Последний марсианин

      Со стола подал голос будильник. Он будто спросонья пикнул и замолчал, потом, как бы разбуженный собственным голосом принялся подавать слабые сигналы. Скорее встать и отключить сигнал. Аккумуляторы нужно жалеть. Жалеть и беречь, новые взять будет не откуда. Странно, почему я пользуюсь таким допотопным способом пробуждения, а не доверил этот процесс домовому диспетчеру. Может потому что утром слышать человеческую речь будет слишком большим стрессом.                К языку приклеился позаимствованный и переделанный из «Евгения Онегина» отрывок стихотворения.
«Хабаровск град неугомонный
Будильным звоном пробуждён…
Это я повторял, когда помятый и не выспавшийся выходил из общего вагона в Хабаровске. Из вагона, в котором всю ночь ютился на широкой и жёсткой сидушке, задыхаясь в духоте и тесноте. Причём сидение, точнее нижняя полка была широкая, но сидеть приходилось узко.               
 Дальше в стихах было что-то ещё, что я давно забыл. Получалось не одно четверостишье. Так и остались они строками навязчивой паразитной присказкой. Хорошо что про это не знает психиатр. Какой бы диагноз кроме безобидной психастении поставил бы он. Но. Но это было там, в далёком Хабаровске. Сейчас я даже не могу сказать в какой он стороне Хабаровск. Потому что не могу сказать в какой стороне Земля. И только когда я её вижу, тогда могу сказать. Но вижу я её редко, а если честно почти не вижу совсем ведь не выхожу же я из укрытия ночью. А из перископа в небо особо не посмотришь. Да и сказать некому я последний. Здесь на Марсе сказать некому я последний. Сказать некому там, потому что передатчик умышленно сломан, и я не знаю, как его отремонтировать.
 Но обо всём по порядку. Первоначально всё это было просто игра. Какой-то парень с  компанией решил набить мошну и сыграть на желании людей попасть на другую планету. Первоначально он, как и устроители крестовых походов не представлял, что из этого может получиться. А когда сотни тысяч человек изъявили желание отправиться в путешествие в один конец и даже выложили  деньги, вероятно, ужаснулся и понял что ему не отвертеться. Пришлось разворачиваться привлекать спонсоров. В общем, пошла большая игра. По телевидению показывали кандидатов, проводили опросы и дискуссии. Я тоже не пожалел денег и подал заявку. Как то автоматически я попал в кандидаты первого эшелона. Я даже не считал себя счастливчиком, я принимал всё как должное, и однажды высветился на центральных мировых телеканалах, у меня появилось много знакомых, как в городе, так и контакте. Удивительно, что за меня стали голосовать и в один может быть, не совсем прекрасный день я узнал, что зачислен в первый эшелон и меня приглашают на подготовку. Переговорив с руководством, я понял, что игра запущена и мне следует явиться на сборы в ближайшее время. Я собрал личные вещи, а квартиру и дом, в котором жил продавал уже доверенный человек. Странно, но на мою недвижимость нашлось множество покупателей, и если бы у меня было немного больше времени, я бы продал её сам и много выгоднее. Многие хотели приобрести вещи у будущего марсианина. Но да ладно ведь все сбережения и вырученные деньги я передал в фонд компании. На Марсе деньги пока цены не имеют. Хотя впрочем, организаторы утверждали, что если я вернусь, то могу воспользоваться своим счётом. Представляю физиономию моей жены когда выяснилось что от меня она не получит ни копейки. Я не думаю, что она вздумает судиться с компанией. Жалко, что развестись с нею я не успел.
Готовили нас по всем правилам и, наверное, в институте мне не дали столько знаний и умений как за год подготовки в состав экипажа. Так как я медик меня натаскивали лечить. Сначала дрессировали по терапии, потом я освоил хирургию и травматологию, научили лечить и ставить зубы. Да что говорить мне пришлось повторить и освоить все разделы медицины. Одновременно меня примеряли на различные специальности, которые могут понадобиться как в полете, так и там по достижению нашей цели. Я даже выучился на сантехника, а ведь ранее я шутил, что кем только я не работал, пока был студентом только не сантехником. Сейчас мне дали и такое умение. Вообще наша фирма ориентировалась на разработку Королёва. Он сумел среди своих сотрудников организовать группу, и они произвели  разработку полёта на Марс. По их прикидкам в экипаже для путешествия на Марс должно быть не менее двенадцати человек и каждый должен владеть пятью шестью специальностями. Иначе они рисковали не долететь до Марса, не говоря уже о пребывании на Марсе. Сейчас конечно не времена Королёва и техника намного надёжнее потому можно лететь и вчетвером. Правда наша миссия облегчалась тем, что мы летим на готовенькое. К нашему прибытию были готовы жилые модули и фабрика по производству кислорода и воды.
 Но не кислород и вода беспокоили меня в то время, я даже проговорился об этом психоаналитику. Меня беспокоила мысль о том, какую подружку мне выберут. Но он только рассмеялся и заверил, что и они тоже ломают голову над этой проблемой. А в следующем сеансе копания в моих мозгах психоаналитик поинтересовался, какой бы я хотел видеть будущую подружку. Но я отшутился,  сказав, что имя у неё должно начинаться на букву «А». Этим условием я заявил, что мне безразлична её национальность рост, вес, цвет волос, привычки, образование и многое, многое другое и что все женщины прекрасны, и я приму любую и буду её любить. Время поджимало, и комиссия в скорости подобрала мне подружку. Её звали Адалина. Она была фертильного возраста и собой просто восхитительна. Я влюбился в неё сразу и на всю оставшуюся жизнь это я будто почувствовал физически, и она мне ответила тем же. Родом она была из Австралии и по специальности инженер электрик. До переселения я не говорю до экспедиции, она работала инженером на электростанции. Потом перешла преподавателем в колледж, где даже защитила диссертацию и стала кандидатом наук. Правда во время нашего знакомства я дал ляпу и сказал что я из рода долгожителей. Первоначально она застеснялась и некоторое время молчала. Но потом попробовала отшутиться и сказала, что я буду ухаживать за ней всю жизнь. Впоследствии к этой теме мы не возвращались. Казалось, что мы и я и она её, этой темы, стесняемся.
Пока шли разборки и выборы пока мы пробивались в кандидаты, а потом учились, ушли сначала корабли разведчики потом корабли нагруженные роботами строителями и деталями нашего будущего города. Хотя о каком городе можно говорить, речь и сейчас может идти только о поселении. По  телевизору и в интернете показывали, как роботы роют грунт в каньоне Эллады как устанавливают жилища, как монтируют кислородную фабрику. Правда, первое место не устроило для размещения жилых домов не подошло. В том месте располагалось под земное. Точнее под марсианское озеро. Эдакий айсберг под слоем грунта. Как только он не высох. Пришлось отступить на полкилометра. Хотя лучше бы они не отступали или передвинулись метров на сто. А то сейчас возить лёд слишком далеко.
 Я был прекрасно знаком с экипажем два и три. Это были  восхитительные люди. Хотя о чём я говорю, ведь все же знают, что мы жили в одной гостинице и учились вместе. Ведь рано или поздно мы должны были собраться в одном и том же месте потому нас готовили вместе. Впрочем, то все знают, что до самого старта определённо мы не знали, кто отправится первым. Ведь в последний момент от случайных причин нас могли поменять.
Но чрезвычайного ничего не происходило, и мы заняли свои места в космическом корабле на вершине стартовой ракеты. Впрочем, я должен упомянуть о встрече перед самым стартом. Ко мне пробился соотечественник Андреев Евгений Игоревич и кроме флэшки с книгами принёс нехитрую установку из нескольких неодимых магнитов и небольшого компрессора, который прогонял через него воздух. С его слов получалось, что раз на Марсе нет своего магнитного поля, его нужно заменить искусственным. Он предлагал такой установкой снабдить кислородный завод, но его никто не послушал, тогда он сделал установку  персонально для соотечественника и его подруги. Ещё он предупредил, что её хватит только на двух человек. Он, конечно, не сказал, но я понял, что афишировать этого не следует. Тем более с его слов получалось что из обычного железа такая установка будет очень громоздка боле, чем всё наше поселение. Тогда я не поверил ему, да и вообще считал, что все его слова чушь. Раз организаторы нашего переселения посчитали, что это несущественно значит, так оно и есть и на некоторое время даже забыл. Но приспособление заняло место среди моих личных вещей.
 Отгремел  марш стартовых двигателей. Потом нас первоначально перевели на высокую орбиту и наконец, мы стартовали. Старт с высокой орбиты не был так эффектен, дальше мы летели на ионных двигателях. В отличие от химических двигателей работа ионных зависит только от наличия электроэнергии и от Адалины потребовались все её знания и умения. А так как мы жили в так называемом беличьем колесе, то солнечные батареи постоянно сбивались, их постоянно приходилось настраивать. Адалина говорила, что классическая наука никак не объясняет таких брожений космического корабля и добавляла, что это можно объяснить только с точки зрения эфиродинамики. Но это она говорила тихо и только мне на ухо тогда когда мы тушили свет и обнимались. Я всегда любил точные науки, но её понимал плохо. Такая фраза, что всё движется и при этом вращается до меня мало доходила. Получалось, что частицы, будто танцоры в зале, движутся по паркету мироздания и при этом вращаются в танце.
 Неприятно жить под прицелом камер. И даже неприлично потому, когда мы с Адалиной забирались в свою берлогу, то сразу тушили всякий свет. Когда ложились спать старались укрыться с головой. Я страшно ревновал, я не желал, чтобы кто-то видел мою Адалину не просто голой, но и даже частично полуодетой. Так же мы вытащили все лампочки в душевой. Нечего пялиться на мою женщину, я же мужчина значит собственник. Её дали мне и больше никому потому я должен её охранять от всех и даже от самого себя.               
 Нам, наверное, повезло и мы сразу же нашли друг друга. И как только мы стартовали, Адалина сказала.                – «Давай изучать русский язык, и мы будем иметь собственную нишу в этом мире. Нас не будут понимать. У тебя же есть книги на русском языке. Давай читать и учить русский язык вместе. Я понимаю, женских романов, которые могли бы меня развлечь, у тебя нет. Да и не захочет мужчина читать женский роман. Помнится, когда мой второй муж ухаживал за мной, я заставила его читать Теодора Драйзера «Сестру Керри. Похоже, наш разлад пошёл именно с неё».  И я вспомнил про флешку и про книгу Андреева. Не откладывая в долгий ящик, мы включили эту книгу, и Адалина была в восторге. Она попала в свою среду. Слог у книги был простой, математики немного и даже я чистокровный человек с биологическим образованием, медик многое понимал. Адалина же окунулась в родную среду энергетики. Первоначально я переводил, позже наоборот ей приходилось объяснять мне описанные эффекты. Через месяц Адалина уже бегло говорила по-русски чего нельзя сказать обо мне я и сейчас после двух лет жизни среди англоговорящих людей продолжаю думать по-русски.                – «Теперь я лучше понимаю, что ты  шепчешь мне, когда мы близки. Когда мы любимся».             Адалине очень понравились слова любиться, жить в том же смысле.                – «После грубого западного выражения «заняться любовью» это как песня как романтическая сказка. – И ещё она говорила. – Теперь, когда я поправила язык, я могу тебе что-нибудь сказать, кроме как повторять. Вася, Вася, Василий, Васечка».
После книг Андреева мы открыли такого автора как Фролов. Адалина была поражена для неё эти книги стали отправной точкой. Первоначально на резонансную работу она переделала привод всех электродвигателей, чем сэкономила массу энергии и наш пилот Джон приятно удивившись, увеличил скорость истечения рабочего вещества. Скорость начала расти. Все знают, что мы прибыли на три месяца раньше расчётного времени.
 Но не только экономия энергии позволила увеличить энерговооружённость. Мы с Адалиной говорили по-русски, но если что показать, то многочисленные наблюдатели тоже увидят и нам пришлось урывками заглядывать в монитор, заранее обговорив, что мы там должны увидеть. Так три недели мы обсуждали трансформатор Хаборда. Кто бы поверил, что между поцелуями мы шептали на ушко особенности этого устройства пока, в конце концов, не обговорили. Но ещё сложнее было раздобыть для него детали: водопроводные трубы, железные прутки, провода. Но все наши ухищрения привели только к тому, что аудитория наблюдателей принялась проявлять к нам особое внимание. В мире появилась мода говорить на русском языке. Нас смотрели в пять раз больше чем Джона и Мари. Мне казалось, что наши товарищи даже сердятся на нас.
