во двор впереди себя.
Синцов прошел за хозяйкой к дому, подождал, пока она откроет дверь и вошел.
В комнатке кругом стояла старая мебель: двухстворчатый шифоньер, квадратный столик посередине комнаты, слева сервант со стеклянными дверцами, в нем набор светло-зеленых слоников, чайный сервиз. А над ним большой портрет их Алексея. Сделан он был карандашом.
На Николая смотрел черноволосый парень, с убранным влево чубом, лицо вытянутое, открытое, в глазах – серьезность.
- Боже, помоги нашему сынку на Том Свете, - перекрестилась женщина.
- Боже, спаси его! – за ней сказал Николай.
- Вы присаживайтесь, а я сейчас на стол что-нибудь соберу.
- Танюша, и водку принеси, - доставая из серванта рюмки, сказал Максим Максимович.
Николай сел спиной к окну.
- Вы на меня не обижайтесь, сам не знаю, что так нахлынуло на меня тогда, - извинился Николай.
- Да, что там говорить, сам не раз думал так же, как вы тогда мне говорили. Лешка, что, он молодой был, никогда не огрызался начальству, сказали – сделал. Царство тебе небесное, сынок, - перекрестился, глядя на портрет Алексея, Столяров. – Таня, долго ждать?
Женщина тут же зашла в комнату и на стол поставила нарезанне огурцы с помидорами, тарелку с соленой капустой.
- Тань, ну… - напомнил ей о чем-то муж.
- Так, она там, в шкафу на верхней полке серванта стоит.
Максим Максимович открыл дверцу и достал бутылку водки.
- Давай, э-э, - показывая пальцем на Синцова, прося назвать свое имя, дед улыбнулся.
- Николай, Николай Иванович, но лучше по имени меня зовите.
- Хорошо, - сказал дед и подал бутылку Николаю, - открой, а то уже и сил тех нет, - скривился Столяров.
Выпив водки и закусив помидором, Максим Максимович посмотрел на Николая и вздохнул.
- Пришел ко мне на днях, э-э, Питбуль. Чувствует, чувствуе-ет, что на Тот свет уже пора ему собираться. Пришел и просит, чтобы я его простил. Ну, а что говорить, ведь я тоже человек. Не знаю, есть ли на самом деле Ад и Рай, и сам скоро туда пойду. Простил я его. Только сказал я ему, чтобы он сам на могилку моего сыночка сходил и стал перед ним на колени, и сам попросил у него прощения.
А он, все тот же, и давай на меня орать, мол, он не виноват в его смерти, и всех нас он на чистую воду выведет! Он все там Богу про нас расскажет, как я орден получил. А я тот орден получил не за просто так! – поднял вверх указательный палец Столяров. – А я от пожара цех спасал. Они там нам проводку не меняли, она и загорелась. И вместо того, чтобы ее отключить, все из цеха и убежали. А я в то время в мастерской работал, она закрыта была. Сразу и не понял, почему лампы замигали, заточной станок стал урывками работать. А я на нем резец затачивал. Ну, и стал искать в мастерской причину аварии. А потом, как глянул в окно, а цех весь внутри горит. Там же масла на полу со всякой грязью полно, годами его не убирали, вот оно и горит, а дым черный. Ну, я и сообразил, что нужно отключить ток, а подключение к нему между токарным и фрезеровочным участками стоит, а там все в огне. Ну, взял полотенце, закрыл им рот, нос, и туда. А дым черный, дышать невозможно. Сначала посередине цеха пошел, а там масло, аж, скворчит на полу, как сало на сковороде. Что делать?
Подумал и пошел по правой стороне, где большие вертикальные токарные станки стоят. Пробрался до стойки, и рычаг - вниз. Все, темно совсем в цеху стало, все выключилось и сам уже чувствую, что, вот-вот,  упаду, и побежал в сторону лестницы, туда, где раздевалка. Заскочил в нее, дверь закрыл и упал без сознания. Прихожу в себя - в больнице нахожусь. Спасибо пожарникам, спасли.
