Пигалица

        Виталик был вожатым в одном и том же лагере уже пятое лето подряд. Высокого роста, широкоплечий, спортивный - гроза для мальчишек-разгильдяев и объект для обожания у девчонок.
        В этом году Виталику достался первый отряд, ребята 15 – 16 лет.
        С ним в паре работала Шурочка, тоже вожатая со стажем и обманчивой внешностью: мягким, милым личиком, но железным характером. Такую на мякине не проведешь.
        Работалось Виталику с ней легко, дружно. На ухаживания Виталика она откликнулась сразу и с удовольствием. В этом смысле ему скучать и голодать без женской ласки не приходилось.
        Две первые смены пролетели незаметно, отстучали, как часики. Не успели проводить одних, как через день уже встречали новых ребят. Виталик, засучив рукава, с первых же дней принялся устанавливать свой авторитет - иначе на шею сядут и не слезут до конца заезда.
        С мальчиками дело обстояло просто - надавал подзатыльников, сказал твердым командным голосом, пригрозил увесистым кулаком и готово.
        С девочками было сложнее. Обладая завидной внешностью, нелегко было избавиться от назойливого девчоночьего внимания. Но и с этим он справлялся легко, без подзатыльников, конечно - боже упаси на женщину руку поднять. Но твердой холодностью, подчеркнутой вежливостью сразу дал всем девочкам понять, что между ними пропасть и для них он недосягаем, как далекая звезда Сириус. Почему именно Сириус, Виталик не знал - просто название понравилось.
        И всё у него вроде бы получилось так, как он хотел, если бы не одна девочка. Звали ее Лена. Она была самой младшей в отряде. Ей еще не исполнилось и 14. А попала она в этот отряд вместе с двоюродной старшей сестрой - родители очень просили сестер не разлучать.
        Так вот, не смотря на все усилия Виталика, Виталия Павловича, как называли его ребята, Лена все равно настойчиво продолжала оказывать ему знаки внимания. Смотрела на него не отрываясь, просто съедала глазами. На отрядном месте, стадионе, концертной площадке всегда садилась рядом, оттесняя всех прочих. На пляже, во время купания в море всегда держалась возле него. Смущалась и краснела, если Виталий Павлович обращался к ней с какой-то просьбой или требованием.
        Наряжалась для него. Старательно гладила платья. Никогда Виталик не видел ее в мятой или грязной одежде, как ходили в лагере многие. Всегда носила только платья. Какое-то женское чутье подсказывало ей, что платье более соблазнительная женская одежда. В своих коротких юбочках она кокетливо закидывала ногу на ногу, когда знала, что он смотрит на нее. А то вдруг, как бы случайно, сползала бретелька сарафана и обнажала плечико.
        Виталика все эти ее "хитрости" бесили, выводили из себя. "Кокетка-малолетка, глупая пигалица – с раздражением думал он. – Насмотрелась сериалов, а теперь строит из себя Санту-Барбару". Он пытался поговорить с ней по душам, объяснял, втолковывал - ничего не помогало.
        Так продолжалось довольно долго. Однажды Виталик стал невольным свидетелем разговора между сестрами. Он находился в вожатской. Дверь, выходившая на веранду, оставалась открытой. Сестры сидели на лавочке одни.
        Надя говорила громко, не подозревая, что он может их слышать.
        – Лена, так нельзя навязываться к мужчине, – говорила она. – Это некрасиво.
        Лена молчала.
        – Ты бы видела себя со стороны. Так никто так не делает. Ты же не шлюха.
        Лена молчала.
        – Ты понимаешь, что над ним весь лагерь смеется. Всё из-за тебя.
        Лена молчала.
        – У него же невеста есть, Александра Федоровна. Ты разве не заметила? Об этом все знают.
        Виталик усмехнулся. "Какой адвокат у меня выискался. Ай да Надюха, молодец, все козыри из рукавов вытащила. Даже невесту приплела. Знала бы она, какая Шурочка мне невеста. Ну да ничего, все средства хороши, лишь бы помогло".
        Надя говорила и говорила, пока не исчерпала все свое красноречие. Лена при этом монологе ни разу не проронила ни единого слова.
        Только в конце сказала, грустным, обреченным голосом:
        – Он мне так нравится, что я ничего не могу с собой поделать.
        И ушла.
        "У адвоката тоже ничего не получилось" – отметил про себя Виталик.

        Он выискивал все новые и новые методы противостояния. На дискотеках Лена ни с кем не танцевала, да и не хотела ни с кем танцевать, кроме Виталия Павловича. А он, назло ей, демонстративно приглашал вожатых и даже других девчонок. Лена же просто стояла в стороне или уходила в корпус.