Среди запасных частей железных труб не оказалось. Хотя казалось бы эка невидаль обычные водопроводные трубы. Но это на Земле трубы железные здесь космос и трубы сделали из алюминия. Зато мы нашли жесть, и я скрутил из них трубки. Получилось даже лучше, чем, если бы мы просто отпилили куски по тридцать сантиметров. Когда трансформатор заработал, я был просто поражён. С точки зрения того чему нас учили в школе это было просто невозможно.
Время перелёта, наверное, было самое счастливое время. Мы подолгу могли оставаться рядом, рядышком. Нас не угнетала нужда о хлебе насущном, ведь в полёте мы были на всём готовеньком. Правда, здесь на Марсе на всех нас имеющихся продуктов должно хватить на три года. Но какие это продукты. Углеводы в виде муки, круп и сахара, лиофилизированный белок и растительное масло. Всё остальное мы должны вырастить на месте сами. Жалко, что нашими стараниями так сократилось время перелёта и нам раньше времени пришлось покинуть нашу уютную берлогу. А с другой стороны, возможно, это спасло нам жизнь, ведь мы смогли высадиться на три месяца раньше расчётного времени как раз до начала пылевой бури. На корабле, вылетевшем с Земли вместе с нами, энергетикой были не слишком заняты, потому они летели строго по расчёту и после посадки угодили в пыль. А ведь они должны были прилететь первыми.
 Несмотря на то, что мы слишком разогнались, мы смогли затормозить и выйти на орбиту Марса. Руководству на Земле наши опыты очень не нравились, будто они перегрелись. И, конечно же, они не собирались сажать нас раньше срока. Нам предложили ждать три месяца до расчётного момента посадки. Хорошо, что мы не выбросили остаток рабочего тела, и можно было снова запустить ионные двигатели. Пришлось провести совещание, но ухитриться так, поговорить, чтобы Земля не заподозрила хитрости. Ведь сворачивать и разворачивать солнечные панели всякий раз мы не могли. Джону удалось объяснить, что достаточная энергия у нас есть.
Хорошо быть мастером в своём деле, это всегда вызывает уважение у людей. Даже в том случае, когда люди не понимают, как специалистам это удалось сделать. Хотя нет как раз в тех случаях, когда они это понимают. Джон всё-таки настоял, чтобы часть солнечных батарей мы развернули. Получилось даже красиво, будто это самолёт планирует в солнечных лучах. Планирует и купается. Фото нашего корабля с частью развёрнутых батарей на фоне Мпарса прошло по всем телевизионным каналам, украсило обложки многих журналов, не говоря уже о газетах. В общем, руководство мы поставили перед случившимся фактом и они всё поражались, как нам удалось спланировать прямо в точку посадки. Точнее в точку, с которой следует садиться. Джон был готов садить корабль и самостоятельно, но к счастью в помощи ему не отказали.      
Двигатели взревели и замолчали, соответственно наросла и снова пропала тяжесть, но уже ненадолго нас вдруг затрясло как на паршивом мотоцикле, который, не сбавляя скорости, свернул на просёлок.                – «Здесь бы точно не помешали бы крылья». Прокричал Джон, чем рассердил устроителей, так как он выкрикнул совсем не ту фразу. Правда они не расстроились, ведь репортаж давно не шёл непосредственно и оператор давно уже дорисовывал картинки и фразы особенно наши с Адалиной. Нам повезло, и мы опустились на планету до начала песчаной бури. Хотя никакая она не песчаная то, что несёт местный ветер не песчинки это ему не под силу,  это глина. Сухая размельчённая глина, то есть окисел алюминия и такая же мелкая железная руда, гидроокисел железа. Конечно, в ней содержится ещё, что то, но это не существенно. Эти частички не видны даже в обычный световой микроскоп настолько они мелки.
 Теперь «мы» остался в единственном числе. Сначала зарядка и обязательно с гантелями когда-то я, для всех, настоял на утренней зарядке. Причём каждый день и мне пришлось стать ещё и инструктором по физической культуре. А гантели Джон вылепил из пыли и в погожий день мы их спекли в солнечном рефлекторе. Слово погожий конечно следовало поставить в кавычки ведь не облаков ни осадков здесь не бывает. Но потом я подумал о бурях и оставил всё как есть. А с гантелями получилось здорово, тем более что они звенят как чугунные. Последнее время я разленился и беру женские гантели, на Земле бы они весили килограмм. Здесь легче. Джон сказал, что эта пыль прекрасный поделочный материал. Он начал лепить из неё посуду и со временем обещал вылепить для нас полный её комплект на все случаи, чтобы не пользоваться одной и той же изо дня в день, и конечно забыть про пластмассовую посуду. Больше того он полагал что из марсианской пыли можно изготовлять особый красный марсианский фарфор и он мог бы даже стать предметом экспорта. И не только изделия, но и сама пыль. «Мечты, мечты, какая сладость, прошли мечты, осталась гадость». Как говорил (говаривал) мой учитель физики в далёком моём детстве. «Мечты, мечты!»
Сегодня утром в перископе на горизонте пустыни я увидел Землю. Здесь её ни с чем спутать нельзя. Как Венера на Земле так здесь на Марсе Земля, самая яркая из звёзд не считая конечно марсианских спутников. Но они всё время летят, перемещаются это хорошо видно, так что не ошибёшься.
Хоть и подогретая, но вчерашняя картошка не лезет в рот, но пришлось её проглотить. Зато утро всегда радует тем, что можно выпить какао. Его имеется ещё много. Хоть хлеб местный с добавлением хлореллы без масла и без сыра. Но всё равно хлеб и какао. Пока я могу порадовать себя такой роскошью. А ещё следует померить артериальное давление. Сегодня давление нормальное значит, лизиноприл подождёт до обеда. В общем-то, жизнь здесь почти налажена и можно было бы и не выходить за пределы станции всего бы хватало, а вот лекарства могут кончиться раньше, чем кончится срок жизни. Кончатся лекарства, начнёт прыгать давление, начну глупеть, а там до случая со скачком оного рукой подать. Если инфаркт или инсульт то они добьют быстро, а если нет, остаётся медленная деградация. Хотя деградации не избежать и всё зависит только от срока, от возраста. Не выходить, конечно, можно, но только что это за жизнь. Десять литров воды в сутки вот дебит  аппарата очистки воды. Ещё на еду хватит, а остальное… Тем более хочется наполнить искусственное озеро. Точнее пруд. Когда воды будет достаточно, в нём сможет установиться экологическая система и чистой воды, по крайней мере, на одного марсианина хватит с лихвой.
Сегодня поездка за водой, потому следует готовить скафандр. Это не Хабаровский край и даже не Антарктида где можно одеться, когда легче когда теплее. Здесь Марс и здесь всегда холодно, но не это главное. На поверхности планеты даже здесь на дне нашего глубокого каньона Эллады давление настолько низкое как на двадцати семи километрах над Землёй. Но это не о чём не говорит, а если сказать что здесь без скафандра кровь просто закипит, и глаза выкатятся, это будет показательно. Потому скафандр нужно не только готовить его нужно ещё испытать. И этой процедуры игнорировать нельзя.             Это случилось в первый месяц нашей жизни на Марсе. Техника была новая, надёжная тогда мы могли спокойно нарушать правила и инструкцию. Я хорошо помню, что в тот раз тоже не накачивал свой скафандр, хоть процедура проверки в то время была намного проще. Мы просто открывали вентиль баллона с кислородом и осматривали, нет ли на костюме течи. В то время мы могли позволить себе не экономить газ. Кислорода ещё привезённого с Земли хватало. Случай спас Джона. И это везение состояло в том, что падение давления Джон почувствовал, когда мы отошли где-то на сто метров. Джон вдруг принялся кряхтеть, пытаясь что-то сказать. Хорошо, что он был впереди, потому я сразу понял что стряслось.                – «Захвати загубник». Закричал я и принялся искать отверстие. Мне тогда повезло, и я заклеил дырку. Когда мы вернулись и залатали перфорацию, Джон принялся благодарить за то, что я спас ему жизнь, но я только отмахнулся и заметил, что в этом мире возможность вернуть долг не заставит себя ждать.                На сей раз, испытывать скафандр пришлось вручную. Откуда только на Марсе появился ручной автомобильный насос. Я кряхтел до пол-атмосферы, потом ждал. Неплохо бы ещё опустить его в воду, но это уж слишком. В нашем, фигурально выражаясь, прохладном мире быстро высушить его не получится, потому на морозе он станет колом и конечно сломается. Я проверил солнечную батарею на голове скафандра и компрессор наше усовершенствование. С помощью компрессора мы поддерживаем давление за счёт забортного газа. Конечно, можно было и здесь включить этот компрессор, но  энергию как всегда нужно экономить. Меня угнетает то, что всё время нужно что-то сберегать, в чём-то себе отказывать. А ведь я уже однажды ещё на Земле пережил времена нищеты и не предвидеть того что здесь будет сложно там я не мог. Со мной случился такой случай. Когда перед переворотом новые власти, желая набить мошну, попрятали товары, а потом многое что невозможно было наценить, и вообще уничтожили. К примеру, рабочие считай походные ботинки вдруг среди изобилия, они исчезли из всех магазинов. Наступила осень время походов в тайгу и заготовок, а обуться не во что. Помнится я долго подбирал среди поношенных туфель более-менее крепкие и остановился на трёх парах. Пока мы ходили по лесу они ещё держались, но стоило их немного подмочить, так они сразу разлезлись. Пришлось их выбросить. Во второй паре я прошёл всего-то метров сто и взобрался на насыпь железной дороги, где выбросил и их. В третьей паре я прошёл по насыпи метров двести до станции. В городе и эта пара уже просила каши.
                ***
Сегодня мне повезло, и в аккумуляторах ещё осталось немного энергии, заряжать не пришлось и марсоход своим ходом смог выехать на открытое место. Я никогда не жалел что отправился жить так далеко от людей но то что я останусь один и рядом на миллионы километров хотя даже не на миллионы, а на десятки миллионов километров никого не окажется не ожидал. Последнее время я даже пожалел, что за мной никто не наблюдает. А как это сердило Джона. Всё началось вроде как с невинной шалости, он принялся заклеивать объективы камер скотчем. Изображение вроде и есть, но ничего понять невозможно всё расплывчато. Его самого заставить снять скотч, конечно же, не смогли, а потом и говорить с ним на эту тему перестали, так как он с лая сразу переходил на вой. И это неприятное занятие пришлось «доверить» мне. Но идти в их с Мери спальню я категорически отказался, заявив, что они с Джоном могут ссориться сколько угодно, а я с ним живу и работаю в одном доме. Они согласились и больше не просили посетить их каюту. Да и какие способы принуждения они имели. В общем-то, никаких.
Ко времени прибытия второго стартовавшего вместе с нами корабля мы успели обжиться и сделали большую часть работы, которую должны были сделать двумя экипажами. Всё было спокойно, наши товарищи приближались к нам и мы им даже немного завидовали тому, что они пока отдыхали, так как рабочий день у нас обычно продолжался по двенадцать часов и более. Сначала до рассвета потом весь световой день, после захода солнца внутри станции. А потом подготовка к завтрашней вылазке на поверхность.            За несколько дней до их прибытия (я чуть не сказал приземления) разразилась жесточайшая песчаная буря. Хотя не побоюсь повториться.  Это так принято говорить песчаная на самом деле никакая она не песчаная, потому что местная атмосфера не настолько плотна, чтобы поднять песчинки. И ещё одна отметка, слово ветер тем более эол на Марсе не прижилось. Здесь может быть только буря и ничего более, хотя вертушки электростанций крутятся всегда и даже когда буря заканчивается. Так вот разразилась эта самая злосчастная песчаная буря, и мы забрались в норы. Точнее в нору. Казалось, будто мы отдыхаем, на самом деле работа не прекращается никогда. Постоянно нужно следит за компрессором и вообще за подачей кислорода. Автоматическая поливка фабрики кислорода испортилась в первые же дни после нашей высадки. Если бы мы задержались с приземлением, резуховидка Таля просто бы высохла, и мы были бы обречены на смерть от удушья. Вообще-то нам повезло, что именно резуховидка была выбрана как кислородная культура. А ведь многие предлагали использовать хлореллу. Нам так и не удалось запустить хлорелловую установку на полую мощность. Она и сейчас работает периодически, пока в баллонах есть углекислый газ и фосфорно-азотная смесь. Хлорелла оказалась привередливой. Зато резуховидка растёт при довольно низком давлении и при ультрафиолетовом излучении выдерживает падение температуры чуть ли не до ноля. Потому кислородный завод мы не отапливаем. Последнее время даже отпала нужда в подсеивании резуховидки, в почве накопилось достаточное количество семян. Было предложение высеять резуховидку в грунт Марса за пределами станции но, увы, в вакууме она не растёт. Ведь поверхность планеты практически вакуум
Итак, разразилась песчаная буря. Пыль закрыла небо, и мы даже представить не могли насколько высоко, простирается это облако. В общем-то, мы конечно беспокоились, но не очень. Ведь мы сами совершили посадку вслепую. Ночью. По-хорошему им следовало оставаться на орбите до тех пор, пока атмосфера не угомонится и мы предлагали им так поступить. Но тут выяснилось, что у них довольно таки ограниченный ресурс. После того как до нас это дошло как говорят в театре наступила немая сцена.