- Да, ладно, Максим, человеку это не интересно, - подвинула к Синцову тарелку с жаренным яйцом, хозяйка.
- Спасибо, - поклонился Столяровой Николай.
- Максим Максимович, а причина пожара в чем была?
- В коротком замыкании на одном из фрезерных станков. На нем масло из двигателя капало. Капало, капало, по проводу текло, и разрыв произошел на этом участке, где оно собралось, вот оно и воспламенилось, а за ним и станок весь загорелся. А внизу его решетка из досок, на которой токарь стоит, когда работает. А дерево сухое, замасленное, как порох и вспыхнуло.
- Страшно.
- Да, страшно было, - согласился с гостем Максим Максимович. – Но, что-то же толкнуло меня выключить подстанцию. Цех спасли. Пять фрезерных станков удалось восстановить быстро, а вот на том, котором пожар был, нет. Убрали его. И, ведь, правы вы были, э-э…
- Николай, - напомнил Столярову свое имя Синцов.
- Да, да, ведь мы сами рабочие и были в том пожаре виноваты. Мастер цеха, как раз в отпуске был, начальник цеха болел, кажется. А нам всем было наплевать на то масло, не мой же станок течет.
- Нам журналистам легче, отвечаем только за свой письменный стол и перед вами, читателями, за статьи.
- Да ты в сторону не уходи, - повысила голос хозяйка. - Максим, ты ему про этого живодера лучше расскажи, или, как там его зовут, эту собаку.
- Цыть! – стукнул по столу Максим Максимович.
- О-о, развезло дурака, сейчас начнется…

- 2 –

Оказывается, Вертилов бывал у Столяровых и не раз. Последние три года подряд он захаживал к ним, и просьба была у него единственная: сходить вместе с ним в храм имени Сергия Радонежского и попросить у Господа Бога ему прощения. Максим Максимович в душе был готов к такому поступку, а вот физически сделать этого не мог.
А, вот, в последнее время Вертилов стал меняться. То обычным приходит человеком, кланяется Столяровым, говорят о житье-бытье. Сидят с ним за столом, за чаем, вспоминают старые времена, и хорошее, и плохое. И начинают они его понимать, снимая про себя с него проклятия, которых он, может, и не заслужил, но получил очень много, когда родители оплакивали гибель своего сына.
Перед уходом Сергей Петрович Вертилов доставал из кармана икону, завернутую в полотенце, молился, став на колени перед ней. Глядя на него, и Максим Максимович креститься начал, и жена его, и начинал верить Столяров, что его молитва принесет сыну радость, родительская любовь к Алексею обернется голубкой, которая прилетит к нему на Тот Свет и обо всем расскажет.
Но в тот вечер, после прихода Вертилова, в их доме обязательно что-то происходило. Что именно «в тот вечер», и именно после прихода Вертилова, это заметила жена. То стекло разлетится вдребезги в теплице, и не от камня, запущенного кем-то, а от болта или большой гайки. То над виноградником кто-то поглумится, вместо гроздьев, валяющихся на полу, висят гирлянды из железной стружки.
Вот из-за этого они стали отказывать Вертилову от дома, разговаривали с ним минутку-другую у ворот, не пуская его к себе во двор. Но после ухода все повторялось. Месяц назад к ним приходила старая женщина – ведьма и орала, что их ждет сам Дьявол, а две недели назад – что-то летало по их двору, похожее на приведения. Своими костяшками они стучали им по окнам. Муж в это время в больнице был, простыл, так Татьяна Александровна забилась в углу комнаты и просидела так до утра. Как не умерла, не знает, может, правда, есть какая-то божественная сила, которая не впустила те приведения в ее дом.
А в пятницу, когда к ним вечером приходил Вертилов, ночью собака запрыгнула к ним во двор и носилась по нему, рыча и гавкая.
- Сам питбуль, я знаю эту собаку, - покачал головой Максим Максимович. – Я видел по телевизору, как они дерутся между собой, как они нападают на людей. Хотел, было, я взять топор и выйти во двор, и зарубить ее, так сам Вертилов заглянул в окно. У меня и ноги подкосились, слова сказать не могу.
