10. Крах иллюзий

Жизнь в городе оказалась не такой уж и прекрасной, какой грезилась Джиму всё это долгое время.
Теперь он мог быть до конца честным с собой: вне зависимости от места и времени он всегда был и останется для людей жалким уродцем, которого можно достойно показывать лишь в местных дешёвых балаганах.
Всё началось практически с первого его появления в душных стенах города.
Уставший и голодный, он жаждал только найти приют или хотя бы кусок хлеба, но никто не хотел принять у себя в доме неполноценного беглого циркача.
Он был небритым и грязным, тело сплошь покрыто рубцами и язвами, кожа сгорела на солнце и уже начинала клочьями отделяться. Всё зудело и чесалось, молодой человек извивался, пытаясь хоть как-то достать до своей ноющей спины, но не мог, и от этого ему хотелось взвыть.
Он едва переставлял ноги, уверенность в себе иссякла так же быстро, как появилась, теперь на смену ей пришли боль и разочарование. Пробегающие мимо дети швыряли в него камнями, ухитрялись кинуть горсть песка прямо в лицо, и не ожидавший такого Джим просто задыхался, не успевая задержать дыхание во время этой жестокой атаки.
Эти же самые дети потом оббегали его по кругу и, нанося удары по беззащитному телу, громко смеялись. Поначалу Баттерфлай ещё пытался отогнать мерзких жестоких негодников, но потом оставил всякие попытки. Он чувствовал себя быком, которого вывели на пастбище в знойный полдень и тело его тут же облепили тысячи маленьких противных мух, сосущих его кровь. Именно эти наглые дети казались ему жужжащими вокруг насекомыми.
И он, выдохшийся, точно вьючное животное, не знавшее отдыха недели подряд, просто шёл вперёд по пыльной широкой улице, вдыхая клубы пыли в свои прожжённые лёгкие, и молился.
Дети не отставали от несчастного циркача почти половину пути, но когда матери позвали каждого из них по домам, они с криками, полными негодования и восторга от проделанной работы, разбежались в разные стороны прочь от Джима, как стайка нашкодивших воробьёв.
Обида глубоко затаилась в сердце Баттерфлая, но он упорно подавлял её, утешая себя тем, что он привык к такому обращению, ничего ему не стоит проигнорировать этих глупых малышей.
Но нет. Обида точила его с каждой секундой всё сильнее, Джим чувствовал, как грудь распирает от неё, надувшейся, словно шар из бычьего пузыря, и шар этот вот-вот лопнет, разнеся тело в клочья.
Он даже забыл, когда успел потерять свою котомку, которая хоть чем-то могла ему помочь. Там ведь была его косметика, его грим. Это самое настоящее средство для существования и потехи толпы.
А теперь это всё потеряно.
Джим поднял голову и посмотрел на солнце. Оно безжалостно жгло глаза, а когда юноша опустил голову вниз, солнце начало жарить затылок.
По его лицу ручьями стекал пот, размывая грязь, превращая разводы в мелкие прожилки на его щеках, висках, на лбу и подбородке. Баттерфлай стал похожим на удивительное косматое чудовище из сказки, так сильно изменился его вид за последние несколько дней.
Через пару часов долгого скитания по внезапно опустевшим улицам, он вышел на огромный просторный рынок. Теперь Джим понял, куда подевались жители города. Кажется, сегодня был торговый день, и рынок оказался просто переполнен народом.
-Простите, — хрипло, едва разлепляя губы, спросил он у какой-то старушки, торгующей за прилавком с цветами, — что это за город?
-Откуда ты такой? — С усмешкой, не свойственной пожилым людям, спросила она, окидывая презрительным испытующим взглядом безрукое тело.
-Издалека. Я очень устал, Вы не подскажете мне…
-Не подскажу, — оборвала она, фыркая. — Убирайся. Ты распугаешь мне всех клиентов, оборвыш.
-Мэм, пожалуйста, я… — Попытался вставить Джим хоть слово, но замолчал, когда в него вдруг полетела скорлупка от ореха.
-Я сказала, убирайся! — Завизжала старуха, вскакивая с небольшой табуреточки и выбегая из-за прилавка с отнюдь не старушечьей прытью. — Прочь! Вон, грязная собака! Вон!
Скорлупки полетели одна за другой, и беглому циркачу пришлось скорее уносить ноги, чтобы не попасть под этот своеобразный шквал ярости.
Люди оглядывались, когда он убегал подальше от взбалмошной старухи, а та всё кричала вслед ему проклятия и ругательства. Он привык к подобному отношению, но никак не ожидал, что так с ним будут обращаться где-то помимо цирка.