В общем, после нескольких витков они составили карту бури, и по их расчётам в момент посадки в нужном месте будет достаточная видимость.                Они должны были достигнуть поверхности в десятке километров от станции. Но всё усложнялось тем, что их следовало сразу забрать. Нельзя было даже ждать утра, так как с кислородом у них было очень плохо. Но и выезжать до их приземления было рискованно. Конечно, что там проехать десять километров. Даже при скорости двадцать километров в час, даже если расстояние удлинится из-за того что придётся объезжать препятствия. Но всё это усложняется тем, что это следовало делать в темноте. А хватит ли заряда батарей на такую поездку и это при пятидесятиградусном морозе, а может и того более.
Всё было готово для того чтобы привезти наших товарищей. У них, конечно, имеется свой электромобиль, но будет ли у них время, чтобы его вывезти. Ведь с кислородом у них очень плохо. В общем, основной груз десантного вездехода был кислород в баллонах и, конечно же, запасные аккумуляторы.
Не зафортило как-то сразу  вместо того чтобы приземлиться южнее от нашего поселения их корабль полетел севернее. Там как раз в своё время не предприняли попыток построиться, потому что грунт там не ровный множество скал и останцев. Там целый парк из таких скал. Будь это на Земле, туда бы не заросла тропа из любопытных, жаждущих экзотики желающих посмотреть на эти перья, торчащие из грунта. Севернее при неудачной посадке они могли долго скользить по песку и пыли, и всё бы обошлось хорошо. Южнее следовало садиться точно и наверняка.
Эти события как то совпали с изменением свойств кислорода. Впрочем, в этом нет ничего удивительного запас земного кислорода заканчивался как у нас, так и у них. Просто у нас уже в изобилие имелся кислород выработанный на кислородной фабрике и конечно не имевшем того количества электрино как земной который изначально находился в стабильном магнитном поле Земли и набравший этих частиц в изобилии. Зато в помещениях он смешивался с з емным и дискомфорта мы не испытывали. Я говорю мы. На самом деле в нашем с Аделиной помещении и в наших скафандрах был кислород обработанный установкой, в остальных такого не было. Не было земного кислорода загружено и в вездеход, отправляющийся со спасательной миссией.
Всё было подготовлено для встречи, ждали только, когда корабль достигнет поверхности. Вот уже корабль появился из-за горизонта, и появилась связь. Вот они затормозили, и на мгновение из-за плазмы исчезла связь, но быстро восстановилась. Если бы не пыль мы могли бы видеть, как они раскалённой звездой мчатся к нам. Но из-за бури ничего видно не было. И вообще ничего видно не было. Я тоже хотел ехать, но Джон был непреклонен и настаивал на том, что он должен отправиться один. Обосновывал он это тем, что вездеходу нужна мощность  и чем меньше будет груза, тем лучше. Доводы были, конечно, убедительные и мы с ним согласились. И даже Анна Мария, не смотря на её темперамент с ним согласилось. Только заломала руки и промолчала. Хотя сказать промолчала, это не так просто не сказала все, что бы хотела сказать. В общем, в скафандре сидел только Джон все остальные сняли столь обременительное облачения и сидели глядя на него. Потом, наконец, пришло сообщение, что корабль приземлился. Точка приземления появилась на экране вездехода. Теперь машина могла и самостоятельно двигаться в нужную точку. 
Первые признаки асфиксии Джон почувствовал почти сразу, как покинул базу. Выразилось это в одышке, в общем, то небольшой. Но дело в том что, учащая дыхание, он никак не мог отдышаться. Как маленький ребёнок, быстро поднимаясь по лестнице всё хватает, и хватает ртом воздух, и только замедлив её темп, может успокоиться. Джон никуда не бежал потому проверил, хорошо ли поступает кислород и убедился, что ничто не мешает поступлению газа ни в салон вездехода, ни в загубник скафандра. Он мог это делать, потому что машину пока вёл автоводитель. Конечно, обо всём этом Джон рассказал только по возвращению. Пока он бодро докладывал, что всё хорошо и спокойно хотя эта ничем не спровоцированная одышка его раздражала. Потом стало не до мыслей об одышке. Автоводитель стал давать сбои, и он уселся за руль. Теперь нам стало ясно, что отправь мы вездеход один без водителя, ждать его бы пришлось очень долго, и мы могли его никогда не дождаться. Он мог кружиться и бесконечно объезжать и объезжать незначительные преграды. В программе автоводителя имелись явные изъяны. 
В это время на связь вышел корабль. Главное то, что они были все живы, хотя Карл получил черепно-мозговую травму. Впоследствии они рассказали, что он как испытанные пилоты для скорости управления кораблём отстегнул страхующие ремни. Можно сказать, что это спасло им жизнь. Он успевал дотянуться до нужных рычагов управления. Страховка же ограничивает движения и могла не позволить совершить тот или иной манёвр вовремя. Посадку они совершили жёсткую и свой вездеход вывести не смогли. И вообще они не могли активно работать из-за детренировки и теперь ползали по посадочному модулю.
Джон продолжал задыхаться и наконец, поделился со мной таким своим затруднением, но возвращаться категорически отказался. Немного пораскинув мозгами, я предложил поднять давление. А так как добавит в салон вездехода кислорода, он не мог из-за большого расхода газа, ведь когда он достигнет своей цели, его придётся разгерметизировать вездеход. И вообще и салон, и скафандр были рассчитаны всего на шестьсот миллиметров ртутного столба. Тогда мне пришла оригинальная идея. Ему закрыться в скафандре и поднять максимально давление, а в салон для экономии кислорода закачать забортный газ. Так он и сделал и одышка отступила.
Ночь казалась бесконечной и невыносимо тяжёлой. Я уговорил женщин поспать, сам же спать не решился. Я не мог оставить Джона без моральной поддержки, да и в моём распоряжении имелись и справочники и вычислительная техника. Джон старался пробивать дорогу как можно более прямую, он понимал, что по имеющемуся маршруту автоводитель сможет провести машину даже вопреки своей бракованной программе. Наконец забрезжил рассвет. Я, конечно, его не видел, так как не сидел у перископа. Но Джону это облегчило управление он смог более эффективно ориентироваться. Наконец он смог общаться с кораблём напрямую и сквозь пылевую дымку увидал место посадки корабля. Это я так пишу, посадки, больше же это походило на падение. Потом мы всё рассмотрели, ведь нам пришлось по пробитой Джоном дороге ездить множество, раз пока мы не вывезли с корабля всего добра, да и частично его самого на металл.
Экипаж был плох. Нам было известно, что их беличье колесо работало слабо и больше сбивало ориентацию корабля, чем давало гравитацию. Потому они сильно ослабели. К приезду Джона они сумели выбраться из кресел, но стоять не могли и только ползали по посадочному модулю. Больше не о чём речи быть не могло. Их вездеход в перевернувшемся корабле лежал вверх колёсами. В общем, без посторонней помощи они были обречены на медленную смерть. Хотя какую медленную, кислород был на исходе. Пилот вообще был без сознания и малотранспортабелен. Его пришлось вытаскивать первым. По-хорошему их следовало вывозить за два рейса, но об этом даже нельзя было и говорить. К возвращению оставшиеся просто бы задохнулись. Карла положили, а остальные набились в вездеход как селёдки. Хорошо хоть у них имелись заряженные аккумуляторы, и они смогли установить их в наш вездеход.                Карла занесли в медпункт, и я сразу принялся его капать. Первоначально он даже пришёл в себя, но ничего так и не сказал. Ядвига помогала мне, как могла и истово выполняла обязанности медицинской сестры. Правда, при всём её старании у неё плохо получалось. Перед посадкой они долго не спали, всё ждали момента. Да ещё эта детренированность давали себя знать, она с трудом передвигалась и Аделина сменила её. Потом Карлу стало легче, и он уснул. Уснул и я. Через несколько часов меня разбудили. Всё было хорошо Карл, пришёл в себя, и они с Ядвигой разговаривали. Он даже собирался встать, но я запретил. Казалось, кризис прошёл, но я почему-то не верил в удачу и продолжал его капать. Мне казалось, что вылечить черепно-мозговую травму всегда удача.
                ***
По-хорошему вездеход следует держать за пределами станции, чтобы его аккумуляторы заряжались от солнца, но мы не ранее ни теперь я не решаемся оставить машину под постоянными ударами пыли и на страшном морозе. Проще было заряжать их в ангаре от основной сети или, выкатив ждать пока аккумуляторы зарядятся перед выездом стоя на солнце.                Выкатившись за пределы станции, я поехал по пробитой колее. В отличие от Земли на Марсе если ездить по одной и той же колее, то с каждой поездкой дорога становится всё лучше. Ямки постепенно зарастают от принесённой ветром свежей пыли, колёса её притаптывают и дорога становится ровней. Это подобно снегу на Земле и если не случаются большие снегопады, колеса постепенно укатывают снег и дорога становится ровной.                Километр марсианского пространства быстро остался позади. Никогда не думал, что на Марсе я буду орудовать киркой. Киркой с ударением на последний слог как выражались у нас во время моей срочной службы.                Тогда когда мы вывезли экипаж второй экспедиции, дорога на корабль ещё не была укатана. Потому тратилось полдня на то чтобы до него добраться. А посещать его следовало экипаж, срочно вывезенный, не взял даже своих личных вещей. На сей раз Джон один ехать не хотел, и мы его конечно понимали. Анна Мария хотела поехать с ним, но он был против, потому что кроме личных вещей экипажа мы собирались привезти солнечный конденсатор для подземной теплицы, а частями таскать его не имело смысла. Так что это совсем не женская работа даже для пониженной марсианской гравитации.                Когда Джон ехал здесь первый раз, он ехал по пеленгу и потому просто пёр, стараясь держаться как можно более прямой линии. Днём дорога была видна хорошо, и мы ужасались окружающему ландшафту. И, конечно же, мы добрались до места посадки не за два часа как собирались, а приехали чуть ли ни вечером. Пока мы таскали грузы, пока крепили конденсатор, наступил вечер, а ещё разразилась пылевая буря. Сильная пылевая буря, почти ураган.                В общем, то обычную пылевую бурю можно терпеть, что в том такого, что за окном летит невесомая пыль. Это нисколько не буря в земной пустыне. Я уже говорил, что чешуйки пыли просто невесомы, они не могут оцарапать. Здешний ветер и даже ураган не свалит с ног. Человек в скафандре этот ураган почти не чувствует. Но. Но если принять во внимание что здешний «воздух» крайне сух, то можно предположить, что он заряжен. В этом потоке постоянно происходят крошечные разряды. Это будто текущий, летящий, мчащийся заряд. И случись буря посильней как в тот раз это другое дело. Такое облако не только закрывает тебя, но и экранирует от всех находящихся на поверхности планеты источников радиоизлучения. Возможно, через спутник общаться бы можно было. Но где его взять этот спутник в нужный момент. И мало того что она туча пыли экранирует она ещё и звучит сама. Поёт. В самом начале её голос состоит из единичных тресков, потом он переходит в рып, а если буря усиливается, то она гудит, воет. Воет, как тысяча голодных волков готовых впиться в твоё горло. И обиднее всего то, что приёмник нельзя выключить, потому что иногда через эту какофонию пробивается упорядоченный, цифровой сигнал.