- А телефон у вас есть? Можно ж было в полицию позвонить? – поинтересовался Синцов.
- Квартирный? Так я больше не плачу за него, и нас отключили.
- Ну, вы же - ветеран предприятия. Нужно обратиться к его руководству, попросить, чтобы по льготам вам восстановили городскую связь.
- Это вам так легко говорить, а как вспомню того директора, который меня на пенсию отправил, так и не хочу туда и шагу сделать. А вдруг он там все сидит?
- Да, нет его уже давно, а редактора нашей газеты попрошу, чтобы профсоюзная организация химкомбината вспомнила о вас. Так вы говорите, сам Вертилов к вам приходил.
- Так, но то не он, а колдун был! - всплеснув руками, вскрикнула Татьяна Александровна.
- А у вас во дворе горит свет?
- Да, да, - закивала головой хозяйка. – Я его хорошо видела, ходил, ходил по огороду нашему, топтал все.
- А следы его остались?
- Так, даже страшно на них смотреть, вдруг он в них прячется, - со вздохами  говорит женщина. – А оно ведь, вон, как выходит, днем-то к нам Вертилов приходит, как ангелочек, а по ночам, как колдун.
- И вы во все это верите? – вздохнул Синцов.
- Ой, ой, сами бы были и все увидели, так икать от испугу б начали. А вы: верить – не верить, - и, ухватив Николая за локоть, Столяров потащил его во двор, Остановился у маленького разрубленного забора, потом повел к теплице и через разбитое стекло показал на большой болт, лежавший внутри нее. – Этого вам хватит, чтобы поверить?
- Максим, Максим, ты покажи ему следы собачьи и колдуна на огороде...

…Дятлов, как назло, в очередной раз не отвечал на телефон и Синцов, выслушивая очередную речь коммутатора-автомата, что абонент находится вне зоны, прятал телефон в карман.
Маршрутка остановилась рядом с Синцовым, и снова ему помахал рукой ее водитель Степан.
- Вы куда? – спросил он.
- Нам по дороге, - улыбнулся Николай и зашел в салон микроавтобуса.
- О, я вспомнил то, что вам хотел рассказать про того мужика.
- Какого? – не понял Синцов.
- Ну, о котором вы меня сегодня расспрашивали, про отца вашего товарища.
- А-а, понял, понял.
- Так вот, той ночью, когда он хотел, чтобы я его подвез, я ему сначала отказал. У него была бойцовская собака без намордника.
- Какая?
- Да, такая, ну, черная, с мордой, как у боксера, только еще страшнее. Ну, он вышел, привязал ее к дереву и поехал со мной.
- А к какому дереву привязал?
Степан показал на тонкий ствол акации:
- К тому. А когда я поставил «Газель» в гараж и возвращался домой, ее здесь уже не было.
- Кто-то забрал ее себе? - Выразил первую мысль Синцов.
- Да, нет уж. Ладно, если бы собака была с намордником. А такое страшило никого к себе не подпустит. Порвет сразу, это я вам говорю, насмотрелся!
- Значит, перегрызла поводок.
- Нет его, - показал на дерево Степан.
- Поехали, поехали, хватит болтать о собаках, - возмутился кто-то из пассажиров… 

- 3 –

Несмотря на усталость, Николай все же решил подняться к Кораблеву и задать ему несколько вопросов.
Дверь никто не открывал. Он хотел уже спуститься к себе домой, как напротив отворилась дверь, и из нее выглянула худенькая седовласая старушка.
- Вы ему стучите сильнее. Второй день, как не выходит. Напился, это я вам говорю, - у женщины голос был тонким и наставительным.
- Так, он не открывает.
- Значит, помер. Вызывайте полицию, - в голосе соседки постоянно слышался приказной, требовательный тон, которому Синцов должен был не иначе, как подчиниться.
- Кто там помер? – с нижнего перехода лестницы раздался вопрос. Голос Кораблева Николай узнал сразу  и с облегчением вздохнул. – Это ты, счетчица, меня все на Тот Свет отправляешь. Нет уж, только после тебя, фууу! – громко вздохнул старик, остановившийся на лестнице.