        Конечно, это были совершенно детские ухаживания, можно было бы на них внимания не обращать. Но, во-первых, их было очень много, во-вторых, это заметили все: и дети, и коллектив, и руководство. В-третьих, бурно негодовала Шурочка. Она дулась, поджимая губки. Несколько раз, в назидание Виталику, не подпустила его к "генеральскому" телу. Виталик, действительно, теперь уделял ей меньше времени. Это противостояние занимало слишком много душевных сил - не до Шурочки.
        "Эх, была бы Лена взрослой женщиной, быстро бы нашел ей достойное применение" – думал он.
        Но самое главное, чего не мог простить Виталик этой глупой девчонке, что она оказалась сильнее его. Он, взрослый и сильный мужчина, не мог с ней совладать. Все его стратегии и тактики "пионерской" педагогики, которыми он так гордился, рассыпАлись в пух и прах, споткнувшись об этого желторотого птенца.
        Вроде бы, какая разница. Ну, влюбилась в тебя эта угловатая пигалица. Ну и что. Еще несколько дней и она уедет. И ты ее больше никогда не увидишь. А Виталик чувствовал себя неуютно. Это борьба "кто-кого" приняла для него форму азартного соревнования.
        "Надо найти способ привести ее в чувство" – думал он.
        И такой случай представился. Через два дня в лагере проводилась игра "Зарница". Была объявлена всеобщая мобилизация. Весь лагерь полным составом отправился в соседний лес. На территории остались, разве что, повара на кухне да сонный сторож у ворот.
        По всему лесу расставили посты, запрятали секретные пакеты с заданиями, подготовили "партизанские тропы" и полосы препятствий.
        Все дети, как дети, оделись в спортивно-походные шорты, кеды, футболки. Лена же вырядилась в платье. Скромное, но все-таки платье.
        "Назло мне делает. Ведь я же всем объявил спортивную форму одежды. Знает, чертовка, что сделаю ей замечание, только этого и ждет."
        И тут у Виталика созрел план, как проучить эту девчонку, спутавшую все его карты.
        – Лена, у тебя форма одежды не годится для спортивной игры. Марш в лагерь переодеваться.
        – Я сама через лес боюсь, – тихим голосом ответила она.
        – А тебя никто саму и не отпустит. Пошли...
        Они шли через лес молча. На ее лице играла счастливая улыбка, ведь он шел с ней рядом, наедине, бросил всех, отряд, игру и повел в лагерь переодеваться. Столько внимания ей одной....
        – Бери шорты, футболку и зайдешь ко мне в вожатскую, – сказал Виталик, когда они подошли к корпусу.
        Лена была на седьмом небе от счастья. Быстро нашла в тумбочке вещи и через минуту уже стояла на пороге его комнаты.
        Виталик закрыл дверь на ключ и задернул на окне занавеску.
        – Ну, раздевайся, – спокойно сказал он, усаживаясь на кровать. – Хочешь поиграть во взрослую жизнь? Давай.
        – Как? – испуганно прошептала Лена.
        – Совсем! А как же ты хотела?! Снимай одежду, как люди раздеваются? – Виталик смотрел на Лену, как удав на кролика.
        Лена замотала головой и попятилась.
        – Сама напросилась. Ну давай, попробуй на вкус взрослую жизнь, в которую ты так торопишься попасть. Ты пристаешь к взрослому мужчине. Что он должен с тобой делать? В куклы играть? На грубость нарываешься? Ну так ты ее сейчас получишь. – Его глаза блеснули металлическим блеском.
        – Раздевайся, я жду.
        И она подчинилась. Не могла не подчиниться, загипнотизированная его хищным взглядом и волевым тоном, не оставлявшими ей других вариантов.
        Дрожащими руками стала снимать с себя одежду, которой было совсем немного: платье, бюстгалтер, трусики. Стояла перед ним голая, инстинктивно прикрывая локтями грудь и закрыв от стыда ладошками лицо.
        Виталик сидел на кровати, облокотившись спиной об стену.
        Не торопясь, рассматривал стройное тело, тянул время, наслаждаясь ее смущением, упиваясь стыдливостью.
        На ум пришли слова Сомерсета Моэма из романа "Театр": "Чем больше артист, тем дольше у него пауза"...
        А она стояла перед ним голая и готова была провалиться сквозь землю, не смела возражать или перечить, боялась даже дышать.
        "А у нее фигурка обещает быть хорошенькой. Уже вполне сформировалась. Талия, бедра, все на месте, ножки точёные, да и грудь довольно развита".
        Виталик ухватил ее за талию и притянул к себе. Медленно взял тоненькие ручки, прикрывавшие грудь и опустил по швам. Лена зажмурилась.
        Провел руками вниз по талии, погладил круглую попочку. Она дрожала, как осиновый лист, нервно облизывая губы. Беспомощно трепещущие руки то и дело инстинктивно ползли вверх, чтобы прикрыть грудь, но Виталик опять опускал их на прежнее место.