Наш вездеход покатился по пробитой колее и связь исчезла. Треск постоянно усиливался, и Джон отключил приёмник. Я же смалодушничал и не потребовал включить его снова. Ведь развернись мы по вызову, мы могли приехать вовремя или, по крайней мере, не опоздать. Или я хотя бы мог их консультировать. Как мне потом рассказали, что с началом бури состояние больного резко ухудшилось. У Карла поднялась температура, сначала они не поняли этого, с чего бы это вдруг ему стало холодно. Потом его стало трясти. Одеяла и грелки не помогали, аспирин, а потом амидопирин и другие жаропонижающие препараты и в инъекции не действовали. Карла трясло и било, потом он потерял сознание и бредил. Температура поднялась до сорока четырёх градусов. Они не догадались, что его следует просто охлаждать. Обтирать, накрывать влажной простынью. Будь я рядом, мог ещё многое сделать или хотя бы сказать им, что делать. К полуночи Карл сгорел, сердце остановилось, а температура первое время ещё продолжала нарастать. Потом Ядвига выгнала всех горе лекарей и осталась с Карлом одна. Так на следующий день я и застал её, когда к середине следующего дня мы наконец-то вернулись.                В общем, то времени для поездки туда требуется не более двух часов, но это сейчас. Тогда мы плутали, так как временами теряли колею, а потом колея и вообще исчезла и мы совершенно случайно вышли на радиомаяк. Странно как то так получилось, связи не было, а маяк мы поймали. Пока мы плутали, наши аккумуляторы почти полностью разрядились. Вездеход мы поставили на возвышении, чтобы солнечные батареи смотрели на солнце, так же выставили ещё несколько панелей. Хотя какая зарядка во время пылевой бури. Солнце еле видно. Но мы заряжались, пока солнце не снизилось, и работа солнечных батарей стало совсем неэффективной. С последними лучами солнца мы отправились обратно. Хотя какое солнце за этой пылью. Но оно где то там неумолимо клонилось к горизонту, а потом нырнуло за марсианскую поверхность, и сумрачно-багровый день сменился непроглядной ночью. Потом мы потеряли колею, и получилось, так что куда бы мы ни направились, везде были непреодолимые препятствия. Мы вынуждены были остановиться. Дежурить не было смысла, и уставшие мы провалились в беспокойный сон.                Проснулись мы до солнца. Точнее до его восхода, но окружающее пространство уже было освещено и просматривалось. Через некоторое время дала ток солнечная батарея, а потом мы поймали пеленг и не успели мы проехать и сотни метров то выехали на колею.
  Мы долго спорили о том, как хоронить Карла. Предлагалось похоронить его в скафандре как космонавта. Я как знал на будущее что нельзя раскидываться такими дорогими вещами как скафандр. В чём бы я сейчас ходил. В конце концов, его залили водой и заморозили. Благо с холодом на Марсе проблем не возникает. Так в ледяном гробу его и похоронили.
Робот бульдозер к моему приезду уже снял со льда слой грунта и можно приступать к заготовке льда. Я ухватился за рукоятку кирки. Удар. Ещё удар. Лёд крепок как бетон, как монолитное стекло не поддаётся и крошится. Можно было бы конечно подогнать экскаватор, но неизвестно что им начерпаешь. Камней будет больше чем льда. Если он, конечно, не разобьёт свои зубы. Мне нужно набрать тонну льда. Хотя о чём говорить этого мне ни разу не удавалось. А такая цифра получается из грузоподъёмности вездехода. Странно, что я перестал бояться. Раньше я боялся выходить на поверхность, боялся одевать чужие вещи, а особенно чужой скафандр. Как сейчас на мне скафандр Карла, а я об этом и не думаю. И ещё я не удивляюсь,… Мысли мои прервал диспетчер дома.                – «На горизонте зафиксированы фантомы». Глупости, думаю я, но кладу кирку и беру лопату. Оказывается, про не боюсь я бравирую, ещё как боюсь. Боюсь пустоты, боюсь пылевой бури, боюсь одиночества, боюсь задохнуться… Чего ещё?
Ядвига была безутешна и регулярно устраивала скандалы нашему руководству ну и нам тоже доставалось. И мне персонально. Особенно после того как я вежливо отклонил её приглашение зайти в их комнату. Не хватало, чтобы вся Земля смаковала мой визит. Но Адалина её приструнила, и получилось, так что Ядвига стала её побаиваться. Хорошо хоть про приглашение Адалина ничего не знала. Правда скоро Ядвига немного успокоилась. В маленьком коллективе ничто не может быть секретом, и Ядвига сама же проболталась, что центр ей пришлёт дублёра. Правда, не уточнили какого дублёра. Или дублёра Карла. Или дублёра ранее предназначенного ей супруга. История Марса об этом умалчивает.
Фантомы удивительное явление и особенно для воспалённой психики. Тем более что этот мир как я уже говорил мир тишины. Самый сильный ураган приближается тихо как тигр к добыче. И даже после того как он пришёл его неслышно и кажется что у этого хищника движения очень точны. Одинокий фантом можно принять за бредущего человека за зверя или за автомобиль. Когда же бурунов становится много, фантомы воспринимаются как стадо мчащихся бизонов. Ещё мгновение и они поднимут тебя на рога.                На сей раз я или приехал раньше их прилёта или шквал прошёл мимо лёд не испачкался. Будет чистая вода, и можно будет постирать без хлопот, не дожидаясь пока нафильтруется достаточное количество воды. Странно у меня заботы обычного обывателя: уборка жилых и технических помещений, приготовление пищи, стирка, а постиранную одежду неплохо бы высушить и погладить, ремонт и обслуживание скафандра. Да и всего не перечислишь. Я не думал, что на Марсе у меня будут такие заботы. Одно бы заготовка и выращивание пищи, а то ещё и готовка. Хотя с другой стороны ведь никуда от жизни не деться и вообще я уже и не представляю, не помню, что я ожидал от Марса. Не ожидал и  того что в скафандре очень не комфортно. Холодно. Собственно ноги в валенках и я бы ещё и поверх скафандра одел валенки, а на грудь и спину двойную душегрейку. Ведь никакое электрическое отопление не спасает. Никто почему-то про это не пишет, не говорит, ни в одном фильме этого не показывают. А ещё невозможно почесать нос или другую часть тела. Нельзя есть и в большинстве случаев пить. Нет возможности справлять естественные надобности. Потому я всегда искал удовлетворительный предлог, чтобы покинуть поверхность планеты и быстрее снять эту бронированную шкуру, эти тяжкие доспехи.                Пылевая буря это удовлетворительный предлог никто не обвинит меня в том, что я прекратил работу и уехал домой. Тем более уже сильно хочется, есть и вообще созрели все естественные надобности. А после обеда, конечно же, теплица. Когда то в Хабаровске у меня была дача с огородом и парником. Здесь же всё растёт в парниках и хоть сорняков с Земли мы не привезли, но тяпать грядки нужно. Здешняя почва очень тяжёлая. Точнее просто глина и щебень. Ядвига дочь польского крестьянина и белошвейки из Кракова усвоила больше специальность отца и неизвестным чувством ощущала, что нужно растениям. Она сразу же взяла под свою опеку кислородную фабрику. Конечно, не механическую его часть, где стоят компрессоры, которые нагнетают в теплицу фабрики атмосферный газ и обратно откачивают  обогащённой кислородом газ. (Я не говорю воздух, потому что воздух имеется только в помещениях станции.) Фабрика даёт газ, из которого вырабатывают кислород. Она сразу навела там порядок, повыдёргивала погибшие растения. Собрала много семян резуховидки на случай того если вдруг эта плантация погибнет. В общем, то в цеху, где растёт резуховидка, следует работать в скафандре или хотя бы в кислородной маске и, конечно  же, по двое как во всяком опасном месте. Так конечно сначала и было. Она входила в цех с Гитой. Потом Гита стала больше заниматься помещениями станции и чаще других стряпала, а потом и вообще стала кормить всех поселенцев. Они в Индии большие специалисты по вегетарианству. Иной раз страшно было есть, чего только она не наталкивала в еду. Ничего что мы выращивали в теплицах, не пропадало в отличие от того что происходит сейчас. Тогда всегда всё было вкусно. Ведь хоть мы и жили по парам, но питались в одном месте. Решено было сохранять этот колхоз. Хотя даже не колхоз, а традиционную семью, правда, без патриарха который единолично руководил бы всеми ячейками общества. Впрочем, патриарх нам и не требовался пока, его роль с успехом выполняла Земля, которая, показывая нас, зарабатывала деньги для себя ну и теоретически для нас. Мелкие же проблемы мы решали на общем совете обычно за ужином. Здесь же присутствовала и Земля и часто норовила навязать да часто и навязывала нам своё мнение и решения. Благо, что ответа с Земли иногда требовалось ждать минут по сорок пять. Чай не близко к нам Земля, да и не в единственном числе оная, так что ей тоже следовало подумать посоветоваться.                Надевание скафандра всегда хлопотно потому через некоторое время Ядвига стала выходить в цех просто с кислородным прибором, а потом и его надевать перестала. Просто носила его с собой не особо интересуясь, имеется ли в его баллоне кислород. Заходила и бросала его на видное место, о котором сразу забывала. В тот день мы хватились её только вечером, когда она не пришла к ужину. И даже успели сесть за стол, но тут выяснилось, что пани Ядвига отсутствует и, что в их комнате её тоже нет. Нам стало дурно. Мы точно знали, что сегодня была полная замена газа в цехе резуховидки. Компрессоры гудели всё утро и сейчас там почти один углекислый газ. Ядвигу мы нашли почти сразу, но реанимация была уже бесполезна.  Меня ещё пытались поторопить с реанимацией, но я уже был уверен, что всё бесполезно она успела остыть. Даже признак «Белоглазова» не определялся. После случившегося я глубоко обиделся на Землю. Ведь они постоянно «пасут» нас выкладывая на телевидение и в интернет и у них все наши действия записываются. Позднее эпизод её агонии прошёл по телевидению. Нас не поставили об этом в известность. Смерть Ядвиги нас страшно потрясла, и мы переругались с Землёй, хотя  и не отрицали собственной вины. Но и Земля хороша, ведь они могли включить сигнал общей тревоги, а потом конкретно указать, где случилось несчастье. Мне так кажется, что оператор упивался агонией скандальной особы, а потом умолчал это событие.                После этого трагичного события Джон в сердцах принялся заклеивать объективы камер, а в своей каюте он их и вовсе разбил, а с ними вместе и микрофоны. Я говорю об этом отдельно, потому что камеры он заклеивал прозрачным скотчем. Изображение вроде и есть, но чёткости нет и смаковать ничего не получится. В общем, Джон заклеивал, а я по указке с Земли ходил и снимал скотч. Из-за чего мы с Джоном повздорили.               
Обед меня всегда радует только не его варка. Правда я пока не особо изощряюсь, ведь мне по наследству досталось много продуктов и их нужно есть, иначе они просто испортятся от длительного хранения. Немного крупы и картошки, белок, овощи, соль, специи и обед готов извольте жрать. После того как наш коллектив почти удвоился дышать стало трудно. Правда на самой станции всё оставалось хорошо ведь в помещениях станции давление воздуха равно одной атмосфере и в вездеходах тоже научились поддерживать давление и как то сдерживали одышку. Но стоило выйти в скафандре, человека начинала мучить одышка. Земля это никак не могла объяснить  и только отбалтывалась. Что интересно в том же скафандре, но в помещении станции никакой одышки не было. Мы посоветовались с Адалиной и сошлись на том, что следует открыть секрет намагниченного кислорода. Мы рассказали и даже показали магнитный прибор, но над нами насмеялись. А Земля сказала, что с этим они уже разобрались и распорядились прибор разбить и более не вести глупых разговоров. И действительно нашлись желающие разломать это приспособление, но мы конечно не позволили и более не заводили об этом разговоров. Теперь совесть наша была чиста, мы честно указали, где тонко. В общем, через месяц без опаски на поверхность выходили только мы с Адалиной. Остальные покидали наше убежище только на вездеходе по той методике, которую я предложил тогда Джону. Открытую поверхность они переносили несколько минут, потом рвались в помещение с повышенным давлением.                Я никогда не любил сельскохозяйственных работ, но огород нужно тяпать, урожай нужно собирать в противном случае он перезреет и потеряет питательную ценность. Ведь салат годится только свежий, огурцы должны быть зелёненькими, да и вообще если они застареют то и цвести перестанут. Раньше я такого не ел, а вот пожил в обществе индийцев, так научился. Впрочем, сейчас я бы разучился, но ничего более путного у нас не растёт. Вот и хожу, набираю свежих продуктов для следующей трапезы.                Гита и ранее занималась огородом, а после смерти Ядвиги на неё свалился ещё цех резуховидки. Она его панически боялась и ходила только с Раджкаром. В тот день, когда она его посещала, Раджкар долго надевал на неё скафандр и настраивал кислородный прибор. В скафандре она из стройной подвижной женщины становилась толстой и неповоротливой тёткой. Раджкару приходилось вести её туда. Потом они вообще стали облачаться под дверями цеха. В несладком одеянии у неё мало что получалось. Потом выяснилось, что она одевает даже перчатки. Пришлось долго объяснять, что в цеху давление не намного отличается от давления на станции. Как то Адалина пришла в цех помочь ей. Адалина повесила на шею кислородный прибор и пришла в обычном рабочем комбинезоне. При виде её с Гитой сделалась истерика до такой степени, что Адалине пришлось уйти.               