Женщина, что-то сказав в ответ, Николай не расслышал, тут же сильно стукнув дверью, закрыла ее за собой.
- Давно не заходили ко мне, забываете старика! – громко сказал Кораблев. – Дела?
- Вы правы, Александр Иванович, есть вопросы, а на них только вы знаете ответы.
- Во, - заулыбался Кораблев, - это приятно слышать, - и снова начал подниматься по лестнице. – Она ко мне недавно приходила и говорит, отдайте мне красную тетрадь. А я ей: нет, говорю, не отдам, подкуплена ты прохиндеем Вертиловым. Дам тебе тетрадь, фуууу, - Кораблев остановился, чтобы передохнуть, внимательно посмотрел в глаза Синцова, - а, значит, спрячешь тетрадь. А нельзя: правда, она и есть правда, Синцов. Так? Правильно, - и ее прятать нельзя. Бог все должен знать, каким ты был, всласть ли жил? А если жил всласть, то из-за чего, в чем потворствовал и кому, на что глаза закрывал. Для этого мы, коммунисты, и живем на этом свете, чтобы всех прохиндеев записывать и Там Ему о них рассказывать. Оттого они, буржуи с капиталистами, нас и ненавидят, они готовы нас растоптать, стереть с лица земли. Но мы стоим.
Кораблев подал ключ от квартиры Синцову, прося открыть дверь, и только сейчас до Николая дошло, что старик держит пакет с продуктами и ему нужно помочь, взять их.
- Нет, нет, - отмахнулся Александр Иванович, - я еще сильный, а вот глаза уже не те. Открывайте дверь.
В кухне и зале было убрано, чистота, - отметил про себя Синцов, но вопроса, кто помогает ему следить за порядком, задавать Кораблеву не стал.
- А я от Вертиловых.
- Ой, то, - удивился Кораблев. – Как, жив ли этот прохиндей?
- Да, непонятная у него история. Дочка жалуется, что Сергей Петрович постоянно где-то пропадает. А потом, когда появляется, ничего не помнит.
- А-а-а, старая история, я вам, Николушка, скажу. Так все и тогда было. Что на заводе произойдет, так он пропадает от «меча» директора и партийцев. Мы его ищем там, сям, а потом узнаем от его дочки, что слег он, сильно болел. А директор тут же и слезу пускал, мол, он - настоящий коммунист, нервически все это через себя пропускает. А потом на заводе вихрем Вертилов проводил следствие, находил виновных, и готовое дело передавал нам, мол, вот, кто враг социализма. А их у меня знаешь, сколько этих врагов, про всех них, вон, сколько написано, - указал рукой Кораблев на два книжных шкафа. – А, вон, посередке красная тетрадь. А почему она красная, потому что кровью погибших пропитана. А кто в этом виноват? Сам Вертилов.
Если бы Андропов еще пожил чуток, я бы его с корнями наружу вытащил. Вертилов - это еще та колючка. Чуть что - все виноваты, а только не он с директором. Я их пытался поймать, ан нет. Недолго Андропов у власти стоял. Потом такой же прохиндей на смену ему пришел, как и Вертилов. Помнишь Горбачева, все мутил народ. А-а, видно у самого рыльце было в пушку, боялся дисциплины, оттого и сам быстро сковырнулся, поднял вокруг себя народный мятеж, отдал нас с потрохами капиталистам и сбег себе у Германию, спрятался там.
А я вам скажу, Синцов, за все отвечать нужно. За все! И пусть Вертилов мучается, так как знает, что тетрадь у меня.
- Да вроде не знает он, что эта тетрадь у вас.
- Во, и тебе про нее рассказал?
- Он думал, что она у Порошенко.