        Потом резким движением положил ее на кровать.
        – Раздвинь ноги, – строгим голосом приказал он.
        Лена отрицательно замотала головой и перепуганные глаза наполнились слезами.
        И тогда он сильным резким движением сам развел ей коленки.
        Лена вскрикнула. Краска стыда залила бледное от испуга лицо. Губы дрожали, судорожно всхлипывая. Но Виталик особо не церемонился, держал коленки и долго рассматривал ее прелести, выдерживая паузу "большого артиста".
        Лена заплакала.
        – Не надо… Не надо… – дрожащим голосом, всхлипывая, попросила она.
        Закрыла лицо руками и рыдания сотрясали все тело.
        Виталик рывком поднял ее с кровати и посадил к себе на колени.
        Лена уткнулась мокрым лицом в мужскую шею. Плакала, дрожала.
        Виталик гладил мягкие волосы, спину, плечи, говорил тихо, успокаивающе:
        – Всё... Всё... Не буду... Испугалась?
        Лена кивнула, шмыгая носом, и еще крепче прижалась к нему.
        Виталик и сам испугался. Не ожидал такой реакции. Жалел, что поступил так необдуманно. Просто она еще маленькая и нет у нее никакого жизненного опыта. Нахлынули первые наивные чувства и девчонка сама не знает, что с ними делать. А он ударил по ним наотмашь с такой жестокостью.
        Ругал себя последними словами. "Ведь она еще ребенок совсем. Ты что ж, негодяй, наделал? Ты что, старый дурак, её с Шурочкой перепутал?"
        Но было поздно, что сделано, то сделано. Теперь нужно было как-то загладить свою вину перед ней.
        – Не бойся. Я больше не буду так, – Виталик накинул ей на плечи свою камуфляжную куртку, укутал, обхватил руками:
        – Все в порядке, малышка. Все хорошо. Запомни, девочка, не торопись быть взрослой. Ты обязательно встретишь мужчину, которого полюбишь по-настоящему. И вот тогда ты с восторгом отдашь себя целиком и полностью, без стыда, без страха, без остатка. Вот тогда ты с удовольствием разденешься и получить удовольствие от его ласк.
        Он говорил и говорил, гладил по голове, по спине, пока она не перестала дрожать, плакать, всхлипывать. Притихла, прижавшись к нему всем телом.
        – Давай, я помогу тебе одеться, – мягко произнес он, поднимая со своих колен.
        А она стояла, боясь пошевелиться. Радовалась, что одежда, наконец-то, прикрывает ее наготу, окутывает защитой, возвращает ее в привычное детство.
        – Пойдем, нам надо отряд догонять. Кинуться нас искать, поднимут шум. Не знаю как тебе, а мне от директрисы попадет. – Взял за худенькую кисть и бегом бросился через лес к месту проведения "Зарницы"...

        – Виталий Павлович, где ты был? Мы уже три тура выиграли, – спросила ничего не подозревающая Шурочка.
        – Да вот Лена потерялась, пришлось идти искать. Не бросать же в лесу. – Ответил Виталик и заговорщески покосился на Лену.
        Она стояла позади вся пунцовая то ли от стыда, то ли от быстрого бега, потупившись и не смея поднять на него глаза.

        После этого случая Лену как подменили. Всю последнюю неделю она ни разу больше не посмотрела на Виталика. Ходила грустная, задумчивая. Не принимала участия в лагерной жизни с ее соревнованиями, конкурсами, кружками и концертами.
        Больше не стремилась сесть возле вожатого, наоборот, держалась подальше, позади всех ребят. Если он обращался к ней, отвечала односложно или просто кивала головой.
        Зато Виталик стал ловить себя на мысли, что все время держит Лену в поле зрения. Ему вдруг стало остро не хватать ее внимания. Если раньше не замечал, то теперь ищет глазами в толпе ребят и волнуется, если не находит. Но как только он появляется рядом, она тихонько и незаметно отходит в сторону, прячась за спины других детей.
        Виталик заметил, что теперь Лена часто и подолгу сидит с книгой одна на дальней скамейке в тени деревьев.
        Однажды директриса вызвала Виталика к себе и спросила:
        – Виталий Павлович, а что с Леной случилось? Ходит, как в воду опущенная. Она не заболела?
        – Ну, это Вам у нее лучше спросить, - пожал плечами Виталик.
        – Да я спрашивала, – загадочно сказала директор и в упор посмотрела на него.
        – И что она сказала? – Виталик похолодел и весь напрягся в ожидании ответа.
        – Сказала, что по родителям соскучилась, – директриса продолжала сверлить его глазами.
        – Уже недолго осталось. Ничего, потерпит. – У Виталика отлегло от сердца.