Из теплицы я выбрался довольно поздно и сразу отправился к перископу. Что в него я там хочу увидеть? Но я смотрел в него каждый день утром и вечером, а если получалось, то заглядывал и днём. Мне, конечно же, хотелось увидеть подъезжающий вездеход, но обычно ничего движущегося кроме фантомов или как их ещё звали шайтанов, не видел. Накануне утром видел Землю, но сейчас вечер и солнце клонилось к закату. Вот оно коснулось горизонта. Вот нырнуло в толщу пустыни. День кончился. Грею ужин и ужинаю. Если бы не изобилие зелёных овощей то картофельная диета, приправленная  лиофилизированным белком, давно бы приелась, и я бы завыл волком. И продолжая эту мысль, добавил, «а пока только гавкаю собакой».                – «Диспетчер. – Как можно внятнее говорю я. – Новости». Диспетчер давно настроился на мой голос, и особой нужды во внятности нет, так как других голосов на станции давно нет. Но я всё равно стараюсь говорить понятно. Новости же диспетчер записывает со спутника, а потом выдаёт мне квинтэссенцию. Надо бы, как-нибудь попробовать самому посмотреть и сравнить с тем, что приготовила машина. Даже такая интеллектуальная машина как наш диспетчер может пропустить нужную информацию. В общем-то, с некоторых пор смотреть новости стало бесполезно. Ничего нового на Земле не происходит. Вы сами понимаете, в каком смысле.  Впрочем, не так сказано, речь идёт не про новое, а про хорошее. А начиналось вроде всё безобидно и даже благородно Англия, Франция, Германия и другие европейские страны предоставляли убежище беженцам и голодающим из воюющих арабских стран. Из голодающих африканских стран. Казалось бы благородные действия, шаги, поступки. Но вместе со спасающимися людьми пришли и те, кто понимал, что они пришли к врагам, которые разорили их дом, разграбили, обездолили и обезлюдили. И они до поры до времени затаились, пока постепенно не оседлали мнение среди беженцев и направили их действия туда, куда нужно им. Сначала они просто вышли на улицы и площади, потом стали их громить. Потом случилась знаменитая «брюссельская резня», в которой погибли почти все руководители Евросоюза и Европа погрузилась во тьму. Сначала арабы и африканцы просто резали. Резали чиновников и полицейских, да и просто зажиревших граждан. Дали отпор армии. Потом они стали взрывать запасы горючего заводы и фабрики. В огне этого кровавого бунта канули в лету, наши руководители и компания по переселению на Марс просто перестала существовать. Нет, это потом Соединённые Штаты и Российская Федерация с другой стороны освободили Европу и вернули к власти законные правительства. Но я забегаю вперёд, до этих событий было много чего о чём следует говорить.                Не дожидаясь великого противостояния, компания послала ещё два корабля. И всего-то в полёте они должны были пробыть на три месяца дольше нас. Они были оснащены хлорелловой установкой, которая бы снабжала их кислородом и частично пищей в полёте. Плюс они имели такое же количество кислорода, что и мы. Это предусмотрели для того чтобы не случилось такого как с кораблём который пилотировал Карл.                Хоть персонально капитанов изначально не назначали, но пилотов автоматически считали капитанами. Адалина немного сердилась на установление таких правил, но я её как то успокоил рассказом, что был такой случай, когда врач стал капитаном. Но это тогда когда на военном корабле погибли все остальные офицеры. Тогда она, наконец, свыклась с тем, что я не капитан. Но всё равно она сказала мне что после того как прибудут ещё два корабля она будет настаивать на всеобщем голосовании. Она хотела ограничить руководство Земли.                – «А если кто не пожелает голосовать». Предположил я.                – «Если не изъявит желание голосовать, тогда он заплатит штраф. У нас в Австралии за это штраф двести долларов».                – «Кстати о деньгах. Мы давно не интересовались нашими счетами. Ведь нам полагается оплата за сыгранные роли».                – «А ты предполагаешь вернуться?»  Первоначально я промолчал. Да. Вернуться нам не удастся, пока этот билет в один конец. И надолго. Но добавил.                – «Но мы можем распорядиться деньгами там на Земле».                – «Ты хочешь съесть виртуальное пирожное?»                На этом разговор закончился. Точнее та его часть, которая может быть кому-то интересна и которая несёт конкретную информацию.                И вот каюты для новоприбывающих готовы и первый корабль уже на орбите Марса. Ещё несколько часов и нас станет больше. На сей раз нас в вездеходе двое, и аккумуляторы заряжены полностью. Садится этот корабль днём, так что всё должно быть хорошо. И даже атмосфера спокойна, только зенит слегка розовеет. Но это как обычно, пыль никогда вся не оседает.                Связь постоянно была хорошая сначала через стационарный спутник, потом по прямой видимости и пропала совсем на короткое время. И пока они в облаке плазмы мчались в атмосфере, связи не было. И возобновилась, как только они стряхнули с себя огненный смерч. Последние слова звучали оптимистично и, причём с совсем малого расстояния.      – «Пеленг принимаем чётко. Направление правильное». Тогда мы этой фразе значения не придали. Ведь никакого пеленга мы не посылали. Перед ними была гладкая поверхность, и мы ждали оптимистических сообщений.                Пилот. Имя его я как то запамятовал, а в документы за прошествием времени смотреть не желаю, ещё сказал.                – «Перед нами равнина. Торможу двигателями последний раз, а потом торможу пузом». Я ещё подумал, что руководители пуза ему не простят. И мы двинулись в предполагаемом направлении. Теперь далеко они не улетят. Мы мчались на полной скорости. Сначала нам попался небольшой косогор, и мы на некоторое время отвлеклись, а когда стали понимать, кто к нам обращается сначала удивились что место корабля в эфире занял Раджкар но его потеснила Анна Мария и только она смогла связно сообщить что корабль на связь не выходит и что маяк  работает плохо. Скоро и мы поймали маяк, и Джон дал самый полный. Сигнал был слабый, и мы спешили воспользоваться тем, что он есть и как знали, что он может исчезнуть. Сначала тянулся затяжной подъём. Потом пустыня стала ровной как стол, и следовало объезжать только крупные камни. Джон бы и на крупные камни наезжал, но от этого сильно трясёт, и он избегал подобного контакта. Он вилял как дельфин в море ох, они в Америке и лихачи. Джон как то рассказал, что на машине он ездит с трёхлетнего возраста. Отец сажал его на колени и давал рулить, а сам тем временем вдавливал железку до упора. Врёт, наверное, но я ему ничего не сказал.                Такой пустыни как на Марсе на Земле, наверное, нет и быть не может. Здесь сразу понятно за окном холодно даже не холодно, а очень холодно хоть атрибутов зимы нет. Более того ландшафт как в знойных пустынях, даже солнце сияет во всё лицо. Ведь нет никаких облаков. Зато между мелкими камнями грунт будто полит водой, а потом смёрзся и вот сейчас между этими камешками и льдинками, будто скользит ветер.                Потом ровное место кончилось, и потянулись косогоры и глубокие ввалы с залежами пыли. В таких углублениях нужно быть осторожным, а то нырнёшь в такую пыль как в речку и это ещё хорошо, потому что можно ввалиться в болото, где углубление больше. Пока мы виляли меж этих ям, перед нами вырос лес из одиночно стоящих скал и останцев. И пеленг вёл нас именно туда. Спутник завис над нами, и установилась чёткая связь с базой. Анна Мария по-прежнему не отдавала микрофон Раджкару. Она сообщила нам, что мы идём правильно и чтобы поторопились. И с этого момента пеленг стал слабеть, а потом и вообще стал восприниматься на фоне естественного электромагнитного шума. За считанные мгновения мы его потеряли.                – «Не останавливайся». Закричал я, хотя не в первом ни во втором нужды не было. Джон, конечно же, не остановился, а кричать не следовало, потому что он прекрасно меня слышал. Направление ему было известно, и он его не изменил. Минута, две, пять. Время перестало восприниматься и оцениваться пока мы не упёрлись в гряду скал. Дальше нам дороги не было и первый момент мы растерялись. Но это только потому, что сразу не взглянули вверх.                Корабль был там. Точнее то, что от него осталось. Как мы потом разобрались, гряду они заметили вовремя, но горючего, чтобы взлететь выше гряды или отвернуть у них уже не осталось. А аэродинамика на Марсе в его разреженной атмосфере малоэффективна. От удара о верхушку скалы корабль сжался в гармошку, а потом сполз на небольшой карниз. Экипаж как мы позже выяснили погиб сразу. В этот раз мы так и не смогли проникнуть вовнутрь. Мы только вскарабкались на карниз. На эту маленькую площадку. Пока корабль висел, маяк работал. Когда сползал на карниз, в несколько этапов срезал антенну. В чреве корабля он продолжал работать и посылать сигнал, что он здесь. Мы кое-как примотали провод к обрубку антенны и маяк снова заработал. Более ничего мы сделать в этот раз не смогли было понятно, что понадобится кислородный резак.      
Вечер продолжается, но новости никак не радуют. Ведь не сказали же, что готовится экспедиция на Марс. Ещё раз подхожу к перископу, но на поверхности тьма. Я же не успокаиваюсь и включаю прожектор. Тот пробегает периметр, на мгновения выхватывая поверхностные сооружения, и сразу отключаю питание. Может погладить бельё. Сейчас, когда я остался один, то могу позволить себе такую роскошь, не надрывая батареи. Но не решаюсь.                Только утром понимаю, что в сон провалился сразу, как поднёс голову к подушке. И ещё мне перестала сниться Земля. Обычно снятся лабиринты станции, я брожу среди них и обязательно нахожу скрытую комнату. Как объяснял психоаналитик, это говорит о том, что я не удовлетворён жизнью. Необычайная мудрость, а то я не догадался об этом за такое большое время. Но сегодня мне приснились скалы, и я забираюсь на них, повисаю в неудобном положении, потому просыпаюсь. В общем, всё как это обычно бывает во снах. И сразу же наступило утро.                Солнечный свет в нашу спальню не проникает. Зато имеется автономное питание. И эта автономная лампочка, запитанная от неё, днём загорается. От неё я часто просыпаюсь. Но обычно я завожу будильник. Сегодня будильник, будильники, отдыхают. Утро повторяется по обычному сценарию с небольшими нюансами и отклонениями. То артериальное давление по просыпанию то после завтрака и зарядки. Сегодня день отдыха. Седьмой день. Я хочу проехать вдоль гряды. В такую поездку не имеет смысла брать еду всё равно скафандр открывать нельзя, но кислорода нужно взять много. Заранее невозможно предположить, сколько пробудешь в дороге и когда вернёшься. И вообще, как поведёт себя транспорт. Я всегда волнуюсь, когда выезжаю в такой поход и конечно ещё с утра наелся и картошки и белка. Что толку экономить то чего имеется на три года для большого количества людей. Странно, но я спокоен и думаю о предстоящем походе. И ещё то, что это совершенно бестолковое проведение времени. Что я хочу найти? Здесь никто не живёт. Смотреть на пустыню. На торчащие из песка скалы различной формы от бесформенных до различных перьев и пустынных сфинксов. На всё это я уже насмотрелся. Ладно. Решаю я. Буду искать пещеру. А в той гряде есть пещера и даже примерное место её расположения указано. И она невдалеке от места падения корабля.                Стараюсь держаться набитой колеи. Пустыня как то незаметно остаётся позади. Виляю среди скал. Вот перо Страуса, а вот Воробьиный клюв. Самые большие скалы мы нарекли именами собственными так лучше для ориентации, вкрадывается элемент игры. Ведь мы собирались жить здесь долго. Всегда. Не вернёмся же мы назад. На Земле нам просто не осталось места. Ещё один поворот и из-за косогора открывается вид на стену. Проезжаю место катастрофы хоть, а посетить его стоит ведь на корабле осталось ещё много добра. И самое главное на нём имеется передатчик, с помощью которого можно связаться с Землёй. Если он, конечно, не разбился вместе с кораблём.                На неё, на пещеру мы наткнулись случайно. В наши первые поездки сюда, когда колея и дорога были ещё не достаточно укатаны, и мы ездили по маяку. Ну, раз по маяку то всегда есть вероятность полкилометра вправо полкилометра влево, а уже возле стены мы корректировали маршрут. Конечно же, мы не очень рассматривали стену и совершенно случайно увидели чёрный провал. Будь эта поездка не подготовлена, под определённые цели мы бы взобрались к этому провалу и обследовали. Но тогда мы были ориентированы на другие цели. Сегодня же я отдыхал, а ещё точнее отправился специально осмотреть этот провал в стене. Но первоначально я умудрился проехать мимо него. И когда впереди показался разбитый корабль не задерживаясь, развернулся. Потом я вспомнил, что уже неоднократно мы пытались осмотреть этот провал, но всегда проскакивали. Как и сейчас я проехал мимо него? Конечно, можно было остановиться возле разбившегося корабля, выбрать нужную вещь и увезти её на базу, конечно же, не останавливаясь возле пещеры. Но я развернулся и через некоторое время увидал провал и даже заволновался. Хотя с чего бы это?                Я не люблю ходить по поверхности планеты хоть и не задыхаюсь, как это делали остальные. Часто грунт под ногами мягкий как снег, но в большинстве случаев кажется что под тобой заледенелый шлак или дресва. И ещё чудится древность, будто всё здесь замёрзло так давно, что и выпавший в начале зимы снег давно иссох. И ещё на Марсе везде пыль, пыль, пыль.                Дальше вездеход ехать бы не смог и я, надвинув шлем, включил подачу кислорода в скафандр. Тут выяснилось отсутствие бечёвки в кармане, но всё равно обходя камни, я побрёл вверх. Преодолев два уступа, я оказался у входа в пещеру. Мой вездеход отсюда вроде и с не очень большой высоты казался просто букашкой. Но это только отвлекало, ведь всё вокруг казалось мне каким-то странным, а каким я не мог понять. Хотя когда выходишь на поверхность время всегда ограничено. Ограничено количеством кислорода, ограничено тем, что на поверхности всегда холодно и даже тем, что в закрытом пространстве скафандра неудобно. Так что решать задачу странного места я не стал и ограничился несколькими снимками, как панорамы, так и входа в пещеру. Вход имел правильную полуовальную форму ровно обрезанную снизу. Я заглянул вовнутрь и отметил, что и далее эта форма сохраняется, причём не сужается и ни расширяется. Я провёл перчаткой по стене, и она оказалась гладкой. И не просто гладкой складывалось впечатление, что она полированная. Было такое ощущение, что ладонь скользить по матовой поверхности и под неё не попадают мельчайшие предметы. Точнее пыль. Захотелось снять перчатку и провести ладонью, ощущая гладкую поверхность. Первой мыслью объясняющее это было то, что тысячи лет пыль полировала стенки. И тут до сознания дошло, что меня подсознательно удивляло с самого начала. Здесь не было пыли. И даже в углублениях, но ведь за тысячелетия пещера должна была быть заполнена пылью и если не полностью, то хотя бы частично! Но эта мысль как пришла, так и ушла как будто, даже не удивив. Потом я инстинктивно захотел облизать указательный палец, как это делал в детстве, чтобы определить, откуда дует ветер. Мне вдруг показалось, что из пещеры дует ветер. Потом, будто и не было всех этих мыслей, взглянул на часы. Итак, у меня сорок пять минут. Двадцать ну двадцать две ну двадцать две с половиной минуты туда, а потом бегом назад. И всё-таки я не удержался и на мгновение вернулся назад в поисках пыли. Набрал щепотку и бросил на пол, но пыль не полетела к выходу, а просыпавшись с ладони, оставила грязную отметину на полу. Если эту поверхность можно было назвать полом. Ведь пол представлял собой такое же с виду ребристую, а на самом деле гладкую поверхность. Я решил на обратном пути размазать эту кляксу и размашисто зашагал по пещере по этому лазу. Казалось он прямой и, сделав несколько шагов, я подумал, что не взял ниток или бечёвки, чтобы вывели меня обратно. С сожалением я посчитал, что если пещера будет разветвляться, то придётся вернуться раньше. Потом я подумал, что подсознательно ищу причину вернуться раньше.