Ненавистный мсье Табарнак не раз говорил ему, что не будь он, хозяин цирка, таким великодушным, Джима давно растерзали бы где-нибудь в канаве на улице одного из городов. И теперь, попав туда, где не было защиты, в среду настоящего города, где он остался без матери и крова, Джим понял, что имел в виду импресарио.
Уродов не любят.
Уродов не чтят, им не достаётся даже крохотного места под солнцем.
Уроды призваны для развлечения публики, они вынуждены прозябать свой жалкий век где-то во тьме, под ногами других людей.
И Джим почувствовал себя тем, кем считали его другие. Баттерфлай осознал, что теперь он совершенно чужд всем этим людям. Теперь, когда он покинул ту среду, что взрастила его, выкормила, поставила на ноги и дала надежду на побег, теперь, когда он предстал не перед калеками, а перед обычными людьми, Джим уже не мог не заметить той пропасти, что разделяла его от остальных.
Он понял самое главное: он — урод. Маленькая отвратительная гусеница без лапок. Просто существо, которое никогда не будет достойно той жизни, о которой мечтал его наивный юношеский мозг.
Джим чуть не сбил кого-то из прохожих, когда пытался найти выход из рынка, и, не удержавшись на ногах, упал, окружённый любопытными людьми.
-Вы в порядке? — Раздался женский голос над ним. — Позвольте, я Вам помогу?
-Нет, нет, прошу Вас, не надо, — прошептал он испуганно и попытался подняться сам, попутно отползая в сторону, но вдруг почувствовал нежные руки на своих плечах.
Парень зажмурился от страха.
Всё. Теперь эта излишне добрая женщина (храни её Бог!) дотронется до его пустых обрубков вместо рук и отшатнётся в полнейшем ужасе. Она закричит так громко, что её услышит весь город, сбежится полиция и схватит его, а потом посадит в тюрьму, где «величайшее чудовище на свете» сгниёт, и никто никогда не вспомнит о нём.
Как ужасно!
-Ну же, вставайте, — попросил голос, и Джим вдруг открыл глаза.
Вокруг шептались, кто-то откровенно хохотал, кто-то кривил губы в гримасе отвращения, но женщина молчала. Она не издала ни звука, и это было так странно и так непривычно.
Повинуясь, он медленно и с большим трудом поднялся с пыльной земли. Джим с трудом стоял на покрытых волдырями и ожогами ногах, но всё же смог кое-как удержать равновесие и посмотреть на ту, что помогла ему.
На её лицо была надвинута шляпа, чем-то похожая на корзинку для яиц, украшенная мелкими голубыми цветочками и ленточками. Женщина, точнее ещё совсем молодая девушка, была совсем близко, смотрела прямо ему в лицо, но Джим не сумел разглядеть выражения её лица и глаз. Рыжие локоны струились из-под шляпки на её маленькие плечи, закрытые лёгкой тканью платья от палящих солнечных лучей, веснушки созвездиями осыпали её бронзовую от загара кожу, тонкую талию выделяла материя одежды.
Молодая особа оказалась очаровательной, и Джим хотел бы ей улыбнуться, но не смог позволить себе этого. Его губы совсем высохли, и как только он пытался их разлепить, кожа на них с тихим щелчком трескалась, из ранок тут же начинала течь кровь.
-Простите, я такая неуклюжая, — с улыбкой, какую Джим никогда ещё не видел, сказала она и мягко коснулась его плеча ладонью в белой тонкой перчатке с потёртым кружевом. — Вы не ушиблись?
Баттерфлай затряс немытой головой, но девушка не среагировала, всё так же мило улыбаясь ему, тогда пришлось заговорить.
-Нет, — прохрипел он севшим от усталости голосом, — я в порядке. Простите, я запачкал Ваше прекрасное платье… — Джим бросил взгляд на уродливое чёрно-бурое пятно на её груди. Кажется, он задел её плечом.
-Что? — Рыжая на секунду оторопела, но потом тихо рассмеялась. — Ох, это такая ерунда! Пойдёмте со мной, я помогу вычистить Вашу одежду, сэр.
-Н-нет! Нет, не стоит. Я уже ухожу, я только…
-И Вы, должно быть, голодны?
Предательское урчание живота выдало Джима с потрохами. Он сконфуженно опустил взгляд в землю, но девушка снова ободряюще похлопала его по плечу.
-Пойдёмте. Я хотя бы накормлю Вас, а там посмотрим, чем Вам помочь.
-Вы… Вы уже мне помогли, мисс…
-Мэри. Мэри Агнесс.
-Джеймс. Можно просто Джим.
Она снова улыбнулась и, постукивая тростью, которую Джим только сейчас заметил в её руке, направилась вглубь толпы, жестом руки прося его следовать за собой.