        "А ведь она не выдала его, эта глупая маленькая пигалица."
        Однажды, улучшив момент, когда все ребята разбрелись и были заняты своими делами, Виталик подошел к ней и заглянул в лицо.
        – Лена, ты что? Тебе плохо? – спросил он, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
        Впервые она подняла на него глаза, закусила губу, глянула так испуганно и взволнованно, что у него внутри всё сжалось.
        – Не надо, Вы лучше не говорите со мной, а то я заплачу, – взмолилась она и на темных ресницах действительно выросли две огромные радужные слезинки, готовые в любой момент скатиться вниз. Она уже хотела уйти, но Виталик удержал ее.
        – Давай поговорим. Ты на меня сердишься?
        – Нет.
        – Обижаешься? Злишься?
        – Нет.
        – Тогда что же?
        – Я… Я… люблю Вас. – И она, вспыхнув, убежала в корпус.
        А Виталик остался стоять ошарашенный, растерянный. Он не знал, что ему делать с этой любовью, но точно знал, что над этим первым, детский, наивным чувством, ни в коем случае нельзя смеяться…
        Через три дня был последний лагерный вечер. Праздничный концерт, прощальный костер и последняя в этом заезде дискотека. В связи в этим, директор объявила, что заключительная дискотека продлится на целый час дольше, а старшим отрядам разрешается не спать всю ночь.
        Радости детворы не было предела. На дискотеке все отрывались по полной.
        Когда быстрый танец закончился, Виталик отошел к лавочке отдохнуть и привычным движением поискал глазами Лену. Та сидела одна в самом дальнем и темном углу танцплощадки и смотрела, как веселятся другие.
        Начался медленный танец.
        Виталик через всю площадку быстрым шагом направился в то место, где сидела Лена.
        – Потанцуем? –сказал он и протянул ей руку.
        Она растерянно глянула на него: шутит, смеется или издевается?
        Но вожатый не оставил времени на раздумья, взял за талию и повел в круг. Девочка несмело положила руки на его широкие плечи. Хотела было отодвинуться от него на "пионерское" расстояние, но Виталик настойчиво прижал ее к себе. Ей стало тяжело дышать, то ли от его крепких объятий, то ли от нахлынувшего волнения. Танцуя, Виталик оттеснил ее подальше от всех, к самому краю танцевального поля, куда не добивал свет прожектора, где рос огромный куст сирени и не было ни одной живой души. Музыка еще продолжала звучать, но они уже не танцевали, а тихо стояли, прижавшись друг к другу. Лена боялась пошевелиться, замерла, потупившись, положив голову ему на грудь и глубоко дышала.
        Потом он наклонился, нашел влажно блестевшие в лунном свете губы и поцеловал. Она отвечала на его поцелуй неумело, застенчиво, по-детски. А он наслаждался этой минутой и не мог, не хотел отпускать ее. Еще и еще раз впивался губами в малиново-нежный рот, неистово обнимал, гладил все тело, чувствовал, что теряет контроль над собой, хотя головой понимал, что нужно бы остановиться.
        Внезапно Лена оттолкнула его, вырвалась и убежала.
        "Вот и хорошо, что так" – Виталик медленно приходил в себя. Постоял еще немного в тупом оцепенении, подставляя горевшее лицо ночному ветру, и поплелся обратно на танцплощадку...
        Наступило последнее утро третьей смены. Самое грустное утро. День отъезда. Слезы расставания.
        Все прощались друг с другом, с вожатыми, с лагерем.
        К Виталику то и дело подходили ребята. Девочки обнимали и целовали в обе щеки, мальчики по-мужски серьезно, без соплей, жали руки. А он украдкой смотрел туда, где под деревом одиноко стояла Лена.
        ЕЕ прощального поцелуя он ждал больше всего. Но она стояла в стороне от шумной толпы ребят и немигающим взглядом смотрела вдаль, на море.
        Уже подъехали автобусы. Водители помогали загружать чемоданы в багажное отделение. Началось особое оживление.
        Виталик вдруг понял, что видит ее последние мгновения в жизни. Сердце сжалось так, что в глазах потемнело.
        И он решился. Отбился от назойливой ребятни и быстрым шагом направился к тому месту, где неподвижно замер знакомый силуэт.
        – До свиданья, Лена, – произнес он, в упор глядя на нее.
        Она с трудом заставила себя поднять на него глаза и едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
        – До свиданья. – Тихо, одними губами, ответила она.
        – Поцелуешь меня на прощанье? – попросил Виталик.
        Лена несмело потянулась к нему, встала на цыпочки и чмокнула в щеку. Потом, больше не оглянувшись, побежала к автобусу. Забилась на самое дальнее сиденье и задернула шторку.
        Ребята расселись и автобусы двинулись в обратный путь, подняв за собой клубы дорожной пыли...