 В тот день мы с Джоном собирались посетить пещеру, всё было приготовлено заранее: баллоны с кислородом, верёвки и кошки. Всё, все, что может пригодиться в горах и пещерах. А сейчас я даже бечёвку забыл. Но далеко уехать нам не удалось. Меня отозвали тогда, когда мы были уже готовы сесть в вездеход. Точнее Джон сидел, а я собирался. Мне сообщили, что Гита упала и задыхается. Первоначально я не придал этому значения и посчитал, что это её обычные истерическое состояние, но задерживаться себе не позволил. Я снял только шлем и перчатки, надеясь, что быстро выведу её из этого состояния. Но не тут-то было, одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это очень серьёзно. Преднизолон внутримышечно и ещё. Заряжаю капельницу и вскрываю вену, принимаюсь капать преднизолон и адскую смесь из медикаментов. Раджкар пытается помешать, мне делать инъекции, но женщины его увели. Здесь понадобился бы Джон, но он, поняв, что я не вернусь, уехал. Дыхание становилось всё тяжелее, но организм ещё продолжал бороться. Настраиваю спиртовый ингалятор, и он некоторое время помогает. Дыхание становилось, всё трудней попытки вдохнуть становились всё трудней и, несмотря на наши старания Гита, попыталась сделать глубокий вздох и затихла. Она ещё конвульсивно пыталась вдохнуть, но я уже расписался в своей беспомощности. Такой острый отёк лёгких не лечится.                Я давно работал врачом, приходилось констатировать смерть, видеть трупы и присутствовать на вскрытиях, но чтобы увидеть агонию пришлось забраться так далеко аж на Марс за миллионы километров от Земли. Земля потребовала вскрытия, но Раджкар на это никак не соглашался и вообще он требовал кремации. Какая кремация на Марсе где кислорода не хватало нам самим. Тогда он потребовал сжечь её в серной кислоте, чего у нас тоже не было. Начались длительные переговоры пока, в конце концов, Земля с помощью психолога уговорила его на то и на другое. Он разрешил вскрыть только грудную клетку. А похороны считать временной мерой и после того как всего будет достаточно её сожгут в кислоте. Конечно, можно было и не вскрывать, лёгкие были пропитаны кровью, фигурально выражаясь дополна. Со дня похорон Раджкар слёг и первый же анализ крови показал у него лейкемию. Я и все остальные, наверное, в том числе и Земля связали это с длительным перелётом. Ведь они дольше других болтались в космосе. К лечению лейкемий меня готовили хорошо, и всё было готово с той лишь разницей, что донорской крови у меня не было. В то время у нас была хорошая связь и меня консультировали лучшие специалисты. Все анализы крови перепроверялись Землёй, и она полностью подтвердила поставленный мною диагноз и сейчас из кожи лезла, консультируя меня. К слову посмертные анализы крови у Гиты так же показали лейкоз. Она была обречена. Я выполнял все предписания, но Раджкару становилось всё хуже, и в течение двух недель он сгорел. Мы похоронили их рядом, хотя предлагалось похоронить в одной могиле.                Пещера явно шла вниз. Буквально через несколько минут моего похода отверстие входа видно быть перестало,  стало темно и пришлось включить фонарь. Это, конечно же, пещера не природного происхождения. Природа явно не могла сделать такого совершенного чуда, такого правильного строения и абсолютных размеров хоть мы иногда, и удивляемся изобретательности природы. Я как то перестал считать время и спохватился только тогда, когда что-то увидел. Некоторое время я думал, что бы это могло быть. Потом вспомнил про часы и посмотрел на них. Ровно двадцать минут. Пытаюсь в один прыжок добраться до места и когда я до него добираюсь, получается двадцать две с половиной минуты. Будто кто-то знал количество кислорода в баллоне и время в течение, которого он кончается, потому чем-то отметил его половину. Ещё один рывок и я освещаю предмет, и он оказывается кислородным баллоном. И меня берёт оторопь. Голубой баллон от скафандра с надписью оксигениум. Проверяю, и он оказывается полным. Появляется соблазн прихватить его с собой и продолжать спуск, но с другой стороны если этот кислород последней выработки, то с него толку мало и я могу и не вернуться или вернусь инвалидом. Мгновение на принятие решения и я оставляю баллон и направляюсь вверх. Трусоват, однако, стал. Наконец сажусь в вездеход и переключаюсь на свежий баллон. Делаю глубокий вдох и продолжаю думать о находке. Потом соображаю что это он, тот один из потерянных баллонов. А где же остальные.
Наутро я чувствовал себя как побитый и, казалось бы, чего особенного проехался по поверхности и немного погулял. Но сегодня рабочий день и следует делать всё и даже более. А если я не буду этого делать, то вероятность моего выживания ставится под сомнение. Смотрю новости. Плохо, что я не знаю языков кроме русского и английского. А, как и те, так и другие говорят только в свою пользу. Правда есть возможность сравнить, но чаще даже сравнивать нечего. Правда погоду они сообщают одинаковую и её даже сравнивать не надо. Только сегодня выяснилось, что вчера была магнитная буря. Хотя какая здесь буря. Ведь магнитного поля то практически нет. Хотя во время солнечных вспышек поле неизвестно откуда появляется. Я на мгновение пугаюсь, но потом соображаю, что поток убийственных частиц придёт только через четыре пять дней, и я успею уйти в самые нижние горизонты станции. Я всё больше думаю, как бы мне отправить сообщение. Хотя бы сообщить, что я ещё живой. Просто, что я живой. Я вовсе не хочу, чтобы на моём заточении всё закончилось. А ведь могло быть и хорошо. Может всё начало рушиться после того как четвёртый корабль не захотел опускаться на поверхность и даже выходить на орбиту, а применив гравитацию Марса повернул к Земле. Впоследствии выяснилось, что один член экипажа заболел лейкемией, и они пытались его спасти. Он был из Франции и его звали Пьер, и я был с ним знаком. До Земли он не долетел, как и его товарищи. Ведь корабль нашей конструкции не предназначался для посадок на такие планеты как Земля. Точнее у них не хватало горючего. А ведь им предлагали выйти на высокую орбиту, с которой их бы сняли другими космическими аппаратами. Просто сказалось общее недоверие к руководству и конечно недоученность. Они просто не представляли опасности радиационных поясов Земли. Орбита начала вытягиваться, и они зацепили радиационный пояс. Они умерли в течение нескольких минут. Как говорят под лучом. Этот корабль ещё долго будет болтаться на высокой орбите пока гравитационные аномалии и солнечный ветер не изменит его орбиту и он, зацепив теперь уже атмосферу сгорит. Похоже на нём погибло не только всё живое, но вышла из строя вся электроника. По крайней мере, он не отвечает на команды с Земли.                Больше кораблей до больших беспорядков на Марс в Европе не посылали хоть и хорохорились. Джон вдрызг переругался с Землёй из-за того что их как то не так показали по телевиденью и из-за того что они не торопятся посылать к нам корабли. Правда, мне показалось, что его не настолько интересовали новые товарищи как вещи, что те должны были привезти. В сердцах он сломал передатчик.                Подошла страда, и сегодня с раннего утра я копал картошку. Хотя какая страда когда-то у родителей я выкапывал огород площадью пятнадцать соток. Здесь деляна намного меньше, но работы намного больше следует не только выкопать и складировать урожай. В здешнюю технологию сразу ввели такой пункт как мытьё урожая. Имеется в виду картошка. А раз мытьё то после всего этого следует отстаивать воду, и сушить отмытый грунт не говоря уже о самой картошке. Правда, я упростил это тем, что этой водой поливаю овощи и резуховидку на кислородной фабрике. Но всё равно получается очень хлопотно. После того как мы лишились всего экипажа второго корабля Джон как то отошёл от хозяйственной деятельности внутри станции и делал всё за её пределами. Возил вещи и детали самих кораблей. Рубил и возил лёд из рудника и даже собирал пыль. Я не спорил, ведь кто-то должен был делать эту работу. Правда, он прекрасно лепил. Его лепная посуда украшает нашу кухню и скажу, что на Земле такого нет, и возможно долго не будет. Это было наверное самое хорошее время из того что мы прожили на станции работа нас не отягощала ведь по сути мы работали только на себя и всего хватало. И если бы не холод и низкое давление за пределами станции всё было бы прекрасно.                Закончился ещё один день. Сегодня я не занимался таким хлопотным делом как выход за пределы станции. Одевание скафандра и всё остальное занимает слишком много времени и это удовольствие не для каждого дня. А как бы хотелось выскочить наружу на одну минуту схватить что-то и вернуться назад. Как я такое делал там далеко на Земле когда жил в своём доме в окружении сада и огорода. Можно было в конце обеда схватить косточку, оставшуюся от борща и, выглянув из коридора бросить её своему псу. Он её поймает и благодарно примется грызть. А твоё голое тело обожжёт двадцатиградусным морозом, но ты сразу вернёшься на тёплую кухню к раскалённой печи. Печи, да и бани вот чего мне здесь не хватает. Первоначально у меня было желание сделать что-то подобное бане, но я так и не собрался, а сейчас и нет ни времени, ни желания заниматься этим, хотя энергии, наверное, могло хватить. Выручает только перископ. По поверхности всё бегут и бегут фантомы. Но по большей части картинка статична. Здесь экватор потому солнце садится почти в одном и том же месте. Солнце ушло, и над горизонтом повисли звёзды. Земли сегодня нет.                А сегодня мне приснилась пещера. Мне только этого не хватает ну ещё станция и неизвестные помещения. Или может быть, я слишком критично оцениваю это видение, может оно мне совсем не опасно. С дрогой стороны что-то я заговариваюсь. Как сонное видение может быть опасно? Не продрав глаз, плетусь к перископу. Солнце ещё не взошло и с неба смотрит яркая голубая звезда. Звезда низко над горизонтом вот, вот и её затмит солнце. Какова баловница в сиянии солнечных лучей. В голове крутится мысль, что это я встал не свет ни заря, но сон проходит, сыпется как сухой песок сквозь разведённые пальцы и утро наступает. Зарядка, умывание, завтрак всё делаю как-то автоматически, и памяти об этих вовсе не остаётся. Будто и не я напрягался, изгибался, ни подпрыгивал и тому подобное и не подобное. И рабочий день начался. Сегодня цех резуховидки. Давно я его не рыхлил и не поливал. До самого обеда я ползал в междурядьях, а где они заросли продёргивал погибшие побеги. Паршивая работа. После обеда утилизировал кислород. Придумали же словечко утилизация. На самом деле это означает, что я работал на компрессоре, а потом запустил установку по сжижению газа. Кислород отправился в дюар про запас, остальные газы получили свободу за пределами станции. Потом установка дала сбой точнее выразиться сломалась. Разобрал и выяснилось, что срезало шпильку, пришлось выточить новую вместо срезанной. Когда закончил, и испытал было уже поздно, солнце село и прожектор высветил только ближайшие строения. Накидываюсь на ужин, ем вчерашнюю картошку вялые овощи. Съел горький огурец. Сил уже не осталось и после ужина сразу сваливаюсь спать.
