На слабо

Ну, и чудный же городок Миллерово! Абрикосы, сливы и яблоки растут прямо на улицах. Солнца – хоть отбавляй. И ребята что надо. Я хоть и недолго здесь гостевал, но успел познакомиться с парой парней и девчонок. Шебутные ребята, прямо, подстать их южному говору.

- Да, нихай пойдёт с нами. Шо бояться-то? Не схавают же его, в самом деле. Пусчай, трусанёт чуток. – Так уговаривала Танюха своих друзей взять меня с собой в «барский» дом. Это, пожалуй, немногое, что осталось в маленьком городишке из старинных достопримечательностей. Ребята рассказали, что ещё до революции в нём жила барыня родом из Польши, и поэтому его ещё иногда зовут «полячкиным». Небольшое, в полтора этажа строение, и вправду производило удручающее впечатление. Лестница, по которой меня повели заросла деревьями, и я подумал, вот было бы классно, снять здесь фильм ужасов. Словом, не место, а рай для страшилковской натуры. Полуразрушенные каменные ступени частично были покрыты мхом, а из трещин росли деревья. Я так и видел – сумрак, а на фоне этого пейзажа бежит запыхавшаяся девушка, и её платье цепляют ветви, пытаясь задержать бежняжку, служа своему зловещему хозяину. В общем, шёл я здесь, в реальности, а мыслями был на съёмочной площадке. Но кто бы знал, что ужастик случится прямо этой ночью, а в главной роли буду я. Дело в том, что парни решили взять меня на слабо. Типа, слабо тебе просидеть в подвале этого дома до часа ночи? Я, если честно, ни за что бы на такое не пошёл, но они сказали, что «масквичу» такое не осилить, а это уже, считай, задета честь моего города, и я не мог опозорить родные пенаты. Взяв бутылку воды, фонарик и пару яблок, я решился на этот сумасшедший поступок, предварительно соврав родным, что пошёл с ночёвкой к новому товарищу Саньке. По дороге ребята мне рассказали, что в этом доме давно видели приведений. Каждую ночь в подвалах что-то падает и кто-то всхлипывает. В общем, старались они на славу, и даже если бы я сидел бы дома на кровати, мне всё равно бы не удалось спокойно заснуть. А тут я собрался провести полночи в эпицентре ужасов.

Оказалось, в доме не полтора этажа, а все три. И самым удивительным был подвал. Там не было остатков барельефов, как наверху, но двери и своды, сделанные из крепкого дуба, так и веяли стариной и надёжностью. Раньше здесь хранили вина и другие продовольственные запасы. Но сегодня здесь был жуткий беспорядок, прямо, чуть ли не как у меня дома. Я с ребятами просидел в одной из комнат часа два, и они всё это время пичкали меня страшилками. И откуда у них такой запас?! Им бы книгу жуткостей писать, а они на меня одного работали. К вечеру они засобирались и, оставив свои номера телефонов, мол если что – звони, разбежались по домам. Ага, звони. Я посмотрел на свой смартфон и не увидел в нем ни одного деления связи. Но я не собирался сдаваться, ведь на кону честь родного края. Сидя в углу, это положение я выбрал не случайно (чтобы за спину никто бы не подкрался сзади), я рассматривал узоры витиеватых разводов древесины на остатках полок. Чтобы попросту не расходовать батарейки на фонарике, я вырубил его. В темноте сидеть было скучно, и я прикорнул.

Время лилось, как тягучий сироп – медленно и вяло. Сначала внутри всё клокотало от переживаний из-за рассказов ребят, но усталость, в конечном итоге, победила. Так я и засопел, укрывшись этим победным стягом. Вдруг что-то загремело, и я, открыв глаза, увидел перед собой лицо очень красивой женщины. «Надо же», – подумал я, – вроде бы перед сном не о девушках думал (хотя Таня ничего такая девчонка). Женщина с явным интересом разглядывала меня. Но спросонья я не очень приветливый и иногда даже злой.

- Что надо? Я что, экспонат? Неприлично так пялиться на людей!

- Знаете ли, сударь, это не я к Вам в гости без разрешения зашла. И не я уснула в Вашем доме. Хотя, возможно, Вы в чём-то и правы.

И тут барышня отплыла от меня метра на три и замерла. И как же я быстро проснулся, когда до меня дошло, что женщина как-то странно передвигается: уж очень плавно. И вообще что-то в ней было не так. Когда же я взглянул на её ноги, то понял, что их нет. Меня аж в пот бросило. И тут по подвалу разлился хохот.

- Что ж ты на женские ножки заглядываешься? Не знаешь, что это неприлично? - продолжая смеяться, укорила меня барыня.