- И пусть думает. Наверное, все там в доме в поисках ее изрыл, а не нашел, - растирая друг о друга ладони, сказал Кораблев. – Хотя, дочка то его наведывалась ко мне, от отца привет пришла передавать, да с днем рождения меня поздравить. А он у меня не осенью, а весной, якобы, она ошиблась. Тоже прохиндейка, как и отец ее, пришла, носом туда-сюда водит, все разнюхивает. Как бы привет от него мне передает, интересуется, как живу, чем болею. Нахалка! А, как увидела мои «Дела», так совсем довольная стала, согласилась чаю попить, достала из пакета пирожные.
Видно, из-за этих «Дел» она сюда ко мне и приходила. Стала то да се расспрашивать о них, нет ли там чего написанного про ее отца. Так я ей и показал ту тетрадь, вот она, мол, все в ней про твоего отца здесь собрано. Все про него написано, и документы на то имеются, что он виноват в смерти многих людей, потому что вместо того, чтобы следить в каких условиях они работают, красивые отчеты в Министерство писал. А, как приедет оттуда комиссия, так им такие подарки несет, как шубы, золотые украшения, что те после этого на все в розовых очках смотрят. Говорю это ей, Коленька, а она улыбается, радостно ей это слушать, видно, руки у нее на отца чешутся. И просит, дай, мол, дедушка посмотреть на них, на записи о нем в красной тетрадке. А я, мол, нет, с прокурором приходи, тогда и дам. Фууу, дышать трудно, открой-ка форточку, - попросил Александр Иванович.
Николай, отдернув занавеску, открыл форточку. Что-то с подоконника упало, как будто бумага скомканная. Посмотрел под ноги, не ошибся, на полу лежит кулек газетный, и сухая травка из него рассыпалась. Потянулся к ней рукой, поднял, аромат от сена идет приятный.
- Александр Иванович, что это? - приподнял на ладони кулек Синцов.
- А, что там? Ой, впервые вижу такое, - и, приблизившись к нему, тут же начал с большим трудом дышать. – Убери, выкинь эту гадость! - закричал он, хватаясь за горло и тут же начал оседать на пол и, теряя сознание, заваливаться на спину.
Скорая помощь, нужно отдать ей должное, приехала быстро. Врач, старый прилизанный мужчина с большой лысиной на затылке, вытерев пот со лба, внимательно осмотрев кулек с сухой травой, понюхал сено и тихо сказал:
- Смойте все это в унитаз. От нее, амброзии, у него и одышка началась. Бронхиальная астма у Кораблева. Поэтому некоторые запахи, как в том числе и от этой травы, он не переносит. Если бы вовремя не приехали, то могли бы его и не спасти.
Второй кулек с такой же травкой Николай нашел в хлебнице. Лежала она в углу, сразу и не приметишь.

Укол, сделанный врачом, сбил одышку у Кораблева, он успокоился и с улыбкой посмотрел на Синцова.
- Вот такие вот дела, говорил же вам, что лиса она.
- Кто? – не понял Синцов.
- О, молодой человек, да у вас видно мысли о другом думают.
- Я еще такой пакет с этой же травой в хлебнице нашел, - прошептал Синцов. – А почему вы думаете, что это ее работа?
- А больше некому это сделать. Никто не ходит к старику.
- Понятно. Где еще ее можно посмотреть?
- А там в ванной. Там тоже сразу одышка берет.
- Понял, - и Николай отправился в ванную комнату. Под ванной ничего не нашел, кроме ржавых слесарных ключей и тряпок. Травка оказалась рассыпанной на полке, прибитой к стене.
Собрав ее до капельки, спустил в унитаз.
- А, что вас, Николай, ко мне привело? – услышал он вопрос Кораблева.
- Да, нашли сегодня во времянке Вертилова человека задушенного, как две капли похожего на Сергея Петровича. Но следователь говорит, что это не он, а его дочка – что он.
- Я же вам говорю, что это - настоящая плутовка. Да, был у Вертилова брат, но не близнец, хотя очень похож на Вертилова, - упершись локтем в диван, Кораблев с помощью Синцова, поднялся и сел, облокотившись спиной в стену. – Он в тюрьме сидел, попал туда за какое-то мошенничество. Потом вышел, приехал в город, что-то поссорились они между собой, и он уехал на Север. Я так слышал. Как его зовут, не помню. Хотя погоди, чего не помню. Потом прошли слухи, что умер он, и все.