В эту ночь я проснулся после полуночи и вспоминал сны. С вечера снилось, как я разбираю установку сжиженного газа. В общем-то, когда я живу здесь один она не очень то и нужна. Особенно если не выходить за пределы станции. Но ведь я-то выхожу и собираюсь выходить и впредь. Казалось, что сна сегодня не будет, отправляюсь к перископу. Я даже не задаю себе вопроса, для чего я это делаю. Просто иду, включаю прожектор и осматриваю пустыню по периметру. За перископом тихая морозная марсианская ночь. Фантомы не бегут.
А под утро снилась лестница вникуда. Я всё бежал и бежал по ней всё вниз и вниз. Будильники рассеяли сон, и я не увидал место, к которому так стремился. И тут до меня дошло. Ступеньки, шлифованные и даже полированные стены, чистота. Ведь это кто-то сделал, изваял и ведь содержит. Ведь людей здесь до нас не было никогда. Я изумился, но прочувствовать момент не смог. Несмотря на запрет говорить утром заговорил домовой диспетчер.                – «Экстренное сообщение… - Вещал диспетчер. Я имею не двусмысленное указание незамедлительно сообщать обо всех марсианских новостях. Получено следующее видео». Диктор на экране сначала просто шевелил губами, потом у него прорезался голос и он вещал.                – Существует мнение, что население марсианской станции погибло. И судят это по тому, что с Марса не поступает сообщений. Но сегодня  в два часа по марсианскому времени спутник зафиксировал в районе станции работу прожектора. Прожектор вспыхнул, осветил поверхность по периметру, сделав круг и потух». На экране побежали по очереди освещаемые сооружения. Земля ещё раз повторила видео и перешла к другим совсем неважным сообщениям. А через сорок минут пришло сообщение для нас с предложением в предстоящую ночь включить прожектор в три и в четыре часа по местному времени. Они конечно не знают, что я остался один, и сообщение пришло для нас.                Следующую ночь я не спал, хоть можно было просто заказать диспетчеру, разбудить меня. Или вообще. Диспетчер мог сам покрутить прожектором вокруг своей оси и по и против часовой стрелки освещая все окрестности вокруг станции. И даже зенит. Но я стоически слонялся из угла в угол, поглядывая то на часы, то на будильники. Но всё оказалось бесполезно, буря закрыла станцию ещё с вечера, и мне даже казалось, что она воет, хотя такого при нашем низком атмосферном давлении просто быть не может. В указанное время я всё сделал, как требовалось, хотя доподлинно знал, что это бесполезно. Но кто-то там, на Земле тоже видел песчаную бурю и потому утром мне прислали график включения на неделю вперёд с теми же условиями. Наутро я не выспался, и у меня было такое ощущение, что всё это мне абсолютно безразлично. Буря бушевала и неистовствовала и следующую и ещё одну ночь, но диспетчер исправно включал прожектор и освещал пустыню по три раза за ночь. На четвёртую ночь с вечера над головой ещё висело плотное облако, но в половине четвёртого диспетчер звякнул колокольчиком и я подскочил. За окном. Точнее за перископом было тихо. Луч прожектора обежал круг и потом обратно. Ничего не произошло и мне стало скучно. Утром ничего делать не хотелось, и я отправился за водой. Стояла тишина и я впервые наполнил полный кузов льда, а на обратном пути заехал на кладбище. Все семь могил включая бутафорские, были в таком виде, будто по ним только что ударяли лопатой, ровняя края. Эрозия здесь, несмотря на постоянные бури, была минимальной. Я долго стоял у последней могилы и захоти этого мог бы и остаться там навеки. Но нет, этой жертвой никого не вернуть, и я ушёл в вездеход.
А вечером меня ждал сюрприз. Тема Марса вновь вернулась на большой экран, в том числе на самые главные новости. Сначала показывали меня как я еду на вездеходе, потом как стою на кладбище. Больше ничего они не показали, видимо спутник ушёл и картинка размазалась. Они точно посчитали количество надгробий и, конечно же, поняли, что я здесь остался один.                Впоследствии если я покидал станцию, то попадал в телевизор. Интернета у нас, конечно же, не было, так как не имелось связи. Видимо страсти на Земле накалились, но наш канал молчал. Наверное, они не знали, как наладить двухстороннюю связь, а может, считали, что и от них сигнал не идёт.                Сегодня опять приснилась лестница, и я всё шёл по ней. Я шёл и всё ждал что вот сейчас начнётся одышка. А я всё торопился, чтобы чего-то достичь пока есть кислород. Я ломал голову о природе таких навязчивых сновидений. Ведь там я побывал всего один раз, а впечатление как на полжизни. Конечно, это удивительно такое сооружение здесь и, причём рассчитанное на человеческий шаг. В то время все наружные работы делал Джон. Возил лёд, собирал пыль, контролировал работу экскаваторов готовивших котлованы под будущее строительство. Ведь мы ждали другие корабли и новых колонистов. И ещё он ездил на места аварий и постоянно что-то привозил. Часть баллонов с кислородом он постоянно возил с собой. В общем-то, как такового, материально ответственного  у нас не было. Да и какой в этом смысл, если что-то выходило из строя или терялось, об этом сообщалось сразу, и неукоснительно. Есть ли смысл и конечно, чтобы кто-либо не воспользовался неисправным испорченным и вообще, не спрячет же кто-то что-то себе под подушку. Особенно Джон любил ездить на место аварии, причём на то, что рядом с пещерой. Я тогда об этом не задумывался. Странно, но меня в такие поездки он не звал.  А в тот раз они поехали вместе с Анной Марией. Они уехали и сразу после их отъезда побежали фантомы предвестники песчаной бури. Я как то сразу не хватился, а когда принялся вызывать их, то связи уже не было. Да и они до начала бури на связь выйти не пытались. Ведь диспетчер никогда не выключается. Но мы как то не беспокоились ведь кислорода у них надвое суток и тем более они могли вернуться по своему следу. Ведь на близком расстоянии днём дорогу видно, а если присматриваться, то и ночью с фарами можно вернуться. Хоть и не так быстро.                Прошла ночь начался день, но связи не было. Потом буря угомонилась, и я нашёл маяк с вездехода. Но он был не в том месте, где бы ему следовало быть. Джон и Анна Мария не отвечали. Пришлось подготовить второй вездеход и сразу после восхода я отправиться на их поиски.                Вездеход нашёлся быстро. Но он оказался пуст. Исправен и совершенно пуст. И батареи были полностью разряжены. Вездеход стоял в полусотне метров от пропасти. Автоводитель на нём был отключён, и получалось, так что будто бы ему было задано направление, и несколько километров он ехал в одном направлении. В пропасть он не упал совершенно случайно. Так получалось, что даже в том случае если бы он остановился от разрядки батарей то после того как они зарядятся он автоматически продолжит движение в указанном направлении. А не доехал он по совершенно банальной причине, так как автоводитель был выключен на незначительном косогоре он не смог объехать банальный камешек. И стал на нём криво. Там он и истратил остатки зарядки батарей, а так как он стоял криво, в таком положении вездеход не мог настроить солнечные батареи на оптимальную зарядку. По моим прикидкам в тот день, когда я его нашёл он бы ещё не поехал.                Я долго искал Джона и Анну Марию выходил из вездехода и рассматривал подозрительные камни, разгребал пыль, хотя, что в этом толку. Аделина вызывала их по радио всё бесполезно. Через сутки мы хватились того что за нами нет опеки. И вообще, Земля должна была вмешаться, во все эти дела сразу. Первоначально я подсознательно считал, что они вдруг дали нам свободу и что это какая-то игра и нам дают шанс во всём разобраться самим. Я поднялся в радиорубку, но сразу же вернулся за Адалиной, она должна была увидеть это сама. Хотя видеть было особо нечего. Просто передатчик восстановлению не подлежал. Кто-то бил его молотком и рубил и снова бил. Теперь это был просто лом с содержанием драгоценных металлов. Адалина ещё рассматривала передатчик, ища хоть какой-то шанс заставить его работать. Что Джон вдрызг рассорился с Землёй, я знал, но не за что бы ни подумал, что он захочет порвать с ней отношение, таким образом, одновременно наказав и нас с Адалиной.                Но жизнь продолжается через неделю я всё-таки сделал бутафорские надгробья с надписями Джон и Анна Мария. Мы несколько минут постояли на кладбище, но ничего не сказали. Сомнения продолжали нас разрывать. Мы не могли ничего придумать, чтобы объяснить то, что произошло. Единственное что вертелось в голове, что от чего ушли к тому и вернулись. В местах великого переселения, как и на Земле людей больше чем осталось в живых.                Мы безуспешно ломаю голову пытаясь догадаться куда они могли деваться. Потом я вспомнил, что в вездеходе были баллоны с кислородом. Когда я нашёл вездеход, тот был пуст. Баллонов я так и не нашёл. А сейчас вдруг нашёл баллон на лестнице. Но уже другой. Или один из тех? Я ломал голову. И вообще о чём Джон разговаривал с Землёй и что хотел скрыть. Хотя, что скрывать земля же продолжает присылать сигнал. Приёмник не повреждён и они вполне могут сказать всё что нужно. И даже то из-за чего они поссорились. А если не сообщила, значит это секрет от нас.                Странно, но сны стали регулярно повторяться и я всё шёл и шёл по лестнице вниз. Их явственность меня поражала.  Вспомнилась давняя примета что, мол, если приснился покойник его нужно помянуть. А мне что? Лестница не человек, но этот порочный круг нужно разорвать. А разорвать можно только побывав там.                Тогда я тоже ехал туда. К тому времени мы уже накопили достаточно опыта и знали, что кислорода следует брать надвое суток. А если нет надвое суток, то столько чтобы пережить ночь. У меня было всё хорошо. Сначала навстречу бежали только фантомы, потом небо заволокло, и наступил полумрак, что редко бывает на Марсе. И это говорит о значительности бури. Пришлось сбавить скорость и пробираться в слепую. Потом я вообще остановился. Связи не было, но это закономерно и я не волновался. Несмотря ни на что я решил не возвращаться, да и не волновался. Потом наступил вечер, и наступила темнота. Проснулся я в темноте от голоса. Но не от голоса Адалины, а от голоса домового диспетчера и он сообщил, что не фиксирует кардиограммы Адалины. Что за чушь выругался я, но уже разворачивал вездеход. Я ожидал самое страшное. Но надеялся на обычное недоразумение. Надеялся, что её браслет вышел из строя надеялся, что у него села батарейка. Надеялся, что диспетчер ошибается. Да и вообще что могло с ней произойти, когда я уезжал, она была абсолютно здорова. Ни во что плохое я поверить не мог. Я вообще считал, что это глупая жестокая шутка бездушного автомата. Вот уже видна станция. Не снимая скафандра иду по станции рассыпая пыль. На середине комнаты в луже крови лежала моя любимая. Ей не хватило сил добраться до постели. Ей не хватило сил позвать на помощь. Ещё до последнего момента я надеялся, что надо мной смеются. Вот уж поистине надежда умирает последней вместе с моей Адалиной. Как обидно, но её и себя убила будущая жизнь, которую мы так ждали и так надеялись. Я даже вскрыл её и ещё раз убедился, что брюшная полость у неё заполнена кровью. Всё. Не стало моего любимого человека, и вообще я остался один. Один на миллионы, десятки миллионов километров. Там где более никого нет.                Я похоронил её в том красивом платье, которое на ней было, когда мы познакомились. Так же как и всех залил водой и погрузил в грунт замёрзшей планеты и будет она лежать там вечно, потому что здесь нет ни животных, ни бактерий которые бы могли позариться на её плоть. Температура же не поднимается выше ноля, потому её собственные бактерии тоже замёрзнут навеки. Прощай.                Неделю я бродил как во мгле пока не почувствовал что задыхаюсь. Не просто голоден, а задыхаюсь. Пришлось принять станцию на себя. Жизнь выбрала жизнь. Жизнь продолжается. Вернуться к жизни меня заставило ещё то, что я понял, что если не поддерживать станцию, то сюда придёт такой же мороз что и снаружи. С морозом я в ссоре ещё с Хабаровска.
