***

     В раздевалке всё хорошо, только фены унылые. Вы наверняка представляете эти штуки для испарения воды с волос посредством раскалённого воздуха: наполовину полые капсулы, подвешенные к потолку, с поломанными крутилками и с изорванными резиновыми подушечками на кнопках, из под которых выглядывают пластмассовые косточки этой адовой машины, в пустоту которой  и суёшь свою мокрую  макушку. Подумать только, один лишь оголённый нерв этой психованной сушилки, и вот ты уже на первой странице всех местных газет. Типичный фен любого бассейна, может даже и к лучшему, что никого не парит, что половина из них не работает. Под феном пластмассовый стул- такие обычно ставят в летних шашлычных; стул дешёвый и лёгкий , легко эксплуатируемый и стоит последним, на грани допустимого и запрещённого в одном из глупых списков санитарных норм в графе «стулья фирм:». Квинтессенция  фена и стула не самая удачная (но я не жалуюсь- здесь есть проблемы и по важней), к тому же единственной причиной почему я никогда не ем в летних кафе, являются вот эти самые стулья и такие же столы - стоит только лишь бросить дымящийся окурок в неположенном месте, и копоть от этих самых практичных стульев не выветрится с близлежащих районов ещё долго. К фенам у меня тоже личная неприязнь с детства.
  Тем не менее, вот я сижу на легковоспламеняемом стуле, и мои волосы мерно мотает по часовой стрелке горячий воздух в пасти машины с оголёнными нервами- в любой момент эта бомба готова заискрить, и речь не о радостном фейерверке, а скорее об искрах при сварочных работах - такого больше не захочешь, такого хватает раз и на жизнь, вот чем нужно «кормить» детей. Сейчас я - укротитель огня, хоть в цирк приглашайте выступать.
  Никто из посетительниц женской раздевалки не задерживает взгляд на мне: их зрачки судорожно мечутся из угла в угол - будто таким образом их никто не сможет поймать, будто правило «если никого не видишь, никто не видит тебя» действует вообще. А когда нагинаются, что бы скинуть трусы, или же поднять ненароком упавшую вещь, зрачками дико мечутся от тела к телу, и их лица -и без того совсем не спелые яблочки- покрываются морщинами неприязни и отвращения. Но это, уверяю вас, почти не заметно.
   Ох, хоть бы никакая тварь не облапила их своим гнусным взглядом, хоть бы никто из этих примерных мамочек «90-60-90»не окритиковала бы девственную кожу в падинах между жировыми складочками. Они стыдятся, стыдятся того, кто они есть. Все их изъяны и несовершенства- результат глумления над ними бургеров и картошки фри, сладкого попкорна и жаренных куриных крылышек; это всё- результаты издевательств над ними, белыми монашками, рекламы мороженного и чипсов. Все взыскательства – к СМИ, все претензии - к правительству. Почему бы не сделать такой манифест гимном женской раздевалки?
  Тем временем женщины всё также стыдливо прикрывают тряпками свои обвисшие груди, вжимают флакончики с шампунем в рыхлые тела, стараются скорее скрыться в одежде, и короткую дистанцию от дверцы душевой до своего, без единного грамма жира, шкафчика преодолевают скукожась, - будто сами себя пытаются скрыть в обильных жировых отложениях. Передвигаются, жалко и виновато всхлипывая мокрыми шлёпанцами об идеально гладкий пол - без единой волосинки. Их бы воля, дамочки прошли бы гордо, расправив плечи, продифелировывали бы, мотая бёдрами, но вот только без одежды, макияжа и причёсок они никто.    
  Их мысли абсолютно не интересны в этот момент. Да, каждый человек интересен в разговоре, только если это не раздетая женщина, стыдящаяся своего тела; они думают либо о некрасоте своего тела, или же о некрасоте чужих тел - даже не знаю что из этого смешнее.
  На меня, хоть я уже и одета, все эти суетящиеся дамочки смотрят. Реже и с досадой. Взгляд встречается с моей позой, с незаметной, но явно ощутимой ухмылкой, и – мурашки по коже, ком к горлу, холодок по спине- подсознание говорит сознанию: «Да она ведь пялится на тебя! Посмотри только, сквозь полупросушенные волосы, ни чуточки не препядствующие зрению, эта маленькая выскочка, противный угорь на лбу, царственно развалившаяся в дешёвом пластмассовом троне, наблюдает, сверлит взглядом. Ты жирная!»
    Глаза - еле различимые: не горят, не отсвечивают. Губы- совсем не кривая ухмылка. Тем не менее, крупное и жестокое, будто точённое лицо, грязно- жёлтая рубашка, мощное тело- всё это создаёт в их головах полуобраз, но настолько яркий и характерный, что остальные клишированные детали появляются сами собой: о да, конечно же я сижу и осуждаю их, таких нагих и естественных.
  Волосы сохнут быстро под дыханием этой раздражённой своим существованием машины, но я успеваю испытать взглядом пару десятком этих жалких девиц. Почему жалких? Мужчины и женщины повсеместно рабы своих мыслей, своих вещей  и своих стандартов. Рабы своих заборов. Мне жалко и смешно от людей, которые отрекаются от своих потенциальных путешествий и переездов после мыслей о всём своём драгоценном хламе, на который тратились всю свою жизнь, будто намеревались всё это возвысить в статус реликвий, а детишки скорее всего после кончины своих папочек и мамочек, подарившим им не самое яркое детство в гниющих деревеньках. Сожгут всё, что осталось от этой рухляди. Люди заковали себя в потребительские рамки будничного сериала из одной серии, которую прокручивают ленивые телевизионщики изо дня в день, а высокоразвитые детишки Адама и Евы с атрофированными мозгами жуют его и каждый раз удивляются многогранности вкусовых оттенков.
  Когда таймер на фене оттикал заданное время и даже не взорвался, раздаётся звоночек- сигнал окончания работы микроволновки. Я встаю со стула и смеюсь этому забавному звуку, и всем женщинам в раздевалке одновременно приходит одна и та же мысль: будто я усмехаюсь над её далеким от журнального идеала телом.