- Они похожи, говорите?
- Может, это его сын? – предположил Кораблев.
- Как это, Александр Иванович?
- А, что, как? Он-то наплодил до своей Верки двух детей. Один из них сын был, в театре работал, в нашем.
- Артистом?
- Не-ет. Плотником вроде. Да, да. Я про Вертилова много информации собирал, много. Хотел его прижучить, да не дали. А парень был ничего, жинка ему двойню и родила, так с армии его сразу отпустили.
- (?)
- Так, закон был, двое детей рождается у тебя, так сразу демобилизовывают.
Слушая рассказ Кораблева, Николай невольно удивлялся четкой речи Александра Ивановича. Ни одного искаженного слова в произношении не делает, говорит, как диктор, даже не верится, что ему столько лет.
- А больше о нем ничего не знаете?
- Как, не знаю?! – удивился Кораблев. – Там ключ торчит, - показывает в сторону книжного шкафа, - а посередине видишь красную папку?
- Папку? Да.
- Неси ее сюда. Это я ее тетрадью называю.
Папка была толстой, сантиметра в четыре-пять. Развязав пожелтевшие тесемки, и, раскрыв папку, Николай от удивления чуть не присвистнул, все листы – газетные вырезки, печатные листы были аккуратно подшиты между собой, и к каждому из них приклеен узкий листик с надписью, сделанной каллиграфическим почерком, о чем эта заметка или статья.
- Это ваши надписи? – поинтересовался Синцов.
- Нас так учили писать.
- Вы - настоящий художник, - улыбнулся Синцов, протягивая Кораблеву открытую папку.
- Откройте восемнадцатую страницу, - сказал Александр Иванович. – Кажется, не ошибаюсь.
- Да, да, - найдя указанную страницу, Николай снова чуть не присвистнул, узнав вырезку из газеты «Городские ведомости», в которой работал много лет, и, более того, был автором этой публикации «Вертиловские саженцы».
«О чем же это я писал? «Вертиловские саженцы». Саженцы, саженцы, а-а, это же про то, как Александр Вертилов торговал саженцами плодовых деревьев, выдавая их за элитные сорта. Вишня «Памяти Вавилова», «Кентская», «Новелла», «Шоколадница», яблок – «Анис полосатый», «Антоновка», «Брянское», «Медуница» и так далее. Сам их копал в огородах разных садовых кооперативов, нанимая за копейку таджиков, ищущих работу, и поставлял «элитку» на другую сторону города в нанятом грузовике.
Продажа у него шла хорошо, правда, дороговато, но люди быстро разбирали однолетние и двулетние саженцы. Попался Александр на пятой машине, когда полиция проводила проверку мигрантов, работающих в садовых кооперативах. Причиной этой зачистки стало убийство одного из огородников. А здесь под руку полиции попал и сам Вертилов, торговец «дички» фруктовой, вперемешку с рябиной, осиной…
- Это вы же писали, Коля? – спросил Кораблев.
- Да, да, уже и забыл. Семь лет назад.
- Вот. А теперь еще одну свою статью о нем посмотрите, в прошлом году писали.
- А где?
- На предпоследней странице. Да не в начале, а в конце смотрите, это ж в прошлом году было.
- Опять про саженцы?
- Да, вы же корреспондент.
- Да, извините, - вздохнул Синцов и, найдя указанный Кораблевым газетный лист, остановился на коротких сообщениях о происшествиях.
Ведя пальцем по сообщениям, остановился на последнем абзаце: «У судебных приставов на исполнении находятся производства о взыскании с А.С. Вертилова долга в размере 200 тысяч рублей. Но сам мужчина должником себя не считает. На звонки приставов не отвечает. Он считает, что лечит людей своим присутствием рядом с больными людьми, а за свое тело, источающее из себя лечебные волны, он не обязан платить. Должны это делать те, кто находится рядом с ним. А то, что он использует заговоры и магию, так только для того, чтобы самому не заразиться от этих людей их страшными заболеваниями.
Представители закона при помощи долгих переговоров с «великим исцелителем» все-таки смогли договориться с должником. На его имущество в виде мебели, бытовой техники и автомобиля «Форд» был наложен арест».
- Вот это да, он даже «целитель»? – удивился Синцов. – А почему, Александр Иванович, вы о нем говорите?
- Да они со своим отцом очень похожи. Я же пошел к нему один раз, чтобы он меня вылечил. Но я не знал, кто он, ведь говорил с его помощницей по телефону. А, как увидел его, испугался. Думал, что это сам кровопивец Сергей Петрович Вертилов. Но это был его сын.
- Что, он также старо выглядит, как его папаша?
- Да, да, ну, конечно, моложе, как тогда в девяностые годы. И астму мне обещал вылечить. Пятьдесят тысяч рублей ему отдал,  а он не помог мне. Вот эти травы давал нюхать, что Вертилова мне скрытно принесла, лиса дранная! – выругался дед. – Не-ет, этого я так не оставлю.
- А зачем ей ваша тетрадь-то нужна?
- А я ее с тем Сашкой видел, докторшей прикидывалась.
- А-а-а…
- Вот тебе, Коленька, и «а-а»… Ты чего на телефон не отвечаешь? – поинтересовался Кораблев у Синцова. – Он тебе звонит.
- Ой, извините, - Вытащил из кармана брюк визжащий мобильник Николай. И увидев, что звонит ему Дятлов, отключил звук. – Это по делу, Александр Иванович. Дома с ним поговорю. Извините, что надоедаю вам. А помните, у вас была рычалка?
- Что, пугнуть хочешь кого-то, - заулыбался Кораблев. - Она там, наверху лежит, на шифоньере. Возьми, она рычит, как настоящий пес. Сам даже пугался.
Николай «там» ее не нашел. Поднялся на цыпочки, потом залез на стул и осмотрел пыльную крышку шифоньера.
- Даже следа нет от нее, - сказал Синцов.
Кораблев удивился, хорошо помнил, что эту «пугалку» хранил именно там, а вот когда в последний раз ее брал, не помнит.
- А можно еще один вопрос задать? – спросил Синцов.
- Иди, иди, я отдохну. А то, что-то взбудоражил ты меня больно, виски сдавило, давление поднимается.
- А у дома Порошенко вы, случайно…
- Иди, иди, Коленька, а то еще и сердце давит, - прерывисто задышал Кораблев, что-то разыскивая глазами среди лекарственных коробочек, сложенных на сиденье старого, покрытого протертым коричневым брезентом, стула.
Увидев дрожавшую руку старика, Николай спросил:
- Может, вам валидола дать?
- Иди, иди! – прикрикнул Кораблев. – Оставь меня!
- Ладно, спасибо, - остановился на пороге Николай. – Запишите мой телефон, Александр Иванович.
- Зачем? – поднял голову Кораблев.
- У меня же жена, медсестра.
- А-а, - скривился Кораблев.  – Хорошо.
Николай в прихожей обратил внимание на старенький мобильный телефон фирмы «Самсунг», лежавший на тумбочке зеркала. Включил его, набрал на нем номер своего сотового телефона и нажал на кнопку вызова. В ответ его телефон через несколько секунд завибрировал.
- Александр Иванович, - окликнул он старика, - я на вашем телефоне набрал свой номер. Запомните, у меня последние цифры три тройки.
- А зачем? – прокряхтел Кораблев.
- Ну, если заболеете, и нужно будет срочно оказать вам медицинскую помощь.
- Какую? – подняв голову, с удивлением посмотрел на Синцова дед.
- У вас же астма!
- Какая? – Александр Иванович сощурившись, не сводил глаз с Синцова.
- Ну, бронхиальная.
- А, да, да, - закивал головой старик. – Ну, идите, идите. Спасибо, - поднялся Кораблев со стула. – Коленька, я хочу спать. До встречи! – голос у деда стал жестким.