Теперь я один уже скоро около двух лет и все эти события пролетают передо мной каждый день. Каждый день и каждую ночь я помню это. Но жизнь продолжается. Почему у меня нет Музгарки как у того старика на зимовье что описал Мамин-Сибиряк. Хотя хватит кукситься, решил я думай. Земля, кажется, поняла, что я один, но более ничего придумать не могла. Азбука Морзе с помощью спутника связь очень неэффективная. Ведь спутник покидает прямую видимость через несколько минут. Не очень-то что-то сообщишь.                Моё хозяйство не очень-то оставишь, но выходить нужно. Но нужно найти передатчик. Как то я не подумал, откуда ехал вездеход, собираясь упасть в пропасть. Вечером я расстелил карту нашего района и принялся прикидывать. Ведь Джон и Анна Мария после того как отправили вездеход далеко уйти не могли. И вообще не думаю, что это с их стороны был способ покончить с собой. Они были слишком жизнелюбивыми. В том месте, откуда уехал вездеход и нужно их искать. Глядя на карту и как не смотри, получалось только то, что вездеход начал своё движение от пещеры. Значит и отсутствующие кислородные баллоны там. Может они, где то возле пещеры и вездеход от них уехал случайно?                Просыпаюсь среди ночи, и уже открыв глаза, ещё продолжаю видеть как бегу вниз по лестнице. Странно навязчивые сны могут сниться, если это было много раз или с этим что-то связано. Какие-то наваждения каждую ночь и чем ниже то, кажется, что хочешь вдохнуть и всё задерживаешь и задерживаешь дыхание. Потом вдруг резкий вдох и на вдохе просыпаешься.                Пришлось выкроить время и посетить все места посадок. Последним я посетил наш корабль. Он стоял на ровном месте, и за прошедшие годы даже тормозная борозда не была засыпана. Но, как и на всех остальных кораблях, передатчик был разбит и ремонту не подлежал. По колее вездехода, которая вела к нему судить о том, когда его посещали, было нельзя, она была и не новая и ни старая. На обратном пути к базе я почувствовал неодолимое желание свернуть к пещере и даже некоторое время ехал в ту сторону, но потом развернулся в сторону дома.                А дома меня ждало сообщение с Земли. Земля таки придумала способ связи. Он был предусмотрен для связи с высокой орбиты и лазер имелся на каждом корабле. Там же прилагалось время появления в небе Земли. Первым моим желанием было тут же отправиться к нашему кораблю. Но я только распорядился, чтобы диспетчер сделал круг прожектором в два часа ночи, как было написано в сообщении.                А утром приснилась пещера, и я всё бежал и бежал вниз пролёт за пролётом. А когда я уже днём приготовился ехать к кораблю, то почему-то свернул в сторону пещеры и даже некоторое время ехал. Потом я, правда, поправил курс и отправился туда куда собирался. Всё это мне казалось очень странным такая ни с чем не связанная паранойя. Такое навязчивое желание сделать то чего я не хочу. На нашем корабле всё было исправно, аккумуляторы заряжены и я приятно удивился, что трансформатор Хаборда работает и не только зарядил аккумуляторы, но и с его помощью диспетчер поддерживает приемлемую температуру в помещении. Вхожу в компьютер и ищу лазер. И первая удача, что лазерную установку даже разбирать не нужно её вполне можно направить на горизонт в то место где должна появиться Земля. Не откладывая в долгий ящик, жду вечера. Розоватое небо начинает блекнуть, приобретая свой естественный фиолетовый цвет. А пока не видны звёзды, листаю список добра, которое мы привезли с Земли, хоть мы давно уже всё свезли на станцию. Но всё равно интересно, сколько всего мы везли с собой. И совершенно случайно натыкаюсь на робота для исследования пещер. Что он существует, я знать не мог, потому что это тема Джона. Его готовили исследовать пещеры. Открываю сайт робота спелеолога. Конструкция оригинальна. Торпеда, но как бы она не перевернулась она всё равно останется на колёсах. Следом тянется провод. Первоначально провод служит для питания. А когда робот уходит глубоко и длинны питающего кабеля не хватает, он отсоединяется и превращается в антенну. Провод имеет множество разъёмов и если он где-то застрянет, то его можно просто рассоединить. Возвращаясь, робот сможет сам, и соединить звенья и вынести из пещеры все звенья питающего кабеля антенны. Он же этот кабель ограничено может служить леером, по которому он сможет опустить себя в пропасть. Я так увлёкся, что чуть не пропустил время удобное для связи. Сообщение ушло и пока меня здесь ничего не держит. Не думаю, что сейчас придёт ответ. Выезжаю в сторону станции и вижу, как при совершенно тихой атмосфере мимо станции катится круглый фантом. Появилось желание спуститься в пещеру, но я отбросил наваждение и двинулся в сторону станции. Накатилась усталость, скорее спать.                Спать хоть не ложись, во сне сразу приходит видение пещеры, и я всё бегу и бегу пролёт за пролётом. В сегодняшнем сне, правда появились новые варианты, и я увидал баллоны с кислородом и манометр на каждом показывал, что они полные. Каждый встреченный баллон был полон кислорода. Вот где пропавшие баллоны выговорил я и проснулся.                – «Диспетчер. Есть сообщения с Земли». Произнося это, я почему-то считал, что диспетчер тоже спит. Но совсем не заспанным голосом ответил. Голосу я первоначально удивился, но потом сообразил, что утром диспетчер не пристаёт с разговорами, потому что я ему это запретил.                – «Да пришло несколько сообщений. Проиграть?»                - «Нет, утром. - После некоторых раздумий отвечаю я. – Утром будет лучше и понятнее». Этой ночью я не выспался. Не успел я провалиться в сон, как передо мной побежала лестница. И я физически чувствовал, что должен приготовить кислород для похода в пещеру.                Что известие о том что я жив взбудоражило общественность и миллионы требовали помочь мне вплоть до того что организовать экспедицию для моего спасения. Об этом и говорилось в сообщениях и ещё они прислали график лазерной связи. Для подстраховки я решил снять лазерную установку с корабля, разбившегося в районе пещеры.                Когда я стал удаляться от станции, то вспомнил, что в этом месте видел странный фантом и в том месте, где он пролетел, увидел дорожку. Дорожка представляла собой неглубокую канавку чёткую на местах где лежала пыль и исчезающую на плотном грунте.                Я остановился и через иллюминатор попытался рассмотреть дорожку. Ранее я никогда не видел, чтобы фантом оставлял след. И вообще ведь это невесомое прозрачное эфемерное образование. Фантом прозрачен через него всё видно. Тот мне показался плотным крепким образованием. Я подумал, что может это какой-то обман зрения, и я остановился, не смотря на связанные с этим хлопоты, выбрался из вездехода и прошёл вдоль дорожки. Дорожка была вполне материальна и продолжалась и на плотном грунте. Просто была не видна. Но что меня более всего удивило, что на плотном грунте фантом раздавил мелкие камни!                На следующее утро в сеансе связи кроме всего прочего я рассказал про пещеру и про странный фантом, который растоптал мелкие камешки. Но в полученном ответе я не получил объяснения всему этому и вообще про это ничего не было сказано. Из этого могло быть несколько выводов или Земля просто не может понять то, что я им сумбурно поведал. И не может понять, потому что перестала ориентироваться в наших проблемах. Или вообще они считают, что у меня головка вава и крыша поехала. Но я тоже сделал вывод, что на помощь Земли рассчитывать не приходится. Потому я временно отложил все внутренние дела и отправился в наш корабль. Я бы может, не рисковал так, но во мне явно возникла сумасбродная мысль в том, что пещера грозит какой-то опасностью.  Что она незрима и вообще со стороны казалось обычным расстройством психики. Но всё казалось совершенно определённо.                Компьютер открылся сразу, но пещерный робот пришлось долго искать. Будто его кто-то специально затолкал на самое дно компьютерной памяти. Только позже я вспомнил, что сделал это сам. Я сначала изучал действие робота, потом разбирался с ним самим. Оказалось что аккумуляторы его заряжены, и он совершенно исправен. Я решил устроить экспромт. Мне казалось, что отложи я это на завтра, так я уже не вернусь к этой затее. Я только проверил, хватит ли мне кислорода хотя бы на сутки. Если вдруг, к примеру, разразится песчаная буря. И ещё в его устройстве я обнаружил в тот момент показавшееся ну совершенно не нужное устройство как огнемёт. Якобы для разрушения преград.                Сам к пещере я даже подниматься не стал. Расстояние от вездехода до зева пещеры робот преодолел самостоятельно. Кабель всё уходил и уходил в пещеру. И пошла картинка. Сначала колёса робота переползали со ступеньки на ступеньку, и перед ним тянулась пещера. Но это только первый пролёт. Во втором пролёте ехать стало проще, а в третьем ступенек просто не было. Перед роботом открылась ровная наклонная дорожка. Но в тот момент я этому как то даже не удивился. Кабель кончился, и пришлось отключить его питание от солнечной электростанции. Пещера казалось бесконечной, но спуск становился всё круче, пока не прервался пропастью, но робот не остановился и повис на кабеле-антенне. Всё ниже и ниже и вот он в зале. Камуфляж исчез, из аккуратных ходов робот попал в зал, наполненный различным мусором. Но мусор этот казалось, имел культурное происхождение. Робот принялся разгребать его и наткнулся на скафандр. Скафандр был разорван по задней поверхности. Робот перевернул его, и я пришёл в ужас. На груди его было написано Джон! Вот оказывается где он, но кто с ним это сделал. Я отпрянул. И это же заставил сделать робота. Луч фонаря обежал зал и высветил шар. И он этот шар двигался в сторону робота. Дальше я действовал почти инстинктивно как первобытный охотник, схватившийся за каменный топор. Пламя огнемёта полетело в сторону шара. Стенка шара обмякла и потекла. И в это время в мою голову, будто что-то ударило, и передо мной помчалась, помчалась, побежала лестница и исчезла, будто отпустило. Шар был сокрушён и с этого момента меня будто освободило. Прежде всего, я понял, что кислорода мне осталось от силы часа на два. Но сразу я всё это занятие не бросил и убедился, что робот самостоятельно сможет покинуть пещеру.                Я или может быть уже мы, в неё вернёмся и посмотрим, чего натаскал этот монстр. Ведь позже я раскопал и убедился, что могилы наших покойников пусты. Он утащил покойников и из разбившегося корабля. Странно, что всё так просто закончилось, что его удалось сокрушить так просто. Может это, потому что он не мог иметь власти над роботами, которые подчиняются только программе. Я страдал от того что я последний марсианин, а рядом с нами коварно скрывался, может уже тысячи лет, последний марсианин. Или не последний. Ведь на Марсе ещё много пещер. Хорошо, что здесь рядом их больше нет
     Нестеров Михаил Александрович    4 августа 2018 года. Город Бикин тел. 89098715948.

               
           Первый экипаж и первая волна переселенцев.
                1. Василий                последний марсианин. Р.Ф.
2. Аделина                его жена и подруга. Из Австралии.
3. Джон                выполнял обязанности пилота. США.
4. Анна Мария                его жена. Бразилия
Второй экипаж              1.  Карл пилот второго корабля. Германия.               
2 Ядвига                его супруга. Польша.
3 Раджакар                Индия.
4   Гита                Индия.