- Было бы на что заглядываться. Извините, конечно, но ножек-то я не вижу.

- Так их и нет. Сейчас нет - женщина перестала смеяться - Я призрак. Да, сейчас ножек нет, но были времена, когда эти полы и эти ступени каждый день отвечали мне приветственным постукиванием на удары моих каблучков. Сколько же я души вложила в этот дом. Сколько сил! Мне очень понравились эти края, и я мечтала остаться здесь навсегда. Мне казалось, что я наконец-то нашла место, в котором хотелось пустить корни. Поэтому я смело принялась за обустройство дома. Я днём и ночью думала, как бы еще улучшить интерьер. Как правильно заложить парковые зоны. Выписывала молодые деревца для аллей. А сколько я изъездила ярмарок, выкупая лучших жеребцов для своих табунов. Да, раньше здесь была жизнь. А сейчас всё умирает. Дом рушится, а деревья захватывают площади перед усадьбой. А я так мечтала о том, чтобы здесь бегали и резвились мои дети и внуки. Но история изменила судьбу этих мест.

- Извините, а как к Вам обращаться? – невпопад выронил я.

- Меня звали Елизаветой Михайловной Терентьевой. А что, нынче и не помнят имен былых времен?

- Нет, ну, почему сразу не помнят-то? Про Вас даже страшилки рассказывают. Правда, этот жанр не подразумевает упоминание полных фамилии-имени-отчества. Так что, Вы не сердитесь, пожалуйста – выкрутился я.

- Да, пошуметь лишний раз я люблю. Такова натура привидений. Мы тщетно пытаемся имитировать жизнь, но в итоге, лишь пугаем своих соседей из параллельной реальности. Сам подумай, каково это, жить и не жить одновременно. И так сто лет, а то и больше. Тоска зеленая. Вот, и начинаешь пытаться «жить». Особенно тяжко, когда видишь, как жестоко судьба обходится с тем, что было тебе дорого, как время диктует свои правила, а ты ничего не можешь с этим поделать. После смерти ты видишь все грани жизни, даже те, о которых лучше и не знать вовсе. От этого зачастую привидения бывают злыми. Они обижены своей беспомощностью – поясняла Елизавета Михайловна – И уйти в мир иной тоже не получается. Моя беда в том, что я была слишком привязана к этой усадьбе. Я уехала во время Гражданской войны, когда поняла, что по-прежнему в России не будет никогда. Но даже после смерти это место меня не отпускает. Надо завершить дела. Привести в порядок дом, поместье. Но без плоти это сложно сделать.

- Опять ты, Лизавета Михална, свою шарманку вселенской грусти крутишь, – тут из стены выплыл мужчина в военной форме времён второй мировой. – С таким настроем и от тоски помереть можно, да, только второй раз, боюсь, никак не выйдет. Кончай давай, могло быть и хуже, в конце концов. Ты хотя бы сама отсюда уехала, а меня фашисты здесь пожизненно похоронили. Знал бы, что привидением стану, Севастополь, вон, оборонять пошел бы. Там хоть море. А так, сиди тут, в этом подвале да гляди на этот бардак. Ух, был бы чуть живее, привел бы тут все в порядок. А то такая грязь, что хоть святых выноси. Стыдно, в самом деле.

- Ох, Григорий Степанович, грешно такие шутки шутить.

- Отчего же, стесняюсь спросить? Боитесь, в рай не попадем, Лизавета Михална? Так, поздно уже бояться-то.

- Ваш оптимизм ситуацию, отнюдь, не исправит.

- Но и с Вашим настроем, Лизавет Михална, Берлин не взять, однако.

Я смотрел на все это и чувствовал, как душа уходит в пятки, а то и дальше. Мне было просто жутко страшно. От вида красноармейца меня просто страх распирал изнутри. Одно дело, миловидная барышня и совсем другое – полумертвый мужик, весь в кровоподтёках, да ещё и без глаза. В этот момент, он, как будто услышав мои мысли, закрыл изувеченную часть черепа рукой.

- Прости, солдат. Не хотел тебя напугать. Если б доложили, что в нашем полку сегодня прибудет, нарядился б, как Кутузов. Но с докладчиками нынче беда. Всех на тот свет позабирали. Счастливые. А я, как видишь, сижу на оборонке без выходных. Постоянно на стреме. А то ж, больно много хулиганов развелось. И ладно б дети, так нет же, взрослые люди разворовывают. Кто кирпич стащит, кто окно разобьет. А иной раз и вовсе спиваться сюда приходят. Нашли кабак, понимаете ли. Сталина на них нет. Уж не знаю, куда там власти смотрят, но, как по мне, комсомольцу не положено так себя вести.

