Святое место. Притча

Мы попросили показать нам святое место этих земель, и нас привели на просторный чистый луг.
Сказали, вот святое место.
Сказали, что луг не используется как пастбище.
Здесь не растут кусты и деревья.
Нет ни полей, ни огородов, ни садов.
Это место не удобрено костями. Здесь нет могил.
Здесь нет и никогда не было жилищ и иных построек.
Перед собой  мы видели лишь луговую траву.
– Кто посеял эту траву? – спросили мы.
– Ветер.
– Кто взрастил ее?
– Земля, солнце и дожди.
*
Место не удобрено костями.
То, что здесь, – не собрано горстями.
Братец-ветер сеял здесь траву.
То, что здесь, взлелеяно не нами –
Звездным светом, солнцем и дождями.
Всё это – пред нами, наяву.
*
На ничтойность не позарится бандит.
Не поднимешь то, что не лежит.
Не утащишь то, чего не сдвинуть.
Что не охватить – того не кинуть.
*
– Что же здесь священно? – спросили мы.
– Незримое, разлитое во всем.
– Отчего же нет здесь зримого образа этого незримого, пусть неполного и несовершенного?
– Какой бы образ для этого ни выбрать – люди таковы, что со временем не незримое, а этот образ станет предметом поклонения, – сказали нам.
И потому нет здесь кустов и деревьев, холмов и колодцев, могил и построек. Луг кажется пустым.
– Каждый ли луг священен, или только этот? – спросили мы.
– Каждый, – ответили нам.
– А поле, роща и лес, гора и ущелье? – спросили мы.
– Они столь же священны.
– Отчего же луг поставлен первым среди всех? – спросили мы.
– Наш несовершенный телесный глаз, обманывая нас, всё же находит, что незримое, никак не зависимое от нас, здесь наиболее равновесно с самим собой.
– В чем выражается для глаза это равновесие? – спросили мы.
– Луговая трава не стремится стать ни выше, ни ниже того, что она есть, быть ярче или неприметней, жить миг или век. Также и незримое.
– В чем еще выражается это равновесие? – спросили мы, чтобы избежать возможной недосказанности.
– Каждая травинка ясно видна – а луг необозрим.
Каждая травинка имеет свое лицо – а луг безличен.
Каждая травинка единична – а всех травинок не счесть никаким счетом.
Также и незримое, – сказали нам.
В ответ мы промолчали, ибо поняли, что о незримом можно говорить любыми словами, отсылая к нему помимо смысла конкретных образов.
– О чем вам говорит шелест луговой травы на ветру? – набравшись духу, наконец спросил самый младший из нас.
– Шелест луговой травы мигом уносит все наши мысли, уподобляя их пуху, несомому ветром, – ответили нам с улыбкой дружеского понимания.
– Что ближе всего в нас к незримому, исключая само незримое? – задали мы последний вопрос.
– Благоговение ко всему, что нам дается здесь.
*