- Григорий Степанович, так, нет уж комсомола давным-давно – уточнила Елизавета Михайловна.

- Во-во, оно и видно. Ух, был бы чуть живее…

- Товарищ офицер, извините, конечно, но Вас-то как сюда… прописали? – спросил я.

- Да тут все просто, малец. В 42-ом году я попал в плен и меня, как и многих офицеров Красной Армии, заточили здесь. Тут неподалеку концлагерь был с нашими солдатами. Боялись фашисты оставлять нас рядом с солдатами, боялись, что поднимем бунт в лагере. И правильно делали, что боялись. Как видишь, пытали, хотели на свою сторону переманить. Но не тут то было. Я их и с того света доставал. Седыми отсюда поуходили.

-А почему Вы здесь сейчас? - спросил я – Берлин-то взяли уже, вроде как.

- Да, есть проблемка. Я последний в роду был. Погиб, а помянуть меня и некому, а документы мои пропали. Вот и сижу здесь с унынием Лизаветы Михалны. Иногда как взвоет, так и поверишь, что ад на земле, да и теща милым созданием покажется, царство ей Небесное.

- Да что Вы себе позволяете, Григорий Степанович! – возмутилась барышня.

- Вы меня, конечно, извините, Лизавет Михална, но от года к году с Вами все тяжелее общаться. Я еще при жизни в плену заметил, что в этом подвале как-то невесело. И сдается мне, не только фашисты к этому руку приложили. Улыбнитесь, сударыня. Жизнь прекрасна, а мы с Вами, считай, почти живые. Вам надо почаще бывать на свежем воздухе. Кстати, малец, а ну-ка, доложи обстановку. Что там за пределами подвала?

- Боюсь огорчить, товарищ офицер, но у барышни есть все основания тосковать по былым временам. Ситуация, мягко скажем, плачевная.

- Согласен, в военное время местные ландшафты тоже не особо впечатляли. Но сейчас-то всяко лучше. Войны нет давно, а значит, здесь и музей сделать можно. Пионеры приходили бы, и узнавали бы о подвигах своих предков. Кстати, солдат, о памяти… Ты бы не мог за меня свечку в церкви поставить? Григорий я, ну, ты уж слышал. Тебе просто в церковь сходить, а у меня раны, может, хоть ненадолго ныть перестанут. А то ж, болят, собаки. У наших бойцов куда хуже кошмар творится. Тут неподалеку концлагерь был, уже рассказывал про него. Так и там, представляешь, тоже таких привидений полно. Только у них-то все гораздо хуже: они, вон, есть хотят. С голоду умирали и так голодные и ходят. А уж, про ранения я и вовсе молчу.

- Так… так точно, товарищ офицер – замямлил я – Да, только, где я столько имен достану?

- А это, уж, ты сам решай. Наверняка потомки нас помнят. Не могли они забыть…

Вдруг что-то грохнуло и отворилась дверь. Я вскочил и увидел Таню, которая вся тряслась и, не заходя в подвал, светила сюда фонарём. Она позвала меня. Я выбежал к ней навстречу. Всё-таки она была красивая. Я обязательно скажу ей об этом. Но сейчас надо было рассказать ей всё то, что я услышал и увидел этой ночью. Я не успел подойти, как она затараторила.

-Ты не шукай пидступ. Я не хотела тебя подставляти. Мы домолвились на хвилин десять тебя заховати, а нас родичи зловили и по хатам распихали. Я вон только сбежала и сразу к тоби. Ты уж прощай.

Я же стоял как заворожённый и слушал песню её слов. Очнувшись, я захотел представить ее своим новым знакомым, но, оглянувшись, никого не увидел.

С утра я побежал в ближайший храм и подал записку за упокой души Григория-воина. А днём я всё рассказал ребятам. И про Елизавету Михайловну, и про шутки Григория Степановича, и про многое другое. Они слушали и не верили своим ушам. А потом я спросил их про имена тех солдат из концлагеря, но их ответ ужаснул меня. Оказалось, что все имена не просто стерлись из памяти потомков, а их осознанно уничтожила власть, когда приказала сжечь найденные на территории концлагеря боевые жетоны. Уму непостижимо. Получается, эта земля никогда не узнает своих героев, а бедные привидения так и будут вечно смертельно страдать от голода.

Теперь я понял, почему так важно беречь историю. Особенно, темные ее страницы: в них навеки скрыты имена сотен хороших, ни в чем невинных людей. Меня так разозлила вся эта ситуация с солдатами и барским домом, что теперь я решил взять ребят на слабо. А слабо ли им отстоять «барский» дом и устроить там музей. И не надо ныть, что мало лет. Им здесь жить и отвечать перед памятью предков. А предки всегда рядом, так что подвести